Черное эхо: «Эдем»

– Почему же? Иммунная система каждого человека могла отреагировать на вторжение инфекционного агента по-разному, и те, кто был слабее, умерли раньше. Тем более, что это был Эбола, а он коварен.

– А что насчет последнего? – быстро спросил Кордиале, внимательно следя за реакцией друга. – Адам Сингх, индиец. Симптомы геморрагической лихорадки проявлялись только на начальных стадиях заболевания, а потом это стало чем-то иным. Ты видел его историю болезни.

– Это был Эбола, – упрямо возразил Левенхауз. – Ты знаешь, насколько он изменчив.

– Я знаю, насколько ты уперт, – пробормотал Стефано со смешком. – В заметках Сингха тебя ничего не насторожило?

– Галлюцинации на фоне болевого шока, – отозвался Левенхауз рассеянно. – Когда внутренности превращаются в жижу, еще и не такое привидится. А еще, в этих джунглях полно всяких грибков, надышавшись которых, вполне можно представить себя хоть пони на радуге.

Из записок наемного рабочего Адама Сингха, 2015 год

Доктор Стефано Кордиале предложил мне работу – «что-то вроде черной археологии», уклончиво сказал он, когда я спросил, в чем она будет заключаться. Что ж, работодатель имеет право пошутить.

___

Первая неделя раскопок ничего не дала. На вопрос, что именно мы ищем, Кордиале ответил каким-то заумным языком; я так и не понял ни черта. Ребята из моей бригады решили, что какие-то жутко ценные археологические штучки. Неважно. Главное, чтобы платили вовремя.

___

Обнаружили скрытый туннель в задней части пещеры. Он окончился тупиком, но за стенкой оказалось что-то вроде хранилища. Мы нашли там странный желтый камень – он рассыпался в руках, как кусок известняка. Кордиале пришел в восторг. Кажется, работа подошла к концу.

___

С утра себя неважно чувствую: знобит, кашляю, голова как в огне. Врач сказала, что скоро пройдет, ничего страшного.

___

Лекарство не помогло, стало только хуже. Чудится, что я слышу какие-то голоса, а пару раз, когда лежал в постели, мимо открытой двери пробегала черная собака. Неужели я схожу с ума?

___

Заболели все. Симптомы одни и те же. Врач явно встревожен. Кордиале исчез. Не знаю, сколько еще я выдержу.

___

Приходила моя жена, говорили с ней о дочке; она просит меня вернуться домой.

Алия, я же сам видел, как ты умерла.

Ты не можешь быть здесь…

___

Я продержался до рассвета, я цеплялся за воспоминания, но они сыграли со мной злую шутку.

Я никогда не был в Токио.

Никогда не бил свою жену, не убивал человека на темной улице.

Не прыгал с моста, пытаясь покончить с собой.

Да помогут мне боги! Я сошел с ума.

– А теперь ознакомься вот с этим, – Стефано протянул ему потрепанную, пожелтевшую газету, раскрытую на второй полосе. В самом низу мелким шрифтом был напечатан год издания: 1965.

Обведенный маркером материал оказался небольшой заметкой об исчезновении известного в Японии преступника Джина Ямамото в лесах Конго. Обвиняемый в совершении пятнадцати убийств, Ямамото страдал психическим заболеванием, не раз пытался совершить суицид, а затем убил прохожего на улице перед баром и скрылся. Почему он выбрал Африку, так и не выяснили, но в джунгли за ним никто не захотел идти, и дело осталось подвешенным в воздухе.

Левенхауз был абсолютно уверен, что Стефано смотрит на него с насмешливым превосходством, и не ошибся.

– Это совпадение, – заявил он. Стефано хохотнул, откинулся на спинку стула:

– Ты сам в это не веришь. Не бывает таких совпадений.

– Не притягивай свои теории за уши только потому, что тебе так хочется.

– Я был прав, – на выдохе проговорил Кордиале, торжествующим тоном. – Это не Эбола, Карл, это что-то покруче.

– И наверняка смертоноснее, – Левенхауз вздохнул, признавая свое поражение. Пробежался по заметке быстрым взглядом. – Получается, что этот Ямамото по какой-то причине решил скрыться в пещере в джунглях, умер от заражения вирусом, а потом Сингх и его ребята раскопали этот штамм, и… Черт, нет. Я все равно не могу поверить. Это антинаучно.

– Детали, о которых Сингх не мог знать, потому что следствие в 1965 году проходило под грифом «секретно»: Токио, убийство, попытка суицида – прыжок с моста. Каким-то образом воспоминания преступника стали последним, что видел Сингх. Вопрос: почему только он? Почему все остальные погибли, как от Эбола, а он, оставшийся последним, стал невольным свидетелем чужой жизни?

Левенхауз смотрел на него мрачно, то и дело шурша страницами газеты, как будто ища опровержение теории Стефано.

– Антинаучно или нет, но это феноменально, Карл. И я не намерен делиться своим открытием с кем бы то ни было.

– Я знаешь, что подумал? – Левенхауз потер переносицу, поправил очки. – Вдруг приказ бельгийского короля взорвать шахту в километре от пещеры объясняется тем же? Вдруг бельгийцы тоже с чем-то подобным столкнулись и решили от греха подальше уйти?

Кордиале прищурился:

– Согласен, приказ был странный – уничтожить свое же имущество. Причина должна была быть весомой.

– Да уж, весомее не бывает, – Левенхауз нервно хмыкнул. – Когда тебе в голову начинают лезть умершие до твоего рождения незнакомцы, поневоле задумаешься – так ли уж важно золото и прочие мелочи?

Кордиале встал, неспешно подошел к окну. По стеклу забарабанили первые крупные капли, ветер качал верхушки деревьев. Территория комплекса пока была почти не расчищена – только необходимая для строительства площадь, огражденная высокой стеной колючей проволоки. Левенхаузу казалось, что он сидит в крошечной каморке посреди мрачных величественных джунглей, настолько впечатляли масштабы тропического леса.

– Все это наталкивает на мысль, что подобные цепочки как-то связаны с информационной матрицей, – задумчиво проговорил Кордиале. Левенхауз встрепенулся:

– Что, еще и это хочешь добавить к своду теорий, выстроенных на слабом фундаменте?

– Единое информационное поле планеты, – Стефано не обратил внимания на неприкрытый скепсис друга. – Словно огромный компьютер, в памяти которого хранится непредставимо большой объем данных с начала жизни на Земле. И информация постоянно обновляется и дополняется. Грандиозно.

– И как тебя допустили к науке? – не без ехидства поинтересовался Левенхауз, наливая себе воды. – С твоей-то тягой к псевдонаучным бредням?

– Я мыслю шире, – ничуть не смутился Стефано, заложил руки за спину, глядя на тропический ливень. – Любая теория имеет право на существование.

– Информационное поле, – Левенхауз фыркнул. – Связь с водой, ага?

– Прототип таит в себе гораздо больше, чем кажется на первый взгляд, Карл. Наша задача – понять, что именно, и использовать это в своих целях.

Голос Кордиале был задумчив и негромок. Левенхауз с сомнением произнес:

– Признаться, я пока не вижу никакой особой глубины в этом вирусе-убийце. Тебя ничего не настораживает?

Стефано повернулся к нему, вопросительно поднял брови:

– Что именно меня должно насторожить?

– Да все! – Левенхауз раздраженно всплеснул руками. – Прототип умеет только убивать, причем смертью мучительной и медленной. А ты в нем видишь какие-то перспективы.

– Верно, – Кордиале эта вспышка ничуть не смутила. – Поверь мне, Карл, способность убивать – меньшее, что в нем скрывается. Обычно вирусы сами показывают свою силу, без помощи и согласия человека. Полагаю, этот не станет исключением – такому джинну в лампе долго не усидеть.

Биохимик покачал головой с недовольным видом.

– Надеюсь, ты хотя бы не собираешься эту лампу тереть? Лично мне становится крайне неуютно при одной мысли, что рядом со мной обитает неизученный и опасный вирус.

– Не он рядом с тобой, а ты рядом с ним.

– Еще лучше.

Кордиале помолчал. Левенхауз все так же сидел в кресле, смотря на друга исподлобья.

– Карл. Ты помнишь цель, которую я поставил себе, когда только пришел в мир большой науки?

– Нечто на стыке сухой науки и туманной философии, – откликнулся Левенхауз, неохотно кивнул. – Евгеника. Тебе взбрело в голову, что можно изменить человека. Глупо, как по мне.

– Учитывая, что геном человека более чем на 32% состоит из информации, кодируемой вирус-подобными элементами, я бы не был так уверен в бесперспективности наших исследований. Изменив ДНК, можно изменить многое.

– Ты замахнулся на лавры Бога, – Левенхауз был мрачен. – Это уже чересчур.

Кордиале хмыкнул:

– Вызываешь на спор «религия против науки»? А как же знаменитое высказывание папы Пия XII, дескать, «подлинная наука обнаруживает Бога за каждой открытой ей дверью»?

– Это не аксиома, – биохимик был упрям. – Из каждого правила есть исключения. Например, при обнаружении смертельно опасного вируса и попытках поиграть с ним.

– Способность изменить мир тоже дарована Богом, – заметил Стефано почти равнодушно. – Значит, надо ее использовать.

Левенхауз открыл рот, собираясь возражать, но тут же передумал, и только поморщился. Кордиале усмехнулся:

– Я понимаю твои сомнения, Карл. Но этот вирус таит в себе невероятные возможности, и я не собираюсь упускать шанс.

– Ладно, – Левенхауз вздохнул, – я не во всем с тобой согласен, но можешь на меня рассчитывать. Только не заиграйся с этим ящиком Пандоры.

15 мая 2015

Каир

– Особенностью эпидемии Эбола в 2013—2015 годах является то, что уже через три месяца после начала заражения вирус мутировал, что сделало его более заразным для человека, и этим, в свою очередь, можно объяснить масштабы эпидемии, – докладчик чуть развернулся и махнул рукой на монитор позади него, указывая на графики и цифры. – Начавшаяся в декабре 2013 года в Либерии, Гвинее, Нигерии и Республике Конго вспышка вируса забрала за три неполных года одиннадцать тысяч жизней. Это связано сразу с несколькими факторами – бедность населения, отсутствие должного уровня гигиены и здравоохранения.

– Проанализировав образцы вируса, исследователи сделали вывод, что вирус приобрел мутацию, отвечающую за поверхность основного белка, который связывается с клетками жертвы. Мутация получила название А82V. Гены болезнетворного патогена были изучены в режиме реального времени. А82V позволила вирусу заражать клетки человека и других приматов в четыре раза эффективнее неизмененного вируса.

Стефано вспомнил свои предположения по поводу эпидемии, высказанные еще в 2013 году. Тогда к его словам не особо прислушались, предпочтя верить более оптимистичным прогнозам – и что в итоге вышло? Только после того, как ВОЗ одобрила использование вакцины, и эпидемия пошла на убыль, аналитики были вынуждены признать правоту Кордиале.

Да, этот штамм оказался куда изворотливее, чем многим хотелось бы думать. Однако глупо было думать, что скорость мутации всегда будет неизменной.

– Кайлахун не стесняется присылать своих специалистов? – с почти не скрываемой издевкой поинтересовался кто-то, сидевший позади Стефано. – Даже после того, как крупно облажался с антидотом? Признаться, я удивлен.

Стефано усмехнулся. Полумрак в зале не давал возможности различить выражение лица критика, но узнать его по голосу и представить насмешливо изогнутые брови не составило труда. Даже оборачиваться не надо было.

– Диего Рамирес, – протянул он, не меняя позы: Стефано все так же облокачивался на спинку пустующего кресла впереди, положив подбородок на сцепленные в замок руки. – Удивлен не меньше вашего. Не думал, что Африка входит в спектр интересов Дивизиона.

Нарываешься, Стефано?

Каждая встреча с представителем организации, известной как Дивизион, давала Стефано удивительно четкое ощущение надвигающейся угрозы. Вообще-то, Кордиале очутился на чужом поле боя совершенно случайно, и Дивизион вполне мог оставить его в покое, но так было только до того момента, как вирусолог Кордиале и политик Жан-Поль Фламини прекратили скрывать факт своего сотрудничества. Отныне между троицей основателей фармацевтического концерна «FRC» и «дивизионерами», как иронично называл их Кордиале, уже несколько лет существовало напряженное противостояние. И Диего Рамирес, по мнению Стефано, был наиболее непредсказуемым из всех, кого только мог прислать на это заседание Дивизион.

А это значит, что придется следить за каждым его движением, в буквальном смысле. Не хочется получить нож в спину от неуравновешенного субъекта с манией величия.

– Цифры впечатляют, – Стефано указал на большой монитор позади выступающего докладчика.

Рамирес презрительно фыркнул. Крупные черты лица, тяжелый подбородок, цепкий взгляд – Стефано этот человек напоминал барса, готового прыгнуть в любой момент.

– Как будто вам есть какое-то дело до любых цифр, если только это не ваш банковский счет!

– Учитывая несомненную связь этих цифр с моей работой, за которую мне и платят, не могу с вами согласиться, – учтиво возразил Кордиале, наблюдая за сменой ораторов на сцене.

Алессандро Лаццари? Любопытно, с чего вдруг представитель Комиссии по контролю за деятельностью в сфере фармацевтики пожаловал в Каир? Вроде бы вакцина и так производится под чутким руководством Комиссии.

От Стефано не укрылось, каким взглядом на докладчика смотрит Рамирес, и ученый едва не присвистнул. Такой концентрации злобы у испанца он еще не видел.

Ну конечно. Лаццари со своей командой наверняка наступили на хвост Дивизиону, а обид эти ребята не прощают никому. А это значит, что синьору Лаццари можно начинать беспокоиться за свою жизнь.

– Проблемы с контролем? – поинтересовался Стефано, не отрывая взгляда от трибуны. Впрочем, полностью оставить Рамиреса без присмотра он не рискнул, так что словно невзначай отодвинулся в сторону, отдаляясь от испанца.

Рамирес сощурил глаза. Взгляд полыхал яростью.

– С чего вы взяли? – прошипел он. Кордиале беспечно пожал плечами:

– У вас не очень хорошо получается скрывать эмоции.

С огнем играешь, Стефано. Этот человек без колебаний может убить тебя, а потом спокойно встать и выйти из зала.

– Говорят, вы построили новый комплекс, – неожиданно спокойно сказал Рамирес. – Конго… ужасное место. Почему там?

– Ко всему можно привыкнуть, – откликнулся Стефано почти задумчиво. – Предпочитаю изучать вирус в его родной среде обитания.

Догадывается ли Лаццари, что вскрывает секреты, за которые Рамирес и компания готовы убивать, не раздумывая?

Черт, Алессандро, ты что, совсем не понимаешь, как подставляешь себя?

– Да, все мы в курсе, что вы предпочитаете прямой контакт с вирусами, а не демагогию, разводимую вокруг них, – отозвался Рамирес негромко. Стефано отвлеченно подумал, что сейчас испанец похож на коршуна, ясно видящего свою жертву.

– Моя цель – добиться полной победы над Эбола. На большее не замахиваюсь. А какую цель преследуете вы, Рамирес? – прямо спросил он. – Как связана недавняя эпидемия с интересами Дивизиона? Производство вакцины уже налажено, и вам не перехватить инициативу. В банальное любопытство я давно не верю. Так в чем дело?

Рамирес смерил его насмешливым взглядом и откровенно расхохотался:

– Вы на самом деле ждете ответа на этот вопрос, Кордиале?

– Если в содержании ответа нет ничего противозаконного, то и в вопросе я не вижу ничего странного, – откликнулся Стефано вежливо. – Простите, мне пора.

Найти Лаццари оказалось несложно; подойти к нему, изображая искреннее удивление – тоже. А вот объяснить упрямому итальянцу, что неразумно вещать с трибуны о грехах сильных мира сего, Стефано так и не смог.

– Своя жизнь не дорога, так подумай о семье, – вполголоса посоветовал он, вежливо улыбаясь: для всех вокруг эта встреча не должна была выглядеть личной. – Как будто не в курсе, что они могут расправиться с Марией и детьми.

– Успокойся, Стефано, – Лаццари ободряюще улыбнулся. – Мы все прекрасно понимаем риск.

– Так какого же черта…

– Это лишь видимая часть плана. Прости, я не могу раскрывать детали.

– Потому, что я тоже на подозрении у Комиссии?

Лаццари посерьезнел, качнул головой:

– Нет. Потому, что с таким же успехом они могут взяться за твою семью. А мне этого не хочется.

– Ты упрям, как баран, – Стефано шепотом чертыхнулся.

– Я твердо знаю, к чему следует идти, и не намерен отступать.

– Тебя не переубедить.

– Тобой движут родственные чувства? – внезапно поинтересовался Лаццари. – Или нечто другое?

– У Стефано Кордиале не может быть ничего общего с представителем Комиссии по контролю, – отозвался Стефано, помолчал и усмехнулся. – Только тот факт, что моя сестра выскочила замуж за проходимца, сумевшего за двадцать лет достичь таких высот. Ничего больше.

Лаццари рассмеялся, несильно хлопнул его по плечу.

– Это называется «ничего больше»?

Диего Рамирес угрюмо наблюдал за ними, стоя в тени у стены.

29 ноября 2016

Рим

Погода в последние несколько дней неизменно радовала холодными дождями и пронизывающим ветром, а прогнозы синоптиков оставались все такими же: не ждите перемен еще неделю, а то и больше.

Левенхауз никогда не любил осень, впадая в меланхолическое состояние вплоть до апреля. А уж сейчас, когда к погодным условиям добавились такие же мрачные размышления по поводу работы над вирусом, биохимику и вовсе хотелось запереться в комнате и не высовывать оттуда нос. Кордиале подтрунивал над другом, язвил, однако в душу не лез.

Трио основателей концерна «FRC» за прошедшие полгода собиралось четыре раза, и каждый раз встречи проходили в разных местах: Конго, Каир, Лондон, Мюнхен. В этот раз общий сбор было решено провести в доме банкира Паоло Росси.

В гостиной было уютно: над овальным столом висела хрустальная люстра, но углы комнаты оставались в тени, давая возможность желающим уединиться и подумать о своем. В камине весело потрескивали дрова, и Левенхауз предпочел устроиться в кресле поближе к огню, наслаждаясь ароматом и вкусом красного вина из бара Росси.

Стефано Кордиале стоял у окна, сцепив руки в замок за спиной и глядя на непогоду снаружи. Выглядел вирусолог довольным жизнью, и Левенхауз прекрасно понимал его.

– Все идет по плану, и в график укладываемся, – заметил сенатор Фламини, закончив изучать отчет. – Вижу, вам удалось немного разобраться в природе этого вируса.

– Немного, – согласился Кордиале задумчивым тоном, все так же стоя вполоборота к остальным. – Однако глобальные открытия еще впереди.

– Прогноз то ли обнадеживающий, то ли пугающий, – пробормотал Паоло Росси, устроившийся в кресле. Выглядел финансист утомленным, и тени под глазами только усиливали это впечатление.

– Как всегда, – Фламини усмехнулся, кинул взгляд на ученого. – Начинай лекцию, профессор. Вкратце обо всем, и понятным простому смертному языком, хорошо?

Стефано ответил усмешкой и кивнул.

– Начнем с начала, как говорится. 2013 год, начало очередной эпидемии. Привычное для Африки явление, плюс к тому в этот раз вирус мутировал, так что найти вакцину стало еще сложнее. Да, антивирус был создан, производство вакцины налажено, но прежде, чем это произошло, погибли тысячи людей.

Он сделал паузу, потом продолжил:

– Прототип был обнаружен в марте 2015 года. В декабре 2013, работая над отчетами в Центре, я наткнулся на старую заметку в газете, где парой слов было рассказано о таинственной лихорадке, убивающей каждого, кто зайдет в джунгли в районе пещеры недалеко от старого рудника. Эбола? Почему именно этот район считался запретным издавна? И почему бельгийцы взорвали рудник в 1905 году?

– Короче говоря, ты опять пошел на поводу у своей интуиции, – насмешливо прокомментировал Фламини. – Хотя в этот раз, будем честны, тебе удалось удивить даже меня.

– До такой степени, что ты согласился выделить средства на постройку «Эдема», – в том же духе отозвался Стефано, тоже усмехаясь. – Да, этот таинственный район заинтересовал меня не на шутку, и я решил отправить туда поисковую бригаду. Рабочим очень нужны были деньги, и их не остановили никакие мифы. Так был найден Прототип.

– И погибли восемь человек, – добавил Росси, просматривая отчеты.

– Да, – согласился Стефано, – мне жаль, что так вышло.

Фламини фыркнул, выражая свое мнение по поводу искренности ученого, но ничего не сказал.

– Прототип на 97% был схож с Эбола. Инкубационный период после заражения – от двух до четырех дней, смертность стопроцентная. Путь передачи – при контакте с вирусом напрямую или с зараженным, – Стефано присел на подоконник, сложив руки на груди. – Все симптомы геморрагической лихорадки, первые симптомы – внезапное появление лихорадки, мышечные боли, головная боль. При попадании в организм вирус отключает те части иммунной системы, которые должны выявить заражение и начать борьбу. Кровеносные сосуды слабеют, что приводит к обширным кровотечениям. Зараженный умирает в муках.

– Впечатляет, – признал Фламини. – Так Прототип действовал таким же образом?

– Семеро из зараженных умерли от кровотечений, – отозвался Кордиале, – но восьмой преподнес сюрприз. Он записал свои ощущения и мысли перед смертью, и нам удалось выяснить, что последние его воспоминания не принадлежали ему.

– Крайне любопытно. Так, значит, этот штамм обладает способностью хранить воспоминания зараженных людей и каким-то образом передавать их следующему, кто входит в контакт с ним? Как бы фантастично это ни звучало?

– Да, именно так. Но проблема оказалась в том, что сам по себе Прототип был крайне нестабилен, и изучить его, прежде чем он распадется, было практически невозможно. Пришлось соединить его с другими штаммами.

Стефано изящно соскользнул с подоконника и взял со стола тонкую папку.

– Проекты «Альфа-1» и «Альфа-2», проведенные в августе 2015, были попыткой исследовать Прототип в соединении со штаммами других вирусов. Первый закончился провалом, второй позволил продлить время существования Прототипа в стабильном состоянии до шести дней, но в общем-то, ничего больше не дал. Мы пошли дальше, – он вытащил из папки еще один лист. – Май 2016 года, проект «Бета». Если не углубляться в дебри научных терминов, можно сказать, что это была своего рода перегонка «Альфы-2» и получение в итоге более стабильного штамма. Мы протестировали его на животных, и в результате они стали физически сильнее и куда агрессивнее. Но жили только неделю, после чего умирали все до единой. Так что «Бета» стала биологическим оружием быстрого действия. Дальше были два провальных проекта…

– Опять провальных? – судя по тону, Фламини иронизировал. Кордиале насмешливо прищурился, кивнул:

– Бывают в жизни огорчения… Итак, в июне была «Альфа-3», о которой даже вспоминать не хочется, в июле – «Гамма», принцип которой выражен в самом названии. Мы пробовали облучить штамм радиацией, и получили прогнозируемый результат: непредсказуемые мутации, которые невозможно контролировать. Это был тупик. Но в сентябре мы смогли провести опыт, который я могу назвать успешным и годным для дальнейшего развития исследований Прототипа. Это был проект «Дельта». Подсказку я получил на майском заседании ВОЗ в Каире: изменчивость Эбола. Я соединил Прототип с новым штаммом Эбола, и в итоге получился штамм, способный поднять планку выживаемости до пятидесяти процентов. Более того, зараженные особи получали невероятную физическую силу, скорость реакций, выносливость. Однако через две недели зараженные погибали, все до единого.

– Так что же дало тебе повод для оптимизма? – поинтересовался Фламини.

Кордиале торжествующе улыбнулся, вытащил из кармана висевшего на спинке стула пиджака и поднял маленькую пробирку с зеленой жидкостью. Оглядел всех присутствующих:

– Вот это, господа. На основе вакцины от Эбола я создал экспериментальный антидот, и опробовал его на выживших животных. Срок их жизни продлился до месяца.

– Экспериментальный, – протянул сенатор, потер подбородок. – То есть, сейчас ты работаешь над его улучшением.

– Абсолютно верно, это одно из направлений исследований в «Эдеме». Параллельно мы работаем над повышением стабильности «Дельты», – Кордиале неторопливо обошел вокруг стола. – Совсем скоро я смогу сказать точно, что из себя представляет этот вирус.

Фламини усмехнулся, поднял бокал:

– За «Эдем»!

– За «Эдем», – откликнулись Кордиале и Росси.

Левенхауз еле слышно хмыкнул, устраиваясь поудобнее и протягивая ноги к огню.

Авантюры превращаются в нечто куда серьезнее…

Из заметок доктора Стефано Кордиале

Впервые я задумался о возможности существования вируса, подобного этому, в далеком 2004 году. Синтез вируса с нужными для исследований характеристиками – давно не проблема для науки, и шансов изучить любой штамм у меня было предостаточно.