Пустые калории. Почему мы едим то, что не является едой, и при этом не можем остановиться

Фальберг пытался создать компоненты для лекарств из каменноугольного дегтя, ядовитой черной вязкой жидкости, которая остается после переработки угля. Деготь до сих пор используют в шампунях и мыле для лечения псориаза и грибковых инфекций. Я сам пользуюсь дегтярным шампунем от перхоти с переменным успехом, хотя после мытья головы неизменно пахну свежеуложенным асфальтом. Никто не понимает, как именно действует деготь, но, судя по всему, дело в том, что он содержит огромное количество токсинов: фенолы, полициклические ароматические углеводороды и другие яды. В небольших дозах они убивают нежелательные человеческие клетки и патогены. В больших дозах, как хорошо известно, они вызывают рак.

В некоторых версиях истории об эпохальном открытии Фальберга говорится, что он решил облизать руки у себя в лаборатории, но это не совсем верно. Подозреваю, даже в XIX веке химики все-таки были осторожнее – хотя, судя по тому, что он рассказал сам, ненамного:

Однажды вечером я так увлекся работой в лаборатории, что забыл поужинать, а потом, торопясь за едой, не стал даже мыть руки. Я сел, отломил себе кусок хлеба и поднес его к губам. Он оказался невыразимо сладким на вкус. Этому я даже не удивился – наверное, подумал, что это на самом деле торт или сладкий пирог. Я прополоскал рот водой и вытер усы, и, к моему изумлению, полотенце на вкус оказалось еще слаще хлеба. Тут меня осенило, что источником этой невероятной сладости являюсь я сам, так что я осторожно попробовал на вкус кончик большого пальца – и он оказался восхитительнее любого кондитерского изделия, какое я когда-либо пробовал. И вот тогда я сразу все понял. Я открыл или приготовил из дегтя вещество, которое «пересахарило» сахар. Я тут же бросил ужин и убежал обратно в лабораторию; в своем возбуждении я перепробовал содержимое всех пробирок и чаш для выпаривания на столе. К счастью для меня, ни в одной из них не оказалось ядовитых или едких жидкостей.

Фальберг создал сахарин, первый полностью искусственный подсластитель – и, из-за дефицита сахара, вызванного Первой мировой войной, первое полностью синтетическое вещество, которое в крупных масштабах попало в рацион питания людей. Он в 300 раз слаще сахара, настоящий триумф синтетической химии. Фальберг стал невероятно богат. Сахарин используется до сих пор – если вы хоть раз были в американском ресторане и мотеле, то наверняка видели на каждом столе розовые пакетики с надписью Sweet ‘N Low.

Изобретение сахарина пришлось на середину новой эпохи синтетической пищевой химии. Работа над синтетическими углеводами шла более полувека. Одна статья 1885 года начинается с утверждения, что исследованиями модифицированного крахмала занимается больше химиков, чем любыми другими вопросами химии27. В следующие сто лет в наш рацион питания попали тысячи новых молекул.

И мы едим их в огромных количествах. В промышленных странах вроде Великобритании каждый житель съедает в среднем 8 кг пищевых добавок в год. Когда я впервые увидел эту цифру, она показалась мне невероятной. Чтобы вы лучше понимали, о чем идет речь: в среднем англичане покупают лишь 2 кг муки в год для того, чтобы испечь что-нибудь дома. Но это вполне соответствует наблюдениям Карлуса Монтейру: мы покупаем все меньше отдельных ингредиентов, а все больше продуктов, которые мы употребляем в пищу, оказывается приготовлено и переработано промышленным способом.

Очевидно, есть 8 кг синтетических молекул в год – не говоря уж о синтетически модифицированных жирах, белках и углеводах – это довольно пугающая перспектива, но, как мы обсудим позже, на самом деле по большей части боязнь пищевых добавок необоснованна. Дело не в том, что они вредны сами по себе, а в том, что их употребление является признаком употребления УПП. Они сигнализируют о методах и целях производства пищи, которые, как мы теперь знаем, связаны с болезнями. Отдельные компоненты УПП тоже могут быть вредными, но наибольший вред они наносят, именно соединяясь вместе. Я называю употребление УПП третьей эрой еды, потому что она наступила совсем недавно по эволюционным меркам28.

* * *

Даже если вы продолжаете есть цельную и минимально переработанную пищу, как люди поступали в течение миллионов лет, вы все равно едите, вооружившись намного лучшим пониманием еды, чем было у наших пращуров даже всего несколько сотен лет назад.

Употребление пищи отчасти превратилось в интеллектуальный, а не чисто инстинктивный проект. Многие из нас задумываются о калориях, размере порций, полезной и вредной еде, витаминах и т. д. Есть, руководствуясь только инстинктом, как корова, а не следуя советам авторов упаковок еды или диетологов, для многих является чем-то невообразимым. Сама идея, что у людей есть такая же внутренняя система, как у коров Эдди, которая помогает нам самостоятельно регулировать и балансировать рацион, кажется нереалистичной – учитывая, как мало нам доверяют эксперты по питанию и диетологии. Могут ли люди питаться, действительно руководствуясь только инстинктом?

Первый убедительный научный ответ на этот вопрос удалось получить с помощью трех младенцев по имени Дональд, Эрл и Абрахам в 1928 году. Они были участниками одного из самых важных – и наименее прославляемых – диетологических исследований XX века, которое провела врач-педиатр из Чикаго Клара Дэвис.

Дэвис, должно быть, была яркой личностью, хотя о ней мало что известно. Она была одной из десяти женщин, окончивших медицинское училище в 1901 году, а в 1926 году работала в госпитале «Маунт-Синай» в Чикаго и беспокоилась из-за советов по питанию детей, которые давали родителям врачи. В течение всей второй эпохи еды детеныши всех млекопитающих ели практически то же самое, что и взрослые. Да, еду приходилось несколько разминать и размягчать, возможно, добавлять несколько меньше специй, но никакого «детского питания» не существовало: сначала молоко, потом еда.

Но в 1920-х годах питание детей превратилось в США в квазинаучную дисциплину. «Никто не может удовлетворительно предписать еду для младенца, который не понимает состава этой еды», – заявляли авторы статьи в Journal of the American Medical Association29. Американским матерям регулярно выдавали списки питания, основанные на новейших достижениях диетологии, но детям, похоже, на данные было наплевать – они просто отказывались есть. Это превратилось в такую проблему, что большинство визитов к педиатрам в 1920-е было связано именно с привередливостью в еде30. Медицина дала на это адекватный ответ… посоветовав родителям давать детям голодать и обращаться с ними «твердо». Алан Браун в 1926 году советовал в своей книге The Normal Child, Its Care and Feeding («Нормальный ребенок: уход и кормление»): «Детей, которые выплевывают еду или умеют ее отрыгивать, необходимо кормить насильно. Дайте такому ребенку небольшое количество еды. Если его вырвет, дайте больше еды; продолжайте до тех пор, пока он все же не съест предложенное».

Дэвис не нравился этот авторитарный подход. Она знала, что в истории никогда не было ничего подобного. А еще она знала, что дикие животные остаются с виду здоровыми, хотя никакие ученые им советов по питанию не дают. Она считала, что врачи должны слушать то, что им говорят дети, а не наоборот.

Но это было не единственным, что тревожило Дэвис. Она беспокоилась из-за еды 1920-х, но ее строки звучат современно даже в 2020-х. В одной статье она описывала «недоедание у младенцев, которых после отлучения от груди прикармливали выпечкой, пресервами, мясным соусом, белым хлебом, сахаром и консервами, которые сейчас легко найти на столе у взрослых». Она считала, что подобные продукты «неполноценны и испорчены», и заметила, что они «не составляли значительной части рациона питания еще сто лет назад». Более того, она подозревала, что эта пища более высокой переработки может быть причиной многих проблем с питанием, которые она наблюдала как клиницист31.

Дэвис удалось каким-то образом уговорить нескольких матерей отдать ей детей на проживание в лаборатории в течение нескольких месяцев – в одном случае даже на четыре с лишним года, – чтобы те приняли участие в самом длительном клиническом испытании еды из всех, что когда-либо проводились. План был простой, но весьма революционный. Дэвис собиралась разрешить младенцам самостоятельно выбирать еду, а потом проверить, будут ли они так же здоровы, как младенцы, которых кормили по «предписанным» диетам, составленным с использованием лучших диетологических данных того времени. Она выбрала детей, которые вплоть до начала эксперимента находились исключительно на грудном вскармливании, чтобы у них «не было опыта прикорма или каких-либо предрассудков и пристрастий в еде».

Ее гипотеза была следующей: поскольку в человеческом теле есть внутренние регуляторные механизмы, отвечающие за потребление воды и кислорода, частоту сердечных сокращений, артериальное давление, температуру и все прочие физиологические параметры, значит, должен существовать и механизм, регулирующий состав тела и потребление питательных веществ.

Первым подопытным стал Эрл Хендерсон. Девятимесячный сын «худой, недоедавшей молодой женщины, чей рацион не был оптимален для лактации» провел почти всю свою короткую жизнь в помещении. При поступлении в лабораторию он выглядел довольно плохо – воспаленные аденоиды, слизистые выделения из носа и кольцо костяных наростов на груди – характерные «рахитические четки», деформация ребер при дефиците витамина D. Тем не менее этому болезненному девятимесячному мальчику дали полный контроль над употреблением пищи («Задача эксперимента – установить, сможет ли он самостоятельно удовлетворить свои гастрономические потребности»).

Каждый день Эрлу на выбор предлагали тридцать четыре разных продукта, приготовленные в больничной столовой: «широкий диапазон животной и растительной еды, приобретенной в свежем виде на рынке. Только натуральная цельная пища. Никакой неполноценной или консервированной еды».

Вот полный список (заметьте, что в нем практически нет переработанной пищи – даже сыра и сливочного масла):

• мясо: говядина (сырая и вареная), баранина, курятина

• субпродукты: печень, почки, мозги, сладкое мясо (тимус)

• морепродукты: морская рыба (пикша)

• злаки: цельная пшеница (необработанная), овсяная каша (Scotch), ячмень (цельные зерна), кукурузная каша (желтая), рожь (Ry-Krisp)

• костные продукты: костный мозг (говяжий, телячий), костное желе (растворимые костные вещества)

• яйца

• молоко: парное молоко категории A, цельное ферментированное молоко категории A (продукт, похожий на йогурт)

• фрукты: яблоки, апельсины, бананы, помидоры, персики, ананасы

• овощи: салат-латук, капуста, шпинат, цветная капуста, горох, свекла, морковь, репа, картофель

• приправы: морская соль

Пока я исследовал работы Дэвис, я составил список того, чем кормлю Лиру (3 года) и Сашу (1 год). Я стараюсь разнообразить их рацион, но мне редко удается предложить им больше хотя бы десяти продуктов.

Для каждого приема пищи Эрлу и другим подопытным детям предлагалось на выбор двенадцать продуктов – и всегда молоко, ферментированное кислое молоко и соль. Отдельные продукты складывали в разные тарелки и никогда не смешивали. Медсестры получили четкие инструкции: предлагать детям еду запрещено, они могут только достать из тарелки то, что покажет сам ребенок. Еще им запретили выражать одобрение или неодобрение, а убирать тарелки разрешалось лишь после того, как дети закончат есть. Если дети съедали всю тарелку какого-либо продукта, то в следующий прием пищи его снова им предлагали.

Эрл поступил в отделение Клары Дэвис, и в первые три дня мать кормила его только грудью. Было проведено тщательное обследование: медосмотр, анализ крови, анализ мочи, проверка уровней кальция и фосфора. С помощью рентгенографии костей определили их плотность. «На четвертый день грудное вскармливание прекратилось, и начался собственно эксперимент».

Трудно представить, какой травмой это поначалу стало для Эрла и его матери. Возможно, он был так голоден, что даже не возражал против того, что вместо матери его кормили медсестры. Об этом в статьях не говорится ничего – и, если честно, меня это немного напрягло.

Дэвис описала первый прием пищи Эрла: как он «несколько секунд смотрел на тарелку», затем протянул руку «к тарелке с сырой морковью и запустил туда руку». Но, похоже, одной горсти ему оказалось мало. «Он снова запустил руку в тарелку» и повторял это «до тех пор, пока не съел бо́льшую часть моркови».

Дэвис была довольна. «За три дня он перепробовал практически всю предложенную пищу, – писала она. – Ответ на первый вопрос оказался положительным: он мог показать, какую еду он хочет… и съедал ее в достаточном количестве».

В следующие несколько лет к эксперименту привлекли еще двенадцать младенцев, и все они отнеслись к диете с не меньшим энтузиазмом. Практически все они хоть раз, но попробовали все предложенные продукты, и их аппетит был «неизменно хорош»: они часто встречали подносы с едой, «подпрыгивая в кроватках». Оказавшись за столом, они в следующие пятнадцать-двадцать минут полностью посвящали себя еде, потом начинали есть уже с перерывами, «немного играя с едой, пробуя использовать ложку и предлагая кусочки еды медсестре».

Вечером того же дня, когда я прочитал эту статью, я сидел за столом и кормил Сашу – и заметил, что, как и дети из экспериментов Дэвис, она часто пыталась протянуть мне кусочек еды. То, что Дэвис упомянула эту деталь, уверило меня, что она действительно была рядом, наблюдала и заботилась о детях, а не просто руководила экспериментом на расстоянии.

Еда в эксперименте Дэвис была несоленой, но с каждым приемом пищи детям давали блюдечко с солью. Они ели ее руками, отплевываясь, давясь и даже плача, но часто возвращались за новой порцией, «даже продолжая отплевываться».

Эксперимент увенчался невероятным успехом. Всего два ребенка отказались есть салат, всего один – шпинат. Все младенцы справились с организацией собственного рациона и удовлетворяли свои потребности в питательных веществах с такой точностью, словно прочитали новейшие медицинские учебники. Среднее потребление калорий укладывалось в рамки стандартов питания того времени, причем они были свободны от всех связанных с питанием проблем, с которыми мы сталкиваемся в педиатрии до сих пор. Ни у одного из детей не было после еды колик, дискомфорта или боли в животе. Они не страдали от запора. Собственно говоря, у всех детей дефекация всегда была минимум раз в два дня. Для пятнадцати детей в течение нескольких месяцев это просто потрясающая статистика. И никакой привередливости в еде тоже не было. У всех детей был здоровый аппетит, и все они, по словам Дэвис, «процветали».

Пожалуй, самым лучшим аргументом в пользу существования внутреннего регуляторного механизма для питательных веществ оказался рахит Эрла. Он поступил в клинику с этой болезнью, при которой кости становятся мягкими и слабыми. В статье приводятся рентгеновские снимки его маленьких ручек, сделанные по прибытии, – они достаточно качественные, чтобы увидеть, что плотность костей низкая, а жесткая внешняя оболочка кости отсутствует[46]. Ростовые пластины на концах костей нечеткие и расплывчатые; на фотографии, сопровождающей снимки, Эрл явно испуган и стоит на кривых ножках.

Так что Дэвис сразу же предложила для Эрла метод лечения: «Связанные обещанием не делать ничего ему во вред и не наносить ему вред бездействием, мы стали ставить ему на стол небольшой стаканчик масла печени трески». Масло печени трески на тот момент было единственным известным пищевым источником витамина D[47]. В первые три месяца эксперимента Эрл пил из маленького стаканчика с маслом «нерегулярно и в разных количествах», пока уровень кальция и фосфора в крови не вернулся к норме, а рентген показал, что рахит отступил – после чего он сам отказался дальше пить рыбий жир. После того как стаканчик остался нетронутым в течение двух недель подряд, медсестры перестали его приносить.

Другие дети тоже следовали примерно такой же схеме. С какой бы проблемой они ни поступали, по словам Дэвис, они быстро возвращались к оптимальному здоровью после того, как им давали полный контроль над питанием. Все ели много и разнообразно – но странным и непредсказуемым образом. У них бывали так называемые пищевые периоды: период яиц, период злаков, период мяса и так далее.

Я что-то похожее вижу и в своих детях. Когда Лиру отлучали от груди, она обожала помидоры и могла каждый день съедать по дюжине маленьких помидорок. А потом в один прекрасный день она просто по необъяснимым причинам перестала их есть и потом несколько месяцев отказывалась от помидоров. Я варил или тушил их и прятал в еде, но она их выплевывала. При этом она с удовольствием тянула в рот кошачьи какашки из цветочного горшка или ворс с ковра, так что дело было не в обычном чувстве отвращения. Она просто не хотела помидоры – а потом в один прекрасный день снова захотела. И ела по двадцать штук в день. Цикл бумов и крахов.

Когда я только начал читать об эксперименте Дэвис, у меня возникло несколько вопросов по поводу ее мотивации и этики. В конце концов, она забирала для экспериментов детей у бедных матерей, попавших в отчаянное положение, – это разве не эксплуатация? Но чем дальше я читал, тем больше видел своеобразный характер – в намного большей степени, чем в современных научных статьях. Мне стало ясно, что она очень заботилась обо всех своих подопечных; она даже усыновила двоих из них, Дональда и Абрахама, которые всю жизнь оставались близки как родные братья. Вдова Дональда вспоминала, что свекровь очень любила их обоих32.

Так какой же мы можем сделать вывод из экспериментов Дэвис? Есть вполне реальная опасность понять его неправильно: «Пусть дети едят что им вздумается». Но Дэвис недвусмысленно объяснила, что вердикт должен быть совсем не таким: взрослые должны объяснить детям, что им нельзя есть, потому что они отравятся и т. п., а вот после того, как ребенок начнет понимать, какая еда безопасна, а какая нет, мы должны дать ему возможность научиться самостоятельно регулировать приемы пищи в зависимости от своих потребностей, пересылая сигналы от мозга в кишечник и обратно. Она много думала об этих пищевых периодах – и, как ей казалось, именно они служат первопричиной многих случаев «привередливого» питания. Она предположила, что эта поведенческая тенденция может быть результатом сложных внутренних процессов: «когда запасы тех или иных пищевых факторов иссякают, повышается аппетит к пище, которая обеспечит требуемый результат». И она даже зашла еще дальше: «Подобное объяснение подразумевает существование центра аппетита и является полностью теоретическим».

Последняя фраза звучит весьма интригующе, и Дэвис объяснила подробнее: «Точность, с которой избирательный аппетит детей, участвовавших в эксперименте, удовлетворял их потребности в питании, говорит о том, что аппетит – это еще один из многих саморегулирующихся процессов, функции которого связаны с подготовкой клеточного питания, подстроены под его потребности и не требуют ни диетологических познаний, ни сознательных указаний разума».

Дэвис утверждала, что люди, как и коровы Эдди Риксона, умеют в точности варьировать свою диету в зависимости от потребностей – что в нас тоже есть аппарат, который помогает нам есть, ничего не зная о диетологии, и при этом все равно обеспечивать организм строительными материалами и энергией. Может быть, я, конечно, что-то упустил, но подобную контролирующую систему нам не упоминали ни разу за те шесть лет, что я учился на медика.

6. Как наши тела на самом деле распоряжаются калориями

Наследием последнего полумиллиарда, а то и больше, лет, которые длилась вторая эра еды, стала внутренняя система, которая точно регулирует потребление пищи. Биологические виды, которые едят других живых существ, очень долго и с невероятной точностью одновременно решали две проблемы: как есть нужное количество всех необходимых микроэлементов и в то же время получать необходимое количество энергии.

Лучше всего мы понимаем ту часть системы, которая отвечает за получение энергии – и, соответственно, накопление жира в теле. Вес тщательно регулируется, у каждого биологического вида довольно схожий процент жира в теле. Он может варьировать в течение года из-за спячки, миграции или беременности, но он контролируется внутренними процессами – как и все остальное в телах всех животных.

Естественный состав тела у людей включает больше жира, чем у большинства других наземных млекопитающих. Процент жира у самцов слонов составляет около 8,5 %, у самок – примерно 10 %1. У человекообразных обезьян, например шимпанзе и бонобо, доля жира менее 10 %2. Напротив, даже у человеческих популяций, которые до сих пор живут охотой и собирательством, процент жира составляет около 21 % для женщин и 14 % для мужчин3. Ожирение – редкость в тех человеческих популяциях, которые до сих пор живут во второй эре еды, даже когда еда доступна в изобилии, да и у диких животных (которые тоже представляют вторую эру еды) ожирение тоже массово не развивается[48].

Конечно же, ожирение у людей существовало и во вторую эру, это действительно древнее явление. Так что давайте проясним ситуацию, прежде чем двигаться дальше. Венера Виллендорфская – это статуэтка, изображающая женское тело с большим процентом жира, вырезанная от 20 до 30 тысяч лет назад. Есть определенные доказательства, что автор руководствовался в работе не воображением и что скульптура, возможно, была автопортретом7.

Несколько царей из династии Птолемеев, которые правили Египтом с 305 до 30 гг. до н. э., как утверждалось, были настолько жирны, что им было трудно дышать по ночам. Жители Александрии дали Птолемею VIII прозвище «Фискон», которое значит «пузо»8. В текстах Древней Греции, Египта и Индии упоминаются и ожирение, и метаболические заболевания. В Ветхом и Новом Заветах, ранних христианских текстах и Талмуде тоже упоминается ожирение – практически всегда в негативном ключе9. На портретах и картинах, написанных в последние несколько веков, тоже часто изображаются люди с ожирением. В 1727 году британский врач Томас Шорт написал, что «ни одна эпоха не знала столько полных людей, сколько наша»10.

Все это происходило намного раньше появления УПП. Но в целом лишний вес был большой редкостью, а у детей не наблюдался практически никогда. У большинства людей из многих современных человеческих обществ, перешедших в третью эру еды, процент жира вполне сравним с морскими животными, знаменитыми своей жирностью. У синих китов один из самых высоких процентов жира среди всех диких животных, 35 %, и – осторожно, спойлер! – под конец моей диеты я как раз достиг примерно таких же пропорций. Итак, ожирение у людей наблюдалось довольно давно, но эта книга по большей части посвящена быстрому повышению веса в подавляющем большинстве стран с 1900 года до наших дней (особенно с 1970-х) и все большему распространению ожирения среди детей.

Но, несмотря на то, что ожирение до сравнительно недавнего времени было редкостью, идея о существовании системы, которая регулирует вес тела у людей – да и вообще каких-либо живых существ, – появилась еще более недавно. Довольно долго многие врачи и ученые, в том числе и я сам, предполагали, что раньше процент жира у людей был ниже потому, что еду было в целом довольно трудно достать. Согласно этой модели, мы эволюционировали таким образом, что еда для нас является желанной наградой, так что мы стараемся есть как можно больше. Так что в эпоху безопасной, изобильной и вкусной еды лишний вес – просто неизбежность.

Но эта идея – что вес регулируется внешним фактором, доступностью еды – делала вес исключением среди всех остальных физиологических параметров. Давайте рассмотрим, например, содержание воды в теле. Вы, возможно, считаете, что оно находится под вашим сознательным контролем, и вы действительно можете сознательно решить, пить вам или нет прямо сейчас, но в течение всей вашей жизни количество воды в вашем теле – и, соответственно, концентрация сотен тысяч растворенных химических веществ, из которых вы состоите, – точно контролируется внутренними механизмами, даже когда вы пьете, потеете или писаете. Сознательный контроль баланса жидкостей в лучшем случае может быть временным, а в целом это просто иллюзия. Еще более очевидный пример – дыхание. Попробуйте сознательно перестать дышать и посмотрите, что у вас получится. Употребление пищи находится под контролем сознания буквально чуть в большей степени, чем дыхание или питье – и именно поэтому употребление пищи ограничить так же трудно, как питье воды или вдыхание кислорода. Сложные системы, которые работают намного ниже сознательного уровня, определяют, что, когда и как нам есть.

* * *

Дикие животные используют головокружительно сложные процессы, чтобы поддерживать здоровый вес и при этом обеспечивать свои потребности в питательных веществах. За помощь в изучении этих систем мы в большом долгу перед крысами.