Сокровище дархана

Марианна Красовская

Сокровище дархана

Пролог

Весна в степях выдалась на редкость горячей. Полуденное солнце способно было прожечь дыру даже в самом привычном к этой жаре кохтэ (*так называют свой народ степняки), поэтому мало кто осмеливался покинуть свой шатёр днем. А на рассвете – ещё можно, и два молодых человека проснулись очень рано, чтобы успеть и воды принести с ручья, и прогуляться, и просто – вдоволь поваляться на траве, чем они и занимались.

– Ингвар, ты баран!

– Согласен.

Рыжеволосый юноша мечтательно прикусил травинку, щурясь. Он разглядывал облака на небе как невероятное чудо – с искренним восторгом и радостным удивлением. Его товарищ, крепкий смуглый парень в алой шёлковой рубашке даже задрал голову, чтобы поглядеть: что там такого в этом небе? Птицы ли странные летят, а может, близится долгожданный дождь? Но небо было совершенно обычным, и облака тоже были обычные – словно нанесённые крупными мазками на голубое полотно.

– Женщины – они ведь для чего нужны? – упрямо продолжал краснорубашечный, ероша короткие черные волосы. – Для удовольствий!

– А я думал, для любви, – мягко и слегка укоризненно заметил тот, кого назвали Ингваром.

– Так я о том же! Любовь – она знаешь, какая сладкая? Ох, ко мне в шатёр ночью приходила Джайя, до чего ж нежная у неё кожа! А грудь знаешь какая?

– Мне плевать, – коротко ответил Ингвар, переворачиваясь, наконец, на живот. – Сам ведь знаешь, для меня существует только Ситара.

– Врешь ты все. Прекрасно для тебя другие существуют. На реке кто вместе со мной в камыше прятался, когда наши стирали? И не говори, что не понравилось. И Ситару свою драгоценную ты бы с удовольствием зава…

– Асахан! – голос рыжеволосого вдруг взвился как птица. Ингвар ясно давал понять: не позволит даже слова лишнего в пользу любимой.

– Я и говорю: баран! – не унимался приятель, нисколько не испугавшийся. – Бабам это нравится не меньше, чем нам. Иначе б сами не приходили. Нет, конечно, доставить удовольствие женщине – тоже нужно уметь, но на самом деле ничего…

– Асахан!

– Ну что Асахан, Асахан? Скажи ещё, что не хочешь свою дарханийку. Не мечтаешь о ней ночами? Тогда ты просто евнух!

– И хочу, и мечтаю, – сдался Ингвар. – Но не это важно, ты пойми. Я ее просто… люблю.

– Ай, ладно, – Асахан широко зевнул и прикрыл глаза. – Ты больной, но, к счастью, не заразный. Любишь и славно. Вот только дархан ее тебе не отдаст, верно? Что делать будем?

– Украду, – совершенно спокойно и ровно произнёс юноша.

Асахан сел рывком, с изумлением уставившись на друга.

– Без меня? – с искренним возмущением воскликнул он. – Снова?

Ингвар хмыкнул, косясь на яркое солнце.

– Жарко, как в пламени костра, – заявил он, – пора возвращаться.

– Нет, погоди! Ты собрался опять в Дарханай – и без меня?

Рыжеволосый только плечами пожал, подхватывая наполненные водой меха. Обсуждать что-то было рано. Да и корабли его родича давно уж уплыли. Сначала нужно было посоветоваться с отцом, а потом что-то предпринимать.

Асахан недобро посмотрел в спину друга, скривил губы, но больше ничего не сказал: знал, что бесполезно.

Юноши были меньше, чем друзьями, но больше, чем братьями. По меркам народа кохтэ они были очень близкими родственниками; Асахан – сын Великого Хана, Ингвар – первенец ханской сестры. Если бы они были рядом с младенчества, они бы срослись в единое дерево, до того они друг друга дополняли. Асахан – порывистый, скорый на слово и дело, смелый до безумия и верный до смерти. Ингвар – молчаливый и тихий, скрывающий от всех мысли свои и чувства, осторожный и очень глубокий. Каждое его слово как истина, как камень – упал и не поймаешь. Если Ингвар встал и пошёл, остановить его может не каждый.

Великий Хан Баяр очень быстро угадал, что два этих мальчишки идеально дополняют друг друга, и на всех тренировках ставил их в пару, силой заставляя если не дружить, то хотя бы учиться быть одним целым в бою. Не сразу, но Ингвар и Асахан друг друга поняли, взвесили и оценили. Настоящими друзьями, такими, как их отцы, не стали. Асахан по-прежнему считал Ингвара выскочкой и неженкой, а Ингвар высмеивал неразумность и порывистость старшего приятеля. Но каждый без колебания доверил бы свою жизнь другому, это само собой разумелось.

Жизнь – но не мысли и не душу.

Асахан до сих пор припоминал, как Ингвар несколько лет назад без него побывал в закрытом для кохтэ Дарханае, да ещё ухитрился увидеться со своей «принцесской». И завидовал, конечно. Все же сам Сахи (так ласково называла Асахана мать) ни разу не покидал границы Степи. Когда ему было четырнадцать, отец хотел взять его в поход на угуров, но парень ухитрился сломать ногу, грохнувшись с коня.

– Не судьба, – насмешливо заявила мать, сама надевшая боевой доспех и отправившаяся с отцом. – Значит, будешь дома присматривать за младшими, великий воин!

Стоит ли говорить, что то лето было самым отвратительным в жизни Асахана? Даже несмотря на то, что Ингвара хан тоже оставил в стане – для компании, как он выразился.

Но у Ингвара отец – посол кохтэ, и он несколько раз брал сына в свои поездки. Асахана не брал никто и никуда. И вот теперь его заклятый друг, этот рыжий сын шакала задумал какую-то каверзу и его, своего напарника, не хотел даже посвятить в свои планы!

– Нет, ты послушай, – закричал юноша, бросаясь за Ингваром. – Мы же – побратимы! Мы же вместе, одно целое!

– В бою, – уточнил рыжий, даже не оборачиваясь.

– А ты думаешь, тебя там, в Дарханае, ждут с распростертыми объятиями? Да тебе с корабля сойти не дадут, ты же приметный!

– У меня есть план.

– А если что-то пойдет не так?

– Я оборотень, справлюсь.

– Но я хочу с тобой! – отчаялся уже Асахан.

– Ладно.

Вот ведь лис проклятый! Асахан вдруг очень ясно понял, что братец его вовсе не собирался с ним спорить. Скорее всего, в “плане” нашлось место и ему. Ведь вдвоем они были гораздо сильнее, чем по одиночке! А Ингвар – хитрец, он, конечно же, все продумал до мелочей и рисковать своим рыжим хвостом вовсе не будет.

Солнце беспощадно поджаривало макушки и плечи. Рыжий и белокожий Ингвар весь покраснел, но по нему невозможно было сказать, что его что-то беспокоит. А Асахан, хоть и был уже черен, как головешка, не переставал ворчать:

– Дождя бы уже. Сказал бы отцу своему, чтобы моего попросил. Ох, я сварюсь сейчас.

– Сам скажи. Это Дженна у нас шаманка. Ей дождь вызвать – раз плюнуть.

Асахан содрогнулся и помотал головой:

– Вот уж не надо. Мама слишком горяча. Если дождь, то нас затопит. Если снег – засыплет стада. Может, оно само?

Ингвар равнодушно пожал плечами. Для него было странно, что приятель побаивается свою мать. Жена Великого Хана не казалась ему страшной. Да, резкая на язык, скорая на дело, ядовитая как змея и страшная в ярости как степная кошка. Но если ее не злить, то она и не укусит. Он, пожалуй, с ней даже дружил, иногда рассказывая Дженне то, чего никогда не сказал бы своей матери. А у Асахана и его сестёр было наоборот – они бежали со всеми бедами к тетке, сестре их отца, матери Ингвара. Та утешала, утирала слёзы, нянчилась с ними, как курица с цыплятами, Ингвар даже ревновал порой. Впрочем, он понимал – Листян любит всех детей без разбора. И не будь у неё племянников и ещё двоих детей кроме Ингвара, вся ее любовь обрушилась бы на первенца, словно тот самый дождь, вызванный Дженной. Лучше уж пусть так.

© Марианна Красовская специально для ЛитРес

Глава 1. Ситара

– Нет во всем Дарханае девицы прекрасней. Погляди, доченька, как черны твои волосы – чернее самой темной ночи. Какие толстые у тебя косы – как храмовые змеи. Какая нежная кожа, какие брови…

– Дайя (*няня), прекрати, – юная девушка вскочила, откидывая за спину полураспущенные косы, что «как храмовые змеи». – Надоела!

– Но звездочка моя…

– Хватит! – девушка, и в самом деле редкая красавица, упрямо топнула ножкой. – Не хочу!

– Чего ты не хочешь, золотко?

– Ничего не хочу! В Храм не хочу! Вторую ипостась не хочу! Править Дарханаем не хочу!

– А чего же хочет моя лиловая рыбка? Никак в Кох к своему дикарю? – в голосе старухи прозвучала насмешка с обидой напополам.

– Ингвар – не дикарь! Он очень умный и образованный.

– Он давно о тебе забыл, рыбонька. К тому же отец твой клялся, что ни одного коха на его земле не будет.

– Ничего он не забыл, – отвернулась от няньки принцесса Ситара, единственная дочь дархана Сераджа. – Не забыл!

Она знала точно: Ингвар придёт за ней рано или поздно. Уже скоро.

Ее возлюбленный никогда о ней не забывал. Много лет подряд моревский корабел Неждан Вольский передавал ей подарки от Ингвара: роскошное седло и упряжь, шелковый платок, кожаные сапожки, золотые браслеты. Дархан Серадж сначала гневался и отсылал дары обратно, но кохтэ был упрям. Каждый год корабелы привозили что-то новенькое. К шестнадцатилетию Ситары Вольский привёл во дворец великолепную степную кобылку, послушную, умную и очень красивую. Маленькую только, лохматую. Дархан, лошадей обожавший, не устоял, позволил ее оставить.

А ещё (этого не знал никто, совсем никто) два лета назад Ингвар приходил сам. Он хитрый, он – лис. Как его не нашли на корабле – только ракшас знает. Прятался хорошо, наверное.

Неждан шепнул Ситаре пару слов, та немедленно оделась и побежала в Храм – даже отец не смел ей этого запретить. И там они встретились.

Ничего не было, только пара слов, прикосновение пальцев и первый поцелуй, обжегший как клеймо. Ингвар по-прежнему был высокий и рыжий, Ситара – хрупкая и чернявая. И их любовь: настоящая, твердая, как алмазы сокровищницы Дархана, чистая, как воды реки Михлон.

– Ситара, рыбка, твой мальчик не пара тебе, – упрямо ворчала дайя Амритта. – И ты сама это знаешь. Не открылся рядом с ним твой огонь, не вспыхнули искры дарханов.

– Разве это важно, дайя? – снисходительно, по-взрослому, прищурилась юная принцесса. – Все это ерунда. У тебя ведь не открылся этот самый огонь, и ничего не случилось. И замужем была, и детей родила. А силы дархановы – так можно и без них прожить прекрасно!

– Не открылся, дочка. Мало у кого огонь открывается. Попробуй-ка из сотен тысяч людей найти того единственного… Оттого и уходят в небытие дарханы. Мы – последние.

– Отец мой – «огонь поядающий». Что, разве принесло это ему счастье? – Маленькая принцесса вдруг разозлилась. – Умерла его любимая, и всю жизнь скорбит! А не пришел бы на зов единственной его дракон – жил бы как все… спокойно и мирно.

– То-то и оно, дитятко, – покачала головой дайя Амритта. – Не познав сладость настоящей любви, не узнаешь и горечи утраты. Но кто хоть раз любил, тот никогда не откажется от этого чувства.

Ситара только фыркнула, поднимая вверх тонкие смуглые руки и позволяя верной своей дайе обернуть вокруг девичьего стана шелковое тхуни (*длинное тонкое полотно, служащее одеждой для знатных женщин). Принцесса не верила в сказки больше – с того самого момента, как поняла, что Ингвар – не тот, кому будет послушен ее дракон. Она отчаянно любила, а дракон не пришёл. Разве это правильно?

Ситара точно знала, что она – дарханка. Иначе и быть не могло, ведь оба ее родителя имели вторую ипостась. Оба были дарханами. Одними из последних. И ребёнок их непременно должен унаследовать древний огонь. Когда принцесса впервые встретила своего любимого, ей было лишь десять лет. Рано для пробуждения зверя, слишком рано. Но увидев его спустя шесть лет поняла, что чуда не случилось. Ингвар – не тот, кто откроет ее суть. Но поняла так же, что ей плевать. Она любит по-настоящему и не променяет свои чувства ни на что.

***

Принцессы не работают в полях, не стоят возле котлов, не следят за малышами, своими и чужими. Принцессы носят красивые тхуни и туфельки из мягчайшей кожи, невесомые и прочные – хоть бегай в них, хоть танцуй. Принцессы не прячут ни волосы, ни лицо. Их никто не посмеет сглазить, да и от жаркого солнца они не чернеют. В любое время дня и ночи принцессы могут искупаться в бассейне. Им не нужно искать место за кустами и наскоро обмываться в реке после тяжелой работы. Принцессы носят золотые браслеты, обручи, подвесы и кольца не только по праздникам, но и в любой день. В покоях принцесс всегда тишина, чистота и прохлада, а простыни – свежие каждый день.

Что и говорить, Ситаре нравится быть принцессой. Трудов у нее не так уж много. Развлекать мужчин умными речами, игрой на сароде и сладким пением. Танцевать для Великой Матери в храме. Играть в шахматы с дарханом по вечерам.

Раньше, когда она была ребенком, приходилось много учиться. Принцесса должна знать языки самых важных гостей: моревский, угурский, кохтский. А еще – множество диалектов Дарханая. К Ситаре приходили учителя. Утром она бежала на уроки пения, днем – математики, а вечером приходилось читать заморские книги. Науки давались ей легко, она была прилежной и старательной ученицей. И всегда помнила, что ее возлюбленный – сын кохтского дипломата, человека весьма образованного и умного. Нужно быть достойной невестой. Ленивых и глупых женщин никто не любит.

Потом в ней заворочался, заворчал дракон. Выпустить его на волю она никак не могла, для этого нужен был мужчина и его энергия, но стало еще сложнее. Можно оборачиваться драконом время от времени, можно его приручить и воспитать, а можно самой стать драконом. Видела Ситара таких людей, которые хуже животных – иные в ссоре впадали в дикую ярость, круша все вокруг и не гнушаясь пролитием крови. Таковых заключали в темницу. Иные предавались всевозможным порокам: курили опиум, пили хмельное вино, блудили… Некоторые просто сходили с ума. Нет, Ситара не хотела для себя такой судьбы, а потому много времени проводила в Храме Матери, усмиряя дух и плоть. Отец запретил ей отказываться от еды, но девушка все равно в некоторые дни ела лишь рис, овощи и вареное мясо. Ни меда, ни специй, ни сладостей, ни спелых фруктов в рот не брала. Потому, вероятно, и сумела своего дракона усмирить.

О кротости и красоте Ситары в Дарханае ходили легенды. Ее почитали как святую, ей поклонялись и приносили дары, которые, она, впрочем, раздавала нищим.

И только дархан Серадж знал истинный характер своей дочери. Кротости в ней не было ни на пайсу* (*мелкая монета Дарханая), зато упрямства хватало на алмазную шахту. Да, девушка умела отменно притворяться овечкой, но за это ее дархан не судил. Лицемерие для будущей правительницы вовсе не зазорно. А вот то, что она совершенно не слушает отца, а все грезит своим кохом, Сераджа весьма раздражало. Но хуже всего было то, что ему самому парень нравился. Серадж глубоко уважал его отца, “болтуна” Нарана. А сын был ничуть не хуже, только молчал, но это тоже хорошо. Такие вот, молчаливые, угодны Великой Матери даже больше, чем дипломаты.

Вот только в жены Ситаре он не подходил.

Ситара – последняя из царствующего рода дарханов. Серадж и рад бы передать власть сыну, но все, что у него осталось – эта упрямая девчонка. Дархан так и не смог полюбить снова. Одна женщина была в его жизни. Видимо, он был большим грешником в прошлой жизни и не заслужил счастья. Оставалось только верить, что в следующем круге он вновь встретит свою Мьяху и больше ее не отпустит. Собственно говоря, именно поэтому Серадж раз за разом щадил дерзкого щенка Ингвара, осмелившегося похитить сердце дочери. Каждая пролитая капля крови будет взвешена на весах. И за каждое слово, за каждый проступок придется держать ответ. Хвала предкам, что мысли не в счет, иначе влачить бы всем людям… и дарханам… жалкое существование червяка или крысы в следующей жизни.

Все, на что хватило дархану твердости – это запретить кохам появляться в Дарханае. Как будто такая мелочь остановит Наранова сына! Бесконечно любя единственного ребенка, Серадж желал ей только счастья. Может быть, он даже согласился бы… если бы не дракон Ситары.

Серадж знал, что она двуликая. И знал также, что Ингвар с Ситарой встречались вопреки запретам. И дракон не откликнулся. А значит, все напрасно. Кох – не тот, кто нужен его дочери. Ситара еще очень молода и многого не понимает. Долг отца – позаботиться о ней. Без дракона править невозможно. Ситаре придется подчиниться и выйти за того, кто сможет ее вторую ипостась вызвать на волю. Время у них еще есть. Дарханы живут долго.

Впрочем, он не обольщался. Будет сложно и, вероятно, больно, причем и девочке, и отцу, и будущему супругу.

Глава 2. Похищение

С начала торгового сезона Ситара не находила себе места. Дракон тоже был не спокоен, заставляя кровь пылать, а сердце то замирать, то колотиться о ребра от одного только мужского голоса. Принцесса ждала Ингвара, с трепетом встречая каждый корабль. Особенно, конечно, ее волновали корабли моров. Но Неждан, родич ее возлюбленного, передавая очередной подарок (великолепную статуэтку из кости), только развел руками: не видел. Подарок привезли с посыльными. На этот раз даже без записки.

Ну и вправду – Ингвар ведь хитрый. Разве прибыл бы он на корабле родича? Да эти корабли проверяет лично дархан. Один только запах, клочок рыжей шерсти (о, теперь-то все знали, что Ингвар – оборотень-лис) – и больше никакой торговли. Даже духа кохтского быть не должно. Так что Ситара расстроилась, но не так, чтобы очень. Ей уже семнадцать, осенью будет восемнадцать. Ингвар обещал сделать ее своей женой, и она верила всем сердцем. И то, что письма не было, тоже добрый знак. Раз не написал, то приедет. Уже скоро, совсем скоро, наверное – со следующим кораблем.

Оттого-то она ничуть не удивилась, когда один из нищих в Храме, бросившись целовать подол ее тхуни, незаметно вложил в руку скомканный клочок бумаги. Она кинула старику несколько пайс и резво отбежала в сторону. Уже в саду с трепетом развернула комок и выдохнула шумно.

“Жду в полночь на нашем месте”.

Просто и понятно. В этом весь Ингвар. Нужно бы уничтожить записку, но ведь ее писал он, любимый, долгожданный. И Ситара бережно спрятала мятую бумажку в шкатулку с драгоценностями.

Спать легла рано, сославшись на головную боль. Нянюшка, зная, что принцесса в последние дни вся в волнениях, поверила. Помогла искупаться, заплела ей на ночь косы, облачила в тончайшую хлопковую сорочку. Поцеловала в лоб и погасила светильники. Ситара лежала на своей роскошной постели с широко раскрытыми глазами. Луна и звезды светили так ярко, что была видна каждая складочка на легких, почти невесомых завесах окна.Когда же, когда наступит тот волшебный миг, о котором она грезит уже столько лет? Неужели – сегодня?

Разлука с возлюбленным давалась ей тяжело. Она думала о нем постоянно, представляла его светлые, чуть раскосые глаза, прямой нос, волосы, что цветом похожи на огонь. Она уже знала, что кудри Ингвара не горячие, а шелково-прохладные, как вода в ручье. Губы, конечно, твердые, желанные, которые Ситара готова целовать вечно. Руки его на талии, на спине и бедрах…

Будучи невинной телесно, разумом принцесса давно уж утратила всякое целомудрие. Она частенько танцевала на ритуалах в храме Великой Матери и видела, чем эти ритуалы заканчивались. Храмовые девы обычно не отказывали тем мужчинам, которые были допущены в залы. Ситара их понимала: ритуалы проводили молодые юноши, стройные, высокие, без телесных изъянов. Самые красивые сыновья. А дети, зачатые в храме, считались высшим благословением Матери. А у Ситары – дракон, ей надлежало хранить себя для того, кто сможет отворить врата и выпустить вторую ипостась в небо; впрочем, она даже не представляла себя с кем-то, кроме Ингвара. Оставаться девственной было не трудно. Быть холодной и не представлять всякое – никаких душевных сил не хватит. Все же она молода, здорова и полна женской энергии.

Увы, Ингвар не тот, кого услышит дракон. Но Ситара любила его больше дракона. И не могла не думать: там, под сенью храма, где они уже виделись несколько раз, можно было бы провести свой ритуал, который навеки соединит и тела, и души, и судьбы. А если Мать благословит, то и ребенка зачать получится. Согласится ли Ингвар? Он не чтит чужих богов. У него – Великие Предки. Одобрят ли они невесту-чужестранку? На эти вопросы у Ситары не было ответов. Да ей они были и не нужны. Она все для себя решила.

Когда распустился первый бутон на дереве париджат, принцесса поднялась с постели. Подхватила широкий отрез ткани, синей с серебряным блеском, быстро и ловко обмотала вокруг тонкого стана. Обулась. Вдела в уши лучшие серьги с молочными топазами, на пальцы – перстни-обереги. Браслет на левую щиколотку, в пару ему – на правое запястье. А вот ожерелья с сожалением оставила. Слишком они звонкие. Услышит кто-нибудь. Накинув на голову вуаль до пола, Ситара выскользнула в сад через большое окно спальни. Побежала по дорожке, прислушиваясь, приглядываясь – не гуляет ли кто из слуг. Нет, все спали уже. Ночь. Стражи – на своем посту, обход не скоро.

Путь через сад до храма не отнял много времени. Ситара знала его очень хорошо. Каждый поворот дорожки, каждый куст париджат, каждый камушек. Еще несколько шагов – и она ступит под тяжелые холодные свода обители Великой Матери. Еще несколько биений сердца, несколько вздохов – и принцесса увидит возлюбленного.

Уверенная в том, что ее никто не видел, потерявшая бдительность, Ситара не успела даже вскрикнуть, когда ее схватили чьи-то сильные руки, закрывая ей рот. Она забилась, замычала – но что может одна хрупкая девушка сделать против дюжины мужчин? В рот споро засунули кляп, руки связали не веревками – тканевыми лентами. Сорвав с головы вуаль, закрыли глаза повязкой.

Глупая птичка попалась в силки. Почему она поверила той записке? Почему не усомнилась?

Ситара отбивалась как умела, а умела она немногое. Ее не учили боевым искусствам, она была женщина, священная, красивая, будущая мать. Да и особой статью девушка не отличалась. Хрупкая, гибкая, невысокая, с роскошными волосами черного дерева, она по праву считалась одной из первых красавиц Дарханая.

Ситара прекрасно танцевала, уверенно ездила верхом, а драться не умела вовсе и оружия в руках не держала – это было строго запрещено священными законами бытия. Та женщина, что пролила кровь в бою, уже не должна была становиться женой и матерью. Ее удел – вечное очищение при храме Великой Матери.

Теперь, когда Ситару тащили куда-то неизвестные, но весьма дурно пахнущие мужчины, когда от кляпа выворачивало, когда платок, накинутый на лицо, был влажным от слез, девушка горько сожалела, что была такой послушной. Ингвар взял бы ее любой. И из храма украл бы, и за оружие никогда б не укорил. Но зато она не была бы беспомощна как мышь в зубах у кошки.

Когда она вернется домой (а иного и быть не могло), она все эти проклятые законы отменит! Женщина должна иметь возможность и право на защиту. В конце концов, не всегда рядом будет муж, или отец, или брат!

Отлично понимая, что никакие традиции ломать ей не позволят, Ситара все же представляла свое триумфальное возвращение. Злость давала ей сил. Она непременно вернется в Дарханай! Не сломается, не сдастся, все вынесет!

От кислого запаха пота тех, кто ее волок, кружилась голова. Отчаянно хотелось облегчиться – верно, от столь жуткой ситуации. В ушах шумело, в носу щипало, но даже в таком отвратительном состоянии девушке удалось уловить шум волн. Море. Ее несут на корабль. Впрочем, так она и думала. Работорговцы – бич Дарханая. Как ни бился ее отец, как ни старались стражи, девушек и юношей все равно похищали. И если в Танорме жалоб было не так уж и много, то в деревнях и дальних храмах отроки пропадали частенько. Сейчас ее спустят в зловонный трюм и увезут… куда-то очень далеко. Ее ждет тяжелое испытание – несколько недель без солнца, в грязи и голоде, среди таких же несчастных. Но Великая Мать полна справедливости, она не посылает своим дочерям испытаний, которые невозможно преодолеть, а если и посылает, то лишь для их блага. Закончится один круг жизни – начнется другой, еще лучше и светлее. Ситара была дочерью дархана, вероятнее всего, в следующей жизни она будет и вовсе мужчиной, воином… так что не стоит плакать. Тем более, что слезы уже иссякли.

Девушку принесли на корабль и втолкнули в какое-то помещение. Она упала на мягкое. Чужие руки и запахи исчезли, дышать стало легко. Ситара пошевелила руками и ногами, удивилась свободе, стянула платок с лица и выплюнула кляп. Каюта, очевидно, предназначенная для нее, не была похожа на сырой и темный трюм. Напротив – перед глазами предстала неожиданная роскошь. Большая кровать занимала почти все пространство. Бархатные фиолетовые подушки, шелковое покрывало чудесного лилового цвета, даже льняные простыни – и все было свежим, чистым. Кроме постели, в каюте поместился только небольшой, прикрученный к стене и полу столик, под которым обнаружился железный ночной горшок. На столике стоял жестяной таз, а выше, на полке – медный кувшин для умывания. Потертый, с вмятинами, на цепочке – видимо, чтобы во время качки не летал по каюте.