Школа фокусников

скачать книгу бесплатно


–Зря смеешься, – сказал мне Гришка. – А вдруг это он тебя ищет!

–Я-то ему зачем понадобился?

Гришка лишь пожал плечами и принялся уплетать за обе щеки манную кашу с маленьким масляным глазком посредине…

Урок географии стоял в расписании наших занятий третьим по счету. Притихшие, мы вошли в класс и сели за парты, отражавшие своей зеркальной полированной поверхностью яркое солнце, бившее в высокие окна. Санька почему-то задерживался, и мы стали догадываться, что наш друг готовится к осуществлению своего, одному ему известного плана. Возможно таинственная Санькина задумка и могла спасти от краха нашу успеваемость, однако с каждой минутой в это верилось со все большим трудом.

В коридоре прозвенел звонок. С минуты на минуту в класс должна была войти географичка Глафира Серафимовна – рослая и властная пятидесятилетняя женщина с высокой седой шевелюрой, в узких золотистой оправы очках на мясистом носу, считавшая свой предмет самым главным в школе. Поговаривали, будто ее побаивался сам Матвей Петрович Сердюк, знавший географию немногим лучше нашего и искренне считавший, что Гибралтар находится там же, где и Байкал, а пустыня Сахара от того так называется, что в ней растет сахарный тростник.

В коридоре за дверью класса послышались торопливые шаги. Вот дверь распахнулась и в класс влетел Санька Свист, неся в одной руке портфель, а в другой длинную картонную коробку. Едва он занял свое место, как в класс вошла Глафира Серафимовна. Вернее она даже не вошла, а вплыла, едва не задев своей высокой прической за верхний край дверного проема. Оказавшись на середине класса, Глафира Серафимовна, словно большой океанский лайнер медленно развернулась к ученикам лицом, прикрыв своей спиной физическую карту мира, прикрепленную к доске, и свысока посмотрела на нас. Выражение ее бледного напудренного лица не предвещало нам ничего хорошего. А последовавший за этим ее монолог развеял последние крохи наших слабых надежд на благополучный исход урока.

–После долгих размышлений, я пришла к выводу, что вы, молодые люди, весьма слабо знаете мой предмет! – начала Глафира Серафимовна сильным стальным голосом. – А некоторые из вас, – взглянула она в мою сторону, – так вообще не имеют понятия, что такое география! Потому сегодня я проведу ревизию ваших знаний. И будьте уверены: некоторым из вас «двойка» за год обеспечена! – Глафира Серафимовна вновь многозначительно посмотрела на меня.

Сидевший сзади Димка обреченно вздохнул. Некоторые из учеников втянули головы в плечи – каждый из них (за исключением Фомы Тузикова) втайне думал, что в «двоечники» учительница записала именно его.

Глафира Серафимовна села за стол, раскрыла классный журнал и начала водить пальцем по списку учеников.

–А начнем мы, – произнесла она с расстановкой, не поднимая головы, – начнем мы с Даниила Кольцова.

Я вздрогнул и торопливо встал со своего места.

–Проходи к доске, Даниил Кольцов, – не отрывая взгляда от журнала, кивнула Глафира Серафимовна.

Вдруг Санька поднял руку:

–А можно я первый отвечу!

Глафира Серафимовна сдвинула очки на кончик своего выдающегося носа:

–Ты, Свист?

–Да! Я готовился всю прошедшую неделю!

Снисходительная улыбка коснулась тонких ярко накрашенных губ учительницы:

–Что ж, попробуй, Александр.

Санька схватил картонную коробку и с ней ринулся к доске. Тем временем я с чувством глубокого облегчения на сердце, сел за парту и с любопытством начал наблюдать за тем, что стало происходить дальше.

Санька вынул из коробки какой-то предмет и поставил его на край учительского стола. Тут только я увидел, что это был маятник, точно такой, какой Брокколи использовал при проведении гипнотического сеанса. Задумка хитрого Саньки мне стала понятна.

–Что это такое? – с тревогой в голосе спросила географичка Саньку, указывая на качающийся маятник. – Зачем это?

–Вы не волнуйтесь, Глафира Серафимовна! – Свист расплылся в улыбке. – Этот маятник поможет мне сосредоточиться на ответе. Вы же знаете, какой я рассеянный!

–Это уж точно – рассеянный! – согласилась Глафира Серафимовна. – Хорошо, пусть качается, а мы посмотрим, поможет этот маятник тебе, или нет. А сейчас, Александр, ты мне расскажешь о географическом устройстве африканского континента.

Димка обхватил голову руками – тема, которую должен был раскрыть наш друг, казалась нам самой сложной. Однако Санька уверенно подошел к карте, ткнул пальцем в Африку и сказал:

–Это Африка!

–Правильно, – кивнула Глафира Серафимовна, а Санька уверенно продолжил:

–Африка с востока омывается,.. один,.. Индийским океаном,.. два,.. с запада,.. три,..

–Что-что? Я что-то не расслышала, что ты сказал! – насторожилась Глафира Серафимовна.

–Я говорю, что с запада Африка омывается Атлантическим океаном,.. четыре…

В этот момент я вдруг понял, что Санька Свист решил применить метод гипноза, которому нас обучил Маэстро. И, как вскоре выяснилось, этот метод имел значительный успех! Географичка, уставившись отрешенным взглядом в качающийся маятник, начала блаженно улыбаться, словно ее уши, вместо бессвязного и монотонного бормотания ученика, слышали некую прекрасную мелодию. Когда Санька завершил свой гипнотический сеанс словами: «Ответ закончен», Глафира Серафимовна восторженно пробормотала:

–Молодец! Садись, отлично!

Следом за Санькой его примеру последовал я, а затем и Димка. В итоге уже через десять минут в журнале напротив наших фамилий стояли выведенные красными чернилами жирные «пятерки»…

После урока географии на перемене к нам подбежал разозленный Фома Тузиков. Зрачки его бесцветных глаз бешено вращались, а изо рта вылетала слюна.

–Вы… вы опять сжульничали! – кричал он, размахивая руками, словно ветряная мельница. – Это все ваш Брокколи! Это он научил вас какому-то трюку, какой-то хитрости! Я все равно разузнаю какому и расскажу директору! Я…

Димка крепким подзатыльником оборвал Тузикова. Тот ойкнул, и, сгорбившись, поплелся в класс…

В этот же день подобным образом мы исправили «кол» по родной речи у Мотьки на «пятерку», и тем самым вновь вернули себе свободу. Вечером, прибыв в Школу фокусников, мы начали активную подготовку к показу «Аттракциона иллюзий».

А работа нам предстояла весьма большая. Брокколи, договорившийся о нашем первом выступлении на сцене городского клуба, назначил ответственным за изготовление костюмов Саньку Свиста. За печатание и расклейку афиш отвечал Димка Бублик. Мотька Крюк должен был заняться сценой – помыть пол, расставить реквизит, украсить кулисы.

Мне, как самому подготовленному, Маэстро поручил разработку программы аттракциона, написание реприз и проведение репетиций.

Уже через несколько дней город пестрел от афиш, на которых великолепная четверка юных сорванцов красовалась в ярких костюмах в компании маэстро Пьетро Брокколи. Информация о нашем предстоящем выступлении совершенно без нашего участия стала известна в приюте. Ребята и педагоги только и говорили, что о юных фокусниках. Кто-то искренне завидовал нам, а кто-то недовольно бурчал, осуждая наше пустое занятие. Подслеповатый сторож дядя Федор даже изрек фразу, сразу ставшую крылатой: «От иллюзиониста до мошенника – один шаг!». Мы с замиранием сердца ожидали реакции Матвея Петровича Сердюка на наше участие в аттракционе, однако директор хранил мрачное молчание.

Тем не менее до субботы, на вечер которой было назначено представление, все приготовления завершились. Ярко украшенная сцена сияла стерильной чистотой, отутюженные костюмы висели в гримерной комнате в кожаных портпледах, а реквизит был выставлен согласно сценарию.

В пятницу, ровно за сутки до нашего дебюта, мне пришлось задержаться в клубе несколько дольше обычного. Санька, Димка и Мотька уже ушли, успешно справившись с поставленными задачами, а мы с Маэстро все ломали головы над эффектной концовкой нашего представления. Когда часовая стрелка стала приближаться к полуночи, Брокколи резонно заметил, что утро вечера мудренее. Еще раз осмотрев сцену, мы расстались: Маэстро направился к себе в гостиницу, а я, уставший, но довольный, потопал в приют.

Фонари на пустынных улицах города уже не горели. Мутноватый полумесяц едва пробирался сквозь низкие тучи. Потухшие окна в домах напоминали глазницы невиданных существ. Звук моих шагов по мостовой отдавался гулким эхом в притихших переулках, в которых не было ни единой души. Когда до приюта оставалось рукой подать, я увидел под раскидистым тополем, росшим напротив бакалейного магазина, высокую черную фигуру. Пройдя еще несколько десятков метров, я вдруг понял, что высокая фигура – это всадник, неподвижно сидевший на крупной лошади. Мне тот час вспомнились слова Гришки Захарова о черном всаднике, появлявшемся рядом с приютом. От этой мысли у меня неприятно заныло под ложечкой. Пригнувшись, я нырнул в подворотню, снял ботинки, и бесшумно побежал по мягкой молодой траве к видневшемуся впереди высокому забору приюта. К моему ужасу мой слух уловил вначале медленный и неровный, а затем все ускоряющийся и ритмичный стук копыт. Я понял, что черный всадник догоняет меня…

Вот я выскочил на широкую и прямую улицу, упиравшуюся в ворота приюта, едва не споткнулся о торчащий булыжник, выронил из-под руки ботинок. Я уже отчетливо слышал лошадиный храп за своей спиной, а от топота копыт в моей голове стоял нестерпимый звон. Собрав последние усилия, я в три широченных прыжка одолел расстояние до заветного забора, толкнул ногой небольшую калитку, устроенную в правом створе деревянных, кованных металлическими пластинами, ворот, и в следующее мгновение оказался на такой родной и знакомой мне территории приюта…

Глава 6

Триумфальное выступление и ужасное похищение

Утро субботы я встретил в дурном настроении. Практически всю ночь я провел без сна, лишь изредка забываясь тревожными видениями, в которых огромная лошадь со слоновьим хоботом и распростертыми гигантскими ушами все норовила меня затоптать.

Да и сама погода, стоявшая за окном – пасмурная с моросящим мелким дождем, – не располагала к веселью и оптимизму.

Мои друзья, не в пример мне, были бодры, веселы и полны решимости покорить своим выступлением городскую публику. Мотька, заметивший мою хандру, попытался выяснить ее причину. Однако я решил ничего не рассказывать приятелям о своем ночном приключении – зачем портить всем настроение перед ответственным дебютом!

Едва утром мы поднялись с кроватей, как почувствовали, что все обитатели приюта относятся к нам как-то по-особенному. Об этом свидетельствовали странные взгляды ребят, их приглушенный шепот, сопровождавший наше появление, то, как перед нами они расступались, пропуская вперед в туалетной комнате и столовой. Увидев нас выходящими из столовой, дед Федор поднял в воздух свою мозолистую ладонь, махнул ею и радостно с хрипотцой в надорванном голосе прокричал:

–Привет, юные шулеры!..

Фома Тузиков, державшийся теперь после легкой взбучки на приличном расстоянии, ходил вокруг нас кругами. По выражению его лица было видно, что этот маленький негодник сгорает от желания пойти с нами на примирение и принять пусть даже самое малое, но все же участие в успевшем уже нашуметь «Аттракционе иллюзий». Однако мы хранили невозмутимый вид, давая всем понять, что никого не намерены посвящать в наши дела и ни с кем не собираемся делиться славой.

Вскоре после завтрака к нам подбежал запыхавшийся Гришка Захаров и с тревогой в дрожащем голосе сообщил, что нас четверых к себе срочно вызывает Матвей Петрович Сердюк. От этого сообщения мы на мгновение оцепенели, а затем наши сердца рухнули в пятки, словно в бездонные колодцы. На подгибающихся от страха ногах мы поплелись в кабинет директора…

Даже массивная, обитая черным войлоком с литой медной ручкой директорская дверь всем своим видом говорила, что нас за ней не ждет ничего хорошего.

–Может, сбежим! – робко предложил сопевший громче всех и стоявший позади разглядывавшей дверь компании Мотька.

Я отрицательно мотнул головой:

–Нет! Помните, что мы сказали Маэстро в день нашего с ним знакомства? Мы сказали, что мы не трусы!

–Верно! Мы не трусы! – согласился Димка. – От опасности нельзя бежать. С ней надо бороться!

–Ага, бороться! – заскулил Мотька. – С Сердюком не поборешься. Он нас вмиг одолеет!

–А может того, гипнозом его, и все дела! – напомнил нам о школьном успехе Санька.

–Нет, – вновь возразил я. – Маэстро запрещал нам без надобности использовать наши навыки.

Я решительно повернул ручку и толкнул дверь:

–Разрешите войти, Матвей Петрович!..

Уже через пару секунд мы стояли на лобном месте напротив зеленосуконного директорского стола.

Сердюк в своей обычной манере не сразу поднял голову от бумаг, выдерживая томительную для нас паузу. Будто не замечая нас, он продолжал старательно обмакивать ручку в стеклянную чернильницу, стряхивать с пера лишние капли, медленно подносить ее к исписанному листу и со скрипом выводить аккуратные буквы. Наконец он с усилием поставил точку, отодвинул от себя исписанный лист и откинулся на спинку кресла. Его суровый взгляд начал блуждать по нашим лицам, пока не остановился на мне. Следом за этим громыхнул директорский голос:

–Я давно знал, что вы ходите на занятия в Школу фокусников! Мне сразу доложили… Вас не раз видели в клубе…

Рубленые фразы Матвея Петровича орудийными залпами били по нашим барабанным перепонкам. Сила голоса Сердюка нарастала с каждым его словом, медленно, но неумолимо готовя нас к оглушительному разносу. Вот директор нашарил рукой стоявшую подле него массивную трость, оперся на нее и встал из-за стола.

Словно фаланга римских легионеров мы сомкнули свои ряды, готовые с достоинством встретить директорский натиск.

Припадая на правую ногу, Матвей Петрович подошел к нашей ощетинившейся шеренге. Краем глаза я заметил, как его побелевшая ладонь левой руки железной хваткой сжала массивный металлический набалдашник трости.

«Или врежет, или прогонит!», – мелькнула в моей голове шальная мысль, как вдруг Матвей Петрович протянул мне руку.

–Я рад за вас, ребята! – неожиданно мягким, отеческим голосом сказал директор. – Может и вправду из вас получатся настоящие артисты. А мы на старости лет будем гордиться тем, что в нашем приюте воспитывались такие известные люди…

Матвей Петрович по очереди крепко пожал каждому руку и, исподлобья глядя на нас, спросил:

–А мне-то можно прийти на ваше сегодняшнее представление?

–Конечно, Матвей Петрович! – дружно выкрикнули мы.

Сердюк с улыбкой кивнул нам, молча развернулся и, сгорбившись и прихрамывая, направился к своему столу, заваленному бумагами…

Парадный подъезд городского клуба сиял от иллюминации, словно новогодняя елка. Неоновые лампы – это, как нам тогда казалось, чудо двадцатого века – высвечивали над козырьком крыльца броскую надпись: «Аттракцион иллюзий». По периметру надписи в воздух взлетали искрящиеся разноцветные звезды и переливающиеся шары. Колонны, опоясывавшие вход, были увиты мигающими лампочками самых невообразимых цветов и оттенков, а у ступеней крыльца над деревянной тумбой вращался большой перламутровый шар, зазывавший на представление мигающими лозунгами: «Впервые в городе!», «Только один день и только для вас!», «Чудо двадцатого века!», «Вход свободный!».

Тем временем жаждущие попасть на представление зрители начали собираться возле клуба еще за полтора часа до начала представления. Лавочники и извозчики, служащие почты и банка, врачи и пожарные, пожилые и молодые обитатели нашего провинциального городка, разодетые по такому случаю в парадные платья и костюмы, в начищенных до блеска сапогах и штиблетах, туфлях и новеньких лаптях, с важным видом толпились у крыльца. Большую часть собравшихся зрителей составляли, конечно же, дети, чьи нетерпеливые серебристые голоса разлетались далеко по округе.

По случаю большого скопления народа у здания клуба даже был выставлен наряд конной милиции, который строго следил за порядком, а также за тем, чтобы не произошло в толпе давки.

В пять часов вечера мы, не без усилий пробравшись через плотную толпу, проникли в здание клуба. Нас встретил сам Маэстро. По легкой бледности на его лице, а также по тому, как дрожали его руки, мы поняли, что Брокколи волнуется не меньше нашего.

И все же Маэстро выглядел безупречно. На нем был новенький, сшитый по последнему слову моды немецкими мастерами черный фрак, высоченный, изготовленный в Италии цилиндр и лакированные концертные ботинки, в которых мы без труда могли увидеть свое отражение. О ворот накрахмаленной рубашки и брючные стрелки можно было порезаться – настолько они были остры и тверды. Ярким пятном на шее Брокколи выделялась малиновая «бабочка» – галстук, такой формы и размера, каких мы никогда не видели.

Маэстро обнял нас и проводил в гримерную комнату, где нам следовало переодеться в костюмы и нанести на лицо грим.

По замыслу представления Мотьке достался яркий с броскими разноцветными фигурами на ткани наряд Петрушки. Крепыш Санька облачился в борцовское трико и майку с бело-голубой надписью «Динамо» на груди, подпоясанную широким кожаным ремнем. Димка надел на себя костюм французского мушкетера, в котором ему больше всего нравились длинная, едва не касавшаяся пола, шпага и шляпа, увенчанная перьями. Мне же – и это было желание самого Маэстро – достались классические коричневые брюки, синий с серебристыми блестками смокинг и такая же синяя и блестящая шляпа-котелок. Вот только предлагаемую мне черную рубашку я отверг сразу же. Черный цвет я не любил еще с пеленок и потому мы остановились на зеленой нежнейшего шелка сорочке.

Без двадцати минут шесть в фойе клуба прозвенел первый звонок и тот час грянул духовой оркестр, нанятый Пьетро Брокколи в городской пожарной части. В зрительном зале зажегся свет и сразу после этого служащая клуба – та самая старушка в желтом парике и очках, что советовала нам вместо фокусов заняться более практичным делом, – распахнула двери парадного входа.

В следующее мгновение людская масса, утомленная долгим ожиданием, хлынула в вестибюль, заполнила собой туалетные комнаты, буфеты и начала просачиваться в зал, громыхая спинками деревянных кресел.

Мы с волнением наблюдали через щель занавеса за тем, как стремительно наполняются партер и украшенные лепниной балконы, считая шепотом растущее число зрителей: «Пятнадцать,.. тридцать восемь,.. шестьдесят шесть,.. сто двадцать пять,.. двести восемьдесят…». Вот в зале появилась группа приютских ребят во главе с самим Матвеем Петровичем Сердюком. Директор огляделся и проследовал с детьми на свободный третий ряд амфитеатра.

Позади нас стоял Маэстро. Запрокинув голову и закрыв глаза, он мелко крестил свою грудь.

За кулису вбежал растрепанный и возбужденный заведующий клубом.

–Товарищи артисты! – прошипел он. – В зале места всем не хватит!

–Несите стулья и ставьте их в проходы между рядами, – не открывая глаз, распорядился Брокколи.

Взъерошенный заведующий исчез, и уже через несколько секунд в разных концах зрительного зала словно по мановению волшебной палочки стали появляться низенькие табуреты, изящные венские стулья, мягкие колченогие банкетки, которые немедленно заполнялись прибывающими, будто волна прилива, зрителями.

Большой интерес у всех входивших в зрительный зал вызывала клетка с механическим попугаем, стоявшая на столе, покрытом алым бархатом, рядом с распахнутой дверью зала. Зрители совали Птице счастья в клюв бумажки с интересующими их вопросами, и умный попугай гортанно выкрикивал: «Скоро поправишься!». «Замуж за него не выходи!», «К зиме вернется!..».

Получив исчерпывающий ответ, люди отходили от клетки изумленные, посрамленные в своем неверии в чудо, и понимавшие, что их действительно ожидает совершенно необычное зрелище, какого они ни разу в жизни еще не видывали.

Наконец раздался третий звонок, известивший о начале представления. Гул в битком набитом людьми зале стих: зрители почтительно перестали лузгать семечки, ковырять в ушах, шелестеть несвежими газетами и обмениваться последними городскими сплетнями. Серый пыльный занавес вздрогнул и начал разъезжаться по сторонам. Одновременно с этим яркие прожектора и разноцветные софиты осветили украшенную сверкающими звездами и магическими символами пустую сцену. Оркестр пожарной части заиграл марш «Парад Алле», под звуки которого на сцену выкатился Мотька-Петрушка. Сделав кувырок через голову, он прокричал тоненьким, почти игрушечным голоском:

–Здравствуйте, уважаемая публика! Вашему вниманию с надеждой на понимание мы представляем чудо-чудное, диво-дивное – «Аттракцион иллюзий!» А чтобы у вас не осталось никаких иллюзий на счет того, что все, что вы здесь увидите – есть самое настоящее чудо, открывает программу сам Великий Магистр фокусов, реальной магии и чародейства маэстро Пьетро Брокколи! Встречайте!

Мотька-Петрушка высоко подпрыгнул, дрыгнул в воздухе ногами и в два кульбита скрылся в левой кулисе.

В зале зашелестели первые несмелые хлопки. Со сцены послышался треск, из небольшого ящика, стоявшего в центре, полетели искры, повалил густой белый дым, в клубах которого публике предстал Маэстро. Пьетро Брокколи висел в воздухе в полуметре от пола сцены, широко расставив руки в белых перчатках. Зал, дружно ахнув от столь неожиданного появления Маэстро, робко притих. Тем временем Брокколи повернулся боком к зрителям и пошел по воздуху, нервно балансируя руками, точно канатоходец по тонкой проволоке. Подойдя к правой кулисе, он вынул из кармана большой шелковый платок, взмахнул им, показывая зрителям, что тот пуст, развернул его и, разжав пальцы, демонстративно спрятал руки за спину. Платок завис в воздухе, неизвестно чем поддерживаемый. Маэстро сделал несколько плавных пассов по направлению к нему, дунул, и следом за этим платок спикировал на пол, обнаружив перед публикой стоявшего за ним на руках Саньку в борцовском одеянии. Санька начал медленно жонглировать при помощи одних лишь ног пудовыми гирями. Было отчетливо видно, как под их тяжестью в локтях прогибаются Санькины руки и краснеет его лицо. Вот он толкнул вверх правой ногой одну гирю, которая взлетев под потолок так там и осталась висеть. Затем настала очередь второй гири. Санька лег на спину. В следующую секунду тяжеленные чугунные гири со свистом сорвались вниз и полетели прямо на Саньку. Зал от ужаса привстал, ожидая трагического финала этого номера. Тем временем, когда до Санькиной груди гирям оставалось лететь считанные доли секунды, Маэстро хлопнул в ладони и гири лопнули, точно воздушные шарики, испустив над невозмутимо лежавшим Санькой синеватый дымок.