скачать книгу бесплатно
Новый ритм, исканий темы, темп бежит вперёд,
А теперь, пожалуй, нервы больше не сдают.
Тих, спокоен и задумчив, на могиле тень,
Дождь прошёл, почище, лучше, вот и кончен день.
О Николае Рыбникове и фильме «Девчата»
Прошла весна, и нет Заречной, погасли яркие огни,
И где тот парень, первый встречный, который песню пел о них?
Ведь не про сталь, и не про печи, и не про стройки для страны,
Рассказ о жизни будет вечен, где нет страданий и войны.
Илья Ковригин, кто не знает, на весь посёлок лесоруб,
С пилою «Дружба» ожидает, зовёт Кислицыну он в клуб.
Ах, Тося, Тося нос курносый, готовит гречку для него,
Трещат сибирские морозы, и, кроме сосен, никого.
Нет ни нарядов, ни интриги, но образ манит нас рукой,
Для Тоси есть Илья Ковригин, надёжный, верный и родной.
Сюжет обычный, незатейлив, но почему-то близок он
И вызывает в нас доверие, хотя похож скорей на сон.
Где та страна, где те герои? Найти попробуй их, проверь,
Ведь нет общественного строя, где их свершения теперь?
А я смотрю на эти снимки, на чёрно-белые тона,
Не безразличные картинки, здесь были люди и дома.
Теряем что-то неизбежно, и все торопимся куда?
Спешим от прошлого поспешно, как чёрт от ладана всегда.
И где девчата, где улыбки, простые добрые слова?
Сейчас же всё у нас в избытке, но жизнь не радует сполна.
Земля неизвестная: китайские записки
Навстречу Дхарме
Навстречу Дхарме – слово вдруг чудное – я направляюсь
в поисках себя,
Вот яблочко на блюдечке с каймою, вот что манит и радует меня,
Лечу вперёд, на крыльях, будто птица, лечу туда, где хочется
мне быть,
Чтоб под покровом Будды мне укрыться и смысл новый
в поиске открыть.
Пускай внизу уменьшится до точки пространство дел, забот
и суета,
Чтоб получить на время мне отсрочку, чтоб я узнал, что значит
пустота.
Узнать тот путь, который будет светел, узнать основу, контур
и каркас,
Чтоб видеть чётче то, что не заметил, что не всегда открыто
мне для глаз.
Что значит дхарма? То, что держит остов, закон, порядок,
смысл бытия,
Что очень сложно, в то же время просто, что наполняет
радостью меня.
Чтоб, как маяк на море Бодхисаттва, в потоке дел мне лик
свой подавал,
Чтоб был покой в затишье или жатве и чтоб другим отдал я,
что узнал.
Страдания есть, когда душа закрыта, будь православный
ты или буддист,
Ступени Будды – высшей Бодхичитты – достигнуть можно,
если сердцем чист.
Терракотовые войны
Гора Лишань покрыта редким лесом, в гробнице воины,
грозные, стеной,
Плечом к плечу творенье камнерезов, свой путь и пост
продолжат боевой.
Правитель Цинь, великий кормчий царства, объединив народ
одной рукой,
Хотел продлить свой век и постоянство, единый шаг
и выбор волевой.
Он был тиран, жестокий повелитель, интриг придворных
полноценный сын,
Сражений, битв достойный победитель, кругом враги,
и, значит, он один.
А что страна? Налоги давят весом, стена растёт китайская вослед,
Подчинена державным интересам, и цель одна, и всем один завет.
Как обрести бессмертие и вечность, все мудрецы —
обманщики и лгут,
Лишь в смерти есть, пожалуй, бесконечность, хоть
от неё настойчиво бегут.
И вот стою я, вижу, созерцаю его посыл и мысленный полёт
И с облегчением радостным вздыхаю, что не застал имперский
этот взлёт.
О, сколько крови, с делом ли, впустую, земля, как губка, взяла,
сберегла,
Чтоб, тишину нарушив гробовую, себя потом другому отдала.
Шутливая ода китайской кухне
Вопрос не праздный, между прочим, что будем есть мы на обед,
Чтоб спать спокойно тёмной ночью и не заглядывать в буфет,
Отведать утку по-пекински иль черепаховый съесть суп,
Средь перца с рисом на дне миски покой найти для жгучих губ.
Фазана мясо, куропатку, яиц утиных взять пяток
И между делом, так, украдкой, бросать их тихо за порог.
А может, змей, улиток справим, зальём всё действие лапшой
И сыра тофу внутрь добавим, тряхнув с усильем головой.
Ну, что же делать, надо как-то себя в дороге обрести,
Нельзя же в путь картошку с мясом с собой из дома привезти.
Вот Сихунши Цзидань, омлета, я с наслаждением наверну,
Представил в мыслях я котлету, на мясо яка вдруг взглянув.
Сырой картошки тонкий ломтик нырнёт в желудок вглубь, на дно.
Хотелось мне, конечно, тортик, да что тут делать, всё равно.
Пожалуй, лучше горьким чаем залью я яства и питьё,
Но ближе к вечеру скучаю, вот простокваши бы ещё!
Но, в общем, можно без последствий себя в Китае прокормить,
Найти доступных соответствий, родную пищу позабыть.
Всё в мире пищи применимо, всему найдётся место здесь,
Уж коли так необходимо, я придержу желудка спесь.
О, Шангри-Ла
О, Шангри-Ла, врата Тибета, страна неведомых чудес,
Страна загадок и секретов, высоких радужных небес.
Где синева, и ветер горный, и облака несутся вдаль,
Вершины в снеге, непокорны, веков седая вертикаль.
Что мне важней и что отрадней: китайский древний колорит
Иль колокольчика звук стадный, когда на яках он звенит?
Окутан плотной шапкой снега, густой туман на высоте.
Лошадка тащит воз, телегу, а я за нею налегке.
Иду, плетусь, и пульс мой скачет, и сердце жалобно стучит,
Ведь высота, и это значит, болезнь мне горная грозит.
Но я не буду отвлекаться, я должен всё увидеть сам,
К дверям узорным прикасаться, открытым солнцу и ветрам.
Мне барабан крутить по кругу, «ом мани падме хум» скажу,
Хоть непривычно это слуху, в Тибете Будде я служу.
Сияет светом золотистым в горах далёкий монастырь,
И небо дымкою волнистой здесь дышит будто вверх и вширь.
Монах, читая мантру в зале, на память чётки подарил,
Чтоб ближе быть к своей нирване, меня на путь благословил.
Я понимаю, просветление порою спрятано от глаз.
Сойдёт ли сверху озарение? Нельзя ведь мудрым стать за час.
Пожалуй, я не буду против, пусть будут разные пути,
Мы все по жизни ходим, бродим, чтоб что-то важное найти.
О любимом, о пандах, про Жуи и Диндин
Мне близок стал с годами китайский колорит,
Раскосыми глазами меня Восток пленит.
Пройти спокойно мимо улыбчивых людей,
Открытых и учтивых, становится трудней.
И вот удача, други! Как дружбы важный шаг,
Жуи своей подруге в Москве нашёл очаг.
Грызёт траву бамбука на радость детворе
Диндин с родным супругом в российской стороне.
Смотрю я, наблюдаю, не тесно в доме им?
Вдали ведь от Китая медведей сохраним?
Волнуюсь что-то очень, ведь холодно у нас,
Зима прогонит осень, бамбука есть припас?
Но вроде всё спокойно, и панд семья живёт,
Диндин, Жуи довольны, любовь, еда, почёт!
Учёные внимают и холят их режим,
Всё время наблюдают, как спится ночью им.
Пускай всё в мире прахом и валится из рук,
Считаю добрым знаком, я свежий сухофрукт.
Обед по расписанию, забота и уход,
Хранится мира здание, коль будет полон рот.
С буддийским созерцанием глядит медведь на мир,
Вот Богу оправдание, двуногим ориентир!
Добрый человек из Сычуани
Спустились боги в Поднебесной
С далёких облачных высот
Среди людских кварталов тесных
Искать прибежище и кров.
Провинций много, выбор сложный,
На Сычуань он пусть падёт,
Найти в толпе, пожалуй, можно
Тех, кто для ближнего живёт.
Но неужели нет достойных?
Никто на помощь не спешит?
Любой в заботах жизни вольных
Себе под ноги лишь глядит.
Добро и зло идут под руку,
Порок скрывает под собой
Порой неведомые слуху
Слова с волшебною строкой.
Шен Де, последняя из многих,
Кто за чертой и у черты,
Под лицемерным взглядом строгим
Своей не прячет наготы.
Вот человек нашёлся добрый,
И благосклонны небеса,
Пусть будет путь отныне ровный
Для тех, кто верит в чудеса.
Но почему вода из сита
Течёт сквозь прорванный рукав?
Душа не может быть открытой,
Когда плюют в неё за так!
И вот тогда, надевши маску,
Шен Де становится Шой Да,
Она строга, но беспристрастна,
Жестокой стала доброта.
Но улыбаются ей боги,
Они-то знают, что в пылу
Страданий суетных уроки
Пойдут на пользу и врагу.
Предупреждают маской строгой,
Закон суровый и простой,
