скачать книгу бесплатно
Анна Егоровна тоже не сливалась, внезапно мелькнула мысль. Это был доселе незнакомый ему хищный женский подвид. В том, что этот подвид, мутировавший, словно вирус гриппа к очередному сезону, намного более опасный, Филатов не сомневался. Как вовремя он от неё избавился!
Она молчала, когда он на неё орал. Вся из себя холодная и невозмутимая, как статуя американской Свободы.
Только плечи чуть вздрагивали.
Боль, словно свернувшийся в груди маленький злобный дракон, стремительно распрямилась. Филатов вздрогнул.
Ни слова не сказала в свою защиту! И неподвижные серые глаза смотрели прямо в его зрачки.
Длинная зубастая драконья пасть вцепилась в сердце.
Она просто сильнее его. Он это понял с самого начала, но ни за что бы себе в этом не признался. Она сильнее, храбрее, мудрее. Она добрая… Она так и осталась стоять, когда он хлопнул дверью.
Дракон разрывал ему внутренности, рыча и полыхая пламенем.
Тарелка врезалась в стену и разлетелась вдребезги. Он метался, злился, ненавидел себя, но знал, что он побеждён, и всё теперь бесполезно. Да и секретарь она первоклассный, и чутьё у неё превосходное – попискивали трусливые мыслишки, приводя его в бешеное отчаяние. И он снова упал в кресло, тяжело дыша. Постепенно он запихал обратно злобного дракона, громадным усилием заставил его свернуться в кольцо и утихнуть.
Догадалась она или нет, что победила?
Догадалась или нет?
Гудки неслись над залитым дождём Владивостоком.
Никто не отзывался…
– Она очень больна, у нее сильный жар, она спит. Приходите позже, через пару дней, – услышала Аня знакомый женский голос сквозь ватную темную тишину.
– Боюсь, я должен её увидеть именно сейчас, – сказал мужской твёрдый голос.
Женский голос возмутился:
– Я прекрасно знаю, что вы – её начальник, но не брат же и не муж. Так что извините, я вас не пущу.
– Тогда мне придется войти без приглашения, – невозмутимо ответил голос, послышалась какая-то возня, и женщина воскликнула:
– Да что вы себе позволяете!
Аня с трудом разлепила глаза. Очертания комнаты немного расплывались. В этот момент в комнату шагнул Филатов, в рукав плаща которого вцепилась негодующая Нинка, таращившая на него свои большие черные глаза. Эта картина была так восхитительно нелепа, что Аня фыркнула и с трудом вытолкнула через непослушные губы:
– Отпусти его, Нинка, это не разбойник, это мой шеф. Бывший…
– Настоящий, – спокойно произнес Филатов, внимательно разглядывающий Аню из-под нахмуренных бровей.
Аня вдруг всей кожей ощутила, какое жалкое зрелище она сейчас собой являет: растрепанная, с лихорадочными пятнами на щеках и нездоровым блеском в глазах, лежащая под толстым одеялом. Рядом обнаружился стул с неизменными атрибутами больного человека – кружкой, упаковками таблеток, термосом, шприцами. Когда Аня увидела шприцы, она тут же ощутила, как ноет ее заднее место, в которое подруга успела чего-то натыкать. Голова ее гудела как рельс, по которому только что промчался груженый состав, а горло драло так, будто она месяц сидела на диете из кактусов.
– Я пыталась его не пустить, между прочим! – воскликнула разъяренная Нинка, готовая оторвать Филатову рукав, а то и чего-нибудь еще. С яростной Нинкой лучше не связываться, это Аня знала по собственному печальному опыту. Как-то они разругались по какому-то идиотскому поводу, и Нинка пропала на полгода, успев расколотить Анину любимую вазу. Они обе очень страдали от этого разрыва, потом долго и упорно ревели, когда помирились и даже нешуточно напились, но с тех пор Аня всегда старалась не распалять вспыльчивую подругу. Так что Филатов был в нешуточной опасности, о чем он, впрочем, ничуть не переживал. Он улыбнулся Нинке и осторожно отцепил ее руку . Потом невозмутимо откинул полы щегольского тёмного плаща и уселся в кресло, стоявшее рядом с Аниной кроватью, словно делал это всю свою жизнь. Нинка, опешив от такой наглости, уже открыла рот, чтобы закатить невиданный скандал, но Аня умоляюще посмотрела на неё:
– Не надо, Нина, пожалуйста!
Нинка зверски посмотрела на Аню и мгновенно переключилась на неё, чего Аня, впрочем, и добивалась.
– А ты тоже хороша, красавица! Ни привета, ни звонка! На звонки тоже отвечать не надо – зачем?! Помирать, так в гордом одиночестве! Ладно, я медсестра! Ладно, ключи есть!
– Я не собиралась помирать, – тихо буркнула Аня.
Пока Нинка устраивала Ане выволочку, Филатов рассматривал Анино жилище. Всего одна комната, как он успел заметить. Простая, скромная, но не без изящества обставленная комнатка с приятными картинками на стенах. Почему-то не удивило его отсутствие телевизора. Не удивил дорогой ноутбук на столе с хорошими колонками, знакомые кленовые листья в вазе на подоконнике и множество комнатных растений в изящных горшках. Не удивил книжный стеллаж, забитый книжками по самое некуда и разнообразные симпатичные сувениры, торчащие то тут, то там. Но были и вещи, заставлявшие задуматься.
Портрет смутно знакомой красивой женщины на стене с усталыми тёмными глазами. Впрочем, некоторое сходство с Аней навело его на мысль, что это её мать, хотя Ане не досталось ни материнских оленьих глаз, ни изящно изогнутого рта. В голове что-то назойливо мелькнуло, но Филатов не успел схватить за хвост быстро скользнувшую мысль.
Стопка зелёных книг рядом с Аниной кроватью заставила его брови поползти вверх. Он, конечно, слышал о «Звенящих кедрах России», но эти книги и люди, их читающие, вызывали у него легкое справедливое презрение, как и у любого нормального человека, столкнувшегося с какими-нибудь сектантами. Как связать с этим всем его умную, необычную и интересную секретаршу, он не знал. Что это могло означать? Скука? Нет, от скуки не держат книги возле кровати и не закладывают в них столько закладок. Развлечение? Так называемый «духовный поиск»? Он поразмыслил еще немного, но за недостатком информации отложил все размышления и выводы на потом.
Нинка уже спустила основной пар, но Аня видела, что теперь ее снедает жгучее любопытство. В общем-то, Ане было безразлично, что Филатов приехал к ней извиняться, в чём не могло быть сомнений, хотя раньше масштаб подобного события заставил бы ее глаза вылезти на лоб. Вся её боль и огромная обида, причиненная этим человеком, уже успели трансформироваться в обыкновенную, хоть и тяжелую болезнь. Аня давно научилась прощать. Но она чувствовала, как место ее робкой влюбленности медленно занимает спокойное разочарование. Ее обычное неверие в любовь. Ей захотелось на свою землю, хотя за окном было пасмурно и промозгло.
– Нина, ты не обидишься…
– Обижусь, – мгновенно среагировала Нина. – Но я и так с дежурства сбежала.
Она сердито зашуршала упаковками таблеток. Аня печально вздохнула. Ссориться с Нинкой ей хотелось еще меньше, чем выяснять отношения с Филатовым. Пить таблетки – тем более. Но Нинка была непреклонна.
– Вот это ты пьешь сейчас. Это – через полчаса. В термосе – отвар шиповника. Можешь медом подсластить. Шиповник чтобы весь к вечеру выпила.
Она встала и несколько неохотно, как показалось Ане, потянулась за сумкой.
– Да, – сказала она решительно, – если к шести я до тебя не доберусь – выпьешь еще одну такую, – она помахала упаковкой у Ани перед носом. Аня с отвращением прочитала непонятное слово и пробормотала:
– Я не пью таблетки…
Нинка в корне подавила ее вялое сопротивление:
– Теперь пьёшь, – отрезала она. – Иначе я приезжаю на «Скорой» и с полным основанием кладу в больницу с подозрением на пневмонию.
Она не шутила. Она и работала на «Скорой» диспетчером, так что Ане пришлось промолчать.
– Вечером сделаю тебе уколы. Всё, я полетела. Учти, я всё пойму – пила или не пила. Так что… А вы, гражданин начальник, – повернулась она к Филатову, – не задерживайтесь с визитом и не утомляйте больную. Я всё проверю.
Филатов, улыбаясь, обезоруживающе поднял руки. И в этот момент Нинка отчетливо увидела в нём Аниного мужа – так неразделимо они выглядели: беспомощная больная женщина и ее мужчина с тревожными беспокойными глазами. Нина моргнула, и наваждение исчезло, и она даже удивилась его нелепости. Анька и Михаил Филатов: ну не бред ли!
Они оба молча ждали, пока хлопнет входная дверь. Дверь хлопнула, и они всё так же молча посмотрели друг на друга. Аня не выдержала и первая отвела глаза.
– Я совсем вас не ожидала увидеть, – просипела она смущённо, хотя сказать хотела совсем не то.
Филатов улыбнулся. Почти нежно, как ей показалось. Её сердце, до этого словно висевшее в замороженной пустоте, вдруг болезненно толкнулось в ребра и стало горячо и почему-то стыдно. Она пересилила себя и снова посмотрела в его глаза, чувствуя, как алым заливает щеки.
Он распечатал таблетку и налил в её кружку отвар из термоса.
– Выпейте, – протянул он таблетку и кружку.
Аня ошалело уставилась на крепкую суховатую ладонь, на которой сиротливо белел кружочек таблетки. Вот бы взять губами этот кружочек и заодно потереться щекой об эту ладонь и вдохнуть жадно её запах… Так близко… так просто…
– Выпейте, – повторил её начальник уже настойчивее, и она, словно очнувшись, осторожно взяла таблетку, проглотила и запила отваром противную горечь.
– Почему, когда мной командуют, я подчиняюсь? – улыбнулась она вымученно.
– Как же, подчиняетесь, – фыркнул Филатов. – По-моему, у вас всегда своё мнение по любому поводу.
– Михаил Иванович…
Он комично прижал к губам палец:
– Тсс, Анна Егоровна. Ваш сердитый доктор разговаривать много не велел. Я буду говорить, а вы будете слушать.
– Вам не нужно…
– Вот, – посуровел Филатов. – Подчиняется она. Вашим упрямством можно гвозди забивать. Молчите и слушайте.
Аня растерянно замолчала. В голове стоял низкий гул, словно в пчелином улье. А Филатов откинулся в кресле и устремил рассеянный взгляд в стенку напротив.
«Собирается с мыслями», – машинально подумала Аня, успевшая хорошо изучить повадки шефа. «Господи, лучше бы я действительно в нём разочаровалась. Да лучше бы в того же Сашку влюбиться. Да лучше бы вообще ни в кого не влюбляться, жить, как прежде, да радоваться, да поместье строить…» Где-то в непонятных глубинах души Аня всегда осознавала, что вообще-то поместье – это Со-творение.
«Он и она в любви друг к другу веток малины осенью касались…»
Читать эти строки было приятно и мечтать тоже не возбранялось, конечно. Вот только в нынешнюю Анину реальность всё это как-то не вписывалось. Долгая жизнь независимой одиночки сделала своё дело. У нынешней Ани было много друзей-мужчин. Она и сама превратилась в «рубаху-парня», даже забыла, когда в последний раз надевала юбку. Теперь вот и стройкой вовсю увлеклась, заливала фундамент и укладывала брусья наравне с мужчинами. А иголку и в руки не брала, разве что какую-нибудь дырку коряво зашить, да и то частенько просила об этом Ирку, даже не краснея при этом. А ещё она – финансовый работник! Не работница же! И вовсе никакая не женщина! А кто – непонятно… Какая уж тут любовь.
Филатов посмотрел на неё своими пронзительными холодными глазами, и Анина душа сжалась в робкий писклявый комочек.
И всё-таки она женщина, потому что рядом сидит мужчина, с которым невозможно чувствовать себя «рубахой-парнем». Невозможно даже дышать, потому что воздух становится словно раскалённым, и его больно втягивать внутрь. И вместе с этим воздухом накаляются все внутренности, а сердце бухает, словно кузнечный молот – гулко и страшно…
– Я не знаю, зачем я здесь, – бросил вдруг Филатов сухо и зло. – Я не привык ни перед кем отчитываться и извиняться. Тем более перед… сотрудницами.
В это слово было влито столько яда, что кровь прихлынула к Аниным щекам.
– Саммит-то не за горами, – язвительно прошептала она.
Знакомое гневное пламя полыхнуло в его глазах.
– Думаете, без вас бы не обошелся?
– Вот и обойдитесь, – она настолько разозлилась, что стала выкарабкиваться из постели, хотя была лишь в длинной футболке и трусах. Ей хотелось, чтобы этот «финансовый гений» провалился сейчас ко всем чертям в преисподнюю, откуда, несомненно, и происходил.
– Вы куда? – рука ухватила её под локоть так неожиданно, что Аня вздрогнула и выдернула локоть.
– Я вообще-то у себя дома, Михаил Иванович. Я собираюсь пойти пописать, если вам так интересно. Если вы извращенец, то можете пойти со мной в туалет, я приглашаю.
Нинка всегда говорила ей, что она, Аня – грубятина, и ей надо рот с мылом мыть после её шуточек. Что любой приличный мужчина от одной такой шуточки пустится наутёк, не говоря уж о предложении выйти замуж. Но Филатов запрокинул голову и расхохотался так громко, что несчастная Анина голова отозвалась протяжным звоном. Аня невольно зажмурилась и тут же снова ощутила его руку под локтём.
– Пойдемте, я вас доведу, – проговорил он сквозь смех. – Но только до двери. На ваше приглашение вынужден ответить отказом. Как-нибудь в другой раз.
«И куда только подевалась его злость?» – растерянно подумала Аня, закрывая за собой дверь.
А Михаил прошел в кухню и огляделся. Кухня как кухня, маленькая, чистенькая, уютненькая. Из клетки на холодильнике на него с подозрением покосился лимонно-желтый попугай. Филатов неожиданно улыбнулся: у Ани на кухне стояла старая электроплита «Мечта», – такая же в точности, как была у них с мамой в старом доме в детстве. Он вспомнил парной запах молодой картошки с зеленью и холодное молоко в кружке. Самая вкусная картошка и самое вкусное молоко… куда там Петьке Афанасьеву. Михаил глубоко вздохнул, отгоняя воспоминания. Взгляд его переместился на гитару, стоявшую в углу кухонного диванчика. Он улыбнулся. Его странная секретарша еще и играет на гитаре. Или это не её? Он осторожно вытянул руку, провел по шероховатым струнам, и они отозвались тихим гудением. Порожки на грифе подстёрлись, лак на корпусе кое-где потрескался, но инструмент был хорош. Очень хорош… Сколько лет он не брал в руки гитару? Восемь? Десять? Пятнадцать? И где же тот Мишка, походник и автостопщик, где его звонкий юношеский тенорок?
В санузле зашумела вода. Попугай громко чирикнул. С фотографии на широком подоконнике ему улыбались три весёлые девчонки на морском пляже. Слева – Нинка, рот смеётся во всю ширь, через плечо – толстая чёрная коса. Справа – незнакомая ему тоненькая девушка с вьющимися волосами, вся в деревянных бусах и плетеных фенечках. Аня – посередине, загорелая, довольная, с распущенной гривой золотистых волос. Он и не догадывался, что у неё такие роскошные волосы. Они же все время стянуты в косу. У всех троих на лбах – плетеная тесьма. Это придавало им какую-то загадочность, необъяснимую привлекательность. Филатов смотрел на фотографию пристально и долго. Потом на него нахлынула неожиданная злость, и он со стуком поставил рамку на место. Вся эта загадочность имеет одну только цель – соблазнение особей противоположного пола и устройство собственного благополучия. Если бы его секретарша хоть раз попробовала ему так улыбнуться, он бы с легкостью и сразу выставил её вон. Но она не пробовала. Ни разу! И это, как ни странно, злило больше всего.
– Это мы на Чёрном море, – сказала Аня у него за спиной. Теперь она была в свежей футболке и широких льняных штанах, волосы расчёсаны, приглажены и стянуты в тугой хвост.
– Вот как, – без интереса отозвался Филатов. – Чем же вам Японское не угодило?
– Оно прекрасно. Просто мы путешествовали.
– Автостопом? – почему-то спросил Михаил.
Аня искренне удивилась.
– Да. Откуда вы знаете?
Филатов почувствовал, как тоскливо сжимается сердце. Аня, всё больше изумляясь, смотрела, как он берет её гитару, садится и уверенно пробует звучание, прислушиваясь и чуть подтягивая колки. Она, боясь спугнуть его порыв, осторожно опустилась на стул. Он взял несколько пробных аккордов, и Аня почувствовала его смутную неуверенность, словно он не играл уже очень давно.
– Не знаю, слышали вы такую старую песню или нет… вряд ли, конечно.
Он начал играть, и Аня мгновенно узнала песню. А голос у него был приятный, хотя пел он негромко:
Нет мудрее и прекрасней средства от тревог,
Чем ночная песня шин…
Аня тихонечко подхватила:
Длинной-длинной серой ниткой стоптанных дорог
Штопаем ранения души…
Он перестал петь и взглянул на неё.
– Знаете, – сказал он тихо. – Всё-то вы знаете.
– Нет, – сказала Аня так же тихо. – Не всё. Я-то думала, что вас я узнать успела. Оказывается, ничуть.
Филатов поставил гитару на место, и Аня ощутила сожаление.
– Вы думали, что я сатрап, правда? – он усмехнулся.
– Я никогда так не думала и сейчас не думаю.
– А что же вы обо мне думаете? – он постарался задать вопрос небрежно, словно ответ его вовсе и не интересовал, но вдруг понял со всей серьёзностью, что ждёт этого ответа, как ничего другого в жизни.
– А разве вам интересно, что о вас думают ваши… сотрудницы? – невинно поинтересовалась Аня.
– Ах, вы, колючка! – тихонько рассмеялся Михаил, и она тоже улыбнулась, почти как на фотографии. По окнам колотил дождь, и он вдруг ощутил такую расслабленность и нежелание никуда идти, и такую острую потребность щелкнуть клавишей электрочайника и завести долгий неспешный разговор… ну хотя бы о Чёрном море и об автостопе. И он так испугался этих неожиданных мыслей и ощущений, что резко поднялся, запахивая плащ.
