скачать книгу бесплатно
– Нет, Серёженька, не знал.
…Когда мама была девочкой, с ней дружил не папа, а совсем другой мальчик. Андрей. Серёжа узнал про это позже, когда была уже тетя Галя и маленькая Маринка. Он увидел однажды, как папа сидит на поленьях у горящей печки-голландки и медленно бросает в открытую дверцу письма. Писем была целая пачка. Серёжу это заинтересовало, потому что на многих конвертах он заметил красивые марки.
– Папа, это что?
– Это мамины, – тихо объяснил папа.
– Мама писала?
– Нет. Когда мама училась в школе, у нее был друг Андрей Кожин. Когда они выросли, то разъехались в разные города, и он маме часто письма писал. Даже потом… два письма пришло.
– А зачем ты их в печку?
– Куда же их? Лежат, лежат… Андрею отослать? Я адреса не знаю, на конвертах он обратный адрес не указывал.
– А что в них написано?
– Не знаю, Серёженька. Мама не говорила, а я не спрашивал.
– А сейчас почитай.
Отец покачал головой и отправил в желтый огонь еще один конверт.
– Нельзя. Чужие письма не читают без разрешения. Это нечестно.
Конверт свернулся в трубочку, и пламя взвилось над ним длинным языком.
– А марки? – шепотом спросил Серёжа.
– Марки?.. Марки можно взять.
Серёжа сел рядом с папой у гудящей и стреляющей печки. Он отрывал от писем разноцветные марки и под тонкой бумагой конвертов чувствовал сложенные вчетверо листки. Там были слова, которые больше никто никогда не прочитает. Потому что не у кого спросить разрешения, а лезть без спросу в чужое письмо – это очень скверное дело…
Заглянула Наташа, сказала, что пельмени готовы.
– Вставай руки мыть… Ой, да ты спишь уже!
– Я? Нисколечко. Даже не хочется.
Серёжа поднялся и нащупал ногами сандалии. Нок принюхался к кухонным запахам и деликатно замахал хвостом.
– Папа магнитофон купил, – сообщила Наташа. – Хочешь, включу, чтобы не заснул? У нас одна такая запись есть! Мексиканский гитарист и певец…
– У нас в лагере вожатый был. Вот это гитарист! – сказал Серёжа. – От него все ребята ни на шаг не отходили. Он такую песню знал – лучше всех песен на свете! И вообще он был самый хороший вожатый.
– У нас тут недалеко тоже один человек появился. За ним тоже мальчишки табуном ходят. Он их на шпагах сражаться учит.
– Что это за человек? – встрепенулся Серёжа.
– Кажется, тренер. Или вожатый… В общем, на Красноармейской есть старый дом, вроде нашего. Его сносить хотели, а потом не стали. Там какой-то детский клуб сделался. Название «Эспада».
– «Эспада» – по-испански «шпага», – сказал Серёжа.
– Правда? В одной песенке у этого мексиканца тоже все время повторяется: «Эспада, эспада…»
– Включи, – попросил Серёжа.
Наташа вытащила из шкафа магнитофон – плоский чемоданчик, нашла на полке катушку.
– На транзисторах, – сказал Серёжа. – Какая марка?
– «Мрия». По-украински значит «Мечта».
– Слушай, Нат. Он был в пенопластовой коробке?
– Да, а что?
– Она где?
– Папа убрал куда-то.
– Можно, я ее заберу?
– Ну… ты спроси у папы. Можно, наверно. А зачем?
– Хочу одну штуку сделать… Давно хочу, да все пенопласта не могу достать. Большие плиты, которые на стройках, не годятся, они крошатся. Мне нужен плотный.
– Папа, наверно, отдаст… Серёжка, ну что все-таки в лагере случилось?
– «Что, что»!.. Написал домой письмо, что скучно. Начальник его прочитал. Начал меня на линейке ругать. Я ему говорю: «А зачем чужие письма читаете?» Он еще сильнее раскричался: «Убирайся, если тебе все не нравится!» Думал, я испугаюсь. А я убрался…
– Сумасшедший, – сказала Наташа тоном полного одобрения. – Ну, слушай запись.
Сначала защелкали кастаньеты, и это напоминало цокот копыт. Потом упруго и ритмично ударили струны. И, опять привалившись к подушке, Серёжа почти сразу увидел желтые травы и низкое косматое солнце среди облаков, похожих на рваные красные ленты. И темные всадники, медленно выплывая на круглую вершину холма, разворачивались и пускали коней в галоп.
И была уже не музыка, а встречный ветер и летящая под копыта степь…
И вдруг сквозь шум ветра и топот донеслись голоса. Папин. Взволнованный тети Галин. Спокойный и чуть насмешливый бас дяди Игоря:
– Да вот он, «бедный странник». Спит без задних ног.
Серёжа это слышит, но пошевелиться и сказать что-нибудь не может, потому что по-прежнему видит степь и стремительных кавалеристов. И сам он – один из всадников.
Голос тети Гали:
– Я чуть с ума не сошла! Приезжает начальник лагеря, представляете – сам! Ночью. Привозит его куртку и брюки… Я думала – утонул. Оказывается, бросил вещи на станции и куда-то ускакал…
(Значит, вещи нашлись. Значит, мамина карточка, которая была в кармане, все-таки не пропала. Хорошо. А то, когда примчались всадники, он так и не успел схватить одежду со скамейки.)
Голос дяди Игоря:
– Наталья, знаешь, что этот герой отколол?
– Знаю.
– И конечно, одобряешь?
– И конечно…
Папин голос:
– Ну ладно, друзья, ничего не случилось. Галина, хватит слезы пускать. И ты, Маша, за сердце не хватайся. Одно слово – женщины.
Тетя Маша:
– Молчи уж, мужчина. Сам белее мела до сих пор.
Папа:
– Мы сами виноваты. Надо было сразу адрес ему дать.
Наташа:
– Папа, перетащи его на раскладушку. Есть он все равно уже не будет.
Дядя Игорь:
– Это можно… Граждане, а это что за чудовище? Эй, да он не подпускает! Зубы показывает!
Наташа.
– Это кто не подпускает? Я вот ему! Ну-ка брысь!
(А Наташку Нок слушается сразу. Молодец Наташка!)
Могучие руки поднимают Серёжу. (Вместе с конем.) И желтое поле, качаясь, уходит вниз.
Совсем откуда-то издалека папа говорит:
– Все понимаю… Да не спорь, Галя, ты сама знаешь, что он прав. Не пойму только: что за лошади, на которых он умчался? Просто сказка какая-то…
2
Пенопластовой коробки от магнитофона, конечно, не хватило бы на макет. Но еще одну коробку Серёже отдал Генка Кузнечик.
Теперь фасад замка был почти готов: две квадратные башни, двойная зубчатая стена между ними, в стене глубокая арка решетчатых ворот. Но работы оставалось очень много, и Серёжа мысленно дорисовывал замок. Появятся еще пять башен – круглых и шестигранных, потом – внутреннее кольцо стен, дворики, галерея и замковая церковь, сама по себе похожая на крепость. Все сооружение будет стоять на крутом холме, сделанном из папье-маше и пластилина.
Холм – зеленый, а башни и стены – как из белого мрамора. Квадратные зубцы блестят на солнце, будто пиленый сахар.
Серёжа сидел у подоконника и на игрушечной наковаленке склепывал из тонкой алюминиевой проволоки узорный флюгер для главной башни.
Сегодня был неожиданный выходной. В районо назначили какое-то срочное учительское собрание, и поэтому в трех школах отменили занятия. Объявили спортивный день. Но спортивные соревнования были не подготовлены, и участвовать в них смогли только немногие. Остальные гуляли, радуясь нежданному отдыху.
За окошком начинался хороший день.
Начало сентября было холодным и слякотным, но в середине месяца подули южные ветры и опять пришло лето. Перед Серёжиным домом цвел пустырь. На нем год назад разломали несколько ветхих домиков. От них остались только заросшие крапивой квадратные фундаменты, а вокруг фундаментов зеленели кусты сирени и дикие яблони. Из травы смотрели шарики красного клевера и белела россыпь диких ромашек.
Пустырь тянулся вдоль всего нового дома, а дом был длиной с океанский лайнер. Говорили, что скоро перед ним разобьют сквер. Но пока никаких работ никто не вел, пустырь зарастал буйными травами, и здесь было отличное место для игр. Правда, кое-где уже нахально торчали новенькие личные гаражи и пестрели в траве какие-то огороженные клумбочки и грядки.
Из окна своей комнаты, с третьего этажа, Серёжа видел, как на старых фундаментах мальчишки играют в индейцев. Где-то шумели и футболисты, но их не было видно за кустами, а «индейцы» расположились как на ладони. Один, в помятом школьном пиджачке и синих джинсах, маленький, с растрепанной светлой головой, суетливо перебегал среди кустов: искал хорошее место для засады. «Похож на Грачёва», – подумал Серёжа. И воспоминание о Стасике неприятно кольнуло его.
Эта история случилась вчера. Дурацкая какая-то история.
На перемене перед четвертым уроком Серёжа услыхал в коридоре шум, визги и рыдающий крик малыша. Недалеко от их класса находился второй "А", и там что-то случилось. Что?!
Серёжа выскочил за дверь. А за ним Генка Кузнечик и Мишка Маслюк. В коридоре голосила толпа второклассников. Впереди толпы двигалась дежурная девятиклассница Лилька Граевская, по прозвищу Мадам Жирафа, – могучая особа с тонкой шеей и маленькой головкой. Лилька тащила визжащего и ревущего малыша. Малыш извивался, пытался упасть, чтобы вырваться, скользил каблуками по паркету. И взахлеб кричал:
– Пусти! Не буду! Пусти!..
Столько отчаяния было в этом крике, такой ужас был на маленьком, залитом слезами лице, что Серёжа и не помнил, как оказался на пути у дежурной.
– Не трогать!
У Лильки было очень глупое лицо. Она моргала слегка подкрашенными ресницами и все еще держала малыша за кисти рук, пытаясь приподнять его над полом.
Уже спокойнее и жестче Серёжа повторил:
– Не смей трогать.
Она могла бы одним движением локтя смести Серёжу с дороги. Но ей это, видимо, и в голову не пришло. Кроме того, рядом с ним были Кузнечик и Мишка. Она выпустила пленника, он шлепнулся на пол и, сидя, все еще повторял:
– Пусти! Пусти!
Второклассники притихли.
– Ты чего? Я дежурная, – сказала Мадам Жирафа.
– Дура ты, а не дежурная, – сказал Серёжа.
– Я дежурная, – повторила Лилька.
– Дежурная ты сегодня, а дура каждый день, – почти успокоившись, объяснил Серёжа.
– И это, к сожалению, неизлечимо, – вежливо добавил Кузнечик.
А невоспитанный Мишка Маслюк пообещал:
– Счас как дам тебе, дежурная, ниже позвоночника!..
