Каменное перо

Его мозг даже не пытался найти объяснение. Принц застыл, снова держа в руках ту самую первую книжицу с портретом старомодного синьора. И тогда он ощутил наконец странное спокойствие, отрешенность. Что же, так тому и быть. Если бы книга была одна, он сошел бы с ума. Но их было неисчислимо много, а значит, таковы были правила. Он уже не ожидал ничего нового.

– Как это произошло? – прозвучал его вопрос.

– Связь поколений, – рассмеялся Сказочник, – пантеон бумагомарак! Мои верные подмастерья, замахнувшиеся на вечный сюжет – житие Шута. И вы среди них, мой друг. Еще один певчий в хоре вечности. Заслуженный кавалер ордена каменного пера.

Что-то в этих словах еще крепче уверило Принца в собственной правоте. Он стал различать голоса в бессмысленном шелесте, но не мог разобрать ни одного слова. Однако, подумалось Принцу, голоса были ничтожны, пренебрежимо малы, а слова не имели значения. Все, что должно было быть сказано, перешло на бумагу. Все, что предстояло сказать, жило в его голове. Он смирился. Он резко закрыл лежащую перед ним книгу. Перед тем, как обложка в одном стремительном хлопке погребла под собою лицо господина-писателя в парике, лицо успело немного изумиться. Брови поползли вверх, лоб покрылся морщинами, губы сложились в узкую линию.

Голоса взвились в бессильном негодовании.

Сказочник угрожающе сощурил глаза и наклонил свое тело вперед, хищно щуря чернильные очи.

– Что вы предлагаете? – грустно улыбнулся Принц, не слыша своих мыслей за поднимающейся какофонией. – Мне стоит все бросить? Начать заново?

– Отчего же, – оскалился Сказочник, крича в ответ, – я с нетерпением жду вашей работы. Я готов простить ей некоторую вторичность завязки, ибо финал обещает получиться непревзойденным.

– Так тому и быть, – прокричал Принц поверх голосов. Он встал и развернулся, чтобы уйти. В ту же секунду голоса стихли, умерли. Настала благоговейная тишина.

Когда Принц был уже в дверях, Сказочник задержал его. Он снова был спокоен и четок.

– Ах, и еще кое-что, – заметил он как бы между прочим. – На случай, если вы все же не успеете ничего дописать. Я долго размышлял о наших договоренностях и пришел к неутешительной мысли. На данный момент я нахожусь в затруднительном положении. Смотрите сами, мне не вполне известно местонахождение должника, назначенного вашим предшественником, а времени на заполнение сборника остается все меньше. Может статься, что найти этого человека будет как минимум проблематично. Поэтому знайте, что кандидатура герцогини Изабеллы представляется мне гораздо более реалистичной. Если до этого дойдет, я предпочел бы разыскать именно ее.

И Принц хлопнул дверью.

И снова путаница. Принц утверждал, что его мысли в те дни не поддавались никакой систематизации. Он пытался постичь предательство Батафи, прокручивал в голове их диалог. Но было ли предательство? Был ли диалог?

Принц начал сомневаться в собственном рассудке. Он не знал, как достучаться до шута, а тот никак не давал о себе знать. Даже имея на руках его таинственную посылку, Принц не мог заставить себя полностью поверить в реальность того туманного разговора. Все происшествие начинало казаться ему ужасной шуткой Сказочника. Как это можно было объяснить иначе?

Он находил доверчивых и нуждающихся людей. Наверняка при этом Сказочник и добряк Хмурый Лоренцо состояли в сговоре, иначе и быть не могло. Потом… Потом Сказочник доводил свои авторов до исступления и заставлял их поверить во всю эту чепуху про Батафи. Возможно, он и правда знал что-то о прошлых злоключениях Принца и как-то использовал его страхи. Отравил его. Вызвал галлюцинации. Обманул. В эту теорию очень хотелось верить, но она не вязалась с реальностью. А реальность не вязалась сама с собой. Была ли она реальностью? Когда Принц начал сходить с ума? Еще в замке? А была ли Изабелла?

Он кое-как заканчивал роман. Иногда он даже забывал о происхождении первоисточника и тогда ему писалось легко. Но редкие часы без пера были сущим кошмаром.

Иногда во сне он сидел один в темной комнате при скудном свете потухающей свечки и слушал голоса своих предшественников. Он до сих пор не мог их различить, но они странным образом успокаивали его. Некоторые голоса из хора совершенно явно были разъярены, а другие отчитывали его с холодной учтивостью, но он не держал на их зла. Он почему-то знал, что на их месте вел бы себя точно так же.

Еще он много раз вспоминал последнюю беседу со Сказочником и никак не мог решить, что действительно было сказано, а что его воображение досочинило за него.

Когда в романе была поставлена последняя точка, Принц еще полчаса сидел за столом, крутя в руках каменное перо и пытаясь отсрочить неминуемый визит к работодателю. Он решился лишь на следующее утро.

– Ах, вы дописали, – поздравил его Сказочник. – Вот ваше вознаграждение.

Он небрежно уронил перед Принцем очередной, третий по счету, кошелек. Поскольку сбережений к тому времени у Принца почти не оставалось, и его наружность снова пришла в некоторое запустенье, он без сожалений завладел кошельком и поместил его себе в карман. Третий транш по размеру был абсолютно тем же, что и два предыдущих.

– На что вы думаете употребить оставшиеся два дня? – прямо спросил его Сказочник.

– Как? – изумленный Принц медленно опустился на стул. – Осталось всего два дня?

– Неужели вы думаете, что моя находчивость, или, если вам будет угодно, мое коварство, простирается на общепринятый календарь? Здесь я не могу ничего завуалировать, исказить и переставить. До наступления августа и вправду осталось два дня. Увы!

– Я выполнил обязательство по количеству слов…

– Свое. А в Контракте явно сказано о четырех законченных произведениях. И о том, что опись долга содержится в отдельном документе, заверенном Гильдией. То есть мной. Но я никогда не искажаю числа. Вы ведь этот момент тоже в свое время проглядели или не запомнили?

– И велик ли долг? – спросил Принц вместо ответа.

– Сразу к делу? – ухмыльнулся Сказочник. – Нравится мне эта ваша особенность. Нет, долг невелик. Несколько страничек вашим почерком.

Принц подумал об Изабелле.

Он ведь никогда всерьез не рассчитывал на то, что ему снова доведется увидеть ее. Правда? Он верил в прощение ровно настолько, чтобы предательски вписать ее как своего преемника. Но еще раз прогневать ее! еще раз обидеть ведьмочку! Подойти к ней с такой абсурдной просьбой… О чем он думал тогда? Он, как и все безответно влюбленные смертные, совершал глупые поступки во имя несбыточных надежд. Очень легко питать несбыточные надежды, покуда их объект далеко. Но как легко они рассыпаются в прах. Как высоко они нас уносят, и как мало нужно для того, чтобы сорваться на землю.

Был только один способ доказать Изабелле свою любовь. Никогда не попадаться к ней на глаза.

Он сможет написать три страницы достойного текста. Он получит свои деньги, а потом храбро посмотрит в лицо необходимости как-то жить дальше. Он обязательно сможет завершить сказку.

Но он не смог.

В первый день муза отказывалась его посещать. Он даже сделал какие-то наброски, но испытал такое отвращение к написанному, что тут же порвал лист.

Он начинал понимать, зачем в его комнате был установлен хронометр. Он провел больше времени, посматривая на циферблат, чем глядя на лист бумаги. Сказочник знал, что делал.

Во второй день, в последний день июля, он пришел на работу с первыми лучами солнца и тут же засел за свою сказку, но вдохновение снова его подвело. Принц ненавидел свою беспомощность, ненавидел до слез, но ненависть не дала ему ничего, кроме еще нескольких бесцельно потраченных часов. Стрелки хронометра неумолимо бежали вперед. Он пренебрег обедом, и к вечеру ему сделалось настолько дурно, что он чуть было не потерял сознание. Когда, пребывая уже в полубреде, он нащупал один отдаленно пригодный сюжет и лихорадочно заскрипел пером по бумаге, его рука настолько ослабела, что вместо разборчивых букв она выводила какие-то потусторонние каракули. Принц дал волю слезам и припал лицом к столу. Он заснул. Часы пробили полночь.

Он никогда раньше не слышал, как звонили эти часы. Видимо, хронометр был заведен только для того, чтобы отмечать смену дня. Принц пробудился и отупело посмотрел на догоревшую свечу. Кромешная темнота уже привычно разбавлялась неизвестно откуда проникающим в комнату светом.

Все было кончено.

Он не успел.

Изабелла стала должником Сказочника.

Принц посмотрел на листы бумаги, беспорядочно разбросанные на столе. Каждый из них был замаран неловкими, неуместными словами. Каждый из них был немым приговором его любви.

Это был один из тех моментов, который затягивает в себя настолько, что сама мысль о будущем, приди она в голову, покажется святотатством. Это был момент такого абсолютного опустошения, что любое воспоминание о прошлом, не будь оно задушено горем, покажется жестокой насмешкой. Это был момент, который стирал со шкалы времени все остальные и оставался на ней в гордом и бесполезном одиночестве. Это был момент, который нужно было пережить, но можно было только просуществовать.

Спустя вечность момент породил одну мысль. Нужно было что-то сделать. Нужно было оформить капитуляцию, засвидетельствовать позор. Только тогда момент минует, оставит его в покое. В этом последнем шаге лежал ключ к сладкому забвению. Тогда он сможет наконец заснуть.

Действие не пришло сразу за мыслью. Потом было малодушие, но и оно миновало.

Принц не помнил, сколько времени утекло, прежде чем он решился покинуть комнату. Он даже не помнил, где он нашел достаточно сил для того, чтобы поднять свое непослушное, изнуренное тело и дойти до соседней двери.

В голове оставалась только одна мысль: нужно было что-то сделать. Сказочник был последним человеком в его мире. Сказочник и его узкие чернильные глаза. Сказочник и его вечно ядовитые речи. Сказочник, который, наверное, никогда не сомневался в том, что этот момент настанет. Пусть они оба оставят его. Пусть они уйдут.

Принц дернул за ручку, и дверь поддалась. Он забыл постучать, но сейчас вежливость заботила его даже меньше, чем все остальное. Он зашел в комнату, готовясь к новой порции холодного сарказма, но увидел лишь пустоту.

В комнате никого не было.

Сказочник ушел.

Почему он не запер свой кабинет? Может быть, он только на мгновение вышел куда-то по надобности?

Принц испытал крайнюю досаду. Он не намерен был откладывать завершение пытки на завтра.

Он выбежал в коридор, спустился в прихожую и выглянул на улицу. Стояла ночь, и кругом не было ни души.

Он вернулся обратно.

Напротив его комнаты была еще одна дверь. Принц никогда не бывал внутри и не видел, чтобы Сказочник отпирал ее. Ни на что не рассчитывая, Принц потянул ее на себя, и дверь неожиданно открылась. Еще более неожиданным было то, что за дверью оказалась голая стена.

Принц нахмурился.

Он вернулся в кабинет Сказочника и обнаружил его все таким же пустующим.

Принц ничего не понимал. Сказочник не был похож на человека, который забыл бы запереть за собой кабинет. Более того, он ни разу не уходил с работы раньше Принца, ведь именно Сказочник хранил у себя единственный ключ. Принц и раньше иногда засиживался допоздна, но всякий раз Сказочник запирал за ним самостоятельно. Было похоже на то, что он просто ненадолго отлучился куда-то, но даже такая мгновенная беззаботность совсем не вязалась с его скрупулезным характером.

Принц подождал еще немного, и еще. Он вернулся к себе и сверился с часами. Хронометр показывал час ночи.

Довольно. Если новая задачка была прощальным подарком от его эксцентричного работодателя, то Принц этот подарок не оценил. Их жизни больше ничто не связывало. Контракт истек. Им не нужно было больше видеться. Принц решил оставить записку.

Большего этот шарлатан не заслуживал.

Мысли снова начали путаться самым неожиданным образом. В конце концов, решил тогда Принц, случай с клерком и его письмами мог действительно оказаться несчастным совпадением, а все последующие видения и тревоги – галлюцинациями воспаленного ума. И с чего он решил, что Изабелла в опасности? Над ним просто сыграли жестокую шутку, а он на нее повелся. Всему виной этот кошмар в замке, который в свою очередь был вызван перенапряжением и разбитым сердцем. В конце концов, если Изабелла напишет одну сказку, ей это даже не навредит. Если, конечно, предприимчивому господину Сказочнику удастся ее разыскать. Вряд ли такого сомнительного во всех отношениях синьора допустят к Герцогу в резиденцию.

На душе у Принца сделалось почти пусто.

Он бросился в свою комнату, схватил каменное перо и набросал несколько небрежных фраз:

Я не успел. Поздравляю Вас. Не застал вас на месте и вынужден был уйти. Прощайте.

Он был доволен этой запиской больше, чем всеми своими сказками вместе взятыми.

Принц вернулся в кабинет, чтобы зловеще оставить свое послание на столе, но рука его замерла, не успев довершить начатое.

Прямо посередине стола лежала папка. Простая темная папка без подписи.

В остальном рабочее место Сказочника было в идеальном порядке – Принц только сейчас обратил на это внимание. Ни книжки, ни листочка, только аккуратно сложенные перья и чернильницы на самом уголке. И черная папка.

Искушение было слишком велико. Посомневавшись несколько мгновений, Принц взял ее в руки.

Сердце отчаянно колотилось в груди. Лишь бы он не зашел, лишь бы он не вернулся сейчас!

Он открыл папку. «О вечном дозоре. Новелла». Такой заголовок стоял на первой же странице рукописи, лежащей внутри. Через десяток листов Принц обнаружил еще одну новеллу – «О красной воде». Она была несколько короче, а за ней следовал целый роман. Нужно ли уточнять, что роман в знакомых до боли подробностях описывал жизнь одного человека по имени Батафи? Несмотря на подступивший к горлу ком, Принц заставил себя просмотреть документ до конца. На самом дне папки лежало письмо, которое начиналось следующими словами:

Я не успел. Поздравляю Вас. Не застал вас на месте и вынужден был уйти. Прощайте.

Руки Принца дрогнули, и он уронил папку. Часть листов, которую он еще не успел вернуть внутрь, разлетелась по комнате. Паникуя, он ринулся собирать их, не заботясь о том, чтобы восстановить порядок. Несколько раз ему почудилось, что он расслышал в коридоре шаги, но дверь в кабинет оставалось недвижимой. Только когда папка была наспех восстановлена, Принц позволил себе перевести дыхание.

Мысли его были самыми невеселыми. Если он не выложит страницы по порядку, то Сказочник непременно обнаружит, что его документы просматривали. Если он заберет эту папку с собой…

Принц снова взял в руки отложенное им письмо и дочитал его до конца. Несмотря на то, что первая его строчка ужасающим образом полностью совпадала с его собственной запиской, дальнейший текст ввел его в полнейшее замешательство. Письмо гласило:

Вы были правы, кругом правы. Я могу смотреть в будущее не больше, чем я могу оглянуться назад – оба движения причиняют мне одинаковую боль. Меня начинает терзать тревога. Я не пойму, на чем основаны мои страхи, и кляну себя на чем свет стоит за такую неподобающую суеверность, но разговор с вашим братом убедил меня бросить написание сказки. Оставшейся недели мне не хватит, даже если я буду сидеть за столом, не отрываясь на сон и прием пищи. Слова не приходят ко мне, а те, что все же удостаивают меня своим посещением, ни на что не годятся.

Я боюсь запутать все еще пуще.

Мне тревожно за мою жизнь.

Я ни на йоту не сомневаюсь в том, что однажды, когда между нами будут лежать мили и годы, я еще посмеюсь над своим наваждением. Но сейчас я оставляю вас с полной уверенностью в том, что я лишил себя будущего, ибо ваш брат с неоспоримой достоверностью продемонстрировал мне власть, коей каменное перо обладает над настоящим.

Дуглас

Дуглас. Мой отец. Предшественник Принца.

Далее на письме каллиграфическим почерком Сказочника были сделаны пометки. Большая часть из них кратко описывала маршрут отца после их расставания, следуя за ним на протяжении нескольких лет. Последняя запись приводила в некую долину неподалеку от деревни на границе Лилии и Таливара.

Естественно, Принц понял все. Он сложил письмо в папку, сунул ее под мышку и уверенным шагом покинул кабинет, даже не потрудившись прикрыть за собою дверь. Он спустил по лестнице, в кромешной темноте нащупал выход и шагнул в ночь.

Конец истории

Принц замолчал.

Он окончил рассказ. Мое сердце бешено колотилось, как будто это я сам только что завладел папкой с новеллами моего отца. Мысли бурлили в моей голове, перебивая друг друга, наслаиваясь и разбегаясь. Мне захотелось сказать сразу миллион совершенно не связанных вещей, но я почтительно сдерживался, боясь нарушить тишину. Я безуспешно попытался усмирить беспокойные думы и выстроить их друг за другом в некое подобие логической цепочки, но я был слишком возбужден.

Молчание затянулось. Я не мог больше его выносить. Я не выдержал:

– У меня только один вопрос, – выпалил я, выбрав самую неуклюжую увертюру из всех возможных.

– Это даже оскорбительно, – грустно усмехнулся Принц. – Подумать только, один!

– Допустим, потом будут другие, – уступил я, – но пока только один.

Принц вздохнул.

– Выкладывай.

– Почему ты не написал сказку про Сказочника?

Принц ошеломленно посмотрел на меня. Я пожал плечами.

– Мне это кажется таким очевидным, – сказал я почти виновато. Я не совсем понимал, чему он так удивляется. – Ты ведь мог прекратить свои мучения, написав про него что-нибудь этакое вместо того романа о Батафи. Например, как он разорвал с тобой Контракт, выплатил тебе все деньги и пропал.

– Ты совсем ничего не понял, – промычал Принц, отводя взгляд.

Я был ужасно доволен собой. Видимо, он об этом просто не подумал.

– Я не подумал об этом, – внезапно сказал он, поворачиваясь обратно. Я несколько изумился. – Но мне не кажется, что каменное перо способно вот так запросто взять и сотворить чудо. Оно может только качнуть маятник в ту или иную сторону, понимаешь? Но не придумать для него новое направление.

Я не понимал.

– Ты поймешь, – неуверенно сказал Принц. – Это инерция жизни.

– Откуда тогда взялись все эти письма для почившего клерка?

– Оттуда, что его мать желала, чтобы он оказался жив, не меньше, чем герои моей сказки.

Это было правдоподобно, но…

– А смерть Доменико? – не сдавался я.

– Я, видимо, очень желал его краха, – признался Принц.

– А Сказочнику ты краха не желал? – вскричал я. – Почему бы просто не признать, что это перо – всемогущее, а ты упустил великолепный шанс?

– Да пойми же ты! – вскочил Принц, повышая голос.

Я вжался в плащ, на котором сидел, пасуя перед его напором.

– Пойми же ты, что это не волшебная палочка! Это черт знает, что! Оно не берет вещи из ниоткуда, оно… Оно… – Принц запнулся, подбирая слова. – Оно берет их из тебя! – выплюнул он. – А сказку про Доменико писал не я, позволь тебе напомнить. Его убил не сюжет, его убило то, во что превратился Батафи! Это совершенно, абсолютно другой случай.

Я, должно быть, выглядел очень напуганным, потому что он отступил на шаг.

– Пойми, – повторил он, немного совладав со своим гневом, – что мысли о том, чтобы сознательно навредить Сказочнику, у меня не было. И, наверное, не могло быть. Я паниковал. Я хотел все исправить. Я боялся его, себя, власти пера. Даже приди мне такая идея, я бы остерегся играть с настоящим и ухватился бы за посмертную биографию Батафи. И как новая, даже самая безобидная сказка о Сказочнике повлияла бы на меня? Ты думаешь, все так элементарно просто? Я до сих пор содрогаюсь от ужаса, когда вспоминаю о клерке Альфредо и его матери. Одному богу известно, какие еще последствия имело мое вольнодумие. А когда на горизонте снова возник Батафи и подвел меня к чему-то другому, я не сопротивлялся и с благодарностью принял его предложение. Вот и все. И перо я оставил там, потому что мне уже было тошно смотреть на него. Да, сейчас я почти жалею об этом, хотя бы потому, что на моем месте теперь могут потом оказаться другие. И еще по ряду причин.

Он сел и устало обхватил лицо руками. Костер продолжал мерно потрескивать, бросая неровные отсветы на его силуэт. Он молвил:

– Мне тяжело до тебя достучаться. Я битый час пытался объяснить тебе ход моего помешательства, а ты пытаешься сделать из него логическую задачку.

Да, я отказывался его понимать. Вместо этого я спросил:

– Как ты думаешь, зачем Сказочнику все это нужно?

Принц удрученно покачал головой.

– Я не знаю. Как я могу знать. Но в одном я уверен – все, что происходит сейчас, происходит по его велению. Он оставил мне папку с материалами твоего отца для того, чтобы я нашел тебя. Нет смысла это скрывать. Ты и сам обо всем догадался.

– Или я, или Изабелла, – обреченно кивнул я.

– Именно так, – грустно согласился Принц.

Следующий день выдался удручающе скудным на происшествия. Мы понуро шагали по лесу. Каждый из нас был погружен в собственное молчание. По нашим расчетам, до долины оставалось два дня пути.

Я предпринял еще одну попытку систематизировать свои впечатления от рассказа Принца, но получилось так себе. Я одновременно хотел и страшился спросить его о содержимом той самой папки, и потому по своей доброй традиции так ничего и не предпринял. К моему облегчению, на привале вечером он сам заговорил об отце.

– Я ведь не раз перечитывал его работы за этот месяц, – неожиданно сказал Принц, когда мы отужинали и сидели теперь у костра.

– Чьи? – я сделал вид, что не понял.

– Твоего отца.

Теперь, когда разгадка была так близка, мне самым естественным и малодушным образом в одночасье не захотелось слышать ничего больше, но Принц беспощадно продолжил.

–Дуглас писал страшные сказки.

Я вновь промолчал.

– Хотя, возможно, поначалу он этого и не хотел. Просто они такими вышли.

– Не понимаю, зачем мне это знать, – огрызнулся я.

– Затем, что это твой отец. И затем, что, не зная их содержание, мы отсюда не выберемся.

– Что за ерунда, мы посреди дикого леса. Нам нужно знать содержание чьих-то сказок, чтобы уберечься от волков?

Принц захохотал. Гротескные отсветы костра превратили его лицо в демоническую гримасу. Я вздрогнул. Иллюзия продлилась одно мгновение и сгинула, но его искаженная маска застыла перед моим внутренним взором. Странно, но после первого испуга я совсем не боялся, она даже показалась мне неожиданно уместной. Костер мерно потрескивал.

– Скажи мне, Габриэль, а ты никогда не задумывался о том, почему ты всю жизнь провел в одном закутке?

Не задумывался ли я? Я уже говорил тебе, что эта мысль медленно разъедала меня изнутри не один год, но порой она отступала так же неожиданно, как и появлялась – я одновременно томился по неизведанному и, уступая природной лени, наслаждался комфортом, который предоставляла мне оседлая и сытая жизнь. Не найдясь, как выразить это противоречие, я по обыкновению смолчал. Принц уже смирился с моей привычкой трактовать его вопросы как риторические и не особенно обеспокоился отсутствием реакции. Он продолжил, как будто бы я ответил утвердительно.

– Дело в том, что твой батюшка писал много и страстно. Со Сказочником по-иному нельзя, он выжимает из автора все самое потаенное и неприглядное, а затем, когда ты уже не можешь двигаться дальше из отвращения к себе и к своей лихорадочной писанине, он заставляет тебя заглянуть еще глубже. О, рано или поздно ты закончишься, ты уронишь перо и откажешься продолжать, но до этого момента ты еще успеешь написать несколько сказок, глав, абзацев. Таких, что, глядя на них впоследствии, ты не признаешь их за свои, пусть даже у тебя не будет ни малейшего сомнения в том, что они писаны твоей рукою. Но как это возможно? Незнакомец, который управлял тобой в сумеречные часы творения, просто не может быть частью тебя – это абсурд, ересь, помутнение. И, тем не менее, приговор уже не обжаловать – мерзкие строки написал ты, беспробудно сидя в темной комнате перед одинокой свечой. Откуда им еще было взяться? Читатель может и не заметить подвоха. Главное – это то, что ты, ты сам знаешь, что ты натворил. Это знаю я, и это будешь знать ты. А твой батюшка… Твой батюшка просто сочинил демонов.

Я молчал. Слова покинули меня.

– Хочешь на них посмотреть? – заговорщицки ухмыльнулся Принц. – Тебе очень скоро представится такая возможность, уверяю тебя. Давай покамест вернемся к моему вопросу. Как ты думаешь, почему кроме меня вас никто никогда не навещал? Почему у твоих родителей не осталось друзей? Почему вы никогда не путешествовали дальше одной близкой деревни? Почему по ночам ты слышишь чей-то скулеж? Почему… Слишком много почему, тысячи почему, ты не находишь?