Вальс бывших любовников

Лена смотрела на него и испытывала страшное разочарование в себе.

«Как, ну как я могла столько лет обманываться? Как могла не видеть, что он ничтожный, самовлюбленный и вообще никого ни во что не ставящий? Для него люди не существуют, он только себя видит и слышит, упивается собой. А я для него вообще не существую как человек – я только удобный матрас, комнатные тапки… И сейчас он искренне удивлен, что я вдруг сопротивляюсь, а не бегу по первому свисту на зов, как делала всегда».

– Я из тебя наконец-то выросла, Никита. Знаешь, как из одежды вырастают… И теперь ты мне настолько мал и неудобен, что я дышать не могу в твоем присутствии – как в тесном воротничке рубашки.

Кольцов удивленно на нее посмотрел:

– Что? Где ты набралась этих банальностей, в соцсетях таких же ограниченных дур?

– Хватит, Никита. – Лена слегка хлопнула ладонью по столу, и Кольцов дернулся от неожиданности. – Я больше не позволю тебе вытирать об меня ноги.

– А что случилось? – быстро взяв себя в руки, спросил он, словно признавая, что все годы так и происходило, и даже не стесняясь этого.

– Сказала же – выросла. И замуж вышла, кстати. – Последний удар Лена нанесла почти машинально, она вовсе не собиралась пользоваться этим аргументом, но вот вырвалось.

Правая щека Кольцова дернулась в нервном тике:

– Ну поздравляю. Нашла все-таки идиота? Надеюсь, он хотя бы хорошо зарабатывает.

– Не беспокойся, нам хватает. И давай продолжим наш разговор, мне необходимо найти убийцу девушки, а ты, похоже, единственный, кто может знать о Наталье что-то еще, помимо того, что она демонстрировала окружающим, я права?

Кольцов помолчал пару минут:

– Да, ты права. Наталья состояла в связи со своим работодателем.

– С кем? – удивилась Лена. – С отцом того ребенка, которому преподавала английский?

– Ну да, – раздраженно подтвердил Никита. – Я даже сделал им совместную фотосессию.

– С чего такой широкий жест? Как я помню, ты никогда не занимался благотворительностью.

– Разумеется. Он предоставил мне бесплатно большое хорошее помещение для проведения семинара, я бы такое финансово не потянул. Ну и Наташа мне очень помогала в организации.

– Интересно, когда? Если мать ее так жестко контролировала?

– Уходила с занятий.

– И тебя не беспокоило, что ты, возможно, мешаешь ей учиться?

– Ну почему я должен был об этом беспокоиться? Она взрослая, я ни о чем не просил, это был ее выбор.

– То есть за фотосессию ты приобрел и помещение, и бесплатную ассистентку? Н-да…

– Не только. Я позволял им встречаться в моей мастерской в то время, когда сам отсутствовал, – неохотно ответил Кольцов, и Лена быстро спросила:

– Твоя мастерская находится по старому адресу?

– Нет, я переехал.

– Я пришлю оперативников, они должны произвести осмотр.

– Это еще зачем?

– Никита, так нужно. И это в твоих интересах.

Кольцов недовольно замолчал, а потом вдруг поднял голову и как-то странно посмотрел на Лену:

– Послушай… а ведь этот ее Гарик вполне мог ее… того…

– Это почему?

– Очень неприятный тип.

«Ну я вообще не помню людей, которые бы тебе нравились, так что это не аргумент», – усмехнулась Лена про себя, а вслух спросила:

– Подробнее не расскажешь?

Кольцов смерил ее снисходительным взглядом:

– А есть выбор? В общем, у него какие-то странные увлечения. Мы даже фотосет делали, он Наталью в какой-то странный наряд одел…

Лена насторожилась:

– А чуть подробнее?

– Ну какой-то старый костюм, брюки-клеш из кримплена… ты хоть слово такое знаешь?

– Может, прекратишь? – устало спросила Лена. – Чем быстрее ты ответишь на мои вопросы, тем быстрее мы с тобой расстанемся, неужели непонятно?

– Понятно. – Губы Кольцова снова скривились в презрительной усмешке: – А говорят, счастливые женщины не бывают нервными.

– Ты, смотрю, тоже посещаешь соцсети и читаешь подписи в профилях банальных людей, – заметила Лена, и он отмахнулся:

– Ой, не начинай. В общем, на Наталье в тот день были эти брюки-клеш, пестрый нейлоновый батник с острым воротничком, а на ногах – туфли на толстенном каблуке и высокой платформе. А – еще очки, кажется, такие называли «тортиллы». Да и сам Гарик был примерно так же одет.

Лена все записала и спросила:

– И как часто ты потом виделся с этим Гариком?

– Никак. Я видел его дважды – в день фотосессии и когда забирал ключи от помещения. Возвращал их через Наталью.

– Понятно, – вздохнула Лена, протягивая ему протокол и чистый листок: – Прочитай и распишись, а на втором листе напиши, пожалуйста, адрес своей студии. Оперативники приедут сегодня, я получу ордер и отправлю их.

– Это что – мне сидеть и ждать, когда они соизволят явиться? – недовольно спросил Кольцов.

– Можешь дождаться их здесь.

– Еще не хватало! – заносчиво сказал он, размашисто подписывая протокол. – Только пусть поторопятся.

– Как получится.

Лена подписала пропуск и подвинула его Кольцову:

– Всего доброго. Более не задерживаю.

Он встал, сунул в карман пропуск и смерил Лену насмешливым взглядом:

– Не скажу, что был рад видеть.

– Я переживу.

Кольцов вылетел из кабинета, не забыв как следует хлопнуть дверью, Лена даже вздрогнула, хотя отлично знала, что так и будет.

«Ничего не изменилось, – подумала она, чувствуя странное облегчение. – Но какой же я была слепой, влюбленной дурой… Я ведь с Андреем порвала из-за него. У нас все было хорошо, но я надеялась, что Кольцов одумается и поймет, что ему без меня плохо. Как вообще после такого Андрей со мной разговаривает? Стыдобища… Столько лет унижаться перед, в общем-то, никчемным и ничтожным человеком, мнящим себя гением… Какое счастье, что это закончилось».

Лена взяла телефон и позвонила Паровозникову:

– Андрей, я сейчас получу ордер на обыск, надо съездить в студию к Кольцову и все там тщательно осмотреть.

– А без меня никак? – недовольно поинтересовался он.

– Ну поручи Левченко. Но сделать надо сегодня. Поищите все, что не принадлежит Кольцову, он будет там, поможет.

– Тогда тем более отправлю Сашку. Не хочу сталкиваться…

– Ну дело твое. Хотя… он, между прочим…

– Даже не начинай! – перебил Паровозников. – Даже это не заставит меня быть с ним терпеливым, я просто не сдержусь и вмажу в бородатую морду – оно тебе надо? Ну вот… – И Лена это чувство тоже поняла.

Осмотр фотостудии Никиты Кольцова принес неожиданную находку – заколку-автомат, такие были популярны в восьмидесятых годах, у Лены в детстве тоже была подобная. Она рассматривала вещицу, упакованную в пластиковый пакет, но почему-то никаких эмоций при этом не испытывала, как будто это была не улика по делу об убийстве, а какая-то ничего не значащая мелочь.

– Ну что скажете? – спросил Левченко, фиксируя что-то в протоколе осмотра.

– Скажу, что на первый взгляд вещь аутентичная, как раз из того времени. Сейчас их по-другому делают. Но надо, конечно, Николаеву ее отдать.

– Думаете, этот Гарик и есть Зритель?

– Это было бы хорошо, но слишком уж просто, – вздохнула Лена. – И потом… Ну докажем мы его связь с Савиной, это не сложно. А дальше? Как его привязать ко второй и третьей жертвам? Ее, кстати, установили, или так и идет как «третья жертва»?

– Пока так и идет, – кивнул Александр. – Заявлений о пропаже не поступало, я отслеживаю по городу. Обход близлежащих домов тоже не дал результатов, такую девушку никто не видел.

– Н-да… Ладно, надо ехать к подозреваемому.

– Я могу, наконец, быть свободен? – раздраженно спросил терпеливо молчавший до этого момента Кольцов, сидевший в кресле у окна. – Мне еще этот бардак придется убирать, господа полицейские.

– Какой бардак? – удивился Левченко, окидывая взглядом полупустую студию, где действительно было даже слишком чисто для только что проведенного обыска.

Но Лена отлично помнила мелочную педантичность Никиты, которого раздражала даже сдвинутая на миллиметр кофейная чашка, так что, по его понятиям, в студии царили настоящие бардак и хаос, выводившие его из себя.

– Мы приносим свои извинения за доставленные неудобства, – официально произнесла она. – Ребята, если закончили, сворачиваемся.

Когда все вышли, Лена еще раз окинула студию взглядом, задержалась на кофрах с аппаратурой, лежавших в углу, на стопке журналов на подоконнике одного из трех огромных витражных окон, на бежевом, крупной вязки кардигане, который Кольцов часто надевал во время работы и который теперь был небрежно накинут на спинку стула. Раньше она очень любила прижать этот кардиган к себе, уткнуться лицом в мягкую шерсть и ощутить запах Никиты, бывший самым родным и желанным на свете. А сейчас вдруг не почувствовала ничего, кроме брезгливости – висит на спинке старая, растянутая тряпка, выглядящая, как одеяние спившегося бомжа… А ее владелец считает себя богемой и интеллектуалом…

– Всего доброго, Никита Алексеевич, – попрощалась она, не глядя на Кольцова. – Если понадобитесь, я вас еще вызову.

– Буду счастлив, если этого не произойдет! – не сдержался Кольцов, но Лена уже вышла за дверь и окончания фразы не услышала.

Левченко курил у машины, водитель служебной машины копался под капотом, группа уже уехала.

– Вы в комитет, Елена Денисовна? – спросил Саша, метким щелчком отправляя окурок в стоявшую неподалеку урну.

– Нет. Поеду к этому Гарику, поговорю с ним в неофициальной обстановке.

Лена открыла ежедневник, где у нее были выписаны все телефоны и адреса людей, упоминавшихся в делах об убитых девушках, нашла номер Игоря Славогородского и вытащила свой мобильный.

Трубку долго не брали, Лена уже собралась сбросить звонок, когда услышала отрывистое:

– Алло!

– Игорь Андреевич Славогородский? Я старший следователь Крошина Елена Денисовна. Мне необходимо поговорить с вами о Наталье Савиной, прошу уделить мне несколько минут.

– Вы по телефону хотите говорить? – Голос сделался напряженным.

– Нет, я бы хотела встретиться лично. И, если можно, где-то на нейтральной территории, не хочу вызывать вас повесткой.

Это сообщение заставило ее собеседника смягчить тон:

– Да-да, разумеется… Когда и где вам будет удобно?

– Вы сейчас где находитесь?

– Я в офисе, это на пересечении улиц Мира и Первомайской.

– Прекрасно. Тогда я буду там минут через десять, жду вас на крыльце.

– Хорошо.

Лена убрала мобильный в сумку и посмотрела на Левченко:

– Торопитесь?

– Нет. Могу с вами.

– Отлично, тогда поехали.

Славогородский ждал их на крыльце – высокий, пухлый мужчина с начавшими седеть волосами до плеч, тщательно уложенными в волны при помощи укладочного средства. Это Лена заметила сразу, едва приблизилась к нему. На Славогородском был темно-синий костюм и голубая рубашка без галстука, ботинки ослепительно блестели, как будто их владелец вообще не касался асфальта при ходьбе.

– Игорь Андреевич? – Лена протянула раскрытое удостоверение.

– Да, это я. – Он вдруг заметно занервничал, бросив взгляд на подошедшего следом за Леной Сашу.

– Старший лейтенант Левченко, уголовный розыск, – представился тот, тоже показывая удостоверение.

– А… розыск зачем? – промямлил Славогородский, вытирая лоб платком. – Я же не убегаю…

– А у вас есть повод убегать? – спросила Лена.

– Нет-нет, конечно, нет! – заторопился он. – Это я так… пошутить, так сказать, для разрядки…

– Где мы можем поговорить?

– Давайте в кафе пойдем, тут два шага… мне бы не хотелось, чтобы сотрудники… ну понимаете же, как у нас относятся…

– К чему?

– Ну ко всякого рода полицейским визитам… начнут болтать невесть что…

– Мы пришли к вам как к свидетелю, – пожала плечами Лена. – Разве до этого с вами не беседовал следователь?

– И следователь, и оперативники… я им все рассказал, мне скрывать нечего…

– Так ли уж нечего? – Лена посмотрела в лицо Славогородского, и тот внезапно пошел красными пятнами:

– На что вы намекаете?

– А я не намекаю, я напрямую спрашиваю – так ли уж вам нечего скрывать, Игорь Андреевич, как вы говорите? У меня вот есть другая информация. Может, добровольно поделитесь? Или под протокол предпочитаете?

– Вот сволочь, все-таки сдал, – пробормотал Славогородский очень тихо. – Будете о Наталье спрашивать?

– Буду, – кивнула Лена. – Я за тем и приехала. Но разговор наш пойдет не о том, как она вашего сына английскому учила, а о том, чем занималась после того – или вместо того. Давайте, Игорь Андреевич, не будем воровать время друг у друга, раз уж я все равно все знаю, а вы знаете, что я знаю, – да?

– Идемте в кафе, дождь начинается, – буркнул Славогородский и направился вправо от здания офиса.

… – Да все совсем не так, как вы думаете. – Славогородский смотрел в стоявшую перед ним чашку кофе. – Никто ни к кому не приставал, никто не принуждал. Она мне сразу понравилась – хорошая девчонка, искренняя, добрая… К сыну очень хорошо относилась, он у нас проблемный, в коллективе ужиться никак не может, дерется постоянно, ни с кем не дружит. А Наташа… она к нему подход нашла, что-то такое сумела ему внушить, что у него впервые за все время появился друг. До этого никакие психологи не справлялись, в голос говорили – надо на домашнее обучение. А как это – в первом классе, что ли? А дальше что делать? А потом как он жить должен, если не сумеет приспосабливаться? – Славогородский аккуратно провел ладонями по волосам, стараясь не разрушить укладку. – А вот у Наташи получилось, понимаете? Жена моя почему-то не сумела, а двадцатилетняя девочка – запросто. Мы в кино стали втроем ходить, на спектакли, даже в развивающий центр снова Илью отдали, а из предыдущего нас попросили его забрать, потому что он и там со всеми дрался. И как-то само собой случилось, понимаете?

– Нет, не понимаю, – спокойно ответила Лена. – Но дело не в моем понимании. Ваша связь продолжалась долго?

– Это была не связь.

– Ну хорошо, пусть так. Долго?

– До того самого дня, как она… как ее… ну, в общем, как ее нашли на лавке у кинотеатра, – хмуро произнес Славогородский, не отрывая взгляда от чашки.

– А где вы были в этот момент?

– В каком смысле?

– Где вы провели вечер накануне и ночь?

– Я был сперва в офисе, это могут подтвердить сотрудники. Мы сдаем большой нежилой объект, ведутся последние работы, много согласований… в общем, задержались. Почти в половине двенадцатого приехал домой, поужинали с женой, легли спать. Утром позвонила Наташина мать, кричала, плакала, сказала, что Наташа не ночевала дома. Но я ее в тот день не видел, честное слово. Она приходила при жене, та с ней и расплачивалась, – Славогородский прижал обе руки к груди: – Я вам клянусь, мне не было никакого смысла убивать Наташу!

– Скажите, Игорь Андреевич, а почему вы заказывали фотосессию у Никиты Кольцова в таком странном образе? – Лена разложила перед Славогородским несколько распечатанных на принтере снимков, которые сделал ей Никита прямо в студии.

Славогородский, едва взглянув на листы, дернулся, как будто обжегся, сжал руки в кулаки и тяжело задышал.

– Так объясните?

Но он вдруг начал бледнеть и заваливаться на бок, пока не грохнулся со стула и не захрипел, раздирая пальцами грудь под рубашкой.

– Саша, бригаду! – сказала Лена, вскакивая из-за стола и присаживаясь на корточки рядом с хрипевшим Славогородским. – Так, граждане, не толпимся, здесь не цирк, человеку плохо! – попыталась она отогнать обступивших их столик посетителей, но сделать это смог только Левченко, успевший вызвать «скорую».

– Надеюсь, он не кофе захлебнулся, – услышала Лена над ухом голос администратора, тоже прибежавшего на шум. – Нам только иска не хватало…

– Успокойтесь, у него сердечный приступ, ваш кофе тут ни при чем, – сказала она, пытаясь посчитать пульс.

К счастью, «скорая» приехала очень быстро, Славогородского погрузили на носилки и вывезли из помещения кафе.

Лена записала номер больницы и посмотрела на Левченко:

– Как думаете, с чем связана такая бурная реакция?

– Что-то ему на снимках не понравилось.

– Но он же их уже видел, Кольцов сказал, что сделана фотосессия была в прошлом году. Ничего нового там быть не могло.

– Тогда выходит, что вы попали в какое-то чувствительное место.

– Да, еще бы знать, в какое, – вздохнула она. – Но на всякий случай охрану у палаты нужно посадить, вдруг, отлежавшись, решит в бега кинуться.

Шмелев не обрадовался новости.

– Ты когда научишься работать так, чтобы у тебя свидетели и подозреваемые в кардиологию не укладывались, а? Или ты там с заведующей соглашение заключила? – пробурчал он, подписывая требование на охрану.

– Мне что – у каждого справку о состоянии здоровья спрашивать? – слегка огрызнулась Лена. – Кто виноват, что они с таким слабым сердцем мнят себя молодыми ловеласами? С двадцатилетней девчонкой роман крутить он был здоров, а на вопросы о ее гибели отвечать – так его следователь довела…

– А ты считаешь, что он и есть Зритель?

– Я пока этого не исключаю, есть несколько невыясненных моментов, которые очень сильно меня смущают, – призналась Лена и вынула из сумки листы с отпечатками снимков. – Вот, посмотрите. Ничего не напоминает?

Шмелев водрузил очки на нос и принялся рассматривать пестрые картинки. По мере того как он добрался до последнего, лицо его сделалось совсем хмурым:

– Погоди-ка… Это ведь что-то вроде того костюмированного бала, что мы имеем в ходе следствия? И стиль похож.

– Ну стиль не то чтобы совсем уж… но тенденция прослеживается. Славогородский переодел Наташу в костюм времен своей молодости – или чуть раньше, когда он был еще ребенком, не суть. Но переодел ведь! Зачем?

Шмелев снял очки и по привычке сунул одну дужку в рот:

– А вот ты мне и скажи.

– Так вот я и не успела этот вопрос задать, как наш Игорь Андреевич под стол уплыл с сердечным приступом! – бросила Лена с досадой. – И меня теперь это мучает – а что, если действительно Славогородский и есть Зритель? Заколку еще нашли в мастерской – наверняка с этой фотосессии, я не успела ее предъявить Славогородскому. И надо отрабатывать пересечения с двумя другими жертвами, одна из которых до сих пор не опознана… Бардак, Николай Иванович…

– Бардак, – согласно кивнул Шмелев. – Ну так разгребай, пока на нас пресса не накинулась.

– Знать бы еще, откуда начать разгребать, – вздохнула она. – Крашенинников, кстати, из рук вон плохо поработал, половина свидетелей вообще в деле не фигурирует, не опрошена, – вдруг пожаловалась она, хотя совершенно не собиралась делать этого. – Можно было бы сейчас очень сильно время сэкономить, а я вынуждена кататься по адресам из старого дела, хотя могла бы уже и по новым что-то…

Шмелев вздохнул:

– Ты его, Ленка, не тронь сейчас. И пока не спрашивай, в чем дело, не могу сказать. Но Петьку не гноби, ладно? Потом поймешь.

– Да кто его гнобит-то? Я вынуждена двойную работу делать, вот и все.

– Ну ничего, не развалишься. Охрану Славогородскому приставим, вдруг действительно это он Зритель. Но ты шевелись, Лена, шевелись – столько времени нет результата.

«Ну, конечно! – думала она, шагая к себе в кабинет. – У Петьки драма какая-то, а я шевелись. Конечно, привыкли – на кого все сгрузить, конечно, на Крошину, у нее личной жизни нет, вот пусть и работает! А она у меня теперь есть, и сидеть тут ночами я тоже не обязана, я не единственный следователь в комитете, между прочим! Мало своих дел – так Петькино еще сгрузили, успевай, Лена, поворачивайся, а то результата нет! А что его нет с февраля, а дело у меня всего три дня – это кого волнует? Никого, правильно!»

– Ты колдуешь, что ли? – загрохотало рядом, и Лена приостановилась – ее нагнал Паровозников, в руке которого она заметила полиэтиленовый пакет с тремя большими маковыми булочками.

– Это что у тебя? – Она вдруг почувствовала, как проголодалась – опять не было времени даже на чай, не говоря уже о полноценном походе в столовую.

– Это взятка.

– Не поняла…

– Что тут непонятного? Отпирай кабинет, будем чай пить с булками, пока свежие. Это мне в пекарне через дорогу Равшана отвалила, – поднимая пакет повыше, сказал Андрей. – Я ей кота с дерева снял.

– А говоришь – взятка, – вставляя ключ в замок, заметила Лена. – Гонорар же.

– Ну мне гонорар, тебе – взятка, – подмигнул Андрей, и она быстро загородила уже открытую дверь кабинета:

– Э, нет! Не прокатит!

– Что, не любишь с маком? Раньше вроде любила.

– Да при чем тут мак… Просто, если ты хочешь что-то на меня перекинуть, сразу забудь. Я лучше голодная умру.

– Ты чего, начальница? – удивился Паровозников, мягко отстраняя ее с дороги и входя в кабинет. – Я ей булку свежую тащу, а она ругается… Что мне может быть нужно от замужней дамы, а? Совести у тебя нет совсем – в таком меня подозревать.

– Паровозников! Я тебя тоже сто лет знаю, если что. И знаю, что ты редко приходишь просто так, а уж когда приносишь что-то, это наверняка в качестве подмазки, – рассмеялась Лена, снимая плащ и набрасывая его на вешалку. – Но в этот раз говорю серьезно – не выйдет у тебя ничего. Я и так за Петьку работу делаю, Кольцова допрашиваю, обыск провожу, с подозреваемым в больницу мотаюсь! Так что ты обломишься.

Андрей меж тем уже включил чайник, положил пакетики с заваркой в две кружки, в свою еще и сахара насыпал, а булки выложил на тарелку.

– Злая ты, Крошина. А говорили, что замужем бабы добреют. Нет, ни фига, с тобой это не работает. Я действительно заскочил, чтобы булку тебе принести и чаю выпить. Ну могу еще послушать, как с бывшим пообщалась, если тебе страсть как некому это рассказать, – заметил он, наливая кипяток в кружки.

– Если не будешь называть Кольцова моим бывшим, то расскажу, – кивнула она, садясь за стол. – И еще пообещай не вставлять свои якобы смешные замечания.

– Якобы?! Якобы?! – возмутился Андрей, поставив перед ней кружку с чаем и тарелку. – А раньше ты считала их смешными! Фээсбэшный юмор какой-то другой, видимо?

– Оставь Филиппа в покое.

– Я ж не самоубийца. Ладно, рассказывай, что там с Кольцовым и где ты обыск проводила, – потребовал он, усаживаясь напротив и беря булку.

Умудряясь откусывать, запивать чаем и даже не говорить с набитым ртом, Лена вкратце рассказала о допросе и обыске у Никиты.

– Надо же… а я думал, что он любовник этой Савиной, – заметил Андрей. – Судя по фото, как раз в его стиле девчонка – наивная, хорошо бы лапшу заглатывала, которую бы он ей на уши вешал.

– Ну он, между прочим, не так глуп, как ты почему-то думаешь. С ним интересно… было.

– Ага! Но хочешь секрет? Знаешь, почему вы расстались?

– Ты что – специалист по расставаниям?

– По твоим – да, – серьезно кивнул Паровозников и глотнул чаю. – Ты его переросла, а он побоялся, что дальше не вывезет. Ему не женщина нужна, а обслуга с умением слушать и возносить его на пьедестал. И на такую роль годятся только простенькие молодые девочки с низкой самооценкой. А ты выросла и вдруг поняла, что за его трепом ничего умного и нет. Скажешь, не так было?

Лена почувствовала, что краснеет. Андрей произнес вслух буквально то, что она сама сказала Никите во время допроса. Она действительно переросла его и пошла дальше, а Кольцов так и замер на кочке, которую сам считал Эверестом.

– Слушай, Андрей, – вдруг произнесла она, вспомнив. – Я вот все думаю – куда нам привязать музыку эту, что всякий раз играет, когда труп находят?

– Отличный слив темы, зачет, – усмехнулся Паровозников, но не стал настаивать на продолжении. – Музыку, говоришь, куда прицепить? А черт ее знает. Я в машине весь день крутил, аж уши болят, а в голову ничего не приходит. Мелодия, конечно, популярная, много где использовалась после фильма. Но как связана с нашими убитыми – даже не знаю. На танцовщиц никто из них не тянет, фигуры не те. Может, что-то свадебное?

– Ну две точно не замужем были, а третью все никак не установим.

– Да и третья наверняка свободная была, – отмахнулся Андрей. – Я все-таки думаю, что тут и не в актрисе дело. Попытался сравнить с той, что в фильме играла – но кроме цвета волос вообще ничего общего.

– Если по платьям есть вариант, что это дело рук Славогородского, ну может такое быть, то с музыкой как-то пока глухо, – пробормотала Лена, рисуя на листе бумаги кружочки и стрелочки. – Надо, пока он в больнице отлеживается, попробовать отработать его связь с Ингой Колосовой – вдруг повезет?

– Он мог стричься к ней ходить.

– Вряд ли… там такая стилизованная укладка… – Лена покачала головой. – Убеждена, что он сам ее делает, минут по тридцать каждое утро тратит. И потом, Колосова – мастер женский, не универсал даже.

– Это ты с чего взяла?

– Так я несколько видео отсмотрела все-таки, и в одном она рассказывает о себе, четко говорит – женский мастер, никогда не работала с мужской прической.