Санитар мегаполиса

– Еге ж! Я молодець! Дякую за твій комплімент. І якщо додати мій комплімент собі, що я молодець, то виходить два. Отже, сьогодні просто свято. Мені двадцять три роки. Граю на бандурі в гурті «Сексуальна бандура». Тільки не смійся. Хоча… краще смійся, тільки не лякайся. Я знаю, що назва дурбецальська. Навіть якось неприємно її вимовляти.

– Тогда почему так группу назвали?

– Розумієш, у нас дуже добрі, позитивні пісні. І я вважаю, що досить непогані тексти. Є і російські, й українські. Розумієш, просто не хочеться, щоб усе це пропало. Хочеться грати, співати, нести людям позитив. А дурна назва приваблює увагу. І саме завдяки їй, чи частково їй, ми граємо зараз багато концертів. Про нас починають говорити. І говорити не тільки про назву, а й про музику цікаву, як на мене. А назва – це такий собі піар-хід.

– Ты не расстраивайся. Главное, что вы сейчас раскрутитесь. А потом можно и название поменять. Я, к сожалению, не знаю ваших песен…

– Тоді можна я тобі заспіваю трохи? Буду майже шепотіти, обіцяю. Ми все ж таки в кафе.

– Буду только рад.

– Пройде і це? Промине, промайне

Цяткою в мороці вічнім?..

Свічку постав. Пригадай і мене

Ніччю, короткою ніччю.

Онде твій порух руки (ще люблю!),

Он твоє свідчення тайне…

Тінь свою в ноги тобі постелю,

Взнаєш чи ні – не спитаю.

Щемно милуюсь, торкнутись боюсь —

Стиха молюсь (не минуло!).

В ніч повернусь – ніби порох займусь,—

Жодна душа не почула…

– Ничего себе! Это же замечательно! Ну, теперь я за тебя, за вас не боюсь. Глупостей вы точно не наделаете. Можете вашу группу как угодно называть. Здесь содержание любое название затмит. Я не большой любитель поэзии, признаюсь честно. Больше люблю прозу, но это даже меня пробило. Ты просто чудесна.

– Дякую дуже. Справді приємно, що сподобалось. Може, я більше не буду засмічувати свою голову неприємними мені думками про назву. І шкода, що не можу далі спілкуватися з тобою – хлопець за мною приїхав. Бачу його авто. Не сумуй. Все буде добре.

– Жаль. Спасибо за такой небудничный разговор. И за прекрасный литературный украинский язык.

– Дякую. Я сама ненавиджу суржик. Бувай. Молодець, що читаєш! Молодець, що Довженка та Винниченка. Ще раз бувай.

Э-э-эх! Ушла… Вот так всегда: поговорят с тобой нормальные – и сразу бросят, «не подняв». В смысле – толком не пообщавшись. Я пришел домой и сразу завалился спать. Правда, перед сном подумал, почему меня передернуло, когда Инга сказала, что играет на бандуре. В словосочетании «сексуальная бандура» меня смутило именно существительное, а не прилагательное. Я подумал: «Как? Что за бред? Она играет на бандуре?! Это же идиотство! В этой Инге явно что-то не так. Эффектная, стильная – и выбрала бандуру. На фига?» Но после беседы с Ингой мне стало как-то стыдно за мои первоначальные мысли. Знаю, что у многих моих знакомых была бы точно такая же реакция отторжения при слове «бандура». И это неправильно, это стыдно. Потому что реакция отторжения должна быть при словах: «Я работаю служанкой, нянечкой, официанткой, уборщицей в Америке, Германии и т. д.» Или вот наша соседка ВОСХИЩАЕТСЯ, что дочь ее подруги работает проституткой за границей. Говорит, молодец – маме помогает, деньги присылает. Вот что должно быть стыдно – быть дерьмом. На меня очень сильно повлиял разговор с Ингой. И, засыпая, я решил: только выдастся свободное время – обязательно схожу послушать игру на бандуре. Как бы это глупо и немодно ни было для кого-то.

Глава 10

– Поздравляю себя с тем, что твоя работа, Дмитрий, по заклейке стены в туалете Динэль дисками уничтожена водой. Ха!

– Злорадствуй, Ник, злорадствуй! Хотя, чего же радоваться? Злиться – понимаю, радоваться – нет.

– Как это нет? Ты ведь полезешь опять и снова все сооружать, возводить. Твои волосистые ручонки будут вымазаны клеем, рожица перекосоежена от усталости и отчасти от бессмысленности данных действий. Но для тебя все равно это какая-никакая развлекуха.

– Ника права. Твоя мама нам сегодня даже пирог принесла. Это благодарность мне за то, что у меня все прорвало. В смысле, что ты отошел наконец-то (вынужденно, конечно) от компьютера и физически будешь что-то делать,– сказала Дина.

– Видишь, твоя мама готова заслать тебя куда угодно и даже платить за твою ссылку. Пусть пирогами, но платить. Вот как она рада, что ты хоть на чуть-чуть прекратил общение с компьютером, пусть даже дорогим и новым.

– Между прочим, Ника, если бы не мой недешевый новый железный друг, я бы не познакомился с Ирой. А она очень интересный и серьезный собеседник.

– Ты уже опять успел с кем-то замутить?

– Не замутить, Дин, а переписываться.

– И кто она такая? Что, действительно приятный человечек? – спросила я.

– Ну… по крайней мере, она серьезная, как мне показалось.

– Ага. Если тебе интересно (относительно, конечно) и если это серьезно, то вывод напрашивается один: она мужик.

– С чего такой вывод, Ник?

– С того, что интересно тебе может быть только тогда, когда собеседник слушает твой рассказ о новой системе Windows, ну, и все такое. А серьезная она, потому что слушает это. Значит – не она, а он. И этот он – тоже программист.

– Ничего не понял. Ну, да ладно. Она Ира, и учится она на социолога. Мы еще с ней пока не виделись. А переписываемся два месяца почти.

– Понятно все. В таком случае подожди еще встречи года два, как минимум. Он-она должна-должен успеть сделать операцию по смене пола.

– Ника, ну почему ты не веришь, что по Интернету можно познакомиться с нормальным человеком?

– Сколько ей лет?

– Девятнадцать.

– Какой нормальный, без комплексов человек будет в такие годы сутками сидеть в Интернете?

– Я же сижу!

– А я про нормальных сейчас говорю! Ты санитар мегаполиса! Тебе сам Бог велел не вылезать из сети. Поэтому нормальная тебя в свои сети не затянет.

– Чего это я ненормальный?

– Дина, объясни ему, я устала!

– Объясняю: Дмитрий, сейчас, как и обычно, в моей квартире нас четверо. Это рациональная я, иррациональная Ника, молчаливая Лиса и непонятливый ты. Ты заклеиваешь стену, дискутируешь с нами, при этом у нас совсем не тихо включены телевизор, радио и твой ноутбук, который ты вечно таскаешь с собой. Причем, заходя в квартиру, ты говоришь одну и ту же фразу: «Давайте включим ноут, чтобы скучно не было». Напрашивается вопрос: куда уж веселее? Передоз полный! Говорит все, что только может говорить. Мы привыкли, конечно. Но нормальному, непривыкшему человеку это крайне сложно понять и принять. Вопрос: Дмитрий, вы по-прежнему считаете себя нормальным?

– Я люблю включать все эти вещи не потому, что мне скучно, а потому, что я так привык. Я постоянно работаю с компом, он обычное шумовое сопровождение любой моей беседы, всех моих дел. Наверное, это отклонение, перебор. Но я напишу Ире, чтобы мы встретились. И… Она не мужик! Надеюсь…

– Ну тебя! Клей, пожалуйста, дальше. А я пойду сделаю какао и посмотрю, как там пирожки себя ведут в печке.

– Ага, Дин. Если пирожки себя в печке плохо ведут, прочитай им сейчас такую же лекцию, как и мне сейчас. Шелковыми будут!

– Дима, зачем тебе пирожки из шелка. Это же глупость. Их же таких есть нельзя. Пирожки должны быть из теста! – поправила Диму Лиса.

– Лис, это я не в прямом смысле сказал. Не воспринимай буквально. Я пошутил. А вот радио с ноутбуком я сейчас выключу. Назло Динэль и Нике. Вот такую победу над собой устрою. Пусть им стыдно будет. Тем более, что я уже доклеиваю стену. Вдвойне им стыдно будет! Идите смотреть!

Мы уставились на стену.

– Дина, а зачем ты на этот раз выбрала клеенку для дачных столиков в качестве кафелезаменителя? Да еще клеенку, разрисованную крупными шоколадными конфетами. Шоколадными – чтобы было под цвет содержимого туалета? Так сказать, форма подчеркивает содержание?

– Да, Ник, не лучший вариант! Но давайте посмотрим с другой стороны на все это. Клеенка, такая яркая и жуткая на стене, может служить лекарственным средством от запора и цистита. Запора – потому, что увидишь стену – пронесет, а противоциститное – потому, что увидишь – и в следующий раз еще подумаешь – заходить или нет. Так что в любом случае спасибо, Дима. И пойдемте пить какао с пирожками, заодно рассмотрим фотографии моих одногруппников,– ответила Динэль.

Все дружненько уселись на диван и начали рассматривать фото. Как оказалось, в Дининой группе было много наших общих знакомых.

– Ха! Вы помните этого идиота? Мишей зовут. Он еще когда-то с нами в театр ходил.

– Дина, его невозможно забыть! Такой позор! Он в театр приперся со скрученной газетенкой о футболе. И все представление то расправлял, то мял ее. Читал, сидя в театре! Видимо, театр с уборной перепутал. Что-то бурчал себе под нос. Голос у него еще такой гугнивый. Как у «Ведмедика Бо» из рекламы, который постоянно говорил: «Мені погано». Только наш Ведмедик Бо постоянно произносит одно слово: «Капэць». Он круче, чем рекламный Бо! И в театре было не «йому погано», а нам от него,– сказала я.

– Однозначно круче, потому что у него есть девушка, а у меня нет! И «капэць» теперь это мое слово! – подытожил Дима.

– Ты что, его девушку не видел? Чему тут завидовать! Похожа на Дольфа Лундгрена, голливудского актера. Только она – напудренный, очкастый Дольф. И из голливудского у нее только лицо. В смысле – такое же квадратное, как табличка со звездочкой на аллее Славы.

– Ника, ну, хоть какая-то… Она ведь есть, существует. Не то, что у меня…

– Дима, у тебя таких «каких-то» было столько, сколько сломанных «тамагочи» у Динэль в детстве. Они у нее все сдыхали. Сначала засирались, голодали, а потом сдыхали. Точно так же и твои барышни. Правда, у тебя происходило немного иначе. Сначала они тебя подсирали своими выходками, потом ты не голодал, к сожалению глубочайшему твоих родителей, а выжирал все, что только можно было сожрать дома. От депрессухи твоей. И уж затем они «сдыхивались» от тебя. Или ты от них.

– Спасибо, сестренчик, за красочные, но такие отвратненькие метафоры.

– Тебе спасибо, Бонд. Это ведь ты меня вдохновляешь!

– Ника, Дима, не ерничайте! Продолжаем обсуждение нашей университетской живности.

– Да, продолжим. Дина, а что это за существо в эксгибиционистском пальто? Такое длинное светлое, прямо в пол. Он кто? – спросила я.

– Наш преподаватель по экономике Игнат Леонидович. Его любимая фраза (якобы по-украински): «Положи тэтрадку!»

– Ну, такому можно. Ведь имя ему ИГНАТ! А он эксгибиционист?

– Нет, Ник. Просто дурак.

– Какой четкий, исчерпывающий ответ! Давайте больше не будем смотреть эти фотографии, а то они настроение поганят. Просто гадство! Так посмотришь на них на всех и захочешь сразу послушать песню Иванушек International «Безнадега.ru». Только вместо «ru» подставить «ua».

– Дина, тебе придется сжечь эти фото, раз у Димы возникают мысли об «ушном суициде» с помощью этой песни!

– Ника, неплохая песня. Не придирайся! Уходим уже. Все.

– Да, Дима прав. Нам пора. А что, правда, можно этим заболеть?

– Чем, Лиса?

– Вот этим, что ты сказала про музыку. А то у меня дома все альбомы группы «Иванушки». Мне теперь придется их выбросить? Да?

– Дура ты, Ника! Напугала Лису. Суицид – это не совсем заболевание. Это самоубийство, смерть,– объяснил Дима.

– Так что, я даже не заболею! Я сразу умру? Умру себя? От вот этой песни? А-а-а-а!

– Дима, ты несмышленыш. Ты сам ДУРА! Лиса, я просто пошутила. И на самом деле песня совершенно безопасна.

– Да? Вы меня напугали!

– Мы больше не будем, обещаем.

Мы, как всегда, разошлись по домам. А Дина осталась один на один с ужасно заклеенной стеной. Врагу не пожелаешь. То, что наваял Дмитрий, могло бы понравиться только Хичкоку и создателю Фредди Крюгера. Жаль, денег нет на кафель… Хотя Крюгер и Хич знамениты. Может, и стена когда-то станет такой?

Глава 11

День свидания с Ирой наступил. Сейчас придет. Я сижу в кафе, потому что именно здесь договорились встретиться. На улице погода отличная. Уже весна. Тепло. Кафе модное. Опрятно и стильно выглядят официанты. А вот и Ира плывет… Красивая… на высоких каблуках, ее шею обматывает разноцветный шелковый шарф. Мне повезло! Вот все обзавидуются, когда увидят ее со мной рядом! А-а… чего это она вдруг резко присела за соседний столик? Нужно помахать ей, покричать. Неужели моя фотография так сильно отличается от меня существующего вне ее?

– Эй! Ира! Я здесь. Я Дима. За соседним столиком. Ты что, не узнала меня?

– Да узнала. Вижу. Сейчас подойду.

Я встал и пересел к ней за столик.

– Привет! Тебе, наверное, не понравилось место, которое я выбрал? Я подумал, столик у окна – это хорошо. Ошибся, да?

– Привет! Не ошибся. Ты молодец, что так выбрал. Мне все нравится. Просто мне сегодня тяжеловато ходить. Я по пути к тебе присаживалась на лавочки, клумбы, даже на бордюры где-то раз двенадцать. Причем это – без преувеличения. Но так и должно быть, я считаю. Как говорится, красота стоит жертв. Я же пришла к тебе красивая, да?

– Очень. Такая модная, стильная.

– Спасибо. Именно этого я и добивалась.

– А почему присаживалась? Тебе плохо? Если да, я тебя сейчас провожу домой.

– Не дай Бог – плохо! Ты что?! Все о’кей. Просто я себе купила туфли. Каблуки – двенадцать сантиметров.

– И из-за этих двенадцати сантиметров ты двенадцать раз присаживалась?

– Выходит, что да. Смешно?

– Немного. Так тебе не плохо?

– Мне хорошо, потому что эти туфли сейчас самые-самые модные. Они стоят две с половиной тысячи гривен! Они – как из журнала мод! Я покупаю только такую одежду – как в журналах. И делаю все именно так, как написано в журналах.

– Я рад, что с тобой все в порядке. Ты голодна? Что-нибудь закажем?

– Давай.

Ира позвала официанта и стала расспрашивать, какое блюдо заказывают чаще всего. Что пользуется популярностью. Официант сказал, что форель с беконом и листьями салата – это наилучший вариант. Ира заказала именно это блюдо. После чего сидела и сияла, ведь она тоже сейчас попробует модную стряпню, приобщится к процессу «модного» поедания. Вкусного-невкусного – это дело неглавное для Иры, как я уже понял. Я заказал себе салат из курицы, изюма и чернослива.

– Ну, и как тебе кафе? – спросила Ира.

– Симпатичное.

– И все?

– А что еще?

– Как что? Оно не просто симпатичное. Оно модное. Сюда ходят только богатые.

– Я бы сюда второй раз не зашел. Здесь все как-то наиграно, что ли. Как-то искусственно. Все сидят и преимущественно молчат, и рассматривают новые телефоны друг друга, всякие гаджеты. Единственное, что меня радует, так это то, что люди, особенно недалекие богатые люди, кидаются на временные рекламы. И все сгребают. Мне это на руку, я же, возможно, в будущем смогу стать рекламистом. И глядишь – даже возглавлю список журнала «Форбс».

– Все равно не понимаю, что тебе в этом кафе не нравится?

– Здесь напыщенно, неуютно. У девушек и парней блестят глаза никак не от счастья, а от только что закапанного «Визина». И ясны они по той же причине. А так – их глаза печальны и пусты, только полные кошельки заполняют эту пустоту. Только это их и спасает. Я сам, конечно, не бедствующий, но сейчас, признаюсь честно, пошел бы отсюда домой к Динэль и заклеил бы ей стену в туалете. Как-никак, позитивней все же. А насчет денег… то я стараюсь их сам зарабатывать. Стыдно брать деньги у родителей. Моему отцу сорок пять, а он уже лет семь как полностью седой. Он адвокат: тюрьмы, уголовники, запредельное напряжение. А сидеть в этом кафе и смотреть, удивляться или делать вид, что удивляешься, новому телефону – это бред.

– Но классно же быть в курсе всего модного и нового!

– Да, это нужно и это хорошо, безусловно. Но без фанатизма. А классно – это когда с тобой классно беседовать. Потому что лично я достаю айфон только тогда, когда мне жуть как скучно и хочется спрятать глаза от собеседника, поскольку в них «нудьга». Знаешь, как там у Манжуры – «Коли твою душу нудьга наполяже».

– А что у Манжуры?

– В смысле?

– Я не знаю. Он что-то модное пишет?

– Он писал не про айфон. Значит, для тебя «немодное». Просто вспомнил стихотворение, вернее – отличное, четкое название. Этот поэт не был популярным. А Старицкого знаешь? Писал классику – «За двумя зайцами», слышала? Проня, Голохвастов…

– О, классика никогда не выходит из моды!

– В журнале прочитала?

– Как ты догадался?

– Неважно. А вообще-то, когда мы с тобой переписывались, мне показалось, что ты серьезная. Ты же меня так внимательно слушала по переписке… ну, то есть читала. Только не отвечай, пожалуйста: «Тебе показалось» или «Когда кажется, креститься надо».

– Да, я действительно внимательно тебя читала. Это правда. Ты рассказывал, вернее писал, об очень интересных вещах.

– Странно… А вот когда я рассказывал тебе о новой системе Windows – ты даже несколько вопросов задала по этому поводу… Для приличия? Или это правда тебя волнует?

– Ну, не очень…

– Однако… зачем тебе Windows?

– Windows ни зачем. Но система ведь новая!

– Ах, прости. Действительно… Прости, что задаю наивные вопросы.

– Ничего. Ты мне все равно нравишься. Твоя малиновая футболка с котиком, обнимающим рыбку, такая дебильно-милая и добрая, прямо как ты!

– Вот это да! Меня еще никто не называл «дебильно-милым». Хотя это не самый худший эпитет, который когда-либо применялся к моей персоне.

– Нет, не обижайся. Я же не про то. Ты милый и добрый!

– Спасибо. Рад. И в принципе ты можешь говорить обо мне, что угодно и как угодно, потому что ты очень милая, симпатичная. Так что тебе все простительно.

– Ну, тем не менее… почему тебе не нравится все модное и новое, как мне?

– Я не девушка. Наверное, поэтому. Да и все это новое является относительно новым.

– Что ты имеешь виду?

– Ну, вот вчера смотрел клип группы «Тартак» на песню «Стільникове кохання». И крупным планом показывали телефон. Я сначала подумал, что «Тартак» стебётся, показывая такое старье. Или это антигламур какой-то! Но потом вспомнил, что песенка не новая, ну, и клип, естественно, давненько снят. В общем, я о том, что сейчас этот телефон далеко не модный. А, например, тебе… его и вовсе стыдно показывать. Мне же лично все равно, какой телефон, лишь бы звонил и был Интернет. Вот у моей сестры двоюродной, у Ники, телефон всего за двести шестьдесят гривен. Но не потому, что денег нет на новый. Она девочка небедная. Просто ей пофиг. И она еще стебется по этому поводу. Говорит, это у нее не телефон, а средство по борьбе с уличной преступностью. Вот представь себе: идет стильная, дорого одетая девчонка, говорит по телефону. Тут внезапно подбегает вор, выхватывает телефон, думая, что у такой мажорки он стоит не меньше трех тысяч гривен. Забегает вор в подворотню, достает телефон, чтобы взглянуть на добычу, и тут… БАЦ! Его добыча – страшненький дешевый телефон с функцией «фонарик». Вор понимает, что сам фонарик стоит дороже этого телефона. В итоге: переворот в сознании вора о внешнем виде богатых и бедных людей и, естественно, сердечный приступ. И это как минимум. Вот такой вот план борьбы с уличной преступностью у Ники!

– Прикольно! Ну, все равно – почему кафе не нравится? Я поняла, что те, кто здесь сидят, тебе противны. А так – не соображаю. Знаю, что задолбала этим вопросом, но объясни.

– Просто я недавно читал Бунина «Господин из Сан-Франциско». В общем, суть в том, что богатый человек нужен только тогда, когда он богат. Вернее, нужен не он, а его деньги. А из-за несчастного случая – смерти – господин, перед которым падали, выполняли любые его капризы, превращается в мусор, и его нужно куда-то деть – чтобы никто не заметил, не увидел, не узнал, что этот мусор был только что человеком. Умер. Превратился в «непотріб». Хорошее украинское словцо, означающее не совсем хорошие вещи. В общем, мертвые не могут платить, оставлять чаевые. А смерть и вовсе способна омрачить настроение отдыхающих в VIP-круизе. Омрачать же настроение других, то есть пока еще живого платежеспособного мусора,– нехорошо, ведь эти могут и не заплатить. И тело господина из Сан-Франциско быстренько и без почестей отправили на родину в большом длинном ящике из-под содовой воды. Такие вот дела. Почитай. Обязательно почитай.

– Какая жуть…

В этот момент официант принес нам блюда.

– Признаюсь, ненавижу бекон.

– Зачем тогда заказала? В меню же много разных наименований!

– Это модно. И друзья пробовали.

– А-а, ну да. Я забыл. Если модно – пробуй!

Ира откусила кусочек бекона, потом форели, и ее начало тошнить. Побежала в туалет. Блевала там минут пять. Я был в шоке, но что делать. Когда вышла из туалета, то вид у нее был вполне приличный, как ни в чем ни бывало, будто и не блевала. Выглядела даже лучше, подкрасилась и, что меня больше всего удивило, улыбалась.

– Первый раз вижу человека, который после такого улыбается!

– Дима, ну, я рада. Действительно рада.

– Чему?

– Я все-таки попробовала. И теперь могу сказать друзьям, что мне не понравилось.

– Могла бы просто не пробовать, если у тебя такая реакция на бекон.

– А как же совет в журнале, что в этом месяце стоит попробовать в ресторане?

– Ладно. Давай закажу тебе чай с лимоном. Кажется, это как раз то, что тебе сейчас нужно.

– Пожалуй, ты прав.

Когда Ира пила чай, ее длинный шарф то и дело опускался в чашку. Ей было неудобно, неприятно, но она его не снимала – модный! Как ни странно, меня это не раздражало, а веселило.

– Ты такой интересный. Ты так много знаешь, так много читаешь. Ты такой… нормальный. Мы же еще встретимся? – на прощание спросила Ира.

– Да, Ира, встретимся. Обязательно.

Я поцеловал ее в щечку. И подумал, что хоть и глупая она… да что там глупая! Просто дура! Все равно встречусь с ней еще. Красивая очень. Да и зацепила она меня чем-то. И это что-то – точно не ее шарф.

Глава 12

Пришел я вечером домой. И меня ждал «сюрприз». Не люблю сюрпризы, не жду их никогда, не думаю о них – поэтому так хреново всегда и получается, наверное. Сюрпризы для меня – как фашисты. Не ждешь их, а они приходят. Потому и приход их так хренов для меня. Я же не подготовлен!

Мама встретила меня. Светится вся от счастья, как я понял. Точно, от счастья, а не от фосфора. А то я бы почувствовал фосфор на маминой щеке, когда поцеловал ее, как обычно. Посмотрел на кухню – там какая-то женщина, бабенка. На кого-то очень похожа… но не на Анджелину Джоли, к сожалению, и даже не на Арнольда Шварцнеггера, что тоже печально.

– Мама, если бы я был психически болен, чего со мной, слава Богу, нет, то подумал бы, что вот эта женщина на кухне – медсестра из психушки. И ты меня хочешь туда сдать и заселить мою комнату своими баночками с кремами. А если бы я был песиком, то подумал бы, что ты хочешь меня усыпить. Уж очень неприятный вид у нашей гостьи.

– Дима, не начинай!

– А чего ты светишься? Радуешься, что теперь голуби не будут гадить на балкон хотя бы часик? Ведь наша гостья недолго у нас просидит. И не радуйся заранее, не надо. Вот она уйдет – и голуби втройне засрут нам балкончик. Пока они в состоянии аффекта, а потом их прорвет! Я сам чуть не обделался, когда ее увидел.

– Дима, что за глупость?

– Да неприятная она. Но если тебе нравится называть ее глупостью, то называй ее так. Кто это?

– Девушка.

– Да? А я думал – фикус! Вижу, что особь женского пола. Подробнее об этом объекте, пожалуйста. И вообще, называй ее лучше глупостью, чем девушкой, а то я в гея могу превратиться! Давай, мама, четко еще раз: «Кто это?»

– Саша. Она будет создавать с тобой компьютерную программу, которую надо сделать для нашего папы. Помнишь?

– Конечно, помню. А ты, мама, не забудь напомнить нашему папе просмотреть фильм «Горбатая гора». И на обложке я наклейку такую сделаю с надписью: «Смотри, отец, как оно бывает, когда сын знакомится с такими Сашами! Подумай и познакомь не с уродиной, а то стану геем». Сколько ей лет? Она уже в том возрасте, когда не отвечают на такие вопросы? Ей под пятьдесят?

– Дурак! Ей двадцать три. Она программист, как и ты.

– Да, правы были врачи, когда говорили о вреде компьютера. Но чтобы настолько…

– Перестань. Не ерничай. Она ответственный человек. Хорошая девушка. Иди, знакомься.

– О! Я раскусил тебя, мать! Вот чего ты светишься: понимаешь, что лучше выглядишь, чем она, в два раза, хотя в два раза ее и старше! Тогда я предлагаю подарить ей крем для лица с изображением Геннадия Малахова. Это, наверное, первый крем в мире, на коробочке которого изображено лысое ушастое мужское лицо. Подарить Саше этот крем и сказать: «Ты достойная замена Малахову. Смело можешь украшать своим личиком такую коробочку. Разницы никто и не заметит».