Гнездо страха

И, наконец, в третьем рассказывалось, как убивать гроулеров. Перед камерой сидел Кунген. Он говорил на каком-то древнем языке, который переводился на английский:

– Приветствую вас, жители двадцать первого века. К вам обращается ваш древний предок из далекого прошлого, человек с нового материка, названного Сомной. Мы встали перед сложной задачей защитить землю от засилия монстров, и я могу сильно помочь своим знанием. Вы, наверняка, помните новости о гигантских монстрах, появившихся еще до чудовищной грозы. Таких монстров порождают существа, которых жители Сомны называют гроулерами. Эти существа воплощают ваши страхи и в принципе могут быть любых размеров, однако, видимо, ваши страхи так велики, что…

Кунген рассказывал о том, как обуздать свои страхи и о том, как убивать этих самых гроулеров. Я же тем времени зацепился за его слова о том, что он «может сильно помочь своим знанием» и задумался над тем, как он мог бы помочь мне. Мне нужно было как-то попасть на тот свет, не умерев, чтобы не стать ни демоном, ни ангелом, потому как в противном случае я стал бы еще одной марионеткой Кэбэла или Лэбэка. Единственным способом сделать это можно было с помощью вызова демона, который способен прочесть свиток и открыть портал, А Кунген, возможно, знал, как этого добиться. Конечно, был вариант заставить Джима Джонса повторно вызвать Паймона, но я не знал, как его найти, в то время, как Кунгена отыскать не составит труда.

«Джонс сам скоро объявится», – подумал я и уже было собрался «заглянуть к соседям», чтобы узнать адрес студии телеканала World News, как вдруг мое внимание привлек следующий сюжет.

Вещание шло из некоего города под названием Невер, что во Франции, показывали какой-то храм. Капелла, называвшаяся именем Святой Бернадетты, была залита солнечным светом. В туче над храмом зияла дыра и золотой столб спускался прямо на капеллу, приводя людей одновременно в трепет и восторг.

– Это единственное место на земле, где по-прежнему светит солнце, – говорил голос за кадром, – здесь нет ни молний, ни монстров, а люди восхваляют святую Бернадетту и надеются, что их раскаяние может избавить мир от страшного суда.

В моей голове что-то щелкнуло, какая-то тонкая нить связывала имя Бернадетты с моим прошлым. В углу стоял христианский алтарь. Я перевел на него свой взгляд и стал вспоминать, какое отношение я имею к христианской вере. Единственной логической связью было мое посещение дурдомовского храма. Но дальше нить не тянулась. Я вновь обратил внимание на телевизор:

– Я всегда праздновала дни памяти Бернадетты, – говорила в микрофон какая-то старушка, – и шестнадцатого апреля, и восемнадцатого февраля. Я верю, она спасет нас всех, как спас когда-то Иисус.

Разговоры об Иисусе окончательно утомили меня. Забыв о Кунгене, я выключил телевизор и, решив лечь спать, напоследок выпил полбутылки газировки. В соседней комнате находилась спальня. Положив на кровать девушку-ангела и укрыв ее крылом, я провалился в сон. Во сне я не увидел ничего. Сон был глубоким и быстрым, так что уже через секунду, сколько на самом деле прошло времени – не знаю, я проснулся. И проснулся я от того, что в комнате рванула граната. Меня окатило теплом и оглушило, после чего я понял, что надо сматываться. За меня, по всей видимости, взялись местные силы самообороны, и без яйца смерти я вряд ли мог тягаться с ними. Быстро оценив ситуацию, я схватил Хэйли на руки, разбил стекло и вылетел из дома. Отлетев на приличное расстояние и, к своему удивлению, не попав под автоматный обстрел, я оглянулся назад. Как раз в это мгновение в меня выстрелили из стингера. Четыре ракеты вылетели друг за другом из ракетомета и устремились ко мне. Не придумав ничего лучше, я остановил крылья и камнем полетел вниз, покрепче обхватив девушку-ангела. Перед самой землей, я вновь расправил крылья и аккуратно приземлился на асфальт. Последние две ракеты потеряли цель и улетели куда-то вдаль, а вот первые две.. первые две не сбились с курса. Я сгруппировался на асфальте, укрыл себя и Хэйли крыльями и приготовился к худшему. Ракеты угодили мне точно между лопатками, туда, откуда росли мои крылья и поочередно взорвались. Я почувствовал нестерпимое жжение в области спины и крыльев и меня тут же прибило к земле. Как только два клубка огня испарились в воздухе, я собрал все оставшиеся силы и встал, чтобы осмотреть повреждения. Не знаю, как там выглядели мои спина и затылок, но зато я видел, во что превратились мои крылья. Теперь из моей спины торчало восемь оголенных костей, скрепленных между собой четырьмя суставами. Это сильно огорчило меня, но времени грустить у меня не было. Я находился в центре городского аламо, и я должен был выбираться отсюда. В считанные секунды я оказался окружен. По мне, наконец, открыли огонь из автоматов, что в принципе меня не особо волновало. Другое дело, гранаты и ракеты, от них я загородился костяными стенами, и они уже не смогли навредить мне. Огонь по мне шел с двух сторон: спереди и справа. Сперва я взялся за правый фланг. Выглянув из-за костяной стены, я пустил пару когтей смерти в двух солдат и, таким образом, убил их. Затем я взорвал их трупы заклинанием, которое я называл «труп-бомба». Правый фланг раскидало в стороны, и я без каких-либо проблем разобрался с десятью оставшимися солдатами. Дальше я действовал так: воскресив всех убитых солдат с помощью зомбеоза, я отправил их на передний фланг. Зомби шли под шквальным огнем автоматов и почти все из них попадали, но мне было достаточно, чтобы дошел хотя бы один, и он дошел. Когда последний зомби добрался до отряда солдат, я взорвал его, как труп-бомбу. Одного взрыва на этот раз не хватило, но я все-таки убил таким образом нескольких солдат и, чтобы довершить начатое, взорвал еще один труп. От фланга осталось только трое корчащихся от боли солдат. Осколки костей торчали во всех незащищенных частях их тел, и я решил добить их ударами тупой стороны дэкопитатора. Немного отдышавшись, я воскресил всех солдат и пошел наводить ужас на их аламо. В течении трех часов я сеял смерть и разрушение. «Они сеяли ветер, а пожнут бурю!», – вертелось у меня в голове. А по окончании этого времени я полностью уничтожил все двигавшееся на центральных улицах города и, таким образом, оставил гражданских, прятавшихся в домах без защиты. Я чувствовал, как во мне все еще струится сила яйца смерти. Я убил с четыре сотни вооруженных индусов, обратил около половины из них в зомби, применил кучу заклинаний и все еще чувствовал, что во мне остались силы. Закончив с деструкцией, я разобрал нескольких зомби и соорудил из них костяного монстра – не то лошадь, не то быка, не то льва, с пятью человеческими черепами вместо головы. Я назвал это существо химерой. Вернувшись за девушкой-ангелом, которую я не преминул вновь воскресить и посадив ее на химеру, я отправился на поиски магазина. Ведь, хоть я и был монстром, я все же смог нащупать границы своего бездушия, которые показали мне, что добивать безоружных отнюдь не достойное занятие. Ведь оставив индусов ютиться в многоэтажках со скудными запасами пищи, я и так фактически приговорил их к смерти. Теперь я решил отправиться в Европу. Мне казалось, что адрес студии канала World News с наибольшей вероятностью находится где-то там, на северо-западе от Индии. И этого было достаточно, чтобы отправиться в очередное путешествие. Почему я не зашел к индусам, чтобы уточнить адрес студии? Все просто: Европа по-прежнему была гораздо более развита, чем южная Азия, и я решил, что раздобыть нужную информацию будет гораздо проще в самой Европе, чем здесь. А пока я направился в магазин.

Найти какое-либо продовольствие близко к центру я даже и не надеялся, его, наверняка, разобрали в первые же дни «чудовищной грозы», так что я отправился к окраинам города. За пределами аламо мне начали встречаться монстры, но моя химера была достаточно быстрой и проворной для того, чтобы они не успевали атаковать. Вскоре я нашел магазин. Набрав еды и справив нужду (теперь я должен был ходить в туалет, как и все смертные, что в какой-то мере ущемляло мою гордость), я отправился по кратчайшему пути, заданному навигатором во Францию и, если быть еще более точным – в Невер. После того, как я найду Кунгена, мне хотелось разобраться, каким образом, Бернадетта связана со мной, ведь я не мог отделаться от мысли, что помню ее имя.

По мере того, как я продвигался на северо-запад, я встречал немало городов: Сурат, Ахмадобад, Джодхпур; все они были заполненны монстрами. Но покуда они не трогали меня, я не трогал их. Единственными существами, с которыми я сражался по дороге, были люди. Говорят, что тот, кто однажды попробовал охотится на человека, больше ни на что не променяет это удовольствие. Также и я, попробовав убийство на вкус, хотел пробовать это блюдо снова и снова. Железный запах крови преследовал меня всюду. Разрушая одно аламо за другим, я уже не осознавал, что превратился в дикого зверя, кровожадного и хладнокровного убийцу, безжалостного и беспощадного злодея, который не нес никакой идеи, кроме как: «месть оправдывает любые жертвы». Я убивал не из необходимости, а из-за того, что считал, что люди этого заслужили. Но вот все же нашелся человек, который попытался разубедить меня в этом. Произошло это на границе между Индией и Пакистаном в городе «Анупргарх». Из католического храма, выбежал священник и закричал на английском языке:

– Эй, ты! Да, ты! Что, возомнил себя всадником апокалипсиса?

Я в это время заканчивал разборку с последней группой военных в этом городе и собирался уделить священнику внимание, как только закончу с ними, но его слова как-то задели меня, и я крикнул в ответ?

– А что не похож? Я правая рука возмездия и имя мне – чума!

– Ты не всадник. У тебя любящее, хоть и разбитое сердце. Как у раненного человека!

Я нахмурился и взорвав очередного зомби рядом с солдатами спросил:

– Как ты узнал?

– Стал бы ты всюду за собой возить эту мертвую девушку, которую даже твои способности не в силах вернуть к жизни, о тебе ходит молва в народе – выразительно сказал священник.

– Ты проницателен, – сказал я и выпустил когти смерти в последнего солдата. Закончив с зачисткой, я подошел поближе к безоружному индусу.

– Хочешь поговорить о ней, облегчить душу?

– Нет, не с тобой, – с презрением произнес я.

– Я заметил, что ты не убиваешь безоружных, но давай так: если я не помогу тебе, то ты забираешь мою жизнь.

С тех пор, как я разговаривал по душам с Найджелом, прошел почти месяц, и то ли от того, что я соскучился по общению, то ли из уважения к священнику и его благим намерениям, я решил послушать, что он скажет.

– Идет, – сказал я.

– Тогда давай пройдем в костел. Оставь своих зомби и следуй за мной. Я живу там один, мы никому не помешаем.

Я пошел следом за священником в костел. Это был обычный католический храм с витражами, угловатой и мрачной архитектурой, скамейками и исповедальней. Мы сели на вторую скамью от кафедры и отсутствие прихожан разбудило во мне желание обсудить со своим собеседником вопрос веры.

– Странно, что в такое время все отвернулись от Христа.

– Для Индии в этом нет ничего странного. Последние полвека эта страна усердно старалась избавиться от наследия Англии путем восстановления своей культуры, а теперь, когда прошла чудовищная гроза от западной веры отказались даже самые приверженные индийские христиане. Но мы собирались поговорить не о Боге, а о твоем горе, о твоей потере.

– Еще успеем. У меня наметилась другая тема.

– Какая?

– Ты назвал меня всадником апокалипсиса, и я подумал, что было бы очень неплохо, если б вся эта чушь о Иисусе и судном дне оказалась бы правдой.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда-то я пытался обрести веру, но у меня ничего не вышло.

– Что же мешает тебе поверить в Него?

– Мне казалось, что, если Бог есть, то он был не осмотрителен, когда создавал свои законы. Стольким людям могло бы житься проще, будь он чуточку гуманнее. Ну а неосмотрительный Бог – это какая-то глупость.

– Бог не дает человеку испытаний сверх того, что он может выдержать. Просто большинство слепы, и они не доверяют Богу вести себя по предназначенному им пути. И оно и ясно, что слепой без поводыря теряется, пропадает. Как только ты прекратишь идти на ощупь и увидишь божественный свет в образе Иисуса, ты обретёшь веру.

– Не так-то все просто, святой отец. Тем более, когда я могу обвинить Бога в равнодушии к судьбе человечества и безразличии к моей судьбе конкретно. Знаете, мне кажется это мы должны судить его, а не он нас.

– С Бога никто не спросит отчета, зато Бог спросит отчета со всех, так написано в Библии. А еще ты должен понять, что греховность человечества и все беды, которые она порождает не зависят от справедливости Господа. Хочешь спастись, тогда в тебе должна быть заложена какая-то доля доброты. Ведь также в Библии сказано, что в ад попадут не только злые, но и порочные.

– А как же тогда быть тем, у кого не было выбора быть злым или добрым. Ведь зачастую не мы выбираем зло, а оно выбирает нас.

– Здесь мы должны просто смириться с тем, что многие люди были созданы для ада.

– Просто? Да нет, совсем не просто смириться с такой несправедливостью. Поймите, падре, я не ищу Бога, потому что знаю, что он есть. – я, наконец, понял, что конкретно меня интересует и решил быть откровенным, – хотя и не такой, каким вы все его представляете, и я не ищу спасения, потому что это эгоистично. Но мне непонятен смысл вашей веры, если ваш Бог настолько жаден, чтобы подарить всем счастье.

– Ты спрашиваешь, в чем смысл моей веры?

– Да, папаша.

– Что ж, знай, что, если даже, да простит он меня за это допущение, – отец перекрестился, – Бога нет, я все равно проживу достойную жизнь, поскольку моя вера учит меня творить добро. А творить добро – и есть счастье. Счастье, которое ты обретаешь при любых поворотах судьбы.

– То есть я несчастлив, потому что я стал злым?

– А что приносят тебе все эти разрушения и убийства?

– А что, если, наоборот, я стал злым, потому что был несчастен, – на этой реплике я повысил голос, но уже на следующей понизил его, – все эти ваши суждения о том, как правильно жить, а как нет, лишь свод человеческих законов, подделанных под законы божьи. Ты никогда не обращал внимания, как верующие манипулируют научными фактами. Не задумывался о том, каким способом такие, как ты, обзаводятся роскошными квартирами и машинами, и почему их так сильно оскорбляют те, кто разоблачает всю эту грязную ложь о спасении и покаянии. Я вот задумывался и могу с уверенностью сказать, что Библия – это свод идеологически переработанных исторических фактов. Фактов, которые, если что и спасают, так это кошельки преподобных от разорения. Я сказал, что пытался обрести веру, но она не спасла меня от сорока четырех лет, проведенных в психушке, и теперь мое прошлое преследует меня, куда бы я не пошел.

Повисла небольшая пауза. Я хотел было заговорить о том, чем именно беспокоит меня мое прошлое, и тут я вспомнил про Бернадетту.

– Сейчас я направляюсь во Францию, в Невер, – продолжил я, – туда меня ведет еще одно смутное воспоминание, которое я не могу идентифицировать. Но, возможно, ты скажешь мне, кто такая Бернадетта?

– Бернадетта? Хм, была такая святая в девятнадцатом веке во Франции. Да и ее нетленные мощи до сих пор лежат в церкви названной ее именем. Надеюсь, ты не задумал ничего такого? – вдруг индус встал и заголосил. – Даже и не думай воскрешать ее своей магией!

С одной стороны, мне было интересно: что он предпримет против этого? А с другой меня заинтриговала сама возможность воскресить святую. И тут меня зацепило. Я вдруг вспомнил о том, как после посещения дурдомовской церквушки, я попал в надзорную палату. Там лежал какой-то парень, который рассказал мне о Бернадетте и о том, что она воскреснет в феврале две тысячи пятьдесят восьмого года. Эта информация как-то сама собой всплыла в своей памяти, однако я не помнил точного числа, когда должно произойти это чудо.

– Я делаю, что хочу, – заносчиво ответил я, – и, если будет необходимость, она станет моим зомби, – я облизнул клык, глядя на испуганное лицо священника и продолжил, – но вот что еще интересно: капелла святой Бернадетты – последнее место на Земле, куда еще проникает солнечный свет, ты не знаешь, что это могло бы значить?

– Что бы это не значило, ты не имеешь права осквернять святыню, – страх священника смешался с его гневом, из-за чего его начало трясти. – И раз уж я не могу ничего делать, то тебя остановит Бог!

– Эх, а я-то думал, сохранить тебе жизнь, ведь сам не подозревая о том, ты уже помог мне.

– Ты мерзкое дьявольское отродье, – кричал священник, доводя мое терпение до предела.

Вызвав оружие духов в виде наручного кинжала, я пронзил живот священника и произнес:

– М-да, нервы у тебя ни к черту.

Теперь я собирался прямиком в Невер, без длительных остановок и поисков той студии, в которой был сделан ролик с Кунгеном. Когда я вспомнил, что Бернадетта должна воскреснуть, я поменял приоритеты, потому что вспомнил еще кое-что. Воскреснув, святая должна будет исполнить самое заветное желание каждого, кто будет присутствовать при этом событии. «А это значит, – думал я, – что я смогу попросить вернуть к жизни девушку-ангела. Смогу вернуть Хэйли, свою любимую и неповторимую грезу, которая попала неизвестно куда после смерти ее земного тела. Я вырву ее из костлявых лап смерти и обеспечу заботой и защитой, каких никто не сможет дать ей кроме меня. Мне нужен лишь еще один шанс, и я уже никому ее не отдам. Но, конечно, еще остается вопрос, который назревал у меня к ней все эти годы. Без ответа на него у меня не будет ни возможности ухаживать за Хэйли, ни определиться с моей дальнейшей судьбой».

– М-да, ну и судьба мне выпала, – говорил я себе вслух, пересекая границу Индии с Пакистаном, – бросает то в огонь, то в полымя. Одни воскресают, другие умирают. То любовь захватывает тебя всего с головой, то заставляет сомневаться в себе словно кокетство незнакомки с кольцом на безымянном пальце. Что же несет мне новый поворот?

Календарь на смартфоне показывал одиннадцатое декабря пятьдесят седьмого года. Мне предстояло пересечь еще восемь границ и шесть с лишним тысяч километров по суше. Единственным местом, где я сменил свою химеру на лодку, был пролив Босфор. Когда я пересек границы Пакистана, Афганистана, Ирана и Турции, я попал в город Стамбул, один берег которого был в Азии, а другой – в Европе. Убив хозяина лодки и отбившись от береговой охраны, я переплыл пролив и продолжил свое кровавое странствие. В своем путешествии я продолжал убивать солдат и всех, кто оказывал мне сопротивление, но теперь я по возможности избегал конфликтов, потому что очень спешил. Чудо могло произойти в любой день (судя по новостям, которые я тогда слышал по телевизору, оно еще не свершилось), и поэтому каждая минута была на счету. После Турции я пересек границу Болгарии, затем Венгрии, Австрии, Германии и, наконец, Франции. В европейских странах жизнь текла намного привычнее, чем в Азии, даже не смотря на монстров, которые продолжали появляться при ударах молний. Здесь люди успели адаптироваться к сложившемуся положению и приспособиться к бесконечной войне с монстрами на улицах родных городов и деревень. Когда я оказался в Невере, меня встретили отнюдь не гостеприимно. Мне пришлось расчищать несколько километров заполненных вооруженными людьми улиц, но в конечном итоге я все-таки добрался до храма. И добрался как раз вовремя. Мой путь закончился через два месяца после того дня, как я убил индуса-священника, но теперь мне представилась возможность попасть на католический праздник, и я решил перестать на время убивать людей. Словом, на дворе было одиннадцатое февраля и ровно через неделю будет праздноваться день памяти святой Бернадетты. Мне не хотелось портить этот праздник, ведь вероятнее всего душа Бернадетты вернется в этот мир именно восемнадцатого числа, и уж наверняка она вернется не ради одного моего желания, а ради всех желаний избранных счастливцев, которым суждено присутствовать при последнем чуде на земле. Да, именно так назвал это событие псих, с которым я имел кратковременное знакомство. Я поймал себя на мысли о том, что чужое сумасшествие кажется таковым только для непосвященных людей, но углубляться в эту тему не стал. Моя голова занялась другими проблемами. В первую очередь, мне нужно было найти для себя убежище, чтобы не привлекать внимание жителей города. Я должен был исчезнуть на следующую неделю, но в то же время мое логово должно было находиться неподалеку, чтобы в нужный момент не провоцировать новую битву. Во-вторых, я должен был занять себя чем-то на эту неделю. И в-третьих, я должен был привести себя и Хэйли в условный порядок, нам была нужно подходящая одежда, чтобы не привлекать лишнего внимания.

С первыми двумя проблемами я справился быстро. Моим логовом на ближайшее будущее стал склеп, что стоял на кладбище при храме, а занятием стала медитация, через которую я пытался заговорить с Хэйли (раз уж Кунген смог найти Авгура через Абсолют, то и я смогу найти девушку-ангела). У меня было два больших рюкзака с запасами на пять дней вперед, которые можно было растянуть на неделю, но они мне не понадобились. Когда я вошел в Абсолют, я почувствовал прилив сил и бодрости и понял, что он может заменить и еду, и сон. А еще медитация восстановила кожу на моих крыльях. Какое упущение, что я не узнал об этом раньше, столько времени потеряно зря. Но что уж жалеть, еда и сон тоже своеобразное удовольствие, пусть не такое большое, как убийство людей, но все же в моей прежней жизни оно было для меня основным.

Моя медитация не давала никаких результатов, я не мог найти контакт с девушкой-ангелом. Не останавливаясь ни на секунду, я летел по бесконечному туннелю, направленному в сторону нужного мне заклинания, но на пути к нему мне не встречалось ни одного осколка знаний. Ни одного намека на то, каким может быть образ этого заклинания. Так в одной позе я и просидел семь дней, а рядом со мной все это время лежала Хэйли. Мне очень хотелось узнать, где сейчас обитает моя дорогая девушка-ангел, но неудача не огорчила меня, ведь уже завтра ее раны исцелятся и душа вернется в тело. Осталось только найти подходящий для праздника наряд. В склепе, принадлежавшем роду неких Брюэлей, лежало около двадцати гробов, после возвращения из Абсолюта мне пришла идея (и я устыдился этой глупой мысли), переодеться в одежду похороненных. Открывая склеп, я надеялся на то, что черви не поели их одежду, но естественно от нее остались лишь маленькие клочки ткани. Еще долго я сидел и думал о том, где мне найти какую-нибудь куртку для того, чтобы укрыть свои крылья и что-нибудь вроде плаща, чтобы спрятать окровавленную одежду Хэйли. Но лучшего варианта, чем убить и ограбить кого-нибудь, мне в голову не приходило. Часы в смартфоне показывали только половину седьмого, и я думал, что празднество начнется не ранее десяти часов, но многоголосые панические возгласы известили меня о том, что храм уже открыт и что в нем происходит что-то плохое. Когда я выбежал с кладбища оказалось, что всем прихожанам глубоко безразлично, как я выгляжу, все были сильно возбуждены из-за перемежавшихся криков: ее убили, Бернадетта убита, они убили ее! А затем к ним добавились отчаянные: пожар, бегите, храм горит. Толпа стала двигаться не внутрь храма, а из него, но вскоре я увидел, что огонь, который поглощал людей внутри здания, был без дыма и вовсе не являлся пламенем в его обычном представлении. Этот огонь плавал и извивался в воздухе, как угорь в воде. Его языки разделялись, как головы гидры на две или на три змееподобных головы, а затем каждая из них тоже делилась на несколько частей. И целью этих огненных бестий были вовсе не храм и его интерьер (эти твари игнорировали мертвую материю), а люди. Они пожирали одного прихожанина за другим и постепенно превращали всю толпу в кучу обуглившихся костей. Помня о том, во что огонь превратил мои крылья, я понял, что самое время спрятаться. Храм Бернадетты был огромным, гораздо больше, чем костел в Индии, но я успел подхватить Хэйли и забежать за его заднюю стену. За мной увязался какой-то француз и начал что-то щебетать на своем языке.

– Заткнись, – тихо попросил я его.

Но он и не думал умолкать.

– За-ткнись, – повторил я, не горя желанием никого убивать и ударил француза кулаком так, что он упал и вырубился. Собравшись с мыслями, я стал думать, что мне делать. У меня над головой висело большое круглое окно, и я решил заглянуть в него. Взмахнув крыльями, я поднялся на десятиметровую высоту и заглянул внутрь храма. Перед гробом, рядом с кафедрой стояли девять человек. Восемь из них создавали круг, а девятый стоял ко мне боком, возвышаясь над какой-то девушкой. Девушка, как я понял – Бернадетта, сидела с поджатыми коленями и держалась за бок. Она была одета в белую монашескую одежду, по которой в области печени растекалось красное пятно. Когда до меня, наконец, дошло, что Бернадетта при смерти, я тут же бросился плечом на стекло, и, выбив его, упал на мраморный пол. Девять фигур в черных плащах с капюшонами повернули свои головы ко мне. Двое расступились, освободив поле зрения тому, кто стоял в центре, и он заговорил: