скачать книгу бесплатно
Затем тишина – впереди никого не было. От края и до края валялись трупы, среди которых стонали раненые.
– Вот и все, – утер грязный пот с лица Рогов, а Ковалев, глядя в смотровую щель воспаленными глазами прохрипел, – страшно, когда русские убивают русских
Остальные, привалившись к броне, молчали, зевая от недостатка воздуха.
Наступление в очередной раз провалилось, наступила затишье.
За этот бой всем пятерым, комполка объявил перед строем благодарность, взводного наградил серебряными часами.
Рабочие с Путиловского отряда занялись ремонтом танка (повреждения оказались незначительными), а на борту вместо надписи «Белый солдат», начертали суриком новую – «Красный пролетарий».
Наступило короткое затишье, во время которого дивизию посетил член Реввоенсовета Западного фронта Сталин, возглавлявший оборону Петрограда. Заехал он и в полк, который выстроили для встречи. Миновав, питерских рабочих с матросами, остановился перед красными курсантами, где сопровождавший командир полка, наклонившись, о чем-то коротко доложил.
Затем группа подошла к стоявшему на правом фланге Ковалеву, и Сталин, глядя снизу вверх, спросил, – так это вы организовали в танке огневую точку?
– Я! – вздернул взводный подбородок.
– Как зовут и откуда?
– Александр Ковалев. Из Белоруссии.
– Наградили товарища (обернулся).
– Не успели, – ответил комиссар.
Сталин помолчал, вынул из кармана шинели трубку, протянул курсанту, – держи, Ковалев на память.
Что перед ним сподвижник Ленина и член ЦК партии, Александр знал из политинформаций и газет, но видел впервые. Самым же крупным из начальников, которых встречал, был командир дивизии. Рослый и видный человек с громогласным голосом.
В отличие от него, Сталин был среднего роста, худощавый, с оспинами на лице и густыми усами. Говорил негромко и с акцентом. Особенными были глаза под буденовкой. Карие, чуть прищуренные и внимательные.
Когда начальство уехало и строй распустили, курсанты столпились вокруг, – покажи трубку. Александр раскрыл ладонь.
– Настоящая пенковая* – сказал со знанием дела Савицкий.
Глава 4. Ранение. Снова дома
Вот пуля пролетела и – ага…
Вот пуля пролетела и – ага…
Вот пуля пролетела, и товарищ мой упал…
(Из старой песни)
Через неделю началось контр – наступление Красной армии. Войска Юденича без боя оставили Гатчину, их выбили из Волосово с Лигово, оно успешно развивалось по всему Западному фронту. К середине ноября дивизия, куда входили красные курсанты, громя врага, при поддержки бронепоезда «Черноморец», освободила Ямбург*.
Это был небольшой городок со старинным собором и ратушей, застроенный кирпичными домами, через Лугу дыбился фермами, взорванный мост.
После короткой передышки начались боевые действия на границе с Эстонией, получившие название «Нарвская операция», с жестокими боями в заболоченной, местности, где дороги заменяли наводимые бойцами гати, наступил декабрь.
В одном из таких боев, при атаке на укрепления врага, Александра тяжело ранило. Снарядный осколок разворотил левое бедро, повредив мышцы и сосуды. Истекающего кровью взводного, наскоро перевязав, отправили в тыловой лазарет, где сделали операцию, а затем в один из госпиталей Петрограда, там началась гангрена.
Сделали вторую, не помогло, хотели отнять ногу.
– Только попробуйте, – горячечно заблестел глазами. Первого кто тронет,– убью. Несите обратно в палату.
Посовещавшись, решили лечить, предупредив о последствиях, и свершилось чудо. Что помогло – неизвестно. То ли крепкий организм с железной волей, а может искусство врачей. Скорее всего, то и другое.
В январе начал вставать с койки, потом с костылем подмышкой ковылять по палате, дальше по коридору. А когда наступил апрель, и в старом госпитальном парке набухли почки, стал, хромая, гулять с палочкой по дорожкам. Часто присаживался на скамейки, исхудалый, в больничном халате, посасывая свою трубку.
Затем состоялась военно-медицинская комиссия, признавшая негодным к дальнейшей службе, оформили документы на увольнение в запас и выписку. Из ворот госпиталя, Александр вышел в буденовке и бекеше, с тощим вещевым мешком на плечах и револьвером в кобуре, чуть приволакивая ногу.
На полученное денежное довольствие за истекший год, купил на барахолке подарки родне и Алесе, с Детскосельского вокзала* выехал на родину.
Обстановка в Белоруссии к весне 1920-го оставалась напряженной. Польские войска начали военные действия на Полесье, захватив Мозырь, Калинковичи и Речицу. В мае планировали взять Жлобин с Могилевым.
До родных мест Александр добирался неделю, сначала пассажирским, затем товарняком, а последние версты на перекладных. Страна лежала в разрухе, кругом царили голод и нищета, свирепствовал тиф – войне не было конца и края.
Уже на подъезде к городу, когда полулежа на тряской телеге, ехал по лесной дороге, из – за деревьев вышли двое с обрезами. Первый со словами «тпру» ухватил лошадь под уздцы, бородатый напарник передернул затвор, – слезай краснопузый.
В ответ грянули два выстрела. Дед на передке стал мелко креститься, Александр, сунув в кобуру наган, морщась, спрыгнул в траву, забрав у убитых оружие, вернулся.
– Едем дальше отец, трогай.
– А можно, сынок я зняму боты* у того што с бородой, – обернулся старик, – чаго им марно прападаць?
– Снимай, мне не жалко.
Возница быстро слез с телеги, стянул с ног убитого добротные сапоги и, вернувшись, спрятал под солому.
– Гэта ж кольки этих бандитов развелось (дернул вожжами), под городом кажен день грабят.
– Ничего, – ответил Александр, уложив обрезы в мешок и затянув лямку. – Теперь на двоих меньше.
Чериков, в котором не был почти три года, изменился. Дома обветшали, все три завода не работали, мельницы тоже, на улицах встречались редкие прохожие. В центре, с каменной церковью на мощеной площади, он расплатился с возницей, вскинул на плечо «сидор» и похромал дальше.
Миновав череду домов, вышел к реке, застроенной по берегу хибарами, остановился у одной, неказистой и вросшей в землю. Пустые окна крест- накрест забиты досками, двор порос репейником и осотом.
– Да, дела, – утер буденовкой лицо бывший взводный.
– Кого шукаешь, солдатик! – оглянулся (позади стояла женщина закутанная в платок и с кошелкой).
– Да никак Ляксандр? – открыла рот. – А казали тебя забили.
– Здравствуй тетка, Лукерья, брешут. Где мои?
– Так уже года два, как вернулись к себе в деревню. Работы тут нема, люди с голоду пухнут.
– А там, что, легче?
– Того не знаю.
– Ну, бывай здорова, – одел на голову буденовку и направился назад.
– Вот радости-то Антону, – покачала вслед головой соседка.
Деревня, где раньше жили и куда вернулись родители, звалась Ольховка, находилась в трех верстах от города. Когда вернулся к церкви, дед все еще стоял на площади возясь с упряжью.
– Послушай отец (помог затянуть супонь), довези до Ольховки, моих тут нету.
– Отчего ж не довезти, – сразу согласился тот. – Ты мне почитай жизнь спас. Мазурики* непременно бы забили.
Красноармеец снова влез в телегу, дед, взгромоздившись на седелку, чмокнул «но милая!» повозка загремела колесами. Оставив позади центр, спустились к реке, переехав ее по старому мосту, оттуда поднялись на пригорок, за которым открылось широкое, поросшее сорняками поле, с уходящей вдаль колдобистой дорогой.
Селение, куда въехали к полудню, было в три десятка дворов, за ним светлела речка с песчаным берегом, позади которой темнел бор.
– Давай, вон к той избе, – дернул кадыком Александр, указав на одну, у которой прозрачно зеленели две высоких березы. Изба была старой, но еще крепкой, огорожена жердяной оградой, из трубы на стрехе вился легкий дым.
–Тпру! – подъехав к усадьбе, натянул старик вожжи.
Прибывший неловко выбрался из телеги (та развернулась обратно), остановился у прохода, глубоко вздохнул, и направился во двор. Открыл дверь в избу, из сеней вторую, ниже, вошел внутрь.
У печи постаревшая мать ставила в угол рогач*, за столом у окна, сидя вполоборота, отец чинил хомут. Оба обернулись, потом мать, плача кинулась к нему на грудь, – Саша, сынок!
– Ну, будет, будет, я ж вернулся, – погладив по спине, обнялся с вставшим навстречу отцом.
– Мы уж тебя было похоронили, – стряхнул тот слезу с сивых усов. – А ты вона, как, живой.
– Живой, батька, живой, – рассмеялся сын. – А где браты с сестричками?
– Левка щас должен быть, поехал на хутора прикупить сена, а девки пошли на речку за водой.
В сенях дважды бухнуло, открылась дверь, появились две худенькие босоногие девочки, лет семи с интересом уставившись на незнакомца.
– Ну, здравствуйте! – сгреб их в охапку.– Я ваш брат Саша. Те застенчиво отворачивались (не узнали). Опустив, развязал стоявший на полу мешок, раздернул и вручил всем подарки: отцу яловые сапоги, матери пуховый платок, сестричкам цветные ленты и по жестянке монпасье.
– А как Алеся? – спросил у матери. – Жива, здорова?
– Слава богу, – вздохнула та. – Но ты, сынок к ней не ходи. Вышла замуж.
– Как?! – побледнел сын. – Когда?
– В прошлом годе (нахмурился отец). Прошел слух, что тебя убили, она и вышла за сына Маневича – Пашку. Уже и немовля* народилось.
Александр сел на лавку, опустил коротко стриженую голову. Мать опять вздохнула, а сестрички умолкли.
Потом во двор въехала телега, послышалось «тпру», в сенях заскрипели половицы и в открывшую дверь, пригнувшись, ступил кряжистый Левка.
– Братка! – выпучил глаза, гость встал, крепко обнялись.
– Ну, ты и вымахал, – сказал старший, отстранившись, – меня догоняешь.
– Стараюсь, – рассмеялся Александр, – но это вряд ли.
Чуть позже все сидели за накрытым столом в другой половине, Левка разливал из четверти по стопкам, дымчатый первак*.
– Ну, со встречей, – поднял свою отец. В нее звякнули еще три, выпили, стали закусывать вареной бульбой, квашеной капустой и черствым хлебом, два кирпича которого привез сын.
– Так, а где ж, Яник? – когда отец налил по второй, спросил Александр.
У того дрогнула рука (мать всхлипнула), Левка тяжело уставился в стол, а двойняшки испугано замолчали.
– Забили его с двумя хлопцами тамошние мужики прошлой осенью в Коморовичах – сказал отец. – Ночью залезли в церкву.
– Это же самосуд! – побледнел Александр.
– Тамошний поп сказал, святотатство ну и забили, – вздохнула мать. – Так что, схоронили Яника. Все надолго замолчали, а девчушки потихоньку выбравшись из-за стола, шмыгнули на улицу.
– Ну да бог им судья, – поднял стопку отец,– помянем. Выпили не чокаясь (мать пригубила), братья, насупившись, задымили махоркой.
– Знаешь тех мужиков? – покосился на Левку Александр.
– Четырех забрали милицейские и посадили. А один куда-то пропал – блеснул глазами старший.
Мать принялась убирать со стола, остальные вышли на двор, уселись рядком на призьбе*.
– Отсеялись? – поинтересовался Александр, глядя на гнездо аиста на соседней хате.
– А нечем, – вздохнул отец. – Зимой наехал продотряд, выгреб у всех ржицу подчистую и увез. Такое вот сынка дело.
– Называется продразверстка, мать их так, – заплевал цигарку Левка и пошел выпрягать щипавшую осот лошадь.
– Я смотрю, купили коня?
– Какой купили (махнул рукой отец) оставил тем годом какой-то обоз, раненого. Мы понемногу выходили.
Старший брат меж тем увел буланого в крытый камышом бревенчатый сарай и, прикрыв дверь, вернулся.
– У тебя случайно винтовочных патронов нема? (снова присел рядом). Я с германской принес винторез*, только три осталось.
– Черт, совсем забыл,– встал с призьбы Александр и прохромал в хату. Вскоре вернулся, протянув новенькую офицерскую папаху (тебе), а из кармана галифе достал горсть патронов,– больше нету.
– Теперь живем, – пересыпал в свой Левка.– А то в уезде банды шалят, на дальних хуторах вырезали семью и увели скотину.
С улицы во двор вбежали сестрички с берестянкой*, чинно подойдя к сидевшим вручили Александру – причастуйсь, дядя.
Внутри был холодный, чуть сладковатый березовый сок.