скачать книгу бесплатно
– Ты опоздал, – выдохнула Энрика.
– Нет, – покачал головой Гиацинто. – Это ты опоздала.
Руку пронзила боль. Подняв запястье к лицу, Энрика увидела расползающееся черное пятнышко. Это еще что такое?!
– Приятной казни, скрипелка! – крикнула Ванесса, спрыгнув с забора. Гиацинто небрежным жестом взял ее под руку, и на его пальце тоже сверкнуло кольцо. – Не надо было моего братца обижать. Идешь против семьи Боселли – значит, совсем в голове пусто.
– Я никогда не обижала Рокко! – закричала Энрика, опять вскакивая. Чем дальше – тем страшнее, непонятней делалось. Может, это еще сон?
– А кто с ним с самого детства по лесам бегал, а как замуж – так за другого? – прищурилась Ванесса. – Он-то, может, и смолчит, а я – ведьма страшная, ничего не прощаю!
– Мы с ним просто дружили, – прошептала Энрика.
– Мальчик и девочка? Ха! Какие еще сказки знаешь, смертница?
Но Энрика больше не смотрела на нее. Протянула руки к Гиацинто, недоумевая, прося разъяснений.
– А я, – сказал он, – очень не люблю, когда меня используют, чтобы подобраться к отцу. Прощай, Рика. Мне тебя будет не хватать. Сыграй. Сыграй, пока время не вышло. Реквием Энрики Маззарини! Исполняется в первый и последний раз!
***
Новый год Нильс Альтерман встретил в горячем источнике под открытым небом. Удивительное это было ощущение – холодный воздух и горячая вода, от которой столбом поднимается пар. Нильс лежал, раскинув руки по гладким камням, которыми выложили край источника, и наслаждался одиночеством и покоем.
В городе, где Нильс родился, климат посерьезнее, чем в Вирту, зимы не идут ни в какое сравнение. Здесь Нильс мог ходить всю зиму в летней одежде, но предпочитал не смущать жителей. Он вообще предпочитал не выделяться. Только изредка позволял себе такое вот расслабление. Местные зимой к источнику не подходили, не понимая, как можно принимать ванну в мороз. А Нильс не мог понять, что хорошего в том, чтобы лезть в горячую воду жарким летом. Летом он предпочитал обливаться холодной водой из колодца.
Далеко-далеко начали бить часы, и Нильс вздохнул. Еще чуть-чуть, и пора вылезать. Подойдут карабинеры, Ламберто… Сегодня днем все было спокойно, ничто не предвещало неприятностей, и Нильс полагал, что так оно и пойдет. Еще один мирный день в диоугодном городке Вирту. Который с восходом солнца станет еще более диоугодным.
Энрика Маззарини выходит замуж за Гиацинто Моттолу. Нильс всеми силами гнал прочь мысли о нелепости этого брака. Говорил себе, что решение верное, что строптивой девчонке нужна острастка, и флегматичный Гиацинто – то, что нужно. А близость Фабиано поможет Энрике проникнуться идеалами веры. И она исчезнет из поля зрения Нильса, превратится в заботу своего мужа, а не городских властей.
– И прекрасно, – прошептал Нильс в звездное небо.
Снежинки, кружась, превращались в капельки прежде, чем достигали поверхности воды. Будто моросит легкий дождик.
Бой часов окончился с двенадцатым ударом. Наступил новый год и, после недолгого затишья, Нильс услышал поскрипывание снега. Он узнал эти мелкие вкрадчивые шажки, обладателя которых втайне презирал. Ламберто. Младший жрец относился к той породе людей, которые могут пролезть куда угодно, зацепиться и держаться, несмотря ни на какие бури. Скользкие, льстивые, наглые, расчетливые. На родине Нильса таких не любили. Но Вирту отличался от Ластера, и далеко не всегда в лучшую сторону.
Вздохнув, Нильс поднялся, расправил плечи и замер, позволяя воде стечь.
– О, Дио всемогущий! – послышался сзади возглас. – Синьор Альтерман, прошу вас, прикройтесь!
– Синьор Ламберто, – ухмыльнулся Нильс, – отвернитесь. Потому что я сейчас – повернусь.
Растираясь полотенцем, Нильс заметил, что жрец и вправду отвернулся. В Ластере его бы за это подняли на смех, но здесь неуместная стыдливость в порядке вещей. Нильс неспешно облачился в форму и, поколебавшись, повязал на шею алый шарф – подарок Энрики. Праздник все-таки, можно и отойти немного от должностной инструкции.
– Ну и? – привлек Нильс внимание Ламберто. – Чем займемся?
Ламберто скосил взгляд и, убедившись, что палач одет, повернулся полностью. В его руках Нильс заметил широкий футляр из черной кожи. Судя по всему – увесистый. Ламберто то и дело его подбрасывал и перехватывал.
– Энрикой Маззарини, – оскалился младший жрец. – Скрипачка. Разболтала, что выходит замуж, но не вышла.
Нильс, храня каменное выражение лица, двинулся к городу. Два шага по теплым камням, потом подошвы сапог опустились в снег. Прощай, горячий источник.
– Вот как, – сказал Нильс, поднимаясь на пригорок. – Грустно слышать.
Внизу, увидев его, вытянулись по стойке смирно подчиненные – Армелло, Эдуардо, Томмасо. Последний держал карабин Нильса.
– Еще как грустно! – Ламберто семенил рядом, отчаянно пытаясь зачем-то заглянуть в лицо Нильсу. – Верховный жрец ожидал ее в церкви до полуночи, но – тщетно. На что надеялась – непонятно. Бедная, глупая Энрика…
Сочувствия в голосе Ламберто не слышалось ни на грамм, и Нильсу захотелось ударить его наотмашь. Одно движение рукой – и конец этому червю. Конец данному Дио шансу…
– Ладно, – сказал Нильс, подходя к своим и отвечая на их молчаливые приветствия. – Значит, оформляем нарушение, ведем в церковь и…
– Нет-нет, в церкви кровь ни к чему, все закончится на месте, – поспешил прервать его Ламберто.
Нильс, взявшись за цевье карабина, замер. Медленно повернулся к жрецу, который одарил его противной улыбочкой.
– Какая кровь? Вы о чем?
– Об Энрике Маззарини, которую вы должны казнить.
Нильс перевел взгляд на карабинеров. Судя по их опешившим лицам, ребята не знали ничего.
– С каких пор мы казним за то, что девушка не вышла замуж?
– О, нет-нет, – покачал головой Ламберто. – Если бы она просто не вышла замуж – это одно, тогда у нее был бы выбор – монастырь или работный дом. Но Энрику уличили в разврате, и теперь Дио ждет ее душу, чтобы очистить и воплотить в другой форме.
Справившись с волнением, Нильс повесил на плечо карабин.
– Энрику Маззарини – в разврате? – усомнился он. – И что же послужило причиной?
– В книге законов Дио, – принялся говорить наставительным тоном Ламберто, – сказано, что любая близость с мужчиной по достижении восемнадцати лет является развратом, исключая близость мужа с женой. Для того чтобы засвидетельствовать разврат, нужны показания двух уважаемых членов поселения. Двое человек видели, как Энрика обнималась с молодым человеком. Это еще полбеды, самое скверное, что молодой человек – ученик колдуна, закоренелый грешник!
– Закоренелый грешник, который служит Дио и является полноправным гражданином Вирту, – осадил жреца Нильс. – Не нужно приплетать лишнего. И кто же свидетельствовал?
Он уже шагал по колее, протоптанной им самим, карабинерами и Ламберто. До Вирту – минут пять. До дома Энрики – десять, если быстрым шагом. Но Нильс не торопился, а карабинеры так и вовсе спотыкались на каждом шагу.
– Хоть это и не ваше дело, – пыхтел Ламберто, увязая в снегу, чтобы двигаться рядом с Нильсом, – отвечу: лично я и Гиацинто Моттола.
Нильс остановился.
– Гиацинто Моттола свидетельствовал против Энрики Маззарини?
– Ну да. А почему это вас удивляет?
– Потому что они собирались пожениться.
– Что?! – Ламберто подпрыгнул. – Сын верховного жреца и грешница, осмелившаяся смеяться над истинной верой? Это какая-то глупая шутка, синьор Альтерман! Синьор Гиацинто сегодня действительно женился, но отнюдь не на Энрике Маззарини. Его избранница – Ванесса, урожденная Боселли!
Эта ночь, казалось, никогда не прекратит удивлять Нильса. Он смотрел на Ламберто, приоткрыв рот.
– Что? Сын жреца – на ведьме?!
– О, нет-нет, синьор Альтерман, – помахал пальцем Ламберто, радующийся остановке. – На благочестивой девушке, которая чудом сохранила приверженность Дио в греховном гнезде колдуна!
Нильс покачал головой.
– Ясно. Ванесса – единственная наследница колдуна. Когда старик умрет или отдалится от дел, Фабиано получит полную власть над городом, так? Духовную и колдовскую.
– Синьор Альтерман! – покачал головой Ламберто. – Мне не нравится ваш тон!
– Да мне вообще ваш голос не нравится. И внешность. Манера говорить и двигаться. Запах.
Ламберто пятился в сугробы, выпучив глаза, а Нильс вдруг почувствовал такую силу, какой не ощущал уже очень давно. Рядом с ним, безмолвные, но решительные, стояли карабинеры, готовые по команде превратить Ламберто в решето.
– С-с-синьор Альтерман, – пролепетал Ламберто. – Вы… Не надо делать того, о чем пожалеете!
– Что же вас напугало, младший жрец? – Нильс наклонил голову, будто пытаясь рассмотреть Ламберто под другим углом. – Неужто я произнес угрозу или оскорбление? Наши симпатии не зависят от нас, и, коли уж вы затеяли высказывать их, я просто поддерживаю беседу. Ну что же вы зашли в такой глубокий сугроб? Снег набился в ваши красивые ботиночки, промокли ваши кружевные носочки. Если вы простудитесь и церковь лишится вашего присутствия хоть на несколько дней – это будет невосполнимая утрата. А если заболеете чем-то серьезным?
Ламберто обернулся. За спиной – снежное поле. Впереди – четверо вооруженных мужчин.
– Синьор Альтерман, – прохрипел Ламберто. – Я не смогу отменить свидетельство.
– Почему же? – ласково спросил Нильс. – Я просто спрашиваю, это ведь обычный разговор, так?
– Разумеется. Но свидетельство записано в книгу Дио, и теперь это не мирское дело, а церковное. На запястье Энрики Маззарини появилась черная метка, и тот, кто дал обет служения, должен исполнить долг. Вы, синьор Альтерман. Вы служите палачом, вы в этом поклялись. Что бы вы ни думали обо всем происходящем, но такова воля Дио. Вы же не станете противиться?
Нильс молча смотрел в перепуганные глаза Ламберто. Вот он, момент выбора. Идти ли дальше по пути, предначертанном Дио, или повторить ошибку? Рев дракона, дымящиеся руины, ненавидящий взгляд девушки и крик: «Зачем? Зачем ты это сделал?!»
Словно прочтя мысли Нильса, Ламберто сказал окрепшим голосом:
– Вы уже делали неверный выбор, синьор Альтерман. Дио, в его великой мудрости, испытывает вас вновь. Докажите свою преданность ему. Смирите неуместную гордыню. Вы, я, Фабиано, ваши подчиненные, – все мы лишь инструменты в руках Дио, и чем меньше строптивости проявляем, тем лучше служим ему.
Нильс молчал, зная, что выбор уже сделан, и его прочли все – и карабинеры, и жрец. Ламберто шагнул навстречу, приподнял и бросил футляр. Нильс его поймал и ощупал. Теперь не осталось сомнений – внутри находилась переносная гильотина.
– Синьор капитан, – прошептал Томмасо. – Да неужели мы…
– Закон должен соблюдаться, – оборвал его Нильс. – Если не можешь служить закону – сдай оружие и уходи.
Он повернулся на резкое движение подчиненного. Томмасо держал в руках карабин, и глаза его горели недобрым огнем.
– Палач здесь – я, – тихо сказал Нильс. – Вам не нужно будет даже смотреть. Просто находиться рядом и обеспечивать безопасность. Исполнение приговора засвидетельствует Ламберто.
– Обеспечивать безопасность? – процедил сквозь зубы Томмасо. – Это родителям ее, что ли, руки выкручивать?
– Не можешь – сдай оружие.
Руки Томмасо дрогнули. Казалось, вот-вот он отдаст карабин, развернется и уйдет. Но нет. Карабин вернулся на плечо, взгляд опустился.
– Ну? – оскалился приблизившийся Ламберто. – Идем исполнять волю Дио?
***
Состав от похмелья на основе святой воды требовал сосредоточенности и скрупулезности в отвешивании ингредиентов. Но Рокко мешали сосредоточиться несущиеся сверху звуки. Крики, стоны, смех, звон бокалов, визг, грохот. Колдун и девушки веселились вовсю. Когда от очередного не то прыжка, не то падения с потолка посыпалась пыль, Рокко задрал голову и завопил:
– Во имя всеблагого Диаскола, учитель, наложите заклятие Sonus-non-Opus! Я тут деньги зарабатываю!
Крик этот был скорее проявлением отчаяния, чем просьбой, но, тем не менее, звуки приглушились. Хмыкнув, Рокко вернулся к склянкам, зевнул. Десяток порций состава уже готово. А сколько их всего нужно? Рокко покосился на бутыль с основным сырьем. Больше трех четвертей осталось. Ох, точно на всю ночь работы… Разве что схитрить немного?
Оглянувшись на всякий случай, Рокко поднес к губам горлышко бутылки и немного отпил. Святость переполнила его, и он икнул:
– Хорошо пошла.
Святая вода взбодрила не хуже чашки кофе, и Рокко поневоле задумался, как можно сэкономить на кофе… Впрочем, была б нужда. Деньжата у колдуна водились, а кофе на вкус приятнее.
Рокко бросил в колбу щепотку одного, ложечку другого, капнул третьим, нагрел над спиртовкой и, как только серая смесь в колбе стала золотиться, быстро залил все святой водой. Послышался «пых», и над колбой поднялось золотое облачко.
– Двенадцать! – объявил Рокко и перелил состав в следующий пустой флакончик.
Часы на площади только закончили бить, и Рокко сделал еще один перерывчик. Огляделся, думая, как бы отметить свершившийся праздник. На глаза попалась бутылка игристого вина. Темно-зеленая, с пробкой, завернутой в серебристую бумагу, она стояла у ножки стула. А ведь миг назад еще не было.
– Премного вам благодарен, о высокочтимый учитель, – сказал Рокко и будто наяву увидел улыбку колдуна.
Он взял бутылку, сорвал бумагу и попытался было выдернуть пробку, но тут с улицы донесся смех. Подушка из окна вывалилась внутрь, в разбитое окно ворвался холодный ветер и рыжая голова, которая сказала: «Бу!» – и тут же исчезла.
– Где ж тебя носит? – проворчал Рокко, когда открылась дверь. – Садись помогай, я тут замучился уже…
Он осекся, увидев, что Ванесса явилась не одна.
– Гиацинто? – нахмурился Рокко. – Ты какого Диаскола тут забыл?
– Знакомлюсь с семьей супруги, – отозвался тот. – Поздравишь нас?
Молодожены продемонстрировали потерявшему дар речи Рокко золотые колечки.
– Вы что, издеваетесь?! – Рокко вскочил. – Ванесса? Ты зачем…
– Расслабься, братец, – махнула рукой Ванесса, уже примеряющаяся к бутылке в руке Рокко. – Это абсолютно взаимовыгодный брак. Папаня одобрит.
Сверху, даже сквозь Sonus-non-Opus, послышался особо громкий рев колдуна и примешавшиеся к нему стоны заблудших монахинь. Гиацинто, вздрогнув, поднял взгляд, Ванесса же и бровью не повела.
– А Рика? – спросил Рокко.
– Забудь Рику. Я за тебя отомстила. Будет знать, как хвостом крутить, а потом сбегать.
– А я, – добавил Гиацинто, – взвесил твои слова и послушался: отступился. Теперь Энрика – сама себе хозяйка.
– Минут на десять! – захохотала Ванесса, и Гиацинто поддержал ее смехом.
Рокко упал на стул. Рука, сжимавшая бутылку, ослабла, и Ванесса этим воспользовалась. Завладев вином, вцепилась зубами в пробку, но только зарычала от бессилия. А Рокко все смотрел в пространство перед собой, пока в голове его суетились беспомощные цифры. Хоть засчитайся – ничего не изменится. Энрике восемнадцать, новый год сегодня, полночь миновала.
