скачать книгу бесплатно
– Между прочим, он оканчивает аспирантуру и уже женат, – сказал зачем-то Валера.
– Совершенно верно, – подтвердил Сева. – Посему на руку и сердце не претендую.
– Можешь дальше не объяснять: я прекрасно знаю, на что претендуют женатые мужчины, – избрала наконец форму обращения Лена.
Всеволод успел присмотреться к ней. На секс-бомбу не тянет, но что-то пикантное явно есть. Задиристость в поведении вполне соответствует фигуре: элегантной, спортивной, с длинными тонкими ногами и средних размеров бюстом (оценить его объективно оказалось проще в одежде). Короткая стрижка обрамляла волевое лицо с живыми, постоянно вращающимися глазами. Картину немного портил рот, довольно большой и чрезмерно чувственный. Обычно мужчины боятся такого: он олицетворяет способность проглотить кого угодно с потрохами. Но чтобы подобный женский тип вызвал вожделение, достаточно хотя бы малейшего проявления интеллекта с её стороны. Тут, судя по готовым репризам, он бил фонтаном остроумия, как из целой команды почившего КВН.
Разобраться в их отношениях с Валерой в коротком обмене репликами через забор было делом бесполезным. Но, на первый взгляд, вырисовывался вполне банальный расклад: он распускает павлиньи пёрышки, а она, орлица, норовит клюнуть при первой же возможности.
Такая расстановка сил вселяет оптимизм. Надо попытать счастья. Но как?
Ход вроде бы за ним. Не тратить же его на перепалку с новоявленной Катариной. Надо срочно сменить пластинку. И собеседника:
– А ты пригласил свою подругу отправиться с нами в путешествие?
– Да разве она согласится, – сокрушённо ответил привыкший к отказам ухажёр.
– Что ещё за путешествие?
Кажется, рыбка клюёт! Однако играть надо по её правилам:
– Мы собираемся завтра съездить на велосипедах к Чёрному морю и вечером вернуться.
– Если в Сочи или Ялту, я ещё подумаю. В Анапу и «Артек» можете не стараться: уже не девочка.
– Мы собираемся в Варну, на Золотые Пески.
– Увы, у меня кончилась виза.
– Визу я беру на себя.
Ага, попалась! На каждую Катарину есть свой Петруччо.
– Хорошо, но при условии, что мне на себя брать ничего не придётся. Толстокожий Валера истолковал ответ на бытовой лад:
– Конечно, Леночка. Твоё дело только крутить педали своими восхитительными ножками. Мы и накормим, и напоим, и техническое обслуживание обеспечим.
– Значит, на юг?
– На север, – глубоко вздохнув, ответил Валера.
– Ладно. Но не завтра, а послезавтра. Завтра не могу.
– Хорошо, – согласился приятель сразу за двоих. – Отъезд в девять ноль-ноль от моего дома.
Мог бы и спросить! Впрочем, какая разница: днём раньше, днём позже… Главное, что втроём.
– Нет, от моего, – поставила точку Лена.
6.
За очередным завтраком Эмма Леопольдовна попросила помочь ей разобрать чердак:
– Павлу Николаевичу туда уже не забраться, а мне одной тяжело ворочать накопившиеся годами залежи.
Всеволод сразу догадался, что эта просьба тоже имеет двойной смысл. И не ошибся.
– Молодая хозяйка, с которой, я надеюсь, вы меня скоро познакомите, может не придать значения ценности и назначению некоторых предметов и совершить непоправимую ошибку. Новая метла не просто метёт по-новому – она имеет обыкновение выметать вместе с лишним и нужное, – начала издалека Эмма Леопольдовна. – Давайте вместе на трезвую голову устроим ревизию этого склада.
Оказалось, что на чердаке скопилась домашняя утварь нескольких поколений. Обычно такое выкапывается из земли. Здесь же эпохи слоились не вглубь, а ввысь.
От родителей бабушки, перешедших в мир иной вскоре после революции, остался сундучок. Не сундучок даже, а сундучище! Сева видел его и раньше, в раннем детстве, но никогда не заглядывал внутрь. Да и не смог бы при всём желании: на кованой крышке всегда висело два здоровенных замка. В сочетании с выпиравшей посреди ручкой от ремня, которым было поперёк перехвачено это вместилище старья, они напоминали два закрытых глаза с вытянутым носом. Такое зрелище всегда пугало ребёнка, и он не испытывал поэтому никакого любопытства к содержимому.
Вещи бабушки хранились в сундучке, а остальное пространство занимало добро, нажитое родителями: тут валялись и керосинка с керогазом, и форма для пирогов, именовавшаяся почему-то «чудом», и обыкновенный утюг, нагреваемый на огне, и многое другое, устаревшее если не физически, то, в любом случае, морально.
Всеволод приготовился было к погрузке всего этого хлама в тачку, служившую ладьёй Харона для неживой материи, но Эмма Леопольдовна вторглась в его планы новым монологом:
– Я не очень набожная женщина. Моя конфирмация пришлась на время между двумя оккупациями. Сами понимаете, как мы тогда к ней готовились. Но я верю в одну истину собственного сочинения: душа человека продолжает жить на земле в его вещах. Глядя на этот сундук, вам легче вспомнить свою бабушку и даже представить никогда не виденных её родителей. Пока здесь эта керосинка, вы легче ощущаете незримое присутствие своей мамы, дай Бог ей здоровья, не говоря уж о бесконечных поделках Павла Николаевича, с помощью которых дольше сохранится в доме память о нём. Я не призываю вас оставить всё: давайте отберём наиболее важное. Некоторые предметы смогут впоследствии заинтересовать даже музеи: мало кто держит теперь утварь послевоенных лет. В общем, отнеситесь к этому складу философски. А я помогу аккуратней и компактней всё разложить.
Устоять против железной логики мачехи, преисполненной к тому же искренней доброжелательности, он не смог. Так были спасены подвенечное платье прабабки, трость прадеда, бабушкины безделушки, большая часть родительской ветоши, кроме сломанной или практически бесполезной, типа электротрансформатора для подключения приборов с расчётным напряжением в 127 вольт к 220-вольтовой сети.
И всё-таки набралось немало и на выброс, аж на две полные тачки.
– Эмма Леопольдовна, – не без робости поинтересовался Сева, – а что-нибудь из ваших личных вещей здесь остаётся?
– Конечно. Двенадцать лет – срок немалый. Есть и моё. Но я постараюсь замести свои следы. Разве что напольные часы оставлю вам в подарок. На них вряд ли поднимется рука даже у вашей супруги: изделие дорогое, антикварное. Правда, куплено в комиссионном магазине и духа прежних владельцев поэтому не хранит.
– Вы хотите вернуться на родину?
– Да. Хочу умереть в своей стране.
– У вас там есть родственники?
– Представьте себе: ещё жива моя мать. Старушке далеко за восемьдесят. Сейчас за ней присматривают брат и его семья. Но невестка, какой бы та ни была, не может заменить родную дочь.
Всеволод быстро прикинул в уме возраст мачехи: если она достигла совершеннолетия в начале сороковых, значит, ей сейчас нет и шестидесяти. Да с её умением вести дом она и в третий раз замуж выйдет.
– Надеюсь, наши общие с Павлом Николаевичем фотографии тоже останутся целы. Кстати, часть их я, с вашего позволения, заберу.
– Конечно.
У него чуть не вырвалось: «Берите хоть все», но в последний момент он прикусил язык. Как опасны всё-таки непродуманные порывы души, даже благие!
Двенадцать лет. Значит, первые три года отец жил один. Вот вам и соблазнительница с балтийских берегов! Вот вам и разрушительница семьи!
– Скажите, а как вы познакомились с папой?
Тактичней такой вопрос задать самому отцу. Но Эмма Леопольдовна не смутилась. Лицо её заметно просветлело. Она словно помолодела на мгновенье:
– Совершенно случайно. Я работала на почте. И помогла ему уладить кое-какие сложности с отправкой в приграничную зону ценной бандероли. Кстати, бандероль адресовалась вам.
– Да, там была какая-то книга.
– Не какая-то, а довоенная. Следовательно – антикварная. Полагаю, она цела?
– Безусловно. Все отцовские подарки я хранил как зеницу ока. Даже одноклассникам читать не давал.
– Вот видите, значит, вы тоже придерживаетесь моей веры в магическую связь неживых предметов с живыми людьми.
Всеволоду ничего не оставалось, как согласиться с этим несколько странным утверждением.
7.
Вечером Павел Николаевич позвал сына к себе.
– Знаешь, я как-то неловко чувствую себя после вчерашнего. Поверь, совсем не хотел раскрывать тебе глаза на нашу семейную тайну да забыл об этой предательской фотографии. Если б ты не обратил на неё внимания, я не стал бы ничего говорить. Но ты опознал его сам.
Сева не стал расстраивать родителя: конечно, он не узнал отчима. Просто отдельные черты лица показались ему знакомыми. Однако определить по ним самого человека он бы не смог.
– Не расстраивайся, – утешил он отца, – рано или поздно я всё равно бы догадался. Например, сегодня Эмма Леопольдовна проговорилась, что живёт здесь всего двенадцать лет. Получается, ты на какое-то время оставался один.
– Конечно, – мгновенно отреагировал Павел Николаевич. – А у тебя были другие сведения?
– Мне постоянно внушали, что появилась разлучница из Прибалтики и лишила меня отца.
– Какая чушь! – невольно вырвалось у старика. Но, спохватившись, он попытался выправить положение: – Нет, я ни в чём не виню твою мать. Любовь – великая вещь. Испытавший её магию не может не оценивать силу этого чувства у других. Что поделать, если человек сумел пережить сильную страсть дважды. Она, бедняжка, мучилась целых восемь лет. Это, может быть, продолжалось бы и дольше, но Василия перевели по службе на юг.
– Ты знал… раньше?
– Я знал всё с самого начала. Она и не скрывала. Да разве скроешь сверкающие от счастья глаза! Как они сейчас?
– Всё так же. Постепенно превращаются в Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну.
– Вот видишь, насколько правильно распорядилась судьба! Я бы не смог стать ей опорой в старости. Дай Бог Васе её пережить, хоть он и старше. Но ты его не бросай.
– У него же дочь от первого брака.
– Неважно. Если он скрасит последние дни твоей матери – будешь обязан облегчить ему конец жизни. Тем более что я у тебя много сил не отниму.
– Ой, папа, давай не будем… – начал было Всеволод.
– То есть как это не будем! – рассердился Павел Николаевич. – Судьба посылает нам шанс, а мы его отвергнем! Нет, дорогой мой, во всём нужна ясность. Итак: немедленно меняем квартиры. Не хочу оставлять площадь государству. Эмма Леопольдовна уже подыскивает варианты. Скоро ознакомит тебя с первыми предложениями. Помни: здесь тянуть опасно. Главное – вовремя оформить. Меньшего ты всё равно не получишь. Мучить вас с женой своим присутствием я не буду. Постараюсь прожить как можно дольше здесь. Потом меня обещали устроить в больницу. Так что судно выносить тебе не придётся.
– Разве ж дело в горшках? – попытался прервать его обескураженный Сева.
– И в них тоже. С великим и возвышенным всегда проще, чем с обыденным и низменным. Скоро ты это поймёшь. Но, к нашему общему счастью, есть Эмма Леопольдовна. Сорок дней её не подгоняй, дай спокойно собраться. Предупреждаю заранее: все мои денежные накопления останутся ей: сам понимаешь, обживать новое место всегда нелегко. Мать свою, если будет рваться ко мне, удержи. Мы уже с ней один раз простились. На похороны пусть приходит.
Слушать такое было ужасно, невыносимо. Особенно, когда в голове завтрашняя поездка в компании юной красавицы и возможное продолжение знакомства. Но мешать отцу высказаться до конца он больше не смел.
– Обязательно пригласи своего троюродного брата Андрея. Это сын Владимира Владимировича, лауреата. Он меня иногда навещает и каждый раз поздравляет с днём рождения. Очень приличный человек. Ему чуть больше тридцати. Хочу, чтобы вы поддерживали отношения. Надеюсь ещё успеть вас познакомить. Прабабка и прапрадед, чьи вещи в сундуке наверху, у вас общие. Сейчас тебе их покажу.
Павел Николаевич встал, подошёл к этажерке, взял большой толстый альбом.
– Вот они. И вообще здесь самые ценные фотографии. Дубликаты и малозначительные снимки лежат в большом пакете. Сзади я их все подписал. С пакетом поступай как знаешь, а альбом обязательно передай детям. Своим или кузена Андрея. Когда кончится этот фестиваль, позови, пожалуйста, сюда Ольгу…
– Олимпиада, а не фестиваль, – поправил Сева.
– Неважно. У меня всё время в голове то событие. Как раз тогда чёрт надоумил меня пригласить Василия. – Павел Николаевич тяжело вздохнул и моргнул два раза, видимо, пытаясь удержать слезу. – Так о чём я? Ах, да. Привези мне жену. Я должен передать ей бабушкино колье. Оно переходит в нашем роду по женской линии. Твоя мать вернула мне его перед отъездом. Сама. Это был достойный поступок. Ещё раз прошу: ни в чём её не вини. И если тебе выпадут такие испытания – веди себя по-мужски. Знай: мы можем обуздать свои чувства и даже должны это делать. Женщины – нет. Так заложено природой. За продолжение человеческой жизни отвечают они. Этот инстинкт определяет очень многое. Красивые и умные дети родятся только от большой любви. Тяга самки к самцу обусловлена, прежде всего, выбором отца ребёнка. Брак без любви чаще всего остаётся бесплодным, если, конечно, жена верна нелюбимому мужу.
Всеволод, следуя за мыслью отца, сразу обнаружил несоответствие между его наблюдением и реальной жизнью:
– А как же мама и Василий Никанорович? По твоей версии, я должен был иметь массу братьев и сестёр, но так и остался один.
По левой щеке Павла Николаевича скатилась вырвавшаяся всё-таки наружу одинокая слеза.
– В том-то вся и трагедия, что любила только она, – не без труда выдавил из себя он. – Восемь лет я пытался внушить ей это. Но она оставалась слепа. Вот Бог им детей и не послал.
Почувствовав своим атеистическим нутром опасный поворот диалога, Сева не самым вежливым образом поспешил переключиться на другую тему:
– Мы завтра с Валеркой едем кататься на велосипедах. С утра. Ты не возражаешь, если я позавтракаю один?
– Во сколько тебе вставать?
– В восемь.
– Я просыпаюсь намного раньше. Завтракать в половине девятого нам с Эммой Леопольдовной будет намного привычнее, чем в половине двенадцатого. Да и без моей помощи вряд ли ты поднимешься в такой час.
Да, подумал про себя Всеволод, ради поддержания семейных традиций отец вскочит и с петухами. Настаивать на трапезе в одиночестве он не стал.
Павел Николаевич принял вопрос сына за намёк на желание пораньше лечь спать перед утренней поездкой и даже обрадовался: разговор растравил душу и начинал доставлять ему лишние страдания.
На том беседа и оборвалась.
8.
Выехали ровно в девять. Облачное небо оставляло надежды как на ясный день, так и на дождливый: никто из путешественников не возражал бы против небольшого естественного душа. Ливень – тоже не страшно: он долго не бывает, его можно переждать под полиэтиленовой накидкой (зонтов и палатку они брать принципиально не стали).
Оставив в стороне Бисерово озеро, ровно через час въехали в большой рабочий посёлок – тёзку своего дачного. Общий топоним нередко приводил к путанице, и, бывало, приходилось объяснять незадачливому путнику или автомобилисту, что он аж в десяти километрах от разыскиваемого дома. Ошибалась и почта, особенно, если на конверте не указывался район, разный у каждого из населённых пунктов. Кроме названия, ничего их не объединяло: завод и фабрика в одном, тишь, гладь да Божья благодать в другом.
Дальше дорога упиралась в забитую грузовиками магистраль – бывший Владимирский тракт, обильно политый слёзами и в давние времена, и в октябре сорок первого, во время панического бегства из столицы находившихся в полном неведении о продвижении нацистских войск москвичей. Велосипедисты сочли опасным и неприятным двигаться по оживлённой магистрали и свернули на параллельную грунтовую дорогу. Зачем дышать выхлопными газами?
Вскоре пересекли шоссе, углубились на север и уже к одиннадцати были в Монине, городе отважных лётчиков, а там и до Клязьмы рукой подать.
Переходили речку по висячему мосту. Ох, как дух захватывает! Особенно, когда спускаешься к нижней точке своеобразного гамака. Вторая половина пути даётся немного легче.
Первую остановку сделали в Глинках, где и проявилась краеведческая эрудиция Валеры:
– В середине семнадцатого века приехал в дикую Московию искатель славы Виллим Брюс, потомок шотландских королей. Поступил на военную службу. Здесь же родил сына Якова. Мальчик пошёл по стопам отца и в тринадцать лет присоединился к потешному войску юного царя Петра. А тут Крымский и Азовские походы начались. Отличился на них лихой молодец. Только с юга армия вернулась – Северная война грянула. И здесь бравый генерал на высоте. Пётр его сильно полюбил, в графское достоинство возвёл да именьице к сему пожаловал. На месте слияния Клязьмы и Вори.
