скачать книгу бесплатно
Строение генерал-фельдцейхмейстер, то бишь начальник артиллерии, соорудил скромное, двухэтажное, с двумя боковыми флигелями. Но в оформлении постарался на славу: разбил стены пилястрами, расположив между ними по обоим фасадам – дворовому и садовому – лоджии на аркадах, украсил наличники, повелев высечь карикатурные маски. Хоть род его с сумрачных Британских островов, стиль любил южный, италийский, модное тогда барокко.
За домом граф устроил липовый парк с прямоугольным прудом. Однако дорожки и аллеи получились у него не прямые – витиеватые. А всё потому, что был Яков Брюс не только военным, не только сенатором, не только тонким дипломатом, не только президентом Берг- и Мануфактур-коллегий, но также известным масоном и чернокнижником. В Москве, на Сухаревой башне, неподалёку от собственного дома, устроил он первую в России обсерваторию, откуда наблюдал за звёздами и где писал трактат о том, как примечать потемнения солнца. За это все крестьяне в округе колдуном его почитали, усадьбу стороной обходили.
Вот и мы так поступим. Не станем на графские развалины взирать, а поднимемся вверх по речке Воре.
– Откуда такое странное название? – поинтересовалась Лена, впервые посмотрев на рассказчика если не с восхищением, то с уважением.
– Из древней старины. Жил здесь, по преданию, известный разбойник Чуркин. В местных хвойных лесах со своей воровской шайкой промышлял. В память о нём и река зовётся Ворей.
Выглянуло солнце. С ним и ехать веселей. Всеволод и Лена скинули с себя куртки, остались в одних футболках. Валера отнёсся к небесным переменам с недоверием, мол, ненадолго всё это, и разоблачаться не стал.
Но налегке педали крутятся куда быстрее. Завзятый велосипедист уже отстаёт от друзей. Те Пятково оставили за спиной, а он ещё в Савинках, те Авдоткину машут рукой, а он только мимо Пашуково проезжает. Впереди мрачная высокая постройка. Надо ждать доморощенного экскурсовода:
– Не знаешь, что это? – Ильин показывает на каменные стены вдали.
– Берлюковский монастырь, – поясняет добровольный гид. – Сейчас там психиатрическая больница. Лучше её объехать.
– Боишься, за своего примут? – язвит Лена и припускается что есть мочи. Сева за ней. Обиженный Валерка снова отстаёт.
Скоро четыре часа, как они в пути. И всё это время идёт подспудное соперничество за сердце юной девы. Та резво мчится по любой дороге, озадачивая своей проворностью. Поспевает за ней лишь Всеволод. Друг его в скорости явно проигрывает. Но знание местности, умение проложить маршрут и рассказать какую-нибудь байку шансы уравновешивают.
Ильин события не торопит, да и сам не спешит. Отпускает спутницу немного вперёд, чтобы видеть её колышущиеся в седле плотно обтянутые ягодицы. Не просто видеть – любоваться. Попка маленькая, тугая – сплошное загляденье. Так и влюбляются некоторые нестойкие натуры.
За Авдоткиным Воря впритык подступает к дороге, а потом делает небольшой изгиб. Огненный шар с небесной выси достаёт своими лучами сверкающих спицами беглецов. Так и хочется спрятаться от него куда-нибудь. А куда, если не в воду?
Лена энергичней нажимает на педали, основательно отрывается от преследующего её Севы и съезжает с асфальта. Валера настолько позади, что ему её манёвра не видно.
Подъехав вплотную к берегу, она спрыгивает с велосипеда, скидывает обувь и в три приёма освобождается от всего остального. Вокруг никого – можно и не стесняться.
Подоспевший Ильин, зачарованно глядя на скрывающиеся в воде бледные ягодицы, делает то же.
Вплавь он её догоняет быстро и, словно невзначай, касается рукой бедра. Девушка останавливается и поворачивается на спину.
– Будем ждать этого пентюха? – спрашивает она.
Нет, третий здесь явно лишний. Пусть это останется их тайной. Но Всеволод отвечает дипломатично:
– Как хочешь.
– Я думаю: не стоит, – слышит он.
Это не просто ответ – это признание, это призыв. Он подплывает к Лене и топит её губы своими. Ей не остаётся ничего другого, как обвить его голову руками. На мгновенье оба оказываются под водой, но тут же выныривают.
– Ты что, тоже сумасшедший? – шепчет Лена. Но не с осуждением, а с явным одобрением. – Нам пора. А то ещё увидит.
Они выскакивают на берег и спешно одеваются. Севе удаётся рассмотреть её всю. Да, за такими статями и на дно океана уйдёшь!
Только они впрыгивают в седло и выезжают назад на дорогу, Валера тут как тут:
– Вы чего, ребята?
Мокрые волосы выдают в прямом смысле слова с головой.
– Решили Ворю на вкус попробовать, – молниеносно реагирует Лена.
– Ну и как?
– Нечто среднее между настоем опилок и холодным супом из поганок.
– Всё ясно, – заключает отставший предводитель, – пора устраивать привал. И ваша шевелюра заодно просохнет.
Конечно, пора. Уже почти час. Приближается время обеда.
Еду они взяли с собой. Ели всухомятку, если не считать нескольких глотков домашнего сока. С жидкостью друзья жестоко просчитались: пить хотелось отчаянно.
– Где будем пополнять наши походные фляги? – спросил Ильин.
– Два варианта: либо сворачивать в Монино, либо махнуть в Черноголовку. Знаешь такое место?
Вопрос адресовался Севе. Ему ли не знать! Сколько раз бывал там по своим аспирантским делам.
– Разве мы так близко от Черноголовки? – удивился он.
– Метрах в ста отсюда, возле поворота на Громково, прямая трасса. По ней – километров двенадцать. За час доберёмся.
– Нечего и думать, – двусмысленно начала Лена, но затем её желание прояснилось: – Я там никогда не была, а звучит заманчиво, будто Африка какая-то. Вперёд в Черноголовку!
И снова закрутились педали, засверкали спицы. Всеволод ехал теперь рядом с девушкой. Их недолгое купание словно сломало стоявший между ними забор, и со стороны они смотрелись даже не влюблённой, а супружеской парой.
В научный центр друзья попали без четверти три. Тут уже в роли гида выступил Ильин, знавший все институты и прочие служебные постройки. Последний козырь Валерки оказался битым.
Домой они вернулись почти в семь, сделав вынужденную остановку у пятковских колодцев: запас бочкового кваса, купленного в городке учёных, иссяк очень быстро. На обратной дороге Валера уже не отставал: то ли он правильно распределил силы, то ли пара беглецов, умерив свой пыл в водах Вори, уже не рвалась так неистово навстречу неизведанному.
9.
Утром его снова разбудил запах мяты. Он посмотрел на часы. Батюшки, без пяти двенадцать!
– И стоило гонять в такую даль, чтобы потом полдня проспать, – осуждающе сказал за завтраком отец. – Кстати, штакетник ты прибил халтурно: опять кобель примял мяту.
Сева покраснел. На помощь ему пришла Эмма Леопольдовна:
– С забором всё в порядке. Это моя вина. Я утром на том месте выбивала ковёр.
– Да что ж плохого: пускай наши ноздри щекочет этот прелестный запах. Кстати, дорогая, не забудь насушить мяты в зиму для добавки к чаю, – напомнил Павел Николаевич.
– Я никогда таких вещей не забываю, – спокойно ответила Эмма Леопольдовна. – А вас, Сева, хотела попросить сегодня вырыть новую силосную яму.
– На заднем дворе? – обрадовался Всеволод.
– Нет, за забором. На участке больше не осталось свободного места.
Копал он до самого обеда. Туго получалось. И в голову лезли самые нелепые мысли.
Может, и у них с Ольгой нет пока детей, потому что он её не очень любит. Или она его. Да, они решили повременить до его защиты и предпринимают кое-какие меры. Но всё же истинное чувство ломает любые преграды.
Эта острая на язык девчонка с подтянутой спортивной фигуркой чудо как хороша! Пока. С изящными простушками так обычно и бывает: рано созревают, рано увядают. В пятнадцать лет королева красоты, а в двадцать пять – уже старушка. Поэтому и спешат они насытиться сполна в ранние годы, чувствуя, что дальше их ждёт грубая однообразная пища. Небось, уже к следующему лету подурнеет, а после первых же родов окончательно обабится. И озорно вздыбленные соски будут показывать не на небо, а на дорогу, а едва заметные округлости ниже спины станут шире плеч.
Зато Оля хорошеет с каждым годом. Целых пять лет. Или это ему одному кажется? Пусть так: значит, он её всё-таки любит. Похождения на стороне не в счёт – у кого их не бывает!
Не надо, наверное, ждать защиты. Вдруг отец успеет внука увидеть. Не настолько он сейчас плох. Глядишь, годочек протянет, наперекор мнению врачей. Здешний воздух целебный поможет. Однако и самому нужно торопиться. Можно ведь эту чёртову диссертацию до Нового года закончить. К весне защитить. Правда, несколько месяцев на утверждение уйдёт, но и Ольге первое время декретные полагаются. Раньше, чем через год, на мель они не сядут. Тут и диплом из ВАКа подоспеет.
Конечно, рвать цветы с чужой клумбы запрещено. Тем более когда есть свои. Но иногда очень хочется, руки так и чешутся.
Да и она желала не меньше. Что ж в том дурного: никто никого не обидел, никто ни у кого ничего не украл.
Почему же тогда таким нестерпимо противным, ядовитым кажется запах этой предательской мяты?
Вечером отец с сыном снова уединились.
– Я начал рассказывать тебе вчера про фамильное колье. Большой ювелирной ценности оно не представляет, но служит талисманом уже многим поколениям. Ольга ведь ничего пока не знает о роде, который ей доведётся продлить. Как знать, вдруг прикосновение к истории сделает её взрослее, серьёзнее.
Павел Николаевич явно намекал на долгое отсутствие наследника.
– Между прочим, – поспешил пояснить Сева, – процесс продления рода мы отложили до моего кандидатства. Двести восемьдесят плюс Олина зарплата – четыреста чистыми: вопреки всем законам арифметики на три делится лучше, чем триста.
– Помимо законов математики есть ещё законы жизни. По ним в двадцать лет рожать и воспитывать легче, чем в тридцать.
– Ей всего двадцать пять.
– Вот и я о том: пять лет вы уже упустили.
Конечно, в отце говорила досада: пятилетний внук – вполне осмысленное живое существо, он бы запомнил деда.
– Хорошо, постараемся ускорить, – пообещал Всеволод тоном, означавшим нежелание обсуждать дальше эту тему.
– С другой стороны, вы правы, – неожиданно признал Павел Николаевич. – Проверили свои чувства. Если они не остыли, есть резон увеличивать семью. В противном случае не поздно подыскать другой вариант.
На что он намекает? Неужели, обо всём догадался?
Да, чувства их слегка притупились, как столовый нож, к которому давно не прикасался точильный камень. Но именно сегодня его особенно потянуло к Ольге, захотелось зарыть своё лицо в копну её распущенных ароматных волос, пахнущих фиалками, а совсем не этой навязчивой мятой. Нет, он не утолил вчера свои желания, он лишь растормошил их. Наверное, для этого и нужны разные искушения.
– Раз ты так настаиваешь на продолжении рода, – неожиданно для самого себя сорвалось с языка у Севы, – разреши на время тебя покинуть. Хочу навестить жену.
– Конечно, поезжай, – не без колебания вымолвил отец.
– Сначала позвоню по телефону. У меня есть её штабной номер. Услышать голос Ольги ему удалось лишь в половине двенадцатого.
– Я по тебе ужасно скучаю, – сказал он.
– Я тоже, – ответила она.
– Можешь на одну ночь вырваться из плена? Я бы за тобой заехал.
– Это очень сложно.
– Смотри: здесь столько соблазнов – могу и не устоять.
– Знаешь, у меня их не меньше.
– Вот и давай бороться с ними вместе.
– Попробую. Мне самой позарез надо хотя бы на минутку домой. Забыла взять один разговорник.
– У меня к тебе просьба: захвати, пожалуйста, один билет.
– На какой день?
– На любой. Лишь бы на гимнастику.
– Хорошо.
– Я тебя очень люблю.
– Я тебя тоже.
Сами слова могли показаться затёртыми, неискренними, но интонация, с которой они произносились, паузы и придыхания, их обрамлявшие, напомнили пору студенческой юности, когда они ещё не были мужем и женой, и Всеволод ощутил небывалое блаженство.
Он не стал рвать цветы, с любовью взлелеянные Эммой Леопольдовной, а взял с собой в Москву большой букет мяты.
С уснувшими, по обыкновению рано, отцом и мачехой Сева проститься не успел: оставил им записку, что вернётся следующим днём.
Зато в эту тёплую летнюю ночь он простился с бесшабашной юностью.
1982
Последняя корова
Июльское солнце в самом зените. Вовсю старается показать свою удаль. И всё в природе ему радо: стрекочут кузнечики, выползают из всех щелей маленькие жучки, порхают над налившейся соком зеленью бабочки и стрекозы, с ещё большим усердием снуют муравьи.
Любит Анфиса такие деньки. Сама, правда, прячется в тенёчке, но Бурёнку гонит на самое пекло: скотина не человек – ей нипочём. Зато, как верит хозяйка в магическую силу небесного светила, войдёт жар в худую плоть божьей твари, излечит её от хворей, зарядит энергией, и побежит из вымени струйка обильнее и жирнее.
В струйке этой надежда старухи на сытую зиму. Творожок, маслице, сметану себе припасёт, а пока полон посёлок всяким праздным людом, охочим до парного молока, можно и деньжат немалых выручить. Так и тянется каждый вечер вереница к Серафимину крыльцу из всей округи с крынками и бидонами. Куда ж им ещё идти, если в посёлке осталась одна корова, а в окруживших его садоводствах домашнего скота отродясь не держали!
Да что там коров – людей толком не осталось. Старики, что до войны здесь первыми поселились, поумирали, молодёжь повзрослела и разлетелась, как стайка пугливых воробьёв: одни в столицу подались, другие в райцентр, третьи осели поблизости в кирпичных домах радиоцентра. Центр этот построили вскоре после войны, чтобы ретранслировать правительственные голоса на все города и веси огромной страны. Мачты взметнули под небеса. И на каждой огоньки. Теперь в лесу не заблудишься: по огонькам этим легко можно домой из любой чащобы выйти. Только и пользы. В остальном – один вред. Сманили мужиков непьющих (тогда ещё водились такие) непыльной работой да жильём с удобствами. Хоть квартирка из двух-трёх комнатушек для большой семьи тесновата, зато на двор по нужде бегать не надо, мыться можно, не выходя за порог, и, самое главное, тепло в холодные дни само по трубам приходит – ни дровами не надо запасаться, ни углём: встаёшь утром, а «печка» сама натоплена, как в сказке про Емелю.
