скачать книгу бесплатно
Бабушка-патриотка купила фаянсового олимпийского Мишку, и теперь он стоит у нас в серванте; когда уезжали из Батуми в 1998 году, я много чего выкинула, но олимпийского Мишку забрала.
Вслед за воспоминанием об Олимпиаде в памяти немедленно всплывает другое событие, трагическое: смерть Владимира Высоцкого. Теперь, после прочитанных мною воспоминаний о нем многих различных людей, я понимаю, в каком напряжении жил этот человек, как неудержимо он растрачивал и губил себя, мне не удивительна его ранняя смерть, но тогда это было большой неожиданностью для нас.
Магнитофона у нас не было, пластинок с Высоцким выходило мало, у нас было всего две, зато Алешка привез из командировки самодельную книжку стихов Высоцкого, ему подарили распечатку на ЭВМ, на перфорированной бумаге в зеленом переплете. Это было совсем другое знакомство с поэтом, песня песней, но музыка создает настроение, и смысловая часть стихов при слушании частично стирается, а тут сиди, читай, перечитывай.
…Его не будет бить конвой, он добровольно…
Одна такая строчка, и вся история страны перед тобой.
или
…Капитан, никогда ты не станешь майором…
и многие судьбы недоучившихся, не поднявшихся выше капитана.
Меня всегда удивляла изумительная емкость поэтической фразы по сравнению с прозаической, а у Высоцкого это особенно сильно:
…И остались ни с чем егеря…
А в июле мы в выходные дни ездили к Иринке в Троицкое, в то лето, помнится мне, раза два ездили, ходили на пляж, гуляли по лесу.
Сережка и Ольга охомутали Алешку, использовали его, как коняшку, катались вдвоем, визжали, как резанные, он их стряхивал на песок и убегал на четвереньках, и дети пришли в азарт и замучили его совсем.
В конце июля Алешка решил поменять работу. Он зарабатывал много, около 270 рублей, но ему жутко не нравилась нудная конторская работа, которую он выполнял и он ушел, его сманила в институт «Цветметавтоматика» Ирка, которая там работала. «Цветметавтоматика» была рядом, в Дегунино, но проиграл он при переходе сорок рублей в зарплате, деньги по тем временам немалые.
А в перерыве между работами Алексей решил еще погулять, взял детей и отправился в Лысьву. От той поездки он вспоминает только, что мать встречала их, а автобус ушел переполненный, пришлось идти пешком, Сережка устал, и его везли на коляске, два чемодана и сверху мальчишка. А двухколесную тележку Алешка сделал сам, нашел два колеса на свалке, и ему приятель сварил металлическую раму, на которую была натянута сетка. Ленивый таскать тяжести Алешка даже картошку с рынка возил на этой тележке.
В конце августа я взяла учебный отпуск и стала готовиться к вступительным экзаменам. Английский я уже сдала, и мне на подготовку остальных, специальности и истории партии, дали две недели. Я приготовлю с утра завтрак и обед, уйду в комнату с балконом, там занимаюсь, и мешать мне нельзя, – наору. И дети тихо себя вели, предоставленные самим себе, ну да Кате было уже 10 лет.
На улице в Долгопрудном я встретила знакомого физтеха, Валеру, с которым я была в одной лаборатории в Пущино, он на курс позже учился. Он был с сыном Сашкой, восьми лет. Разговорились, я показала дом, где живу, сообщила номер квартиры, пригласила заходить. Сказала, что у меня двое детей. Сашка навострил уши, и в один прекрасный день раздался звонок – это Сашка пришел к нам в гости, они жили недалеко. Я его впустила, он познакомился с Катей и Сережей, ушел с ними в комнаты, и они целый день что-то там творили, что-то лопали на кухне, а потом он сам, решительно так ушел.
– Мне пора домой, – и я услышала шебуршание в прихожей.
– А где ваша мама? – поинтересовался он напоследок.
– А она в другой комнате учится, – ответила Катя.
– Ух, как здорово, у вас как будто взрослых и дома нет, делай, что хочешь.
Сашка заходил еще пару раз, «делай, что хочешь» ему понравилось, и они очень дружно, хорошо так играли, меня не допекали совсем, а потом он исчез, возможно, они переехали, Валера жил с семьей на частной квартире.
Перед экзаменом по истории партии я поехала на Белоозерскую на консультацию с бабушкой о международном положении. Бабуля каждый выходной смотрела передачу «за круглым столом» и читала газеты, к чему я себя за всю жизнь не смогла приучить. Один вид газеты навевал на меня невыносимую скуку, а поскольку я считала, что газету надо читать, как книгу, от корки до корки, то просмотрев три строчки передовицы и доклада о трудовых буднях, я заканчивала чтение.
Бабушка должна была рассказать мне в какой стране какой сейчас правитель, какой режим, за кого мы ратуем, за Манолиса Глезоса или за Анжелу Дэвис. На экзаменах по истории партии иногда задавали вопросы о современности, вне программы, и я со своей полной аполитичностью боялась этих шагов в сторону. Анжела Дэвис в те времена не сходила с нашего телеэкрана, и бабуля, не любившая моей шокирующей лохматости, всегда говорила мне:
– Зоя, подстригись, ты прямо как Анжела Дэвис, – хотя, вроде бы, как помнится, Дэвис была цветной, а я, несмотря на крайнюю заросшесть, белой.
Но история партии это несерьезно, а вот в программе по специальности, по физхимии был очень трудный кусок, раздел электрохимии, я почти неделю старалась разобраться во всех этих двойных электронных слоях, а потом оказалось, что мне дали не ту программу, и электрохимия мне не нужна, а я над ней корпела, ломала могзи. То-то мне было обидно.
Сдавала экзамен по специальности я известным людям на Фотонике: Калие, Герулайтису и Лукьянцу. В свое время Олег Леонидович Калия, тогда старший научный сотрудник в лаборатории Лукьянца, распотрошил меня за мой отчет по фталоцианинам, хотя и топтать особенно было нечего, так, страниц пятнадцать текста, довольно очевидного. Дело было не в моем чахлом отчете, а в том, что фталоцианины были веществами Лукьянца и Калии, а я по недомыслию в отчет их не включила, а Толкачев и не подсказал. Злопыхательный Олег в конце концов понял, с кем имеет дело в моем лице, никакого злого умысла, а просто недопонимание сложных человеческих взаимоотношений. До меня дошли его сожаления о том, что он устроил мне баню. Когда он довольно пылко меня топтал, я сопротивлялась и, как ни странно, заслужила впоследствии некое уважение за стойкость.
Позднее Катюшка и Иринка Калия ходили в одну группу в детском саду и очень любили играть вместе, у них были какие-то интересные сюжетные игры, и когда мы приходили забирать своих дочерей, то не могли оторвать одну от другой.
Но вернемся к экзамену. Первый вопрос был из области термодинамики, и спрашивал меня в основном Герулайтис, физик по образованию, столп «Фотоники», этого физического отделения химического института, занимающегося закрытой тематикой. Я ошиблась в определении изолированной системы, не сказала об отсутствии массообмена, как само собой разумеющегося, и Герулайтис поймал меня на этом и, увидев, как я раздосадована, засмеялся. Остальное, всякую там математику, я бойко, без запинки, рассказала. Второй вопрос был по кинетике. Тут Калия меня выручил:
– Одну минуту, – сказал он, – я задам ей вопрос.
Он встал, провел наклонную прямую мелом на доске и спросил:
– Какой будет порядок у реакции, если зависимость концентрации от времени имеет такой вид?
– Нулевой, скорость постоянна.
Лукьянец и Герулайтис молчали, смотрели на доску.
– Может быть, тогда ничего у нее и не спрашивать, и так всё ясно? – задумчиво спросил Лукьянец.
– Ну, я для того и задал вопрос, чтобы ничего больше и не спрашивать, – как-то даже обиженно ответил Олег. И я ушла с пятеркой, реабилитировалась после своих троек по физхимии на физтехе.
В сентябре мы определили Сережку в детский сад, в его бывшую глазную группу, и вот первого сентября Алешка взял Сережку за ручку и повел в детский сад, а я убежала на работу в НИОПиК. Я шла на электричку и думала, что я эти годы была как мать одиночка, я отправляла Катю в школу, отводила Сережу в детский сад, бегала на обеденный перерыв кормить Катю обедом, забирала Сергея из детского сада, всё всегда я. В будни Алешка уходил в семь и приходил в семь, и так изо дня в день, из месяца в месяц. Основная его обязанность была привезти мясо из Москвы, просто в Долгопе трудно было его купить, и по выходным стирка из-за моей аллергии к порошкам, вернее к порошку «Лотос». Тогда нас не баловали, и было два порошка: «Лотос» для всех видов белья и «Астра» для белого.
Остальные домашние дела, за исключением мытья посуды вечером, я делала сама, и самым тяжелым делом было приготовление пищи.
Теперь же добираться до «Цветметавтоматики» было недолго, и рабочий день мужа начинался не с восьми тридцати, а с девяти и мои мужички утром самостоятельно ушли из дома, я к ним даже и не прикоснулась. Благодать! Сережка, правда, потом будет вспоминать, как отец тащил его за руку в детский сад, и он не успевал за ним, пройти нужно было почти полтора километра, не близко, а автобусы были битком набитые.
Отец отводил сыночка в садик, а я забирала, а Катюшка сама приходила из школы и грела обед на плитке, газом пользоваться я ей всё еще не разрешала, но и на продленку не отдавала, боялась, что она там будет уставать, да и, страдая всю жизнь желудком, я старалась, чтобы дети мои как можно позже стали пользоваться общепитом.
Я собралась к Фомину во второй половине дня, и грустно брела на электричку, раздумывая, как мне успеть вернуться с Ленинского проспекта до шести вечера, чтобы ухватить Сергуша из детского сада. По пути меня нагнал Гамлет.
– Ты куда? – уцепилась я за него, чувствуя, что при виде его какие-то надежды стали шелестеть в сердце.
– Сейчас одно дело сделаю, и домой, – радостно сообщил мне ничего не подозревающий приятель.
Я посмотрела на его горделивый кавказский профиль свободного человека, радующегося возможности пораньше уйти с работы, вздохнула перед тем как сделать пакость:
– А ты не зайдешь к нам, не попросишь Алешку забрать Сергея из детсада. Он сегодня вечером часов в пять должен вернуться из командировки, но будет сидеть до последнего, ждать, что я сама приведу сына, не догадается пойти за ним.
– А если его не будет дома, тогда что? – Гамлет был почему-то не в восторге от моей замечательной идеи.
– Это маловероятно… – тяну я. – Ну, тогда тебе придется самому взять Сережку из детсада.
– Вот еще, возвращаться. Лучше я сразу заберу Сергея. Если Алешки не будет дома, я его оставлю у нас, а ты потом заберешь. Как его там найти?
– Он на втором этаже, в глазной группе, кажется номер два. Как взойдешь по лестнице, налево.
– Ладно, не беспокойся, всё сделаю.
Я с легким сердцем укатила в Москву, просидела там до шести часов и возвращалась уже около восьми. У Сагиянов на втором этаже приветливо горел свет, и я свернула в общагу, чтобы потом не возвращаться, если Сережка у них.
Сережки у них не было, Гамлет отвел его домой, но Люда усадила меня, голодную и усталую, перекусить у них. Пока я жевала вермишель, отказавшись от ненавидимых мною котлет, Гамлет обстоятельно, серьезно приступил к рассказу, ни разу не засмеявшись и выдерживая паузы для наших с Людой реакций.
– Сережу я забрал, хотя ты всё сделала, чтобы я этого не смог, только этаж знаешь. У него группа не вторая, а четвертая, не налево, а направо, но всё же я его нашел, спросил, где группа глазная. Найти я его нашел и забрать забрал, но, боюсь, навсегда погубил твою репутацию. Вошел я в раздевалку, стою. Сережка меня увидел, подбежал. «Я за тобой, собирайся, говорю ему, домой». Вышла воспитательница, увидела мою сомнительную южную наружность. Встревожилась, похищают детей прямо из детских садов: «Сереженька, а ты знаешь этого дядю? – «Да, это дядя Гамлет.» – «Кто, кто?» Сережка повернулся к ней и громко пояснил: «Это дядя Гамлет, мамин друг. Папа мой в командировке, и поэтому меня забирает дядя Гамлет».
Тут я не выдержала, встряла в его рассказ. – И ты, конечно, не объяснил, что, мол, встретил меня случайно, я занята и т.д…
– Зачем? – Гамлет, наконец, засмеялся. – Всё было уже сказано, оправдываться, только ухудшать ситуацию. Пришли мы к вам (по дороге они зашли в шахматный клуб, к приятелю Гамлета Аскерову, чемпиону Долгопрудного и кандидату в мастера, но об этом в другой раз, тогда ни Гамлет, ни Сергей мне не рассказали об этом), звоню, Алешка открывает: «А, Гамлет, привет, проходи», а сам глазами вниз, вниз и наткнулся на Сережку, а ожидал увидеть Сурика. Удивился страшно и спрашивает: «А где Зоя?» – «А Зои нет», – отвечаю и захожу. Я зашел, а Алешка выбежал на площадку, думал ты там прячешься.
Потом объяснились.
Вошла эта история наравне с гусями-лебедями в золотую историю забавных случаев, я любила в тесном кругу её живописать, даже то, чего и не видела, как Алешка выходил на площадку и вертел головой, меня искал. Алешка прослушал её раз, прослушал другой, а потом рассказал всё это со свой, мужниной стороны:
– Три дня был в командировке, приезжаю, прихожу домой, кругом черт ногу сломит, жены дома нет, детей нет (Катя во вторую смену училась), еды никакой нет. Жду час, уже пора прийти, но никого нет. Жду второй, никого лет. Потом звонок, открываю дверь: приятель жены приводит младшего ребенка. «А где жена?» – «Поехала в Москву на свидание с шефом». Такая вот моя жизнь. Иду на кухню искать еду для сына.
Письмо Кати бабушке. Привожу без купюр. Нунягой Катя звала бабушку в детстве, так образовала от Нонны.
Здравствуй, Нуняга!
Я пишу тебе потому, что соскучилась. Ведь мы с тобой давно не виделись. Приезжай к нам в гости. Ты скоро уедешь в Батуми, и мы будем видеться еще реже.
Учусь я хорошо. По немецкому одни пятерки, а учительница по истории сказала, что отличные отметки некуда ставить. По русскому в тетрадях две тройки, одна четверка, остальные пятерки. Математичка очень аккуратная женщина и требует от учеников того же. Я же в тетрадках по математике только и ляпаю, делю плохо. Зато у доски отвечаю на четыре и пять. По литературе читать не спрашивают. Меня выбрали в совет отряда. Я должна отмечать, сколько получено отметок, и на линейке для четвертых классов рапортовать об этом. Классный руководитель ведет по русскому языку и литературе. Передавай привет бабушке (видимо, прабабушке, у нее 30 сентября день рождения, а письмо датировано 12 октября) и скажи, что я приношу глубокие извинения по поводу запоздавшего подарка. И поцелуй её от моего имени.
Напиши о себе и обязательно приезжай.
Я буду ждать. Целую. Катя.
Да, совсем забыла. Мама и Сережа оба болеют. Сережа от меня заразился. А мама страдает г……м (геморроем).
Из письма маме. Я тоже писала письма на Белоозерскую.
…Вчера, мама, ждали тебя, но вместо тебя пришло письмо. Мне нездоровилось, и я не решилась ехать к вам…
Документы для тебя никак не могу взять: то нет паспортистки, то коменданта, то их обеих (что за документы, сейчас совершенно не помню). Это ЖКО на два дома, не ЖКО, а сплошной бардак. В понедельник пойду снова.
Я сижу на больничном. Сначала сидела с Сережей, а потом и Катя стала сильно кашлять, села с Катей.
Такая у меня жизнь. Сейчас кашляет один Сережа, но слабо. Выпишу его в сад, а как водить буду, не знаю. Алексей собрался в командировку дня на 2—3 в Калинин (после этой командировки, в пятницу, Гамлет и забирал Сережку из сада).
С шубой у меня обстоятельства такие: 150 рублей мне надо отдать в этом году – остальные где-то в марте (125 рублей). 25 рублей я за нее уже отдала, так что, как видите, осталось всего 275 рублей.
Я купила в комиссионке шубу из кусков мутоновой цигейки, отделанную каракулем, очень теплую и тяжелую, деньги заняла у Люды и Нины.
Конечно, острой нужды в шубе на эту зиму у меня не было, могла бы проходить и в своей старой, но ведь это случай, когда еще подвернется шуба по сходной цене. К тому же цены растут. Когда мы сюда приехали в1976 году я видела в ателье каракулевую шубу из кусков за 250 рублей, а теперь такая стоит 700 рублей.
Так что ждать нечего.
Были сильные боли в сердце, и я обследовалась, и рентген, и кровь из вены на ревматизм, и была у ревматолога. Ничего не нашли, опять кокарбоксилазу колю, аскорбинку и глюкозу в вену. Вроде стало полегче. Я откомандирована в Москву с первого декабря, а зачислили меня в аспирантуру с 15 января 1981 года.
…приезжай. Съездим в Дегунино за стульями, а то обещают поднять цены.
Мое трагическое описание грозящего мне финансового краха не прошло даром, не зря бумагу марала. Мама и бабушка, в конце концов, подарили мне 150 рублей, чтобы я отдала часть долгов за свою шубу.
Долгие прикидки привели нас с Алешкой к мнению, что описываемое ниже событие произошло именно в сентябре 80-го года. Почему тогда? Все происходило до того, как начали топить, и в квартирах и подъездах было холодно. Свекрови не было, а мама с бабушкой жили еще на Белоозерской. Тогда мы уже переставили мебель и переехали: Катя жила в маленькой комнатке, Сережа в проходной, а мы с Лешей устроили спальню в комнате с балконом. Сережа кашлял, я ночью встала, укрыла его, напоила теплым чаем с молоком и, чтобы не бегать в потемках по квартире, оставила свет на кухне. Не успела я упасть в сон, как раздался звонок в дверь. Я встала, глянула на часы. Было полвторого ночи. Я спросила кто, глянула в глазок. Какая-то мужская фигура, потом женская, и жалобный юношеский голос попросил:
– Откройте, пожалуйста.
Я открыла. Передо мной стоял молодой, очень красивый парень, который сбивчиво начал говорить мне что-то, потом вдруг сказал своим товарищам, мужчине и женщине:
– Хорошо, что есть мужчина, это хорошо, они не будут бояться.
Я повернулась и увидела мужа, сонного, встревоженного, в одних трусах. Парень всё говорил и говорил, и изгибал тонкие, женственные брови.
Наконец, мы уяснили, в чем дело. Они из Риги. Приехали в гости сюрпризом к людям, живущим в соседнем доме, а те, к счастью для себя и к несчастью для гостей, сами куда-то умотали на выходные. Вот они в подъезде ждали их до тех пор, пока не стало совсем поздно и везде погас свет, и только у нас горел, и они подумали, что мы не спим и, может быть, пустим их переночевать.
Наверное, мы с Лёшей вспомнили, как остались на улице в первую брачную ночь, и вспомнили всю свою жизнь с мытарствами и переездами, и я сказала:
– Ну хорошо, давайте скорее, а то спать хочется, – Лёша не возражал. Правда, оказалось, что их не трое, а пятеро, и что у них чемоданы, но нам уже было всё равно.
Они ушли за оставшимися и чемоданами, а Лёша достал ватный матрас, мы постелили его на циновку, нашли пару подушек, и тонкие шерстные одеяла. Одного мы решили положить на раскладной диванчик, а Сережа спал на своем детском диванчике. Две пары легли на матрас поперек, а холостой парень на кресло.
Женщина всё время кашляла, и под утро Сережа перебрался к нам в постель.
Утром я покормила своих гренками с яйцами, а для гостей у меня ничего не было, но я предложила им горячий сладкий чай и хлеб с маслом. Понятно, что они и не ужинали.
– Нам неудобно, – сказал тот, что уговаривал нас пустить их переночевать.
– Ну да, но есть-то хочется, – ответила я. – Просто у меня ничего нет, только чай, хлеб и масло.
Они попили чай, предлагали нам деньги, но мы отказались.
– Мы на этом не зарабатываем, – сказала я.
Они собрались и ушли. Оставили нам курицу в холодильнике, которую купили на всякий случай, – когда едешь сюрпризом, у хозяев может и не оказаться еды.
Когда мама узнала о том, что мы пустили в дом посреди ночи пятерых незнакомых людей, рассердилась:
– Зоя, ну как вы могли такое сделать? А вдруг это грабители?
Я вспомнила юношу, его честные светлокарие глаза, тонкие брови. Не зря на переговоры послали его.
– Мама, я как-то сразу поняла, что они не бандиты, – ответила я. – Да и что у нас взять-то?
А бабушка добавила:
– Нона, не переживай, бог убогим соломку подстилает…
На каникулы на седьмое ноября Катя ездила с отцом в театр. Я после посещения с пятилетней Катей спектакля «Волшебник изумрудного города» в театр с детьми не ходила, правда, помню, что всё же была на «Трех толстяках», но когда, не могу сказать. Помню только, что с Катей, не с Сережей.
На другой день после театра у Кати поднялась температура до 37,5 и заболела горло. Она отлежалась два дня в постели, температура больше не поднималась, и горло прошло, но в первый день учебы, я её в школу не пустила:
