скачать книгу бесплатно
– Эмма Леопольдовна, – взмолился уже забывший большую часть сказанного Всеволод, – это невозможно запомнить на слух.
– Хорошо, – согласилась та. – Я вам составлю письменную памятку. А сейчас идёмте в дом. Павел Николаевич может заподозрить что-нибудь неладное.
3.
Отец встретил их на террасе, на ногах, в радостном возбуждении. В руках он держал старые любительские фотографии, расплывчатые и белёсые, словно их вымочили в молоке.
– Хочешь посмотреть на себя маленького?
У матери его ранних снимков почему-то не сохранилось. В и без того ущербном детстве Севы это было ещё одним болезненным изъяном. Во всяком случае, сам он довольно остро переживал невозможность восполнить естественные пробелы младенческой памяти целлулоидными картинками, с несомненной подлинностью запечатлевшими первые этапы его жизни. Возможно, и здесь постарался предусмотрительный отчим.
Риторический вопрос отца остался, разумеется, без ответа, по принципу: молчание – знак согласия. Мужчины удалились в кабинет, где Павел Николаевич развязал дрожащими руками бантик на ленточке, крест-накрест охватывавшей семейные реликвии, и начал перекладывать стопку, сопровождая необходимым комментарием, иногда явно избыточным:
– Здесь ты ещё не держишь головку.
– Тут уже сидишь.
– А вот и встал в манежике.
На Всеволода смотрело совершенно незнакомое дитя. К тому же и интерьеры ничего ему не говорили. С таким же успехом отец мог выдать изображения за свои. Но, по мере появления на лике ребёнка первых следов интеллекта, он начал узнавать в малоулыбчивом карапузе себя и даже припоминать отдельные детали: комбинезон в полоску, шапочку, послужившую не один сезон, любимую мягкую игрушку, изображавшую персонажа сказки Шарля Перро.
Постепенно интерес стали вызывать окружавшие люди. Некоторых он помнил хорошо, как, например, бабушку, строгую, но очень его любившую, других смутно, третьих лишь по именам, четвёртых вообще никак. Такая неосведомлённость о ближайших родственниках сильно удручала отца:
– Разве можно забыть тётю Лёлю?! Да на неё вся Москва засматривалась, когда она шла по улице. Это же одна из последних учениц Вахтангова. Она даже в «Принцессе Турандот» небольшую роль играла.
Или:
– Неужели ты не знаешь дядю Володю?
– А кто он?
– Мой двоюродный брат. Между прочим, лауреат Государственной премии.
– В какой области?
– Владимир Владимирович – известный инженер. Работал в сфере оборудования для строительной индустрии. Усовершенствовал технологию изготовления шифера.
– Почему же тот весной позволяет воде течь вспять, снизу вверх, и протекать на потолки, – вспомнив рассказ Эммы Леопольдовны, решил проявить осведомлённость Сева.
– Кто тебе сказал? – насторожился отец.
– Да все жалуются. Приходится ездить зимой на дачу и сбрасывать с крыши снег.
Отец на мгновенье призадумался:
– Конечно, это не самый лучший материал. Но очень экономичный.
– Очень канцерогенный. Самый дешёвый способ…
Произнеся фразу до середины, когда мысль, ещё не высказанная, легко угадывалась даже слабоумным, Всеволод внезапно почувствовал, что говорит чудовищную бестактность. Он запнулся, покраснел и после предательской паузы, выдавшей охватившее его чувство неловкости, виртуозно закончил эвфемизмом:
– …создать лишние проблемы.
Отец заметил его заминку, но виду не подал. Более того, самокритично добавил:
– Да, я тоже зря собирал дождевую воду с крыши для мытья посуды и поливки огорода. Но, сам знаешь, какая у нас ржавчина льётся из водопровода. Зато теперь берём из своей скважины. Чистую и вкусную.
Исправить взаимное смущение мог только неожиданный сюжетный поворот. Сева беглым взором охватил разложенные веером снимки и ткнул пальцем в показавшееся ему знакомым лицо:
– А этого я, кажется, знаю.
– Ещё бы, – усмехнулся отец, – наверное, гораздо лучше меня.
Реплика прозвучала двусмысленно. Пытаясь разгадать её подтекст, Всеволод понял, что допустил новую оплошность: между мамой и папой, державшим его, четырёхлетнего, на шее, стоял широко улыбающийся отчим, более молодой, чем в момент переезда в их старую московскую квартиру.
– Неужели Василий Никанорович? – непроизвольно вырвалось у него.
– Увы, в Шерлоки Холмсы ты не годишься, – покачал головой отец. – И в Штирлицы тоже. Это действительно Вася Тимофеев, мой старинный приятель. Снято на этой самой даче в день, резко изменивший жизнь нашей семьи.
Так вот оно что! Значит, мать обманывала мужа без малого лет десять. А он терпел, видимо, из-за него, своего единственного отпрыска. Да, случись родителям разойтись уже тогда, он бы сейчас и отца родного на фотографии не признал. И любящую бабушку не отличил бы от служанки принцессы Турандот.
Догадавшись, что мысли сына устремлены в другом направлении, Павел Николаевич сказал:
– Вряд ли ты сумеешь всё запомнить. Давай-ка я лучше напишу карандашом на оборотной стороне год, место и имена изображённых. И вставлю снимки в альбом. А ты уж, пожалуйста, его храни.
4.
Наутро Всеволод встал пораньше и украдкой от Эммы Леопольдовны пошёл проверить, не отвалилась ли неумело прибитая им штакетина.
Мятой больше не пахло, но угроза вторжения чужого пса сохранялась, стоило ему своим собачьим чутьём заметить держащуюся на честном слове доску.
К счастью, кобелиный дух пока дремал. Убедившись в этом, Сева хотел было вернуться в дом, но, уворачиваясь от ветвей росшей рядом вишни, сделал шаг не влево, а вправо и очутился лицом к другому забору, обозначавшему границу с тыловыми соседями, чей участок выходит на другую улицу. Интересно, а кто отвечает за эту изгородь? Ведь по фасаду каждый ставит сам, а сзади, очевидно, приходится делать это пополам. Почему же Эмма Леопольдовна ничего ему не сказала?
Он решил проверить состояние ограды.
Едва приблизился к ней, как в памяти всплыл эпизод его последнего года на даче. В ту весну мальчишки-одноклассники посвятили его, отсталого незнайку, в тайну различия полов. Конечно, он и раньше замечал, что мужчины и женщины устроены немного по-разному, но не придавал значения отдельным несовпадавшим деталям. Оказывается, они потому и разные, чтобы иногда с о в п а д а т ь, доставляя друг другу массу удовольствия. Якобы от таких совпаданий и рождаются дети. Насчёт удовольствия Сева усомнился – очень уж противной показалась ему описанная похабными словами процедура: от неё, скорее, вытошнит. А в единственную причину детопроизводства и вовсе не поверил. Тогда, получается, столь мерзким делом должны были заниматься и его родители. Нет, они же интеллигентные люди, они на подобную гадость не способны! И потом: детей имели и Пушкин, и Толстой, и даже Пётр Первый. Неужели великие личности могли позволить себе грязное и постыдное занятие? Рассказанная версия способа продления рода означала для него крах веры в человеческую чистоту и порядочность, и он не мог её принять. Но интерес к противоположному полу она всё же разожгла. Оказавшись как-то наедине с восьмилетней Таней, жившей напротив, он по-дружески попросил её, гулявшую в одних трусиках, их снять, пообещав взамен сам сделать то же. Таня категорически отказалась, заявив, что обязательно пожалуется родителям на обнаглевшего мальчишку. Сева не понял причины её гнева, но ещё сильнее захотел увидеть голенькую девочку.
И вот однажды, забравшись в малину, росшую вдоль заднего забора, он заметил на соседнем участке малышку, расхаживавшую без всякой одежды. Ребёнку было годика три-четыре, не больше, но даже такая кроха возбуждала его любопытство. Он тихонько позвал её. Она подошла и остановилась метрах в пяти от изгороди:
– Тебе чего надо?
– Хочу тебя ягодками угостить.
Польстившись на горсть малины, девчушка приблизилась вплотную, дав возможность любознательному исследователю внимательно рассмотреть устройство той части её тельца, которая обычно скрыта для глаз, и даже потрогать её, не вызвав никакого протеста. Малейшего прикосновения оказалось достаточно, чтобы двенадцатилетний мальчишка ощутил изменение своего мужского естества. В ту минуту он поверил, что рассказанное одноклассниками может вызывать удовольствие.
Вспомнив эту историю, Всеволод заглянул за забор и обомлел.
Из соседнего дома в одних трусиках вышла девица лет восемнадцати с тазиком, полным свежевыстиранного белья, и начала развешивать его. Взор её, естественно, был устремлён вверх, и она не могла заметить подглядывающего. Тот от неожиданности аж присел на корточки и замер. Лицо девушки рассмотреть не удавалось, поскольку она то наклонялась взять очередную вещь, то запрокидывала голову, чтобы держать в поле зрения высоко натянутую верёвку. Зато отчётливо виднелась её нагая грудь, казавшаяся большой, если нависала над тазом, совсем мальчишечьей в момент набрасывания мокрого белья на выбранное для него место и едва заметной, когда незнакомка приподнималась на цыпочки и тянулась ввысь. Выдавали пол только изюминки сосков, неизменно стремившихся кверху.
Впрочем, незнакомка ли? Может, это та самая девчушка? По возрасту вроде бы подходит. Конечно, она уверена, что никто её в таком виде не заметит. Собственно говоря, наблюдать можно лишь с их участка, а здесь, она знает, живут только старик со старухой. Первый еле ходит, а вторая плохо видит, да и чего её стесняться.
Покончив с бельём, юная соседка скрылась, а через несколько минут выпорхнула уже в закрытом купальнике и отправила на ту же верёвку бывшую на ней перед этим нижнюю деталь бикини. Видно, выстирала в последнюю очередь.
Продолжать наблюдение становилось бессмысленно.
За завтраком Эмма Леопольдовна похвалила Всеволода за избавление от кобелиной интервенции и попросила принести из лесу ведёрочко торфа для подкормки любимых цветов:
– Это мне действительно уже трудно самой, – пояснила она.
По дороге в лес его догнал Валерка, живший через две дачи.
– Севка! Какими судьбами?
В старые времена мальчики считались приятелями: не только играли вместе на улице, но и ходили друг к другу домой сразиться в шахматы, шашки, подкидного дурака или, что им нравилось больше, погонять блестящие металлические шары по обтянутой синим сукном поверхности Севиного бильярда, хоть и небольшого, но имевшего все шесть луз.
Всеволод не столько узнал, сколько догадался, кто перед ним. Валерка, бывший на год моложе, сильно сдал, обрюзг, нарастил живот и даже слегка полысел.
– Приехал к отцу погостить, – ответил Сева другу, пожимая ему руку. – Ты-то как? Институт окончил? Семья есть?
– С первым всё в порядке: тружусь старшим инженером в НИИ. Со вторым пока никак. А у тебя?
– Чуть успешней в каждом направлении. Числюсь в очной аспирантуре, весной должен защищаться. Женат, но киндером пока не обзавёлся.
– Надолго в родные пенаты?
– На две недельки. На время олимпиады. Жену обязали работать с одной из зарубежных делегаций и даже поселили в гостиницу. Вот я решил воспользоваться моментом и исполнить сыновний долг.
– Отлично. Как раз с концом моего отпуска совпадает. Тряхнём стариной?
Валера был страстным велосипедистом. Иногда они уезжали вдвоём в такие дали, что дух захватывало. Однажды укатили к соседней железной дороге. Станция вроде бы так же называется, как соседняя с ними, но платформа совсем другая. Сева сильно испугался, а приятель его успокоил:
– Не волнуйся. Я всё изучил по карте. Отсюда до нас по прямой всего десять километров. С разными поворотами и изгибами, считай, двенадцать. За час доберёмся до дома.
Основательно поплутав, они вернулись через два часа, опоздав к обеду и получив нагоняи от родителей. Но впечатлений осталось на всю жизнь.
– Да у меня и велика нет, – посетовал Всеволод.
– Пустяки. Поедешь на моём. У меня их три: два дорожных и полугоночный.
Условившись на следующий день стартовать ровно в девять, друзья распрощались до утра.
5.
Однако выпало им повидаться раньше.
После обеда, когда отец с мачехой прилегли отдохнуть, Всеволод решил ещё раз заглянуть за соседский забор. Уже на подступах к нему услышал он голоса, один из которых, мужской, показался ему знакомым:
– Извини, Леночка, но на гимнастику достать не удалось. Может быть, съездим вместе в Крылатское?
– На греблю?
– Нет, на велотрек. Посмотреть гит на один километр.
– Что это такое?
Сева подкрался ближе. Так и есть! Юную соседку, на сей раз одетую в майку и шорты, обхаживал его друг Валера.
– Это специальный заезд на время. Все участники по очереди едут три круга.
– Наперегонки?
– Нет, по одному.
– И что же там смотреть: едут и едут.
– Да, но время у всех разное.
– У них разное, а у меня одно: своё и занятое более важными делами, чем глазеть на их мелькание.
В роли ухажёра Валера со стороны смотрелся явно смешно. Всеволод поспешил прийти на помощь.
– Привет, молодёжь! – крикнул он из-за ограды, положив подбородок на заострённую макушку штакетника.
Приятель явно удивился, увидев его. Соседка ещё больше:
– Кто это?
Сева решил пойти ва-банк:
– Леночка, неужели ты меня не узнаёшь? А ведь пятнадцать лет назад мы с тобой дружили.
– Пятнадцать лет назад мне было четыре годика, – тон ответа недвусмысленно давал понять, что такой способ знакомства ей неприятен.
– Правильно. А мне – двенадцать. Я угощал тебя малиной. И ты её с удовольствием уплетала за обе щёки.
– Не помню. (Прозвучало как: «Отвяжись!»)
Валера не выдержал и вмешался:
– Это же Сева, сын Павла Николаевича. Он не был тут пятнадцать лет.
– И где же его носило? – девица задала вопрос в третьем лице, поскольку не знала, как в таких случаях нужно обращаться к человеку: на ты или на вы.
– По берегам пустынных волн. От Крыма до Курил, – ответил сам Всеволод.
– Надеюсь, не на велосипеде.
«А ты язва! – подумал Ильин про себя. – И не очень-то здесь большие шансы, видать, у нашего друга».
