Вне досягаемости

– Если не сейчас, то когда? Наверное, я хочу больше времени проводить с отцом, пока его здоровье позволяет. Не хочется его разочаровывать. Возможно, меня заинтриговал новый виток в карьере. А может быть, все это одновременно повлияло.

Она терпеливо кивает, как бы говоря: «Я слушаю тебя, но не осуждаю».

– И, возможно, ты соглашаешься быть там только из-за долга. Та обстановка вполне может вызвать определенные триггеры.

– Подобная мысль приходила мне в голову. Наверное, чаще, чем следовало бы… Но, по правде говоря, может быть, именно это мне и нужно, чтобы преодолеть последнее препятствие. Думаю, пришло время вернуть мою былую жизнь обратно.

– Мне казалось, ты ее уже вернула.

Я киваю.

– В каком-то смысле. Но мне надоело жить в страхе. Вот и выдался шанс избавиться от него.

– В страхе? – размышляет психолог. – Я бы никогда не сказала, что ты жила в страхе. Я бы сказала, что ты выбрала жить в безопасности и покое. Мы много работали над прошлым и разбирали его. С тех пор ты даже заводила себе отношения. Любовников.

– И это мы тоже обсуждали. Все отношения были скверными.

– Это были маленькие шаги в нужном направлении, Камилла. Никому не позволено делать тебя несчастной, указывать как себя вести или как ощущать свое тело.

Но что делать, если совсем не чувствуешь тело?

– Мои движения словно на автомате. Я холодная. Оцепеневшая. Стоит ли мне и дальше перечислять все причины, по которым меня бросали?

– Как я уже сказала, придет время и все встанет на свои места. Ты сама говорила, что той ночью что-то почувствовала. Возможно, тот парень был придурком, но его прикосновения заставили тебя почувствовать себя живой. Этот факт не стоит игнорировать. Это отлично.

Воспоминание о поцелуе с тем парнем буквально застряло в голове. А жар, вспыхнувший между моих бедер, и того сильнее.

За последние шесть лет я не ощущала ничего подобного. Однако с тех пор, как я поцеловала того идиота в баре, мысли об этом занимают центральное место в моей голове. Метафора о том, что жаждущему в пустыне дали каплю воды, вполне подходит под описание того, что я чувствовала.

– Скорее это убого, а не отлично, – отшучиваюсь я.

– Нет. По-моему, это хороший знак.

– Не уверена, что согласна с таким выводом, – говорю я.

– Почему же?

– Потому что я пыталась воспроизвести ту ситуацию и те чувства… Ничего не вышло.

– Расскажи.

– Бывшие коллеги решили устроить мне прощальную вечеринку в клубе. Я выпила несколько коктейлей, бдительность ослабла, и я решила выйти на танцпол. Там был парень. Симпатичный, милый. Мы флиртовали. Он поцеловал меня. Оглядываясь назад, я понимаю, что сама напрашивалась на поцелуи. Хотела проверить, смогу ли снова вызвать те чувства, но нет. Ничего.

– Физического отклика у тебя не было, но может были определенные мысли в тот момент? О чем ты думала?

– Может, не будем это обсуждать? Видите? Я все еще не могу нормально функционировать. – Я усмехаюсь, потому что лучше поглумиться, чем признать, какое сильное беспокойство это вызывает. Полагать, что раны зажили, и наконец-то осознать, что до сих пор ничего не изменилось.

– Ты не сломана. Ни на йоту. Взгляни на это с другой стороны – ты не уклоняешься от полового акта, как многие в твоем случае. В действительности же ты использовала ту ситуацию как мерило, пытаясь доказать себе, что все в порядке. Что ты здорова.

И, кажется, доказала себе лишь обратное.

– Если с первого раза не получилось, то пробуй еще, еще и еще раз, верно? – с улыбкой говорю я, но в мыслях более чем серьезна. Скорее даже равнодушна. И мое отношение к сексу было таковым слишком долго. Долго настолько, что я действительно начала желать чего-то еще помимо равнодушия.

– Вопрос секса был твоей лакмусовой бумажкой, и это нормально. Но тебе действительно нужно успокоить голову и начать прислушиваться к ощущениям в теле. Ничего страшного, если тебе что-то нравится и хочется большего. Перецелуй хоть всех мужчин в комнате, пока не найдешь того, от чьих прикосновений твоя кожа не начнет пылать. Ну а потом уже можете пылать вместе.

– Это официальное предписание? Я имею в виду целоваться со всеми подряд. Для таких женщин есть нехорошее название, которое я бы предпочла не озвучивать.

– Ты шутишь, когда нервничаешь, Камилла. Вот как прямо сейчас. Тот парень в баре смог зажечь что-то внутри тебя. Возможно, мимоходом расцарапал рану, но предложил лекарство, чтобы ты могла себя подлатать. И к чему же это теперь приведет?

07

Риггс

– С ним ведь все в порядке, да?

Я смотрю видео отрывок на мониторе, кажется, в десятый раз.

Визг шин. Автомобиль подскакивает. Переворачивается.

Крутится в воздухе. Скрежещет металл. Кругом обрывки шин и гравий.

Затем начинается пожар. Я качаю головой и на мгновение задерживаю дыхание, борясь с воспоминаниями столь же ужасающими, как это видео. Эти образы со временем поблекли, но не боль от них, напоминающая удар под дых.

Несмотря на внутреннюю реакцию, я, кажется, не могу оторвать глаз от экрана.

Хотя я знаю, что произойдет в видео дальше, все равно продолжаю рассматривать каждый кадр замедленного повтора, чувствуя, как все внутренности сжимаются.

Максим неподвижен, когда машина, наконец, останавливается после заноса по гравию.

Затем он лихорадочно пытается отцепить руль, удерживающий его в машине. Сквозь языки пламени виднеется его белый шлем. Он вылезает из ореола огня, а затем шлепается на разбросанные шины, которые мгновение назад были защитной баррикадой.

Максим спотыкается. Затем падает, отползая подальше от огня, пока не теряет сознание… Через несколько секунд к нему подбегают спасатели и оттаскивают от бомбы замедленного действия в виде горящего автомобиля.

Это худший кошмар каждого гонщика.

Ограждение, несущееся прямо на тебя. Машина разваливается на части. А затем тебя охватывает огонь.

Максим. Его безжизненное тело. Команда делает все возможное, чтобы оградить парня от камер на случай, если он серьезно ранен, и это не попадет в новости и не станет вирусным заголовком.

Его семье не придется смотреть, как он умирает прямо во время видео. Как это произошло с моей мамой. И всеми нами.

– Он в больнице, – сохраняя спокойствие, отвечает Пьер.

– Так что с ним конкретно? – спрашиваю я, стараясь унять свои дергающиеся от нервного напряжения конечности.

Перед моим взором проносятся дни, проведенные в картинге. Я долгое время ненавидел этого ублюдка за то, что у него было все необходимое для успеха – родители, деньги, спонсорство, необходимое снаряжение. Затем я полюбил этого парня как брата, когда понял, что мы похожи. Он так же стремился к успеху в спорте, который легким движением лишал тебя уверенности в себе, параллельно становясь единственным увлечением в жизни.

Мы с Максимом конкуренты. Бывают дни, когда этот парень мне нравится, а бывают дни, когда я его ненавижу. Мы оба принадлежим к элитной группе пилотов, которые борются за желанную позицию на стартовой решетке «Формулы‐1».

Он уже получил эту позицию за счет «Моретти Моторспортс».

А я все еще пытаюсь преуспеть.

Завидую ли я ему? Завидую ли я тому, что большинство моих сокурсников, которые росли вместе со мной на трассе, уже добрались до предпоследнего уровня карьеры? Да, черт возьми.

Желаю ли я Максиму зла из-за этого?

Только полный придурок стал бы.

И да, я один из таких придурков во многих вопросах, но не тогда, когда дело доходит до чего-то подобного.

А сейчас… Я даже, черт возьми, не знаю в порядке ли он.

Все, что происходит с ним, может в любой момент произойти и с нами, а этого не хотелось бы ни одному из пилотов. Никогда в жизни.

Я жил со страхом с самого детства, но отбрасывал его, оправдываясь тем, что технологии шагнули далеко вперед. Автомобили стали прочнее. Оборудование для обеспечения безопасности стало надежнее. Спорт безопаснее.

Но это оправдание ничего не значит, если Максим сейчас страдает.

– Новости о нем есть? Как его самочувствие? – спрашиваю я, пытаясь смотреть куда угодно, только не на экран, где повторяется авария.

Моя команда делает то же самое. Кажется будто они изучают поведение машины – где поддался металл, как пострадал болид и тому подобное, – но я знаю, что они так же потрясены аварией. Тем, как именно Максим выбрался из нее. И отсутствием каких-либо новостей о его здоровье.

– Без шейного бандажа он точно не обойдется, – бормочет Пьер, поправляя очки и протирая глаза, прежде чем выключить монитор.

– Они же воспользуются санитарной авиацией, верно? Черт. – Я иду за мобильным. – Напишу его брату и узнаю…

– Забирайся в болид, Риггс, – говорит Пьер, становясь передо мной и усаживая меня на стул. Приказным тоном он явно пытается привести меня в чувства. Пытается найти способ подавить охвативший меня безотчетный страх, который все больше всплывает на поверхность с каждым пройденным уровнем. С каждым преодоленным кругом, где мы обманываем смерть.

– Времени на этой трассе у нас мало, – говорит он. – Нам нужно использовать его с максимальной пользой.

Я медлю и колеблюсь, хотя не должен этого делать. Затем злюсь сам на себя.

Максим продолжает морочить мне голову даже сейчас, несмотря на то, что мы находимся на разных позициях.

– К черту это дерьмо, – бормочу я, хватаю балаклаву и натягиваю ее на голову.

Я храню полное молчание, пока надеваю шлем, пристегиваюсь ремнем безопасности, надеваю перчатки и фиксирую руль.

Представляю себе изгибы трассы, которую предстоит преодолеть. Снова и снова я прослеживаю путь на карте, который нарисовал в своем воображении. Я готов думать о чем угодно, лишь бы выбросить из головы жуткий образ тела Максима, падающего на землю.

Пытаюсь оживить воспоминания, которые вижу каждый раз, когда двигатель в болиде с ревом просыпается, – отец. Его губы окрасились в цвет моей сахарной ваты. Его смех звенит над шумом двигателей, которые будто бы оживают рядом с ним. И его особенную улыбку, которая предназначалась лишь мне.

Двигатель набирает обороты. Я проверяю радио. И следующие пятнадцать кругов я провожу, сливаясь с болидом настолько, насколько это возможно. Машина не отрегулирована должным образом, и я ненавижу это в обычные дни, но сейчас мне это даже нравится. Помогает сосредоточиться. Отвлечься от трагичных мыслей.

В ту же минуту, когда я заезжаю в гараж и выбираюсь из машины, первые слова, слетающие с моих губ:

– Есть какие-нибудь новости?

Пьер бросает взгляд на Рикки, затем снова на меня.

– Официальных нет. А вот неофициально ходят слухи про искусственную кому, которая помогает Максиму справиться с отеком или еще какой-то херней. Я не врач, так что не вдупляю, что, черт возьми, это все значит, но травмы мозга – паршивое дело.

Пьер не хочет вдаваться в детали, но я и так понял в чем суть. Кома. Отек. Какое-то дерьмо приключилось с головным мозгом.

Эти травмы – вовсе не прогулка до медицинской палатки, где пилота осмотрят и быстро выпишут.

Все гораздо серьезнее. А точнее – крайне дерьмово.

Я прикусываю нижнюю губу, борясь с желанием задать идиотский вопрос, который вертится у меня на языке. Вопрос, который делает меня эгоистичным ублюдком уже за то, что я просто думаю об этом, не говоря уже о том, чтобы озвучить его.

Пьер спасает меня и заговаривает сам:

– Я, конечно, не эксперт, но судя по травмам, Максим будет без сознания какое-то время.

– Это тяжелый удар для Моретти. Максим как раз начал показывать отличные результаты. А еще на прошлой неделе их запасного пилота забрали в «Центурион», – говорит Рикки. – Интересно, кем они, черт подери, заменят Максима?

Пьер на мгновение встречается со мной взглядом, но не произносит ни слова.

Ему и не нужно ничего говорить. Мы оба думаем об одном и том же.

Вдруг следующим их пилотом стану я?

Я квалифицирован. Даже более чем. Владею суперлицензией [10], пользуюсь связями, полученными в наследство от отца, чтобы иметь возможность садиться за руль болида «Формулы‐1» хотя бы раз в месяц, по возможности.

Рассмотрят ли они мою кандидатуру?

– Кажись, нас всех заботит теперь одно и то же, – говорю я Рикки, решая прекратить дальнейшие рассуждения.

Последнее, что я хочу слушать, – так это их разглагольствования о том, кто должен стать следующим пилотом. Им должен стать я, черт возьми.

Но этого не произойдет.

В глубине души я буквально уверен в этом.

Я долбанную тысячу раз видел как развиваются подобные события в моей жизни. Вначале меня одолевает восторг от стремительно растущих надежд. Затем радостное нетерпение в ожидании телефонного звонка. И, наконец, сокрушительное отчаяние и неуверенность в себе, когда звонят кому-то другому.

Тем не менее, я черта с два откажусь от своей главной мечты. Но каждый раз, когда подобные вещи случаются, я чувствую, как от моей решимости откалывается кусок за куском. Какая-то часть меня постепенно сгорает в погоне за этой мечтой. Совершенно бессмысленной погоне, как многие думают.

Я выхожу из гаража и направляюсь в паддок. Вокруг толпятся другие пилоты, а в воздухе вокруг них буквально витает это молчаливое предвкушение.

Предвкушение, которое по своей природе столь же захватывающе, сколь и тошнотворно.

Кто займет вакантное место?

Я не единственный, кто надеется, что сотовый телефон в кармане зазвонит.

Будет ли решение принято сегодня? Отнесется ли Моретти к этой перемене, как к неплохой бизнес перспективе и должным образом займется подготовкой нового гонщика?

Этот гребаный спорт не более чем просто бизнес. Конечно, страсть к машинам и гонкам тоже важна, но во главе стола всегда была и будет прибыль империи. Гонки прекрасно спонсируются, но невероятно жестоки.

Мы все знаем, как это опасно. Одна миллисекунда, одно резкое движение, один удар по шине, от которого она может взорваться в клочья. Ты всегда на волоске от верной смерти.

И все же мы изо дня в день садимся за руль. Круг за кругом преодолеваем ограничения.

Мы делаем все возможное для наших команд, для себя, для болельщиков, но знаем, что даже лучший болид «Формулы‐1» не сможет преодолеть скорость наших растущих амбиций.

Ничто никогда не бывает достаточно хорошим, никогда не бывает достаточно быстрым… А мы никогда не бываем довольны.

И спорт либо вознаграждает нас победой, либо наказывает полным крахом.

То, что находится между победой и поражением, столь же неудовлетворительно.

Я встречаюсь взглядом с несколькими пилотами, которые стоят рядом со своими командами и без слов понимаю, о чем они думают.

Надеюсь меня выберут. Надеюсь, именно мне позвонят. Надеюсь, мне представится шанс.

Я возношу те же молитвы, черт возьми.

Мы все желаем Максиму как можно скорее поправиться, однако молча надеемся, что это наш шанс вырваться вперед. Шанс принять вызов.

В чем разница между мной и Максимом? В одном счастливом случае? Одном быстром решении, которое способно сломать или возвысить тебя?

У нас обоих есть необходимые навыки. Иногда, так или иначе, нас подводит время. Или оборудование, которое требует больших денежных затрат, однако оно действительно может в нужный момент изменить ситуацию. Или фамилия, которая имеет сильное влияние в этом маленьком, но элитарном кругу.

И опять же, у меня есть фамилия. Однако, кажется, она лишь вызывает у людей жалость и желание держаться от меня подальше.

– Риггс!

Я оглядываюсь на Элио, начальника моей пит-бригады. Он машет мне рукой, призывая вернуться в гараж.

– Что такое?

– Пошли, обсудим последние изменения, которые нам удалось внести, – говорит Элио, пока его покрытые татуировками предплечья грозят разорвать манжеты фирменной футболки. Наушники свободно болтаются у него на шее, а по виску стекает капелька пота.

– Ага. Ладно. Пошли, – рассеянно говорю я.

Я хочу сбегать за сотовым — на всякий случай, – но не желаю казаться более нетерпеливым, чем есть на самом деле.

И чувствую себя полным придурком даже из-за мысли про телефон.

Нужно чем-то себя занять, чтобы отвлечься. Мы с Элио обсуждаем изменения и то, чего он хочет с их помощью добиться. Затем я обсуждаю бюджет с менеджером команды, потому что, черт возьми, если «Ф2» не похожа на ту странную дихотомию, когда кажется, что у тебя есть все, но ты знаешь, что платишь за это в одиночку из своего гребаного кармана.

Для всего мира жизнь гонщика может выглядеть так, будто он целыми днями ест икру, но на самом деле ему крупно повезет, если хоть в какой-то день он сможет позволить себе хотя бы долбанные сардины.

Собирается ли Моретти взять запасного пилота из другой команды «Формулы‐1»? Или они временно назначат пилота из «Формулы‐2» на место Максима, пока тот не вернется?

Секунды складываются в минуты. Минуты в часы. Никто из нас не хочет уезжать – на всякий случай.

Но мы это делаем. Один за другим. Понемногу. Гоночный трек пустеет по мере того, как вокруг меня начинают распространяться слухи.

Хаскелл выбегает из комнаты, прижимая телефон к уху. Ему, похоже, позвонили.

Диего заперся в комнате для пилотов и разговаривает с кем-то по телефону.

Неожиданно мой телефон тоже звонит. Я в спешке, до второго гудка, отвечаю на вызов, но голос почти сразу становится разочарованным.

– Алло? Что случилось, Фонтина?

– Кажется, ты не рад меня слышать, – саркастически усмехается она.

– Прости. Просто… Так чего ты хотела?

– Видео, которое ты снял вчера, стало вирусным. Если ты будешь продолжать в том же духе, то меня уволят за ненадобностью, и ты сам будешь и заниматься соцсетями, и водить тачки.

– Понятно, почему оно стало вирусным. Это ведь я снимал, верно? – пытаюсь пошутить я, хотя понятия об этом не имел, черт возьми.

Меня волнует только как снять видео и как его выложить, но сидеть и контролировать просмотры и лайки у меня нет времени.

Я бы предпочел жить полной жизнью, а не смотреть, как она проходит мимо меня на экране смартфона.

И все же мне приходится публиковать посты и тем самым вносить вклад в успешное будущее.

– Ты такой засранец. – вздыхает она.

– Ага, спасибо. Впрочем, мы оба это и так знаем.

Я открываю рот, чтобы спросить, слышала ли она что-нибудь о «Моретти», но затем захлопываю его. Она бы уже сказала. Фонтина знает, как сильно я хочу выбиться в высшую лигу. Каждый пилот грезит об этом.

– Ты знаешь, что твоя фразочка Фландерсу стала мемом?

– Это еще какая? – Я многого ему наговорил. Что-то мысленно, а что-то и в лицо.

– Ну вот это, мол, «не следует строить свою репутацию за чужой счет». – Она делает паузу. – Ты ведь знал об этом, да?

Я усмехаюсь.

– Не-а, не знал. Я уже говорил, что в социальных сетях особо не сижу. Но это круто. Правда. Я на все готов, лишь бы поставить этого придурка на место.

– Здесь наши мнения совпадают, но, может быть, в следующий раз мы поработаем над твоими репликами вместе, чтобы начальство видело и мой вклад.

– Может нашим следующим видео будет то, как я выхожу из душа и с меня случайно падает полотенце? Оператором поработаешь?

– Фу. Ну и мерзость! – реагирует Фонтина, излишне эмоционально, как от нее и ожидалось.

– Не так уж и мерзко, если прошлое видео посмотрели миллионы, верно? – смеюсь я.

Видео, которое, как я полагаю, стало вирусным, было не просто намеком на мое обнаженное тело. Мы смонтировали несколько отрывков – я стою в полотенце, затем оно падает, а когда я его поднимаю, на мне уже красуется гоночный комбинезон и широкая улыбка. Раз уж девушки снимают видео из разряда «собирайся со мной», то почему парни не могут?

Кажется, эта идея сработала.

– Миллионы? Ха. Не сидишь в соцсетях, а количество просмотров знаешь?

– Да не знаю я. Это просто догадка, и, судя по твоей реакции, она верна.

– Если твое эго станет еще больше, нам придется увеличить размер твоего шлема.

– Просто предупреждаю. Не смотри личные сообщения на моем аккаунте. Похоже, туда хлынули все психи страны.

– Видео он не смотрит, но личные сообщения проверяет. Я начинаю думать, что ты лукавишь, Риггс.

– Мне нравится заставлять тебя гадать. Но, серьезно, не проверяй их.

– Фу. Неужели все хуже, чем обычно?

– Тебе лучше не знать.

Я не против, когда фанатки присылают свои фотографии – какой парень был бы против? Но я не люблю, когда на фотках всякое выпирает там, где выпирать не должно.

Иногда, так скажем, нужно оставить хоть немного загадки для полета воображения.

– Окей. Никаких сообщений. – Она смеется, а затем дразняще бормочет: – Если бы они тебя знали, то не спешили бы слать свои фотки.

– Они охотятся не за моей личностью, Фонтина.

– Фу, опять гадость. Ты хочешь, чтобы из меня мой обед попер?

– Тебя так легко вывести из равновесия.

– А тебя так легко отвлечь. – Ее голос становится мягче: – Надеюсь, это помогло.

Я потираю рукой челюсть и слегка смеюсь, чувствуя некоторую благодарность за этот звонок.

– Так и есть. Спасибо. Я ценю это.

Она раздраженно вздыхает.

– Иди домой, Риггс.

– Скоро пойду, – говорю я, хватаю свой рюкзак, перекидываю через плечо и решаю последовать ее совету. Если мне еще не позвонили, значит, этого и не произойдет.

Очередная упущенная возможность. Еще один потерянный шанс.

Но почему в этот раз мне еще больнее?

Наверное потому, что я заслуживаю стать заменой Максиму больше, чем кто-либо другой. Уверен, каждый пилот здесь так думает, но я горбачусь тут дольше, чем многие из них. Я чуть ли не единственный пилот из местной талантливой группы, кому еще ни разу не выпал шанс вырваться вперед. Я выиграл Еврокубок, чемпионаты «Формулы‐4» и «Формулы‐3», набрал необходимое количество очков, чтобы сохранить суперлицензию.

Мне. Должно. Повезти.

Без сомнения, Ари скоро мне наберет. Мой агент печально известен тем, что постоянно звонит мне, чтобы обсудить причины, по которым я не прошел кастинг. То я слишком броский, то недостаточно яркий, или, по его мнению, создаю впечатление, что несерьезно отношусь к делу, потому что выгляжу больно веселым.

Но больше всего меня бесит, когда кто-то говорит, что я рискую на трассе и вожу так же опасно, как мой отец, и они не хотят запачкаться в моей крови в случае чего.

А про этот комментарий, что Риггс слишком эгоистичен, я вообще молчу. Понятное дело, черт вас побери! Именно эгоизма требует успешный и долгоиграющий карьерный путь в «Формуле‐1». Они должны хотеть, чтобы я был таким. Должны хотеть, чтобы я сосредоточился на достижении целей и не беспокоился о чувствах других людей.

В этом спорте совершенно впустую тратится огромное количество денег, и каждый негодует, когда не удается попасть на подиум. Я слышал все оправдания, которые только можно придумать, объясняющие то, почему мне так не везет. Без сомнений, сегодня вечером будет еще одно. Именно поэтому лучше сейчас пойти домой, прихватить хороший напиток и поваляться в одиночестве.

Или в компании девушки.

Позже решу, кого именно приглашу к себе.

Но я позволю себе лишь одну ночь.

Одну передышку, чтобы утонуть в жалости к себе.

Одну ночь, когда я ненавижу быть сыном Итана Риггса.

Один миг секса из злости со всеми подряд, перед возвращением к привычной рутине и гонкам.

08

Риггс

Путь за пределы стадиона долог.

Через паддок, где все пялятся друг на друга, но никто не разговаривает.

Через турникет, где стоят охранники и толпящиеся за его пределами люди, ожидающие, что можно будет сделать быстрый снимок или пообщаться с пилотом.

Затем выход на почти пустую автостоянку.

На мою удачу именно в этот момент у меня в руке звонит телефон. По крайней мере, свидетелей плохих новостей не будет.

– Ари Форньер. Ну и какие причины на этот раз? – спрашиваю я вместо приветствия, в моем тоне сквозит сарказм.

– Спенсер.

У меня подкашиваются ноги от серьезности его тона. От того, что он называет меня по имени, хотя никто никогда так не делает. Дело в Максиме. Наверняка. Господи, все совсем плохо, да? Я оглядываю парковку, а затем и вовсе останавливаюсь.

– Что случилось?

– Ты.

– В каком смысле? – спрашиваю я.

– Они позвонили. Твой черед, Риггс. Наконец-то, мать твою, пришел твой черед.

– Ари… – Черт. К горлу подступают эмоции, на глаза наворачиваются слезы, пока я пытаюсь подобрать слова. – Лучше не шути так со мной.

– Даже и не думал. Только не о таких вещах. – Он замолкает и прочищает горло, этот момент явно проникает и в его черствое сердце. – Это происходит на самом деле. Поверь. Наконец-то пришло твое время.