скачать книгу бесплатно
5.
Большой черный камень размером с пивную бочку лежал в грязи скотного двора. Илья Тимофеевич деловито стоял над находкой, заложив руки за спину.
– Надо расколоть надвое.
– Пустая затея, Илья Тимофеевич. Только деньги потратим.
Хозяйские прихоти на фоне грядущей большой беды (а в том, что зимой имение ждет голод, Макар уже не сомневался) выглядели особенно глупо, если не сказать цинично. И было что-то еще. Он чувствовал исходящую от метеорита опасность. Никакой логики – только предчувствие. Как двенадцать лет назад в блиндаже, когда он оборвал разговор на полуслове и выбежал наружу, прежде чем в укрытие угодило ядро. Все, кто остались в землянке, погибли.
Макар обошел камень вокруг. Это как гадюка: ничего страшного, пока она в поле зрения и на безопасном расстоянии. В барина же словно черт вселился. Третий день он только и говорил, что о небесных камнях. Илья Тимофеевич как будто одновременно оглох, ослеп и поглупел. Как можно не чувствовать зла, спрятанного в этой глыбе? Или оно как-то подчинило его себе и через него хочет выбраться на волю? «Брось дурить, солдат, – тут же мысленно оборвал Макар себя. – Камень есть камень. И ничего больше».
Мог ли он в тот момент отказаться исполнять приказ или отговорить барина от этой затеи? Наверное, мог, но не стал этого делать. То ли потому что не представлял, какими будут последствия этого нелепого предприятия. А может, из-за того, что заключенное в подарке небес зло подчинило себе не только барина.
– По-моему, это и не камень вовсе.
Макар взял заступ и несколько раз стукнул по глыбе. В месте удара черная корка гари откололась, обнажив под собой смятую серебристую поверхность.
– Золото? – лицо Ильи Тимофеевича просветлело, а в глазах запрыгали огоньки.
Макар усмехнулся.
– Железо. Бросаться золотом накладно даже для Архангелов.
– Пилите. То, что свалилось с неба, не может быть простым куском железа. Уверен, там внутри что-то есть.
То расколите, то распилите – фантазия или, скорее, глупость барина воистину не имела границ.
6.
Разделить метеорит на две части поручили кузнецу Архипу, пьянице и сумасброду.
Архипу было тридцать шесть. Десять из них он провел в пьяном угаре и еще пять в похмелье. Из-за пьянства работал кузнец плохо. Часами проклинал жизнь и ремесло, вместо того чтобы заняться делом. Хозяева и сам Макар не раз пытались перевоспитать кузнеца. Но бестолку. У кузнеца была жена Дарья – первая красавица в поместье и девятилетняя дочь Аня. Из-за пьянства Архипа семья жила впроголодь. Два месяца назад из бесполезного человека Архип превратился во вредного: искалечил пегую лошаденку Анабеллу, загнав подковный гвоздь в мягкие ткани копыта.
Работа, которую можно было выполнить за день, растянулась на две недели. Большую часть этого времени Архип провел в бесконечных переходах от конюшни, где лежал камень, к кузнице – там находился инструмент.
Метеорит, как и предсказывал Макар, оказался цельным куском железа. К великому разочарованию Ильи Тимофеевича, внутри ничего нового обнаружено не было. Впрочем, это вовсе не означало, что там ничего не было. В мире существует бездна вещей, которых не увидишь глазом, – вирус, например, или проклятие.
На третий день после выполнения рокового заказа Архип занемог. Всю ночь ему снились кошмары, а наутро солнечный свет слепил, словно раскаленное добела железо. Утром в кузню Архип не пошел, а вместо этого спрятался в погреб. Там, между двух бочек с квашеной капустой в компании двух крыс и полчища пауков он провел больше суток.
Чуть позже странные превращения коснулись и некоторых других людей, которым не посчастливилось встретиться с Архипом. Семилетний мальчик Андрей утром нашел свою мать, горбатую кухарку Лизу, спящей под лавкой. Он разбудил ее, и она подскочила с громким криком. Впервые за шестнадцать лет она опоздала на работу и пересолила хозяйский борщ. А хромой дед Сидор посреди ночи слез с кровати, упал на колени и начал биться головой о пол. В его голове вдруг зазвучали голоса. Он решил, что с ним говорит Бог.
7.
– Илюша, через десять минут обед, – Екатерина Андреевна еще не знала, что борщ будет безнадежно пересолен, и обедать им придется чаем с черствыми ватрушками.
– Через восемь, – поправил он ее про себя, мельком взглянув на часы с кукушкой. Все сходилось. Теперь он уже не сомневался: только что состоялся его последний разговор с женой. – Ешьте без меня.
Илья Тимофеевич поднялся к себе в кабинет, налил из графина стакан водки, опрокинул его и выдохнул в рукав халата.
Все. Шабаш. Вчера крестьяне закончили уборку. Вышло полтораста пудов. Это означало голод для крепостных, позор и нищету для хозяев.
Пальцы сжали в руке белый платок с вышитой надписью: «Моему любимому папочке».
Он вытащил мягкое кресло на середину комнаты. Перекинул конец грязной пеньковой веревки через балку перекрытия и затянул узел. Веревку он еще утром нашел во флигеле и полдня носил ее накрученной на плечо.
Прежде чем забраться на спинку кресла, Илья Тимофеевич повернулся к образам в углу. Хотел было перекреститься, но остановился. Идет на смертный грех и крестится. Что-то нескладно выходит. Слезы потекли по морщинистым щекам в поредевшую спутанную бороду.
Илья Тимофеевич наступил на край спинки, и кресло слегка качнулось. Доски пола казались где-то далеко под ним, словно он залез на высокое дерево. Руки сами развели петлю.
Так будет лучше для всех. Конец укорам, сочувствию и смешкам, тягостным раздумьям, угрызениям совести и неловким ситуациям. Конец власти проклятой восьмерки. Конец всему.
Он перестал плакать и собрался. Задышал тяжело и часто. Потом шагнул за край.
Веревка вздрогнула и натянулась. Повисшие над полом пальцы ног мелко задрожали и вытянулись в спазме. Голова скривилась набок, перекошенный рот раскрылся черной дырой в бороде.
Его сняли только к вечеру. Отец Игнат наотрез отказался отпевать барина. Однако похоронить самоубийцу за оградой кладбища Катерина Андреевна ему не позволила.
…Веревка, на которой повесился Илья Тимофеевич, была привязана к восьмому брусу перекрытия, если считать от окна.
8.
Два месяца спустя, в октябре, голодные крепостные впервые пришли к хозяйскому дому просить хлеба. Хлеба дали. По пуду на душу. Через день барыня забрала детей и уехала в город. Навсегда. Макар остался в имении Сольских за главного.
На службах отец Игнат уповал на Бога. Макар не спорил, но помнил, что сам он не Бог и накормить имение одной лепешкой у него вряд ли выйдет. Манна небесная им тоже вряд ли светит. Прокормить шестьдесят восемь душ двадцатью пудами зерна, двенадцатью коровами и шестью лошадьми было заведомо невозможно. Об этом Макар рассказал крепостным на сходе.
– Если кто бежать вздумает, препятствовать не буду. И хозяева теперь вас вряд ли скоро хватятся. В городе, конечно, тоже не мед. Особенно если без работы. Прямая дорога в острог. А там и до каторги недалеко. Но даже на каторге каждый день у вас будет тарелка пусть худой, но все же пищи. Здесь же зимой мы будем жрать солому и снег.
Три семьи уехали в город. Остальные восприняли известие о неминуемой голодной смерти неожиданно смиренно. Заперлись в домах и почти не выходили. Словно готовясь дать отпор приближающемуся голоду.
9.
Когда во дворе протяжно завыла Гертруда, Макар поднялся с кровати и посмотрел в окно. За стеклом в бледном свете луны маячили черные безмолвные тени. Макар вспомнил июльский огненный дождь. Но теперь люди шли из села, и попа с крестом тоже не было.
Двоих он узнал: деда Сидора – тот сильно припадал на правую ногу и широко размахивал костылем, словно нарочно стараясь задеть кого-нибудь из идущих рядом, и горбатую кухарку Лизу. Позади процессии ехала пустая телега.
– И куда это вы собрались, братцы?
С пустыми телегами с дому не бегут, и по грибы в три часа ночи тоже не ходят. Не иначе за зерном. Как он ни старался, а видно, все равно не доглядел. Украли в жатву, зарыли, а теперь шли делить.
Пальцы сами залезли в портсигар, вытащили из него самокрутку и сунули в угол рта. Он одернул себя, только когда полез в карман за огнивом. Огонь мог выдать.
Когда последняя спина исчезла в темноте, Макар натянул штаны и рубаху и вышел во двор.
Гертруда заскулила и завиляла хвостом.
Давно следовало убить собаку – что толку мучить ее голодом, да рука не поднималась. Верная собака стала ему чуть ли не родной.
«Ничего, подожди, солдат. Через два-три месяца ты будешь рад ее съесть». От таких мыслей стало тошно и еще сильнее захотелось курить.
– Ложись спать, моя девочка. Я скоро вернусь. Тогда и поищу, что тебе дать.
Но он не вернулся. Четыре дня спустя Гертруда, обессилевшая и обезумевшая от голода, перегрызла веревку и убежала в лес.
Всю дорогу Макар крутил портсигар в руках, перекладывал из кармана в карман, но так и не раскрыл. Обоз скрылся с глаз, и он шел на звук. Где-то впереди в темноте чуть слышно поскрипывало несмазанное колесо.
Прямо за поворотом, там, где барин останавливался после огненного дождя, он чуть не врезался в телегу, стоявшую в черной тени дерева. Лошадь услышала его шаги и повернулась. Рядом никого не было. Люди разбрелись по сгоревшему полю в разные стороны.
Поле после пожара поросло бурьяном и падалицей пшеницы. Трижды Макар распоряжался запахать проклятое место и трижды у крестьян находились веские причины не выполнять указание.
Какого черта они там делают? Мысль о ночном сборе грибов глупой шуткой вертелась в голове. Макар стал на колесо и заглянул в бричку. На сене лежало что-то черное. Он взял в руку твердый тяжелый предмет размером с крупную картофелину и поднес его к глазам. В свете луны умирающие от голода люди собирали камни.
«Совсем сдурели. Это их чертова ведьма горбатая Лиза подбила. Кроме нее, некому. Завтра из голышей суп варить будут».
– Не спится?
Макар вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял Архип и широко улыбался. В бледном свете луны его зубы казались неестественно белыми.
– И не мне одному. Вы что задумали?
– Не видишь? Готовим поле. Без камней пахать лучше, – Архип продолжал улыбаться как Петрушка на ярмарке. Странные обстоятельства этой встречи, казалось, его абсолютно не волновали.
– А почему не днем? Или на ощупь сподручней? Брехать у тебя, Архип, выходит лучше, чем лошадей подковывать.
Улыбка поблекла, и Макар заметил, как сильно изменился кузнец. Лицо осунулось и вытянулось. Пустой взгляд смотрел куда-то мимо Макара, в темноту.
– Не будь таким злопамятным, Макар. К тому же на вкус хромая лошадь ничем не хуже самого резвого скакуна.
Искалеченную Архипом Анабеллу съели в минувший четверг. И на вкус она действительно была лучше Буяна – самого быстрого коня Сольских.
Кузнец говорил медленно и неожиданно складно, как будто вдруг резко поумнел за те несколько недель, что прошли с момента их последней встречи.
– Знаешь, Макар, любопытство – это хорошо. Но все хорошо, когда оно в меру. Сейчас ты проявляешь избыточное любопытство, и оно может плохо отразиться на твоем здоровье. В общем, если совсем коротко, тебе не следовало идти за нами, – губы снова растянулись в улыбке, обнажив передние зубы.
Макар крепко сжал камень в руке и спустился с телеги на землю.
– А это не тебе решать.
– Конечно, нет. Думаю, мы обсудим этот вопрос все вместе.
За спиной Архипа в сотне шагов вдруг резко развернулась и застыла фигура. Макар не видел лица кухарки, но мог поспорить, что она тоже улыбалась. Следом за ней стали разворачиваться и все остальные. После секундного оцепенения люди побросали камни и побрели к телеге. Медленно и напряженно, словно прорываясь сквозь невидимое препятствие. Похожие на свору собак, готовую кинуться следом при первых признаках попытки бегства.
Макар наотмашь ударил Архипа в висок, бросил камень на землю и побежал. Как после разгрома под Ельцом, по хвойному сушняку под взрывы и выстрелы за спиной. Он вспомнил, как еловые ветки хлестали его по лицу, как бросил винтовку и потерял папаху. Но тогда он несся быстрее ветра, а теперь будто во сне обреченно плелся, скованный ужасом.
Погоня приближались. Он слышал шум ломающегося под ногами бурьяна у себя за спиной. На повороте он почувствовал, что задыхается. Чертовы папиросы. Будь они прокляты. Он вспомнил, как нестерпимо хотелось закурить. Возможно, покурив, он развернулся бы назад, решил бы разобраться с происшествием завтра утром. Он подумал, что мог бы находиться сейчас в кровати. Если бы не залаяла Гертруда, если бы он сам не поднялся, если бы не решил проследить за призраками.
До крайнего дома оставалось чуть больше двух сотен шагов. Тычок в спину повалил его на землю, лицом в грязь.
10.
В начале осени отец Игнат встречался с архимандритом. Доложил ситуацию в имении Сольских и спросил, как ему быть дальше.
– Ты же не ждешь от меня сиюминутного ответа? Положение сложное и в нем надо разобраться. Ступай обратно. И пусть пока все будет так, как есть. Я подумаю, как нам быть. И напишу тебе.
Время шло. Известий от начальства не поступало. Наступил ноябрь, холодный и дождливый. Дорога превратилась в непролазную грязь. И теперь, даже если бы архимандрит и захотел ему ответить, прислать посыльного стало невозможно. Оставалось дожидаться заморозков.
В пять уже стемнело. Церковь едва освещали двенадцать свечей, которые зажег Игнат. К службе теперь не являлась и треть прихода. В трудные времена люди начинают забывать о Боге, чтобы вдруг вспомнить его, когда станет уже совершенно невыносимо. Многие кашляли и шморгали носами. Игнат и сам был нездоров. Служба вышла особенно скверная.
– …отныне и во веки веков. Аминь, – он наложил на кучку грязных голодных людей святое знамение и отошел от алтаря.
Люди устало побрели к выходу. От толпы отделилась женская фигура и подошла к Игнату. Это была Дарья, жена кузнеца.
– На исповедь?
– За советом к вам, батюшка.
Впалые глаза женщины светились больным блеском. Прежде чем заговорить снова, она дважды оглянулась, будто опасаясь, что за ней следят.
– Не знаю, что мне делать.
Она была испугана и устала, но выглядела как всегда весьма привлекательно. Черт (прости меня, Господи), слишком привлекательно для того, чтобы он мог сдержать себя от грязных плотских мыслей. И это несмотря на пустое брюхо и величайшую слабость. Он тут же устыдился собственных помыслов, но постарался не подать вида.
– Нерешительность и смятение от малой веры твоей. Когда ты придешь к Богу, вопрос «что делать» потеряет смысл.
Дарья пропустила его ответ мимо ушей. Он понял: это потому, что она не стала уточнять, что значит «потеряет смысл» и «придешь к Богу».
– Что-то происходит с Архипом. Ночью он куда-то уходит из дому. Сначала думала, с соседкой спутался.
У жившей в соседней хате солдатки Матрены было восемь детей от разных отцов, и ни один из них не был ее мужем.
– Второго дня пошла за ним до калитки. А он не в деревню, а в лес свернул. В темноту. Да так уверенно зашагал. Ни разу не оглянулся. И все быстрее, быстрее. Чуть не бежал. Словно позвал его оттуда кто. Я дальше поворота идти побоялась. Вернулась домой, легла в кровать, а самой не спится. Так до утра и пролежала. Все думала, спросить у него, куда он ходит, или не надо? Может, походит да перестанет? Когда светать стало, в сенях котелки загромыхали. Я лежу, не встаю. Потом время прошло – хлопнула дверь. Я – к окну и вижу, как он в погреб залез и за собой крышку задвинул.
Он слушал, но не слышал. Взгляд прилип к ее груди. Он трижды отводил глаза в сторону и трижды обнаруживал, что снова смотрит туда же. А все из-за обета безбрачия и глупого решения влиться в черное духовенство. Следовало жениться и забыть о карьерных амбициях. Аскетизм делал из него одержимого похотью лицемера. Стремление к чистоте души оказалось благодатной почвой для грязных помыслов.
– …а за печкой я нашла вот это, – Дарья обернулась. Кроме них, в церкви не было никого. Из-за пазухи она достала серебристый предмет и протянула его Игнату. Он взял согретую телом вещицу и слегка трясущимися руками и поднес к свече. На почерневшем серебре вязью было выведено: «За мужество и отвагу».
Он хотел сказать ей, к кому обратиться, но тут же запнулся. После исчезновения Макара вершить правосудие в этой глуши было некому. Теперь он сам и был здесь высшей судебной инстанцией.
Женщина расплакалась.
– Это ж приказчика табакерка. По доброй воле Макар бы с ней ни за что не расстался. Я-то думала, он в город сбежал. И как мне теперь домой возвращаться? Не идти не могу – там дочь. И идти боюсь. Кто знает, что ему еще в голову взбредет.
Игнат протянул портсигар обратно. Дарья замахала руками.
– Пусть будет у вас, батюшка. Куда мне ее девать? Игнат рассеянно положил вещицу на окно.
Как, однако, легко поверил он в ее историю. А ведь ничего определенного. Мало ли какими путями мог оказаться портсигар у Дарьи? Может, прежде чем уйти, Макар сам его Архипу отдал. А может, потерял, а Архип нашел и спрятал. А может, и не за печкой Дарья его нашла. Придумала жуткую историю, чтобы с мужем поквитаться. И есть с чего. Бил он ее исправно.
– Возвращайся домой. Доверься Богу. Не бойся. Без воли его и волос с твоей головы не упадет. А все беды – лишь испытания на пути к Райскому саду. Дьявол смущает и тебя, и Архипа. Это испытание для вас обоих.
