Три небылицы за постой

Заухали совы, взмахнули крыльями и скрылись в ночной темноте. Долго думал Николка над услышанным. Уж, не про ту ли гору рассказала старая сова, что ему нынче утром говорила и Селивёрстовна? Вот бы её разыскать! Положим, взобраться на вершину он сможет. Вот, только, как справиться со змеёй, не коснувшись терновника? А идти туда, хочешь – не хочешь, придётся. Раз Трёхглавого оберегает чёрное колдовство, то человеческой силой это чудище – попробуй, одолей! Хоть тысячу богатырей собери – ничего они поделать не смогут. Поэтому выход тут может быть только один: найти гору, добыть колдовское каменное яйцо и разбить его.

И тут пришла Николке мысль: а что, если применить хитрость и смекалку? А пусть чудовище само укажет, где находится его заветная гора. Ну а на змею тоже можно будет найти управу!

Отломил Николка с яблони сухой сучок, взял ножик, и что-то начал вырезать из дерева. Почти до рассвета просидел со своей работой. Потом опять забрался на сеновал, и проспал там до первых петухов. А как солнце поднялось, он поехал к городским воротам. Все витязи уже на площади. Вчерашний день вспоминают, о нынешнем разговоры ведут. Как подъехал Николка, все знатные богатыри тут же скривились, как от редьки горькой, меж собой шушукаться начали да на него исподтишка пальцем указывать. На вчерашнем-то пиру его хоть и не было, но витязи сразу же приметили на пальце царевны серебряное колечко с изумрудом. Тут же догадались, чьё оно. Обуяла их чёрная зависть и злое недовольство: как же это так? Дочь царя заранее сделала свой выбор в пользу какого-то лапотного мужика, деревенщины неотёсанной?!

Пуще всех был зол боярич Фолопий. Поэтому вчера ещё во время пира куда-то послал своего самого верного слугу с тайным письмом и сумой золота. Увидел Николку боярский сын, и тут же надменно отвернулся, словно тот днём прошедшим его не от верной смерти спас, а наоборот, сам пытался погубить.

Стали витязи уговариваться, как биться им с чудищем сегодня. Решили нападать сразу по трое, с разных сторон. Сражаться до первой крови или поломки оружия. Как только первые трое дальше бой вести не смогут, их тут же сменят другие. Послушал Николка и говорит:

– Разумно придумано, только сами же видите, что вся сила чудища в чёрном колдовстве. Как ни сражайся с этим супостатом, колдовство простой силой не пересилить. Может, кто знает, где в двух днях пешей ходьбы от столицы есть гора с сухим кустом терновника на вершине? Ведомо мне стало, что там и кроется сила Трёхглавого.

В ответ витязи руками замахали, над его словами начали язвить и насмехаться. Дескать, что за сказки ты нам тут начал рассказывать? Какое-такое тут может быть колдовство? Вон, на завалинке сидят старухи, иди к ним в компанию, будете друг другу небылицы сочинять! А уж мы сами, и без тебя как-нибудь победим страшилище. Говорит княжич Аникей:

– Будет сегодня сеча – соваться не вздумай, а то только помешаешь, у нас под ногами путаясь!

Слушает эти хвастливые глупости Николка, а сам в ответ ни слова – что попусту пререкаться с теми, кого судьба умом не наградила? Протрубила труба, и снова поехали витязи в чистое поле биться с Трёхглавым.

А он им уже в гари и дыму навстречу скачет, диким зверем ревёт, мечами-ятаганами сверкает. Опять за утро спалил больше дюжины сёл, потоптал своим конём и порубил множество народу. Первым, как и вчера, навстречу ему поскакал сын боярский Фолопий (очень уж ему хотелось стать царским зятем и наследником трона), а с ним – сыновья княжеские Аникей и Никодим. Все трое – сажень в плечах, все воинскому делу у лучших мастеров обучены. Разом метнули они в Погубилу свои копья с разных сторон. Только ни одно до него не долетело – Трёхглавый их на лету перерубил своими ятаганами. Выхватили витязи мечи, пришпорили коней и накинулись на чудовище, да только опять незадача вышла. Все три меча, откованные из лучшего заморского булата, с одного удара Погубилы рассыпались как стеклянные.

Махнул Трёхглавый своими кривыми мечами ещё раз, и повалились с коней на землю, обливаясь кровью, Аникей и Никодим. Если бы не было на них лучшей заморской брони, разрубил бы он их пополам. Фолопий, видя такое, себя не помня, дал коню шпоры и – наутёк. А те трое, что должны были вступить в сечу следом за этими богатырями, только выехав навстречу Трёхглавому, сразу же бросились, кто куда. Видит Николка, что чудище направило своего коня на раненых витязей, чтобы тот их копытами с землёй перемесил, чтобы смерть их была долгой и мучительной, выхватил меч, и во весь опор, с громким криком:

– А ну, сразись со мной, страшилище безобразное! – поскакал навстречу Трёхглавому.

Взревел тот, огнём дохнул, своими кровавыми глазами на нежданного смельчака уставился.

– Ну, давай, давай, сразимся! Отрублю тебе сейчас голову и съем тебя вместе с доспехами. А мой конь твоим вороным полакомится! – пугает Погубила, ятаганами размахивая.

Только не ко времени хвастать он начал. Подскакал к нему Николка, тот и ахнуть не успел, как разрубил его меч сразу оба ятагана. И тут же, пока Трёхглавый не опомнился, ещё одним махом снёс ему витязь и крайнюю правую голову, и правую руку по самое плечо. Взвыло чудовище, во все стороны хлынула его чёрная, как дёготь, кровь. Тут же за спиной Погубилы поднялась широкая стена густого, чёрного дыма. Дал он шпоры в бока своему коню-дракону, и исчез в дыму.

      Глядит Николка – мчатся к нему «храбрецы», что так и не решились вступить в бой с чудовищем. Все трое гневаются, обижаются:

– Эй, деревенщина! Тебе же сказали сегодня утром, чтобы ты не мешался и не путался под ногами! Мы, понимаешь ли, выполняли хитрый воинский манёвр, и только собрались порубить этого Трёхглавого на куски, а тут – ты полез, куда не просят, и всё нам испортил!

А Николка молча спешился, помог подняться раненым, перевязал их раны и напоил родниковой водой, в которую окунул свою чудесную раковину. Испили они, и тут же боль стала утихать, остановилась кровь и начал спадать жар. Потом сел на коня и сказал «храбрецам»:

– Что-то не видел и не слышал я вас, когда Погубила собрался этих двоих своим конём потоптать. Ну а теперь-то, вижу, что на словах вы самыми первыми храбрецами стали. Небось, и на нынешнем царском пиру будете не последними?

Ух, как задело за живое знатных богатырей сказанное Николкой! А возразить-то и нечем. Покряхтели, посопели витязи, да и поехали в стольный град, про свои новые победы рассказывать. А Николка снова отправился в посад на постой. Едет и досадует: как же у него так неудачно вышло-то, что в сече с Трёхглавым он в горячке малость перестарался, и оставил чудище без руки и одной из голов? Понадеялся, что раненый Погубила открыто поскачет к своей заветной горе. Ну а он сам, понятное дело, погонится за трёхглавым, и благодаря этому без особого труда сумеет выведать к ней дорогу. Только, вот, Погубила сделал по-своему – исчез в стене дыма, и ищи его – свищи… Теперь нужно будет придумать что-то другое. Какую-то хитрую уловку, чтобы чудовище, забыв про всё, бросилось к той колдовской горе.

На следующее утро Николка снова поехал на городскую площадь. Собрались витязи, стали совет держать: какую же им сегодня против чудища применить стратегию? Каждый своё толкует, каждый считает себя самым умным, каждый мнит себя самым сведущим. Один предлагает накинуть на Трёхглавого с разных сторон несколько арканов. Ну, чтобы опутать его и заколоть копьями. Другой советует вырыть ловчую яму, с острыми пиками на дне, чтобы заманить туда чудовище. Час, другой спорят… Сошлись на ловчей яме. Поехали за город, начали копать. Но – какие могут быть работники из князей да графьёв? Вырыли яму – и баран не уместится. Кое-как воткнули в дно пики, кое-как накрыли ветками и травой, и поехали высматривать Погубилу.

Глядят – а он уже в поле, среди клубов дыма скачет в их сторону. Правда, отрубленная Николкой голова ещё не отросла, но рука уже на месте. Ятаганами снова машет, рычит и воет, огнём плюётся. Витязей увидел – как будто даже обрадовался. Но едва заприметил Николку, как тут же коня своего попридержал. Видно, не забыл, как вчера от этого богатыря перепало. Ну а Фолопий снова впереди всех, кричит Погубиле:

– Эй, ты, чучело страхоглядное! А ну, догони нас!

И все витязи разом поскакали в сторону западни. Трёхглавый дал шпоры коню-дракону, и помчался за ними следом. Когда он доскакал до того места, где была устроена ловчая яма, то остановился и захохотал.

– Ай, да затейники! Ай, да придумщики! Ой, насмешили! Это вы, что же, надеялись заманить меня в эту ямку?! Я сейчас со смеху помру! Ну, что, может, лучше сразимся на мечах? Обещаю: больше одной головы никому срубать не стану.

Расстроились витязи, скисли, понурились – вся их хитрость прахом пошла. Но в этот момент к чудовищу подскакал Николка и кричит ему:

– Эй, Трёхглавый! Тебе бы лучше поспешить на ту поляну, где куст терновый. Пришли туда из далёких краёв лесорубы-великаны. Хотят терновый куст корчевать, змею железную убивать.

– Кто?! Кто мою тайну выведать посмел?!! – взревел Погубила и, что есть духу, куда-то поскакал.

А Николке – того и надо. Он тут же помчался вслед. Несётся чудовище как полоумное, даже не оглянется, потому что твёрдо знает: нет ни у кого из витязей такого коня, который смог бы сравниться с его железным конём, который смог бы от него не отстать. Да только очень крепко оно в этом промахнулось. Уж, сколь ни скор и неутомим был его конь-дракон, но и Николкин вороной маху не дал – птицей следом летел, ни на шаг не отставал. Словно вихрь проскакал Николка по бездорожью чуть ли не сотню вёрст. Ещё солнце не поднялось к полудню, а Трёхглавый уже гнал своего коня вверх по склону горы, высящейся над крутым речным берегом. А вот Николка у подножия этой кручи остановился, чтобы на гору, чуть позже, подняться без суеты и спешки. Спрыгнул он с коня, взял его под уздцы и, не торопясь, окольной дорогой пошёл к вершине.

А Погубило Смертоносец, чуть не выбивая из своего железного коня последний дух, примчался к непроходимым зарослям, окружающим голую поляну. Огляделся по сторонам, а никаких великанов-то и не видно! Удивился Трёхглавый, забеспокоился – уж, не опоздал ли он? Вдруг, великаны тут уже побывали, выкорчевали терновый куст, убили змею, забрали яйцо и ушли восвояси? Спрыгнул он с коня, продрался через заросли на поляну, и остановился в растерянности: всё там на месте – и куст, и железная змея, притаившаяся в его глубине… И только тут до него дошло, как хитро обманул его витязь.

Даже затрясся Трёхглавый от злости, зверем диким заревел, огнём плеваться начал: как же это так? Его, непобедимого и всемогущего, какой-то там человечишка посмел провести вокруг пальца! Только, для чего он это сделал? Подумал Погубило, подумал, и понял Николкину хитрость по-своему: «Видно, тому витязю страшно стало, и решил он хоть на недолгое время своим обманом заставить меня покинуть поле брани».

– Ну, ладно, ладно! – заскрежетал Трёхглавый зубами. – Сейчас вернусь – иссеку тебя в лапшу! Ух, что я с тобой сделаю!..

Снова запрыгнул на своего коня, который едва успел отдышаться и, дав ему шпоры в бока, скорым бегом погнал обратно. И невдомёк недогадливому чудищу, что оно само привело того витязя к заветной горе, где хранится средоточие его колдовской силы и самой жизни.

Едва топот коня-дракона затих в лесу, уже не таясь Николка пробрался через густые, колючие заросли к поляне и, приготовив лук и стрелы, достал из-за пазухи деревянную дудочку, которую выстрогал позапрошлой ночью в саду. И раздались над поляной соловьиные трели. Потом дудочка засвистела чижом, залилась малиновкой, и снова защёлкала соловьём… А змея, хоть она и железная, но всё равно ведь – змея, лакомая на певчих пичуг. Услышав птичьи голоса закрутилась завертелась – уж очень захотелось ей полакомиться птичкой. Но едва она высунула голову из куста, чтобы разглядеть – где это столько птиц собралось? – как тут же просвистела над поляной острая стрела. Угодила она железной змее прямо в голову: вошла в правую глазницу, а вышла в левую. Дёрнулась железная змея назад, а стрела-то упирается в куст, обратно не пускает! И мгновения не прошло, ещё одна стрела угодила точно в зажатое змеиной пастью каменное яйцо. Покатилось оно по поляне, а Николка – тут, как тут. Схватил яйцо, кинул его в заплечную суму, и бегом вернулся к своему коню. Зашипела змея, метнулась, было, за ним, да сослепу промахнулась и запуталась в кустарнике.

И снова поскакал вороной по лесам и полям в сторону столицы. Видит Николка на своём пути разорённые, дотла сожжённые сёла, разрушенные города, и вдруг заметил в чистом поле большую кузню, из которой дым идёт. Значит, кто-то в ней кузнечит, железо куёт. Подъехал он к кузне, спешился, вошёл внутрь. А там семь кузнецов мечи богатырские куют. Увидели нежданного гостя, встревожились, стали расспрашивать – кто он такой и зачем к ним пожаловал? Уж, не чудище ли трёхглавое подослало его, чтобы выведал он их секреты кузнецкие?

– Нет, люди мастеровые, ни к чему мне чужие секреты, – говорит им Николка. – А вот помощь ваша нужна. По всей нашей земле прошёл Трёхглавый, сами видите, сколько он городов и сёл пожёг, сколько народу загубил! Но теперь конец ему приходит – нашёл я колдовское, каменное яйцо, в котором вся его сила чёрная. На семи огнях надо его калить, семью молотами надо бить, пока не расколется. А кроме вас никто этого сделать не сможет.

Отвечают ему кузнецы:

– Хорошо, богатырь, поможем тебе! Разожгём сейчас самый большой горн, и – за дело! Правда, осталось у нас всего семь мешков дубового угля. Авось, и хватит для такого дела великого!

Разожгли они горн огнём от лампады, чтобы пламя было чистым, и бросили в него каменное яйцо. Начали дуть большими мехами. Пламя такое ярое разгорелось, что аж глаза слепит, любой камень или железо вмиг расплавились бы. А колдовской камень и докрасна накалить не удалось. Схватили его кузнецы клещами, положили на наковальню, стали молотом бить. В минуту и наковальня развалилась, и молот рассыпался, а на яйце – ни трещинки, ни царапинки. Но кузнецы решили, что лучше вовсе останутся без своего кузнецкого снаряжения, но богатырю помогут, чего бы это им ни стоило.

В другой раз засыпали угля, снова начали дуть. Теперь хотя бы чуть закраснело на огне каменное яйцо. Но и вторая наковальня с молотом рассыпались. И так – шесть раз. Настал седьмой, последний раз. Снова дуют мехами кузнецы, Николка им тоже помогает. Глядят – раскалилось каменное яйцо до самого белого каления. Призвали они себе на помощь силы небесные и снова ударили по яйцу последним молотом. Брызнули во все стороны искры, и рассыпалось яйцо на мелкие кусочки. В тот же миг взметнулся над кузней страшный вихрь – даже крышу с неё сорвало. Донёсся откуда-то издалека звериный вой и стон, и всё затихло. Поблагодарил кузнецов Николка за труд их славный, и поскакал к стольному граду.

А там радость и ликование – рассыпалось, обратилось в чёрную глину несокрушимое трёхглавое чудовище вместе со своим конём. Погубила-то, вернувшись к столице со своей горы, втрое злее стал. Почти все пригородные посады пожёг, люди еле успели за городские стены спрятаться. Витязи, что биться с ним взялись, при одном его виде врассыпную разбегаться стали. Кто-то и вовсе в густом лесу спрятался, затаился – авось, не заметит и в живых оставит. Только вдруг отчего-то захромал конь-дракон, и сам Погубила свою прыть утратил. Вроде и скачет, а мечами машет впустую и невпопад. Приободрились витязи, осмелели малость, начали чудище копьями закидывать, стрелами осыпать. А иные с наскока бить его начали палицами, мечами рубить. И настал такой момент, когда все богатыри, разом налетели на него, и вонзили в Трёхглавого свои мечи. Повалил от чудища чёрный дым, и стал он большой кучей чёрной глины.

Народ из города высыпал, славить витязей начал, все радуются, пляшут, столы накрывают. А среди витязей тут же начались раздоры и споры – кто именно победил страшилище, кто нанёс ему смертельный удар? Всяк доказывает, что это именно он сразил Погубилу. А уж те, кто в лесу прятался, и вовсе в грудь себя кулаком стучать начали, дескать, я это был, я! Всякому же хочется стать царским зятем, красавицу-царевну повести под венец. Дошло до того, что иные даже за мечи хвататься начали – я победил, и – всё тут!

Увидел царь Дементий Премудрый, что радость избавления от одной беды, того гляди, в другую беду перерастёт – в сечу междуусобную, встревожился и очень опечалился этому… Что же делать, как же быть? И повелел он всем остановиться и прекратить всякие споры. Сказал он богатырям:

– Идёмте ко мне во дворец, храбрые воины, давайте сядем за столы уже накрытые, остынем от горячки ратной, и спокойной, разумной речью обсудим, как нам лучше поступить.

Подумали витязи и согласились. Стали пировать, своей доблестью бахвалиться, а царь позвал на пир старого придворного звездочёта и попросил сказать: кто же из тех, что сидят за столом, стал настоящим победителем чудовища?

– Хорошо, – сказал звездочёт, – спрошу я у звёзд имя того, что чья рука сразила Трёхглавого. Но только мне на это понадобится времени немало. Поэтому, государь, продолжай пир – пусть слуги подносят витязям вина и яства, пусть они пируют – всё спокойнее будет.

На том и порешили. А Николка той порой на полпути к стольному граду решил прилечь, отдохнуть. Отпустил коня пастись на лесной поляне, сам лёг под деревом на тот случай, если вдруг пойдёт дождь и задремал. Сквозь сон услышал он медвежье рычание и проснулся. Съел оставшийся орешек, и стал слушать, чего там медведи разревелись. А косолапые говорят про каких-то людей на конях при оружии, которые прячутся в соседней роще.

– …В ельнике густом они прячутся, над тропинкой лесной сетку натянули. Уж, не охотники ли к нам нагрянули? – беспокоится молодой медведь.

– Нет, это не охотники, – отвечает старый. – Сороки стрекотали, что в наши леса заявился разбойник Карпило -Живодёр. Ищет он какого-то человека, чтобы изрубить его на мелкие кусочки. Неспроста в наш лес со всей округи волков набежало – видно, чуют богатую поживу…

Понял Николка, что это по его душу заявилась сюда разбойничья шайка.

«Ну, что ж, – думает он, – трём смертям не бывать, а одной – не миновать. Поеду через ельник. А уж там – как судьба решит. Посмотрим, чья возьмёт…»

Собрался он, оседлал коня, и поехал по лесной тропе в сторону ельника. А там разбойники и в самом деле его поджидают. Подсказал им подлый человек, присланный боярским сыном Фолопием, где и как им Николку сыскать. Да ещё за его смерть прислал большой кошель золота. Как тут Карпиле не польститься? С любой стороны, как ни глянь, ему выгода. И золота получил, и коня богатырского себе заберёт, и ненавистного ему Николку погубит… Чем не радость для души разбойничьей?

Только не знали разбойники, что уже ведомо Николке про их засаду, и что к сече с ними он уже изготовился. Как только увидели они витязя, сразу же сбросили на него крепкую шёлковую сеть, что и медведю не под силу разорвать. Да что сеть против меча, откованного из самого крепкого булата?! Лишь раз им махнул Николка, и распалась она на две половины. Взвыли от злости разбойники, уже заранее праздновавшие лёгкую победу. Выхватили сабли, и со всех сторон кинулись на богатыря во главе со своим атаманом Карпилой. И началась сеча беспощадная и лютая. Рубится Николка, машет мечом и направо, и налево. Как кочаны капусты во все стороны разлетаются разбойничьи головы.

Уж, и у него самого, и у коня кровь из ран течёт, а разбойники не унимаются – как ополоумели в своей слепой злобе, всё кидаются и кидаются. Но, как видно, судьбой было решено, что найдёт их шайка свою погибель в этом лесу. Последним набросился на Николку сам Карпило. Он всё надеялся, что устанет богатырь биться с его подручными, и тогда он сможет победить его одним ударом. Да только просчитался злой разбойник. Хоть и утомился, хоть и ранен был Николка, но одним махом перерубил саблю атамана и тот, с перепугу свалившись с коня, разбил голову о придорожный камень, да и дух последний тут же испустил.

Лишь один молодой разбойник, который в сече не участвовал, остался жив. Упал он перед витязем на колени, и стал просить о пощаде.

– Встань! – сказал ему Николка. – Не поднимаю я руку на безоружного. Скажи мне лучше, кто позвал сюда Карпилу, кто на меня напасть подговорил?

И рассказал ему разбойник, что намедни был чей-то гонец у них, в Карпиловых лесах, который привёз атаману большой кошель золота и письмо тайное. После этого-то их шайка и подалась под стольный град, чтобы выследить богатыря и устроить на него засаду. Сразу же понял Николка, что это подлое дело учинил кого-то из знатных завистников. Приказал он разбойнику взять коня Карпилы и следовать за ним.

– …Хватит тебе шляться по лесам, хватит разбойничать! – сказал он. – Езжай к отцу-матери, поди, истосковались, тебя вспоминая, и займись хорошим, добрым делом.

– Рад бы к родителям, да не знаю я их, – пригорюнился разбойник. – Ещё когда себя не помнил, попал я в эту шайку, при ней и вырос. Когда Карпило шёл в набег, я охранял их пещеру и готовил еду. Хотел он и меня к своему ремеслу пристроить, да не по душе мне было злодействовать. Хоть и был я в шайке, а чужой крови на моих руках нет.

Доехали они до ручья, окунул Николка в него свою чудесную раковину, сам испил воды, напоил коня, промыл себе и ему раны, и стали они тут же затягиваться. Уже темнеть начало, как приехали путники в посад. Хоть и пожёг его Трёхглавый, но там всё равно – и радость, и веселье. Еле-еле смогли они добраться до избушки Селивёрстовны – всяк их за стол зовёт, всяк угостить норовит. А избушку огнём хоть и опалило, но она, всё же, уцелела. Вошли путники в избу, хозяйка высекла огня, зажгла лучину, взглянула на того, что пришёл с её постояльцем, отчего-то ахнула и спросила, как его зовут.

– Всегда Пантелеем звали… – ответил разбойник.

Вскрикнула она, и упала без памяти. Подняли её, водой напоили и, плача, сказала Селивёрстовна молодому разбойнику:

– Ты – сын мой, много лет назад похищенный злыми людьми.

Рассказала она что когда-то напала на их посад невесть откуда взявшаяся разбойничья шайка. кого-то – ограбили, кого-то убили. А у неё забрали малолетнего сына. Его отец в это время был на промысле. Когда вернулся и узнал о случившемся, с горя заболел и вскоре умер.

– Где ж ты был все эти годы? – спрашивает Селивёрстовна.

– Там же и был, в разбойничьей шайке, – признался Пантелей. – Поэтому, прости, матушка, но остаться с тобой я не смогу. Ведь если узнают, что я из шайки Карпилы, то быть мне на плахе. Пусть никого я не убил, не ограбил, но как теперь это докажу?

– Не горюй! – сказал ему Николка. – Сейчас же поеду в царский дворец, и попрошу у царя для тебя милости, чтобы снята была с тебя всякая вина. Бог даст, царь в моей просьбе не откажет.

– Да, надо бы тебе туда съездить, надо бы! – вздыхает Селивёрстовна. – Там сейчас пир горой, победу над чудищем празднуют. Одна только царевна Настенька, говорят, сидит в слезах. Ей теперь из господ князей или графьёв кого-то в женихи выбирать себе придётся. Только она уже объявила, что скорее в монастырь уйдёт, чем выйдет замуж за немилого и постылого. Говорят, ждёт она того, что на пир не пришёл.

…А во дворце уже который час пируют витязи, уже не одну бадью вина осушили, съели жареного быка, дюжину баранов, а уж уток и гусей – и вовсе бессчётно. Музыканты для них на гуслях, дудках и бубнах играют, шуты скачут и кувыркаются, бояре здравницы провозглашают… Веселятся богатыри. Оно и понятно: на дармовщину – что ж не разговеться-то? Пусть даже от иного в сече пользы было – ни на медный грош, зато языком-то себе славу можно раздуть и на сотню золотых! И все ждут, что же скажет старый звездочёт. Вечер-то уже настал, звёзды все, как есть, высыпали. Смотри, да угадывай… А его всё нет и нет.

И, наконец-то, вошёл он в пиршественный зал, длинную, белую бороду сжимая в кулаке и опираясь о посох. Увидел царь звездочёта, и сделал знак рукой, чтобы тишина настала. Тут же смолкли музыканты, тут же притихли и богатыри. Ждут, что скажет звездочёт, но в душе-то каждый надеется, что назовут именно его! По совести сказать, немалое число витязей через своих доверенных слуг пробовали передать старику золотишка. Чтобы гадал он не по звёздам на небе, а по золотым в кошелях. Но слуги так ни с чем и вернулись – и близко не подпустил их к себе несговорчивый старик.

Со вздохом поклонился царю звездочёт, развёл руками и сказал:

– Прости, государь, простите и вы, господа рыцари, но звёзды говорят, что сейчас нет среди вас того, кто одержал настоящую победу над порождением чёрной бездны.

Рассердились витязи, разгневались – как это так?! Это кто же тогда, если не они, убил Трёхглавого?!! Старик, понимаете ли, совсем из ума выжил – несёт невесть что! А вот они, богатыри, точно помнят, как вонзали в Погубилу свои мечи!

Покачал старик головой и сказал:

– Что спорить петухам, сидящим на заборе о том, чей из них крик поднял солнце утреннее? Вот также и здесь – мечи-то вы вонзили, да только уже в тот момент, когда настоящий сокрушитель чудовища отнял у него чёрную колдовскую силу.