Мертвые хризантемы

– Нет, что вы! – Хозяйка оранжереи сразу оживилась и неуловимым движением вынула из-за пояса сложенный веер, раскрыла его и обмахнулась. – Ёсивара как культурный объект существует до сих пор, просто в совершенно ином виде, скорее как музей. Основан квартал был аж в начале семнадцатого века в Эдо, возле дороги Токайдо, это был основной торговый путь в Японии. Но вскоре квартал очень разросся, и правительство перенесло его в район Асакусы, на север. Там Ёсивара и просуществовала до начала двадцатого века, когда пострадала в пожаре тринадцатого года, а затем была почти полностью разрушена землетрясением в двадцать третьем. Закрыли ее только в пятьдесят восьмом году. – Кику томно обмахнулась веером и посмотрела на Полину: – Вам интересно?

– Очень! – искренне призналась та, пораженная глубиной знаний и серьезным отношением к профессии, которых с начала знакомства она в Кику не рассмотрела. Молодая женщина показалась ей капризной, взбалмошной и истеричной. – Скажите, Кику, а почему все-таки вас не зовут по имени?

– Меня так папа назвал, когда я родилась. Я была сразу лохматая и напомнила ему головку игольчатой хризантемы, есть такой сорт, называется Линда вайт, – улыбнулась выбеленными уголками рта женщина и указала рукой на цветущий белый куст. – Вот она. Я была блондинкой, но, как вы понимаете, такой цвет волос в Японии встретишь нечасто, а папа с детства научил меня любить все, что связано с этой страной. Потому волосы я крашу лет с четырнадцати.

– И как ваша родная мать реагировала на подобное?

– Она умерла, потому не увидела этого. – Лицо Кику стало замкнутым и отстраненным, и Полина интуитивно почувствовала, что за этим непременно что-то кроется. Что-то, о чем Кику наверняка не станет сейчас говорить.

– Простите…

Кику сделала неуловимый жест веером, и выражение ее лица сменилось, как декорация на сцене – женщина снова улыбалась как ни в чем не бывало.

– История моей семьи выглядит как справочник психиатра. Но я не хотела бы говорить об этом здесь, чтобы не портить ауру. Цветы ведь все впитывают. Вы замечали когда-нибудь, что в некоторых помещениях букеты и живые цветы вообще практически не стоят? Они вянут уже спустя сутки. А в других, напротив, радуют глаз продолжительное время? Это, поверьте, зависит вовсе не от воды в вазе или почвы в горшке. Это – аура, и цветы ее тонко чувствуют.

«Запахло шапочками из фольги. – Полина внутренне поежилась, не любила разговоров об ауре и тонких материях. – Как она это делает? Минуту назад была нормальной – и вот уже про душу цветов рассказывает. Точно подметила про справочник психиатра, судя по ее поведению, тут просто поле непаханое для специалиста».

Но Кику не стала развивать эту тему, а, свернув веер, вдруг спросила, глядя на Каргополову в упор:

– Вы ведь приехали, чтобы расследовать эти убийства, да?

– Да, – подтвердила Полина. – Анита Геннадьевна нажала нужную кнопочку.

– Нажимать нужные кнопочки – это ее основное умение. Для нее люди делятся на тех, у кого есть такие кнопочки, и тех, у кого она их пока не обнаружила, но непременно найдет. Так что остерегайтесь, Полина Дмитриевна. Матушка всегда умела добиваться того, что ей нужно и выгодно.

– И что же ей может быть выгодно сейчас?

– Чтобы вы развеяли ее сомнения в том, что убийства – дело рук ее политических оппонентов. Она искренне считает, что кто-то из ее соперников на предстоящих выборах пытается дискредитировать ее таким образом. Наши местные правоохранительные органы не могут разобраться – или не хотят, вот она и сделала все, чтобы здесь появились вы.

– А как вам кажется, подозрения Аниты Геннадьевны имеют под собой почву?

– Мне все равно, – пожала плечами Кику. – От ее мэрского кресла лично мне никакой выгоды – равно как и от его отсутствия. – Однако в глазах мелькнуло злорадное выражение, всего на секунду, однако Полина заметила это. – Но знаете что… – вдруг произнесла Кику, устремив на Полину серьезный взгляд, – насколько я успела заметить, анализируя обрывки разговоров и разные городские сплетни, а также фотографии, которые… ну это неважно… так вот, убитые мужчины чем-то напоминают моего отца.

Мэр

Анита стояла у большого витражного окна в своем кабинете и, приоткрыв створку, наблюдала за тем, как в оранжерее перемещается красное пятно – это Кику гуляла по своим владениям в компании прибывшего следователя. «Наболтает сейчас всякого, – злилась Анита, понимая, что не может контролировать неуправляемую падчерицу. – Запомнила мои вчерашние слова, специально осталась дома, с утра ведь собиралась в музей…»

Но изменить уже ничего было невозможно – Кику полностью завладела вниманием гостьи, и вмешательство Аниты теперь будет выглядеть странно.

Телефонный звонок, прозвучавший так резко, словно через усилитель, ударил по нервам, и Анита от неожиданности резко дернулась в сторону, попутно зацепив локтем стоявшую на треножнике вазу с сухоцветами. Та с грохотом разлетелась на черепки и – Анита увидела это отчетливо – повредила дорогой паркет. «Да что за день-то!» – простонала мысленно она, хватая телефон:

– Да, я слушаю!

– Анита Геннадьевна, это Славцев. Простите, что беспокою в выходной, – раздался голос ее референта, – но дело срочное. Вы сегодняшний «Осинский цементник» видели?

– Кажется, нет, – она начала перебирать стопку газет на углу письменного стола. – А что там?

– Статья о том, как бездействует местная власть, пока по городу разгуливает убийца.

– Кем подписана? – Анита не нашла газету и теперь собиралась вызвать горничную Юлю, в чьи обязанности входило приносить в кабинет свежую прессу до того, как Анита закончит завтрак. Сегодня же газеты не было и после обеда, странно…

– Ну а вы как думаете? Калинкиной, конечно, она у нас спец по политическим «заказухам».

– Так, Натан, сделайте доброе дело, найдите Калинкину и уточните, откуда она вообще взяла эту информацию. Сдается мне, что работать она стала на кого-то из конкурентов, и неплохо бы выяснить, на кого именно – на Зимина или на Святченко.

– Хорошо, Анита Геннадьевна, постараюсь как можно быстрее.

Анита бросила трубку и опустилась в кресло, сжав виски пальцами. Вот уже пару месяцев она чувствовала, как вокруг словно сжимается кольцо из недоброжелателей. Кресло мэра многим казалось лакомым куском, но Анита занимала его вот уже два срока и отдавать просто так никому не собиралась.

«Еще срок, только один срок – и я смогу, наконец, уехать отсюда навсегда, поселиться там, где всегда мечтала жить так, как давно хотела. А главное – никогда больше не видеть эту идиотку в кимоно. Да – никогда больше не вздрагивать, если рядом оказывается эта умалишенная девка с ее театрализованными представлениями. Я знаю, Саша, что ты бы этого не одобрил, но ведь и я выходила замуж за профессора и перспективы, а не нанималась ухаживать за тяжело больным стариком, медленно выживающим из ума, – думала она, глядя на портрет мужа в рамке, стоящий прямо перед ней на столе. – Нет, дорогой… и твоя идиотка-дочь продолжает портить мне нервы, словно ей все еще пятнадцать. Я не могу так больше. И не хочу, я заслужила свое право жить по-человечески».

Она вернулась к окну, но ни Кику, ни Каргополовой уже во дворе не обнаружила. «Интересно, куда эта ненормальная увела гостью? И, главное, о чем они разговаривают? У Кику длинный язык, она запросто наболтает такого, о чем лучше молчать». Анита грызла костяшку указательного пальца и чувствовала, как внутри растет отчаянье.

Так бывает – просыпаешься воскресным утром и понимаешь, что кругом одно и то же, каждый день похож на предыдущий, и у тебя нет сил жить так, как вчера и позавчера, а изменить ничего невозможно. Нет выхода. И от этого в душе образуется пустота – гулкая, страшная, бесконечная, потому что тебе ее не наполнить. Нечем – у тебя уже нет вчера, но еще нет завтра, и непонятно, будет ли.

Это чувство безысходности маленькая Анюта Горюнова из крошечного поселка на Сахалине испытывала лет с шести. Центральная улица заканчивалась практически в море, и в пасмурную погоду на поселок словно опускалась пелена непроглядной тоски и невозможности что-то изменить. Анюта чувствовала это острее, чем взрослые, но пыталась сопротивляться, заявляя, что вот-вот уедет из поселка. Никто, конечно, не верил – куда уедет внучка полуслепой старой местной знахарки? У них и денег-то никогда нет, Анька, хоть внешне и напоминает диковинную куколку, одета всегда в чьи-то обноски – пенсия по утрате кормильцев не позволяла разгуляться. Ее родители погибли в шторм, пытаясь спасти оторвавшуюся лодку, но были так пьяны, что не смогли оценить опасность этого мероприятия. Пятилетняя Аня осталась с бабушкой, пенсию помог оформить глава поселкового совета, а сотрудники опеки не баловали своими визитами крошечный поселок на самом берегу Охотского моря. Бабушка научила Аню ненавидеть море – по ее рассказам, именно оно забрало у девочки родителей. Об истинной причине бабушка молчала, но, став взрослее, Аня и сама догадалась, как это произошло – в поселке пили почти поголовно все, потому что чем заняться, когда рыболовный сезон окончен?

Однажды Аня предприняла отчаянную попытку вырваться из безрадостной серой жизни. В очередное, похожее на все прочие воскресенье она серьезно заявила подружкам, что завтра уезжает – нашелся родственник на материке, и она будет жить в большом городе, закончит там школу, поступит в институт. Увлекаясь и видя, как зачарованно внимают ее рассказам девчонки, Аня фантазировала о будущей прекрасной жизни, полной интересных событий, красивых вещей и людей, жизни, где больше не будет штормов, пасмурного низкого неба и отвратительного запаха гниющей рыбы. Когда же, опомнившись, Аня замолчала, то поняла, что теперь у нее нет выхода. Если завтра она придет в школу, то станет врушкой и изгоем, а это в поселке, где не так много жителей, самое страшное. У нее не осталось выбора, и, стащив из бабушкиной шкатулки остатки пенсии, четырнадцатилетняя Аня Горюнова отправилась на поиски новой жизни.

Поймали ее в Южно-Сахалинске, куда она каким-то чудом ухитрилась добраться. Бабушка выдрала ее ремнем, а подружки долго сочувствовали, слушая рассказы о том, что родственник, приехавший встретить Аню в Южно-Сахалинск, умер от сердечного приступа. В глазах четырнадцатилетних девчонок Анька стала героиней. Но своего решения уехать она так и не оставила. Те сутки, что Аня провела в Южно-Сахалинске, убедили ее, что действительно есть совсем другая жизнь, в которой обязательно найдется место и для нее. Осталось только придумать, как именно туда попасть.

Психотерапевт

Кику появилась к вечеру, как обычно, даже не удосужившись позвонить.

– Тебе телефон для чего?

– Ой, не придирайся, я забыла, что ты трепетно относишься к своему времени! – отмахнулась Кику, сбрасывая туфли и плащ. – Но по субботам у тебя не бывает приемов, ты просто лежишь на диване и тупишь в потолок. Решила составить компанию.

Она действительно плюхнулась на диван в гостиной и сложила руки на груди, устремив взгляд в белоснежный натяжной потолок.

– Ну что ты? Присоединяйся! – скомандовала она через минуту и подвинулась к спинке.

– Я не хочу лежать. И вообще… Кику, тебе не кажется, что приличные люди сперва звонят? У человека могут быть планы…

– Ты говоришь как матушка, – фыркнула Кику. – Что такое приличия, по-твоему? Вот как по мне, так просто удобная отговорка, когда напрямую отказать неудобно, а хочется.

– Не все такие прямолинейные, как ты.

– И это, знаешь ли, очень затрудняет общение. Как вы живете, все время подбирая слова, боясь что-то не то сделать, не туда наступить? Не жмет такая жизнь? Все время в рамках! А ведь эти рамки у вас в головах, не более. У вас – а вы стараетесь других в них загнать. – Кику села и поджала под себя ноги. – Вот скажи – тебе станет проще, если я начну звонить, спрашивать разрешения, выбирать слова, врать все время?

– Ну врать-то тебя кто просит?

– Да вы все и просите! Вам правда не нравится, она неприличная. Вы хотите в своем целлулоидном мире только гладкое видеть.

– Ты откуда слово такое знаешь?

– У меня богатый словарный запас, я кандидат наук, между прочим! Почему ты вечно как кактус – вроде цветешь красиво, а понюхать нельзя, колючки кругом? Не понимаю…

– Прекрати, Кику… совершенно нет настроения ругаться или что-то объяснять.

– Настроения, значит, нет… – протянула Кику, прищурившись. – А вино есть хотя бы?

– Ты сюда напиться приехала?

– В том числе, – абсолютно серьезно подтвердила она. – А заодно переночевать.

– Что вдруг?

– Передоз у меня, боюсь сорваться. Пусть эта грымза одна в доме посидит, подумает. Представляешь, она сегодня на обед следователя пригласила – ну ту, что из Хмелевска приехала.

– Которая дело о трех трупах расследует?

– Ты уже тоже про третий знаешь? У матушки чуть клыки не выросли, когда ей доложили, – расхохоталась Кику.

– Могу представить…

– А следачка эта, похоже, умная баба. И слушать умеет.

– Ты, конечно, ей мозг задурила своими пристрастиями?

– С чего?

– Да с того – у тебя на шее остатки грима.

Кику провела пальцем по шее и поднесла его к глазам:

– Вот черт… да ладно, подумаешь. Ты не представляешь, какое лицо было у матушки, когда я в столовую завалилась в кимоно и полном раскрасе! – снова расхохоталась она, откинув голову. – Мне кажется, ее когда-нибудь инфаркт хватит.

– Да от твоих выходок он кого угодно хватит. Никак я не пойму, зачем ты это делаешь, какая цель?

Кику села очень прямо, вытянулась в струнку и, прищурив глаза, зашипела:

– Цель?! Цель, говоришь?! Да она отца в петлю загнала – как перед этим мать! Никогда не прощу этой дворняжке, никогда! Сперва родителей на тот свет отправила, теперь меня из дома выживает! Нет уж, со мной ей не справиться! Она же не знает, что я давно нашла все то, что она так тщательно прятала от всех, – загадочно добавила она после секундной паузы.

– Кику…

– Ну что?! Я же сказала – родителей ей не прощу!

– Дело твое… но ты просто подумай, что ненависть – слишком затратное чувство, оно сжигает весь внутренний ресурс.

– Расслабься, я не пациентка, ты не врач, сегодня суббота.

– А я не как врач сейчас.

– Да какое тебе дело вообще?! – разозлилась Кику, став похожа при этом на ощерившегося пекинеса.

– Ты мой близкий человек, я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

– Тогда сегодня я переночую у тебя, а то действительно что-то случится. Ты не представляешь, как она меня ненавидит. Вчера в бассейне я прямо почувствовала, что еще секунда – и она в меня вцепится, будет под водой держать до тех пор, пока я сопротивляться не перестану, – округлив глаза, прошептала Кику и даже оглянулась на дверь, словно там могла появиться Анита.

– Ну, не перегибай…

– Да какое! Знаешь, какие вибрации идут от человека, который сдерживает себя от неверного шага? Как ток. Меня даже через воду обожгло.

– Фантазерка ты… Анита одной комплекции с тобой, ты моложе…

– Ой, можно подумать, ты не в курсе, как ярость утраивает силы! А уж как действует в таких случаях ненависть… мне вот порой кажется, что я могла бы ее убить. Особенно когда она про папу начинает говорить. Таким, знаешь, скорбным тоном – вдова, мать ее… я в такие моменты физически ощущаю свои руки на ее горле, – шепотом призналась Кику, и ее глаза стали совсем темными, как будто зрачки исчезли. – Мне кажется, это было бы самое прекрасное ощущение на свете – чувствовать, как она слабеет и перестает дышать…

– Ты с ума сошла! Прекрати немедленно!

Кику рассмеялась каким-то странным смехом, от которого по спине побежали мурашки. «Она точно ненормальная… Аните стоит быть более осторожной. Такая ненависть – даже страшно. Хотя… понять могу, пожалуй…»

– Так я останусь? – отсмеявшись, спросила Кику. – Идти реально некуда, а домой – ну, ты понимаешь?

– Оставайся… а то в самом деле натворишь еще чего-нибудь.

– Обожаю тебя! – Кику вспорхнула с дивана и побежала в ванную, где на крючке всегда висело ее хлопчатобумажное кимоно – другой одежды в стенах квартиры она не признавала.

Влад позвонил в половине первого, когда Кику в соседней комнате уже улеглась и нацепила наушники с аудиокнигой – любила на ночь послушать что-то японское, язык знала отлично.

– Да! – Надо бы говорить потише, мало ли…

– Извини, что я так поздно… но мне нужно поговорить, – сдавленным шепотом произнес Влад.

– Погоди секунду, я закрою дверь.

– У тебя кто-то есть?

– Да, но это неважно… просто не хочу, чтобы кто-то слышал. Что случилось?

– Она бросилась на меня с ножом…

– О, господи… ты не ранен? Может, в больницу?

– Я не могу… она выгнала меня на балкон и заперла дверь изнутри… телефон в кармане был, вот тебе звоню.

– Выбей стекло, кричи – что угодно, пусть полицию вызовут!

– Да ты что?! Я не могу… ты не понимаешь…

– Влад! Я понимаю только то, что ночью будет холодно! Ты физически в порядке?

– Кажется, кровь сочится откуда-то… подожди, я посмотрю… да, справа…

– Так, все, я сейчас приеду!

– Куда?! Ночь на дворе!

– Ты истечешь кровью на балконе! Хватит, не спорь, здесь езды по пустой дороге минут тридцать.

– Не надо… я тебя умоляю – не делай этого. Будет только хуже!

– Тогда зачем ты позвонил, если отвергаешь любую помощь?! – Изнутри начала подниматься совершенно неконтролируемая ярость.

– Ты не можешь помочь… мне нужно было просто поговорить… но ты понимаешь все как-то неправильно…

– Да что тут непонятного?! Человек с резаной раной остался на ночь запертым на балконе! Влад, ты идиот или тебе нравится так жить?! – А вот этого говорить, конечно, не стоило, но слова вырвались непроизвольно, ужасная картина стояла перед глазами, и совладать с эмоциями становилось все труднее. – Влад, прости… – но он бросил трубку и, видимо, отключил ее.

«Черт! Ну, вот что мне делать? Садиться в машину и ехать? В какую, на фиг, машину, она в сервисе?! Такси вызвать? Ну приеду – и что? Надо хоть в полицию позвонить, адрес-то я знаю… номер дома… а там уж увидят, разберутся».

Дежурный принял сообщение о драке в одной из квартир, записал улицу и номер дома, вымышленное имя звонящего и пообещал выслать наряд. Стало немного легче, захотелось выпить вина, чтобы окончательно расслабиться.

– Ну, и кому это мы полицию вызывали на чужое имя? – послышалось за спиной, и от этого голоса даже волосы зашевелились:

– Кику, ты совсем больная?! Так же можно действительно до инфаркта довести!

– А что ты орешь? Твой молодой организм от инфаркта вроде пока далек, – насмешливо произнесла она, входя в комнату и усаживаясь на кровать. – Так кому полиция?

– Не угомонишься – вызову и тебе.

– Очень страшно. Так не скажешь?

– Это по работе.

– Да? А я думала, ты психотерапевт.

– Прекрати, наконец!

– Пойдем выпьем, а? Уснуть не могу, и ты еще со своими странными звонками…

– Знаешь, дорогая, пора бы признать, что не все в мире крутится вокруг твоей персоны. Если хочешь знать, есть люди куда несчастнее тебя.

– Фу, какая пошлость! Я вовсе не несчастна, если что. А сравнивать чьи-то жизни… – Кику пожала плечами. – Мне казалось, психотерапевтов учат не делать этого. Самое страшное ведь – когда сравнивают. Как в детстве – а вот Маша молодец, на пятерки учится, а ты несчастная троечница. А вот Даша на пианино играет, а ты не смогла даже первый класс музшколы окончить. И у ребенка формируется комплекс – он хуже Маши-Даши, он не достоин любви, потому что ничего не добился в сравнении с Машей-Дашей. Разве не так это устроено?

– Так… но тебе не пять лет, и я не сравниваю тебя с Машей и Дашей, а говорю, что есть люди, которым сейчас хуже, чем тебе, – так понятно?

– Так – понятно, – кивнула Кику. – Но вино-то осталось или нет?

– Осталось… идем, мне бы тоже выпить, не усну, наверное…

– Так не скажешь, что случилось?

– По работе.

– Ну, как знаешь.

Следователь

Визит в дом мэра оставил у Полины двоякое ощущение. С одной стороны, с самой Анитой пообщаться ей удалось мало, каким-то непостижимым образом Кику завладела ее вниманием и увлекла рассказами о Японии и хризантемах, тем самым отрезав от мачехи. С другой – сама Кику произвела на Полину очень странное и сильное впечатление. Молодая женщина порой казалась просто ненормальной и одержимой, в то же время внушая уважение и вызывая интерес своими рассказами и манерой себя вести. И потом, Полине показалось, что в этом с виду респектабельном и уютном доме явно что-то не так. Во всяком случае, отношения Аниты и Кику далеки от идеала, скорее они враждуют и с трудом выносят общество друг друга. Кику проговорилась, что их семейная история напоминает справочник психиатра – таких оговорок обычно не совершают люди, у которых нет скелетов в шкафу. И было еще кое-что…

Полине не давала покоя мысль о хризантемах, которые так благоговейно разводила Кику. Было ли случайным совпадением то, что в карманах жертв находили именно эти цветы, или убийца знал, что в доме мэра хризантем целая оранжерея? Может, Анита не так уж неправа, говоря о происках конкурентов? Но тогда совсем дикая картина…

«Что-то здесь не так, – думала Каргополова, пока Вадим вез ее обратно к гостинице. – Такой символизм на ровном месте не возникает, должно быть четкое объяснение. Убитые – мужчины одного типа, в карманах у всех увядшие хризантемы – это не может быть простым совпадением. Молодые мужчины, одетые так, словно направлялись на свидание с возможным интимом – ну не на стол же патологоанатома они собирались, если вспомнить шутку Архипова. Надо позвонить Речковскому, вдруг что-то дельное нашел?»

Она вынула мобильный, но, бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида, заметила, как Вадим внимательно смотрит на нее и мгновенно опускает глаза, поняв, что она это увидела, а потому звонить передумала. «Сделаю это из холла гостиницы на всякий случай», – решила она, убирая мобильный.

Лейтенант Илья Речковский в телефонном разговоре показался ей совсем молодым, однако, когда через час Полина спустилась в холл гостиницы, то обнаружила за столиком мужчину лет тридцати. Она даже засомневалась, тот ли это человек, что ей нужен, но он встал из кресла и направился к ней:

– Полина Дмитриевна? Лейтенант Речковский, – и протянул руку.

– Очень приятно, – пробормотала она, чуть смутившись – настроилась на разговор с молодым парнем, а тут вполне состоявшийся человек. – Здесь поговорим?

– Давайте лучше прогуляемся, – предложил Речковский. – Погода отличная, сколько еще такая осень простоит? Так кабинет надоел – ужас.

– Хорошо, идем.

От гостиницы Илья сразу свернул направо, потом еще раз, и они оказались в небольшом парке. Множество лавочек, детский городок, крошечный круглый прудик, площадка для игры в городки – и на ней действительно играли несколько бодрых пенсионеров, пара длинных столов, за которыми примостились шахматисты, – Полина рассматривала все это с удивлением, ей казалось, что подобный вид досуга ушел в прошлое.

– Так вот, Полина Дмитриевна, – начал Речковский, вынимая из кармана куртки блокнот и перелистывая измятые странички в поисках нужной, – я просмотрел все соцсети убитых. Нашел, мне кажется, то, о чем вы говорили. Все трое зарегистрированы на одном из сайтов знакомств. Бинго?

– В принципе… а там есть возможность посмотреть, с кем они переписывались?

– К сожалению, у всех закрытые профили, нужна регистрация, чтобы просмотреть хотя бы тех, кто у них в друзьях, а на переписки нужен запрос, и не факт, что нам такую информацию предоставят, вы же понимаете, – развел руками Илья.

– Примерно так я и думала, – огорченно произнесла Полина.

– Погодите… нам же надо только понять, есть ли у них пересечения, правильно? Мы ведь это не сможем в качестве доказательств использовать?

– Нет.

– Предлагаю хакнуть страницы. Клиентов нет в живых, ничьих прав не нарушим.

– А тех, с кем они переписывались?

Речковский почесал в затылке:

– Тогда надо шевелить компьютерщиков… долго… я бы все-таки попробовал. Нам ведь нужны только фигуранты из Осинска, не думаю, что их там сто человек.

– То есть вы тоже думаете, что к преступлению причастна женщина?

– А что тут думать? Это же старая схема – знакомятся в интернете, заманивают, а тут дружок – или парочка. Карманы чистят, карты забирают, деньги – и привет.

– Все верно, только у убитых ничего не пропало, – заметила Полина, – карты, паспорта, права, деньги и часы – все на месте. Нет только телефонов, но это как раз объяснимо в случае, если знакомства происходили в соцсетях. Сейчас они все на смартфоны установлены.

– Тогда непонятна цель. Зачем убивать-то?

– Вот я тоже об этом думаю. Все примерно одного типажа… иногородние… что-то еще должно быть общее. Удалось еще какие-то данные найти?

Речковский кивнул и начал зачитывать подробно о каждом убитом. Полина слушала, стараясь вычленить какой-то признак, который мог бы объединить эту троицу, но ничего не находилось до тех пор, пока Речковский не дошел до семейного положения. Все трое оказались женаты и имели детей – девочек от пяти до семи лет.