Берегите друг друга

Но разочарование не проходит бесследно. Сначала в душе возникает огромная дыра, которую пытаешься заполнить, но она кажется бездонной. Проходит время. Дыра уменьшается до размера следа от иголки. И он, нет-нет, да напоминает о себе. Ты уже не можешь на сто процентов доверять людям, а воспоминания о пережитом нагоняют тоску. Правильно сказал Решад Нури Гюнтекен: «Человек живёт и привязывается невидимыми нитями к людям, которые его окружают. Когда нити обрываются у сердца, человек испытывает самую острую боль».

«Сейчас я счастлив, – думал Николай. – У меня есть любящая жена и сын. Зря я обидел его. Не нравится ему заниматься скалолазанием, не получается, и я не должен его заставлять. Хочу и его видеть счастливым. Завтра попрошу прощения».

Утро. Коля застилал кровать, когда в комнату вбежала Анна.

– Филиппа нет, – испуганно сказала она.

Её муж бросился в комнату сына. Убедившись в правдивости слов жены, он сказал:

– Снаряжения для альпинизма тоже нет.

Николай выскочил из дома и побежал к скале, где проходили соревнования. Вчера его сын испугался и не стал подниматься.

Прибежав на место, отец увидел, как Филипп почти добрался до вершины. Без страховки. Она лежала на земле.

– Сынок, что ты делаешь? – крикнул Николай.

– Папа? Смотри, я почти добрался.

– Осторожно, только не упади.

Сердце в груди Николая бешено стучало, ноги стали ватными.

– Не бойся, я справлюсь.

Филипп поставил ногу на следующий выступ, как вдруг оттуда выпал камень. Нога сорвалась. Филипп не удержался рукой на скользком камне и упал вниз.

Николай подбежал к сыну. Его нога лежала под неестественным углом.

– Что ты наделал? – со слезами на глазах спросил отец.

Филипп, тяжело дыша, ответил:

– Я… Хотел… Доказать… Что не слабак.

– Тише, тебе не надо говорить.

– Хотел… Чтобы ты… Гордился… Мной, – продолжил сын.

– Прости меня, – рыдал Николай. – Я горжусь тобой, – его плечи содрогались, – только не умирай.

Глаза Филиппа стали стеклянными, дыхание остановилось.

– Нет! Нет-нет-нет! – пытался докричаться до сына отец, делая ему массаж сердца. – Не умирай! Я горжусь тобой!

Последние слова подхватило эхо и унесло в пустоту.

Сказка о том, как Тых превратился в Хыть

Едва солнце перевалило за полдень, а солнечные лучи уже сверкают на поверхности озера. По воде пробегает лёгкая рябь. Нежный ветерок ласково касается травы, и она колыхается под его мягким дыханием. В небе пролетают ласточки. Кузнечик спешит домой и прыгает с травинки на травинку. Майский жук, вечно чем-то недовольный, летит к озеру и бубнит себе под нос. В лесу поёт соловей. Лето.

Тых вышел из леса, пожевал траву и подошёл к воде. Этот зверёк не известен науке. Люди никогда его не видели, потому что Тых умеет становиться невидимым. Ростом он не больше зайчика. У него пушистая шёрстка с пятнами, как у леопарда, и пышный короткий хвост.

Тых сел у воды и вылизал на груди пушок, белый, как и хвост. Зверёк посмотрел в воду. Он увидел большие зелёные глаза, розовый носик, смешные уши, как у тушканчика, и четыре рожка: два поменьше у самых глаз и два, чуть больше, на голове, расставленные шире первых.

Стоя на четырёх лапах, Тых оскалился и ещё двумя передними лапками ударил по воде.

Не зря его звали Тых. Он норовил ударить каждого, кто встречался у него на пути. Звери не любили Тыха. Вчера утром он ударил белочку, которая сидела на пенёчке, подкравшись к ней сзади и став невидимым. А вечером ударил волка. Тот погнался за Тыхом, но зверёк с помощью своих маленьких крыльев на спине улетел от хищника.

Тых редко использовал крылья. Они были настолько маленькими, что не могли поднять зверька высоко в небо. Лишь у самой земли летал Тых.

Вдоволь наевшись травы, невиданный зверь сел на землю, вытянув задние лапы, сладко зевнул и потянулся всеми четырьмя передними лапками. После обеда его всегда клонило в сон.

Тут он увидел ёжика, который спешил в лес. Тых сразу стал невидимым. Медленно он подкрался к колючему комочку. Ёжик услышал позади себя какой-то шорох и оглянулся. Никого.

И тут Тых как размахнулся да как ударил по колючкам, что бедный ёжик свернулся в клубок. От боли Тых завизжал и убежал к себе в нору. Передняя лапа болела, но самое странное, что спина в том месте, где начинались крылья, болела сильнее.

Тых не спал всю ночь. Боль не утихала, а только усиливалась. Перед рассветом он вылез из норы и завыл от боли. Он ложился на землю, тёрся спиной о кору деревьев, но ничего не помогало.

Многие звери поспешили на помощь, услышав такой жалобный вой. Увидев, что так плачет Тых, они побоялись подойти к нему.

– Так тебе и надо, – сказала лиса.

Тых услышал её и хотел стать невидимым, чтобы ударить её, но эта способность вдруг исчезла. Сам он этого не понял и напал на лису. Звери бросились врассыпную. Тых всё-таки настиг убегающую лису, ударил её по спине – и закричал от невыносимой боли. Два крыла упали с его спины на землю.

Тых очень испугался. Он ходил возле своих крыльев и не знал, что ему делать.

На ветку старого дуба сел мудрый филин. Тых пригнулся к земле, прижал уши к телу и подкрался к дереву. Он прыгнул на ствол, вцепившись в кору шестью лапами, но тут же упал на землю от боли в левой задней лапке.

– Не стоит этого делать, – гнусавым голосом произнёс филин. – Ведь я знаю, что с тобой происходит.

Тых удивился:

– И что же?

Филин засмеялся:

– Думаешь, я тебе расскажу? Весь лес считает, что ты получаешь по заслугам. Зачем мне что-то рассказывать тебе?

Боль в лапе усилилась, и Тых захныкал:

– Мне больно. Скажи, что со мной?

– Ладно, – смилостивился филин, – но пообещай, что больше никого не ударишь.

– Обещаю, – жалобно произнёс Тых.

Он сел на мягкую траву и принялся вылизывать больную лапу. Слёзы текли из глаз.

Филин спустился на землю и сказал:

– Ты не простой зверь, а волшебный. Каждый твой удар разрушал волшебство внутри тебя. Сейчас от него почти ничего не осталось. Поэтому твои крылья отвалились. Ещё чуть-чуть и ты просто исчезнешь.

– Что же мне делать? – забеспокоился Тых. – Это можно как-то исправить?

– Попробуй никого не бить, а наоборот, каждого при встрече обнимать. Даже, если тебя обидели. Может быть, тогда волшебство вернётся.

– А как это – «обнять»? – в недоумении спросил Тых.

Филин не ожидал такого вопроса.

– Э… Ну, это просто обхватить кого-то крыльями, в твоём случае, лапами, и прижаться головой к нему.

– Вот так? – спросил Тых и обнял филина четырьмя передними лапами. Он прижался к нему и из его груди вырвался странный звук:

– Хыть!

– Ой, что это? – спросил Тых.

Филин нажал крылом на пушистую грудь волшебного зверька.

– Хыть, – снова вырвалось из пасти Тыха.

– Думаю, ты уже и сам всё понял, – сказал филин.

– Спасибо, – радостно произнёс Тых. – Пойду искать тех, кого смогу ещё обнять.

И зверёк побежал к озеру. Там оленёнок пил воду. Тых бросился к нему, но тот, заметив драчуна, убежал в лес.

– Куда ты? Я только хотел тебя обнять?

Не теряя надежды, Тых побежал дальше. В лесу он заметил зайца, но и тот ускакал, заметив маленькие рожки и большие глаза.

– Постой! Да остановись же ты! – кричал ему Тых вслед.

«Эх, жаль я не могу стать невидимым», – подумал он.

– Я не хочу, чтобы ты опять меня ударил, – сказал заяц, забежав в но-ру.

Тых остановился. Он понял, что никто теперь его не обнимет, волшебство не вернётся, и он скоро исчезнет. Зверёк понурил голову и побрёл, куда глаза глядят.

Вдруг недалеко послышался чей-то плач. На пеньке сидел барсучонок и лил слёзы. Тых бесшумно подошёл к нему сзади и крепко обнял.

– Хыть, – услышал барсучонок.

– Ой, – испугался тот и обернулся, но никого сзади не увидел. Тых стал невидимым. Волшебство постепенно возвращалось. – Кто здесь?

Тых появился перед маленьким детёнышем.

– Это я, – сказал он.

– Кто ты такой? Раньше я тебя никогда не видел, – сказал барсучонок и тут же сам ответил: – Тебя, наверное, зовут Хыть.

Тых не стал его исправлять. Ему понравилось новое имя.

– Почему ты плачешь? – спросил Хыть.

– Я потерялся и не знаю, где мои мама и папа, – снова заплакал малыш.

– Я помогу тебе их найти. Садись на меня.

Барсучонок залез на спину к необычному зверьку, и Тых-Хыть побежал через лес.

– Вон они! – крикнул барсучонок, увидев, как родители под каждым деревом ищут пропавшего ребёнка.

Когда барсук увидел Тыха, то закрыл собой барсучиху.

– Не трогай нас, – сказал он.

И тут со спины зверька слез барсучонок.

– Мама, папа! – закричал он. – Хыть помог мне найти вас!

– Хыть? – удивились родители малыша.

– Теперь меня так зовут, – сказал бывший Тых и обнял барсуков. – Хыть!

И в этот миг на его спине появились крылья. Невиданный зверь от радости запрыгал на месте:

– Ура! Волшебство возвращается!

Вскоре весь лес узнал о том, как Тых помог барсучонку. Постепенно звери перестали его бояться. Теперь все называли его Хыть. Как только звери замечали его, то часто сами открывали свои объятия, зная, что он не пройдёт мимо.

А Хыть при встрече радостно бросался обнимать любого. Даже волка, который, закатывая глаза, говорил:

– Опять, – но всё равно давал себя обнять.

Чаще всего зверёк подкрадывался сзади к барсучонку, становился невидимым и крепко-крепко обнимал его. И вместе со своим другом барсучонок неизменно говорил:

– Хыть!

История одной свечи

Жила на свете свеча. В тот день, когда её пламя впервые зажглось, она увидела свой мир – большую комнату, которая пестрила яркими красками. Стены были украшены необычными узорами, на потолке висело несколько красивых и дорогих ламп, которые источали теплый свет, на полу лежал ворсовый ковер белого цвета, а диван, кресла и шкафы подчеркивали изысканность этой комнаты. Сама свеча стояла на массивном столе из красного дерева.

«Так вот, какой он – мир!» – подумала свеча, излучая счастье и восторг.

И тут она заметила руки, которые всё это время находились здесь, в комнате. Те самые руки, которые зажгли её. Свеча сразу влюбилась в них. Как ей нравилось, когда руки подходили к ней, брали её и переносили на другое место. Ей нравился запах этих рук, их нежность и, конечно, без внимания не остались золотые кольца почти на каждом пальце. Для свечи не существовало другого мира, кроме этой комнаты и этих рук. Пламя её горело ровно, а восковое тело не сгорало.

Так шли дни за днями. Но однажды в комнате появилась еще одна пара рук. В этот день любимые руки свечи не подошли к ней, не взяли к себе, а всё время провели вместе с новой парой чужих рук. Дрогнуло пламя свечи и стало гореть не так ярко, как прежде.

Так повторялось изо дня в день, пока однажды яркое пламя свечи не уменьшилось до маленького, еле заметного огонька.

В один из пасмурных осенних дней любимые руки взяли свечу и куда-то понесли. Как счастлива была свеча вновь ощутить знакомый запах, почувствовать родное прикосновение! Но что это? Родные руки протягивают восковое тельце к тем чужим рукам, которые свеча возненавидела. Она не хотела, чтобы к ней прикасался кто-то другой. Свеча со всей силы вспыхнула и обожгла руки, которые когда-то так любила.

От боли они уронили её. Свеча знала, что сейчас её поднимут. Она сожалела о том, что только что сделала. Да, руки подняли свечу, но так грубо, что та даже растерялась. Они с дикой ненавистью выбросили свечу в окно. Восковое тельце упало на сырую землю. С неба капал дождь, который погасил пламя. Лишь небольшой дым от тлеющего фитиля поднимался вверх.

А мимо проходило десятки, – нет, – сотни незнакомых рук.

«Так вот, каков мир на самом деле, – думала свеча, постепенно угасая. – Как много рук! Никогда не думала, что их так много. Как не думала, что мир может быть так жесток и намного больше одной комнаты».

Неужели ни одни руки не остановятся и не поднимут её? Нет, они проходят мимо, даже не замечая уже совсем потухшую свечу.

* * *

Что это? Свеча почувствовала, как кто-то осторожно пытается зажечь новое пламя. Она открыла глаза.

– Доброе утро, – услышала свеча мягкий и добрый голос.

Незнакомые руки держали её и ещё раз попытались зажечь хотя бы небольшое пламя, но свеча не поддавалась. Не могла она больше верить рукам. Хотя её удивило, что руки умеют разговаривать. Ведь прошлые руки ни разу не говорили с ней.

Добрые руки, не дождавшись пламени, лишь тяжело вздохнули, поставили свечу на пошарпанный подоконник и тихонько вышли за дверь. Свеча огляделась кругом: маленькая комнатка, простой стул и стол – вот всё, что было в этой комнате.

Вскоре руки вернулись. Они взяли свечу к себе, и она ощутила грубость треснутой кожи. Видно, эти руки много трудились. Они стали чистить свечу, нежно прикасаясь к её телу и всё время беседуя с ней. Свеча снова вспомнила руки, которые предали её. Они хоть и были нежными, но никогда не прикасались к ней с такой лаской.

Высушив и очистив свечу от грязи, руки попытались снова зажечь её. На этот раз свеча поддалась и зажглась новым пламенем, пусть небольшим, но руки были счастливы и обняли её. Свеча заплакала, и капля воска скатилась по её телу.

Так и осталась свеча жить у этих рук. Они заботились о ней, оберегали её, дарили любовь и нежность. И свеча загорелась вновь ярким пламенем. В зимние вечера руки приходили погреться у пламени свечи, и тогда она горела с наибольшей силой, на какую только была способна, не замечая, что при этом она уменьшалась в росте. Ей так хотелось крикнуть рукам, что она их очень сильно любит, вот только разговаривать свечи не умеют. А рукам и не нужны были слова. Они и так замечали любовь свечи к ним.

Гетерохромия

Я очнулась в больнице. Сначала не могла вспомнить, как здесь оказалась, но один за другим в памяти возникли яркие образы последнего дня: школьный концерт, счастливые родители, поездка домой, свет фар, визг тормозов, удар…

Медсёстры разговаривали между собой. Я разобрала лишь обрывки фраз: «Ей всего десять лет… Бедная девочка… Как ей сказать об этом?» Я встретилась глазами с одной из них.

– Ты проснулась? Это хорошо, – сказала она. – Мы сделали операцию на твоём глазу, он сильно пострадал. Через несколько дней ты уже будешь дома.

Я плохо её понимала. В голове вертелся лишь один вопрос, который сорвался с моих губ:

– Где мои папа и мама?

Говорить было тяжело, язык не слушался. Врач посмотрела на меня печальными глазами и медленно произнесла:

– О, милая, мне жаль, но мы спасли только тебя.

– Где мама? – спросила я ещё раз, не уловив намёка в словах медсестры.

Она села ко мне на кушетку и, положив свою ладонь на мою руку, ответила:

– Она на небесах. Как и твой отец.

– Они погибли? – взволнованно переспросила я.

– Мне жаль, – медсестра похлопала меня по плечу и вышла вместе со своей напарницей.

Я проплакала весь вечер, понимая, что теперь обрела статус круглой сироты.

Когда с моего глаза сняли повязку, оказалось, что он поменял цвет с небесно-голубого на пепельно-серый. Гетерохромия. Новое слово для меня.

Врач-окулист – дружелюбный мужчина лет тридцати – попросил закрыть один глаз, а потом второй и сказать, каковы мои ощущения. Я закрыла прооперированный глаз и улыбнулась ему. Когда я закрыла второй глаз, улыбка погасла, словно свеча. Нет, я не перестала видеть вторым глазом, но что-то явно было не так. Я как будто оказалась в другом месте: за окном пасмурно, в кабинете накурено, а доктор постарел лет на десять. Я снова поменяла глаза – и тут же мир изменился: за окном светило солнце, а врач снова был молодым. Несколько раз я поочередно закрывала глаза, проверяя, не галлюцинации ли это. Нет, два мира сменяли друг друга.

Когда я вновь закрыла здоровый глаз, постаревший доктор, сидя на своём месте, крикнул на меня:

– Ты здесь пришла мигать глазами? А ну, вон отсюда!

Испугавшись, я открыла здоровый глаз, закрыв пострадавший – и испугалась. Доктор, который в другом мире сидел за столом, сейчас уже стоял возле меня.

– Аня, с тобой всё хорошо? – обеспокоенно спросил он.

– Да, всё в порядке, – неуверенно ответила я. Как объяснить ему то, что сейчас было?

Открыв оба глаза, я вздохнула с облегчением, когда поняла, что осталась в мире, где светит солнце.

Меня выписали. Никто так и не узнал о моей новой способности. Но с тех пор моя жизнь изменилась.

Я не могла контролировать мир добра и мир зла – так я их назвала. По-простому. Они переключались, игнорируя любые закономерности. Неделю я могла прожить в мире добра, а потом всё резко менялось, и весь день я могла прожить в мире зла. Или утром я просыпалась в дождь, а к вечеру уже сияло солнце. Я пробовала предугадать момент переключения с одного мира на другой, но это мне никогда не удавалось.

Лишь изредка я закрывала какой-нибудь глаз, чтобы оказаться в том мире, который был мне сейчас нужен. Не буду же я вечно ходить с одним закрытым глазом. В солнечные дни, вспоминая родителей, я поднималась на чердак в доме своей тёти, садилась к окну и закрывала голубой глаз. Тут же начинал идти дождь. Он был музыкальным сопровождением моих мыслей. А когда в мире зла мне становилось страшно, я закрывала серый глаз и несколько минут отдыхала в мире добра.

Сестра папы теперь была моим опекуном. Она тоже, как и погода, и окружающие меня люди, была разной в зависимости от мира, в котором я оказывалась. В мире добра она и её муж были добры ко мне. Они часто обнимали меня, дарили подарки и заботились обо мне, словно о родной дочери. В мире зла тётя была вдовой и часто била меня.

Единственное, что не менялось в этих мирах – места моего пребывания. Если в мире добра я после сытного обеда в красивом платье вместе с тётей шла в магазин, жуя мороженое, то и в мире зла в это же время я шла в магазин, но без тёти, голодная, в потрёпанной одёжке и часто с синяками на руках.

Так прошло пять лет. Я привыкла жить в двух разных мирах. Если я просыпалась в мире добра, то с радостью бежала в школу. Там меня ждали друзья. Я была популярна. Если я просыпалась в мире зла, то часто прогуливала школу, где надо мной те же самые друзья издевались.

Однажды я стояла у доски и наизусть читала стихотворение, как вдруг мир добра сменился миром зла. Одноклассники, которые только что так внимательно слушали меня, сейчас смеялись надо мной. А я стояла и не знала, куда спрятаться. Смена мира была совсем некстати. После школы я хотела сходить на концерт, где тётя будет петь. Но, если я останусь в мире зла, ни о каком концерте и речи быть не может.

Как же я была рада, когда на последнем уроке вновь появился мир добра.

Наконец-то прозвенел долгожданный звонок. Я схватила свой рюкзак и побежала к выходу. В дверях школы я столкнулась с парнем. Он выронил свой телефон из рук, но мне каким-то чудом удалось поймать его у самой земли.

– А ты ловкая! Спасибо, – сказал парень, взяв свой телефон из моих рук.

– Не за что, – убегая, ответила я, одновременно отметив большие голубые глаза и красивую улыбку парня.

Неожиданно мир добра исчез. На улице шел дождь, а я под злые крики парня собирала части телефона, который не смогла поймать. От обиды на себя, на смену миров я расплакалась и убежала.

Вновь миры поменялись местами. Я уже была далеко от школы и подбегала к железнодорожному переезду, когда в кармане куртки зазвонил телефон. Вытаскивая его из кармана, я не могла понять, почему миры стали меняться так часто. Раньше никогда такого не было. Размышляя об этом, я ответила на звонок тёти:

– Алло…

В этот миг я услышала громкий звук, и, повернув голову, увидела поезд, который мчался прямо на меня. Я стояла на переезде. Поздно что-то предпринимать. В тот момент, когда поезд должен был меня переехать, я оказалась в мире зла – и резко остановилась: прямо перед моим носом пронесся поезд. Тот парень, сам того не зная, в мире зла чуть дольше задержал меня, пока я собирала его телефон, и тем самым спас меня.

Не отойдя ещё от шока, я села на мокрую от дождя траву, не веря, что осталась жива. Когда ощущение испуга прошло, я попробовала закрыть серый глаз, чтобы голубым глазом увидеть мир добра. Ничего не вышло. Я снова и снова пыталась попасть в мир, где меня любят, но безрезультатно. Я умерла в том мире. Теперь мне суждено жить здесь, в мире без солнца, где меня часто бьют, где я отовсюду гонима.

Небольшая надежда всё же оставалась, что однажды я окажусь в мире добра. Но проходил день за днем, неделя за неделей, а я так и жила со злой тёткой, с друзьями, которые издевались надо мной. Больно видеть, как моя лучшая подруга отвернулась от меня. Больно осознавать, что теперь никогда не услышать мне, как поёт тётя. Мир зла ужасен, когда даже каждая собака во дворе пытается меня укусить. Я устала. Очень. Постоянно голодная, иногда ночуя на холодном чердаке, часто побитая, я даже не плакала. Не могла больше. Не было сил.

Однажды в школе я снова увидела того парня, у которого из рук выпал телефон. Заметив меня, он подошел и сказал:

– Привет! Я хотел извиниться за то, что накричал тогда на тебя. С телефоном ничего страшного не произошло. Да если бы даже он и разбился, все равно я не должен был кричать. В общем, извини.

Представьте, как я удивилась тому, что в этом мире мне говорят такие слова. Я не могла ничего сказать.

– Ну, ладно, мне пора, – сказал парень, не дождавшись ответа. – Меня, кстати, Егором зовут.

– Аня, – прошептала я.

Он улыбнулся и убежал.

Весь этот день мои мысли путались. Почему я умерла в мире добра, а не в мире зла? Всё должно быть наоборот. Почему в мире зла Егор по-доброму говорил со мной? Это какая-то ловушка? После сегодняшнего разговора, я не вынесу обиды с его стороны. Нельзя вот так войти в доверие, а потом вонзить нож в спину. Если в мире зла Егор на самом деле добр, то каким он будет в мире добра? Злым? Ответов на эти вопросы у меня не было.

На следующий день, когда в школе Егор снова встретил меня, он улыбнулся и сказал:

– Привет, Аня!

Я улыбнулась и помахала ему в ответ. Вокруг воцарилась тишина. Сверстники удивились, что кто-то со мной начал разговаривать. Но, видимо, Егору было всё равно. Он подошёл ко мне и по дороге в кабинет спросил:

– Как у тебя дела?

– Хорошо, – ответила я, одновременно со звонком, который заглушил мою ложь.

Мы разошлись по разным кабинетам. Когда уроки закончились, я под проливным дождем шла домой. Вдруг над моей головой появился зонт, а рядом встал Егор.

– Ты почему всегда такая грустная? – спросил он.

Я резко остановилась, покачала головой из стороны в сторону, и, взглянув в глаза парня, атаковала его вопросом вместо ответа.

– Зачем ты это делаешь?

– Что делаю? – не понял Егор.

– Вот это всё, – указала я рукой на него и зонт.

– Потому что ты мокнешь, – просто, без всякой насмешки, ответил он, хоть я спрашивала вовсе не об этом.

Я ускорила шаг, понимая, что моё сердце готово принять доброту Егора, но я – нет. Он не отставал. Мы шли молча, лишь у дома я быстро повернувшись к нему сказала:

– Пока, – и ушла в дом.

Егор провожал меня после школы каждый день. Постепенно мы разговорились, и даже стали друзьями. Наша дружба и ежедневные прогулки заставляли меня жить. Егор стал тем лучом света, который дал надежду всему живому, что, казалось, уже умерло в моей душе.

Но через полгода я не увидела Егора в школе. Он не появился и на следующий день, а его телефон всё время был недоступен. Решив узнать, что же произошло, я пошла к нему домой.

Оказалось, что его семья переехала в другую страну. Новые жильцы в их доме больше ничего не могли мне сказать.

Почему Егор мне ничего не сказал об этом? Почему не попрощался? Нельзя было забывать, что я живу в мире зла. Обиженная и злая я прибежала домой. Тётка сегодня была не в духе и за грязное белье, которое она просила постирать, о чём я совсем забыла, велела мне убираться из её дома.

Я давно хотела уйти. Собрав свои вещи, которые поместились в мой школьный рюкзак, я пошла на вокзал.

Денег у меня не было. Я прыгнула в поезд и села на свободное место, понимая, что контролёры рано или поздно придут проверять билеты. Через несколько минут поезд тронулся. Как только вошли контролёры, я встала со своего места и перешла в соседний вагон. Обернувшись, я выдала себя, и люди в форме погнались за мной. Я знала, что они поймают меня, ведь поезд не бесконечный. Но я надеялась на чудо. В предпоследнем вагоне я споткнулась о чей-то чемодан и упала. Наивная. Чудо? В мире зла? Вот и всё, сейчас меня схватят. А дальше что? Тюрьма?

– Девушка, – обратился ко мне мужчина-контролёр, – предъявите свой билет.