скачать книгу бесплатно
А потом он узнал трагическую правду от мамы. Тяжело раненная под Смоленском, военврач III -го ранга Вонлярская была эвакуирована в бакинский госпиталь, где произошла встреча с сыном.
На нее похудевший Дим принес несколько мандаринов и кулек кураги – гостинец.
Похудевшая, с горячечным блеском в глазах, Мария Михайловна рассказала Диму о стремительном отступлении Красной Армии к Смоленску и тяжелых уличных боях, развернувшихся в городе, страшном котле под Вязьмой, где в окружение попали четыре наших армии.
Находиться вдали от фронта, где уже успела побывать мать, Дмитрий больше не мог, а к тому же он полагал, что без него войну не выиграют.
И забросал командование рапортами.
Были несколько нелицеприятных разговоров, но своего добился.
В октябре 1941-го, училище проводило на фронт первый отряд курсантов. Принявший их на борт корабль отшвартовался в Красноводске, где моряков погрузили в теплушки и состав последовал странным маршрутом, через Ташкент и Алма-Ату в сторону Барнаула.
– Куда везут? – недоумевали Дим с друзьями, наблюдая за мелькавшими полустанками, забитыми эшелонами с эвакуированными.
Гремели колеса на стыках рельс, в щели задувало, тревожно ревел гудок паровоза.
Прибыли в Новосибирск, в качестве пополнения 71-й Тихоокеанской бригады морской пехоты, под командованием полковника Безверхова.
Дальнейшие события приобрели стремительный характер. Бригаду за три дня, литерным поездом перебросили в подмосковный Дмитров.
Это были решающие дни для судьбы Москвы и всей страны в целом.
Гитлеровский план «Тайфун», по захвату столицы Советского Союза, вступил в фазу завершения.
Ударные части вермахта из группы «Центр», вовсю утюжили поля ближайшего Подмосковья, а их передовые разведывательные дозоры, несколько раз выскакивали к северным и северо-западным окраинам столицы.
Одной из групп даже удалось установить дальнобойные орудия в районе Красной Поляны, откуда до Кремля было рукой подать: всего два с половиной – три десятка километров.
К счастью, вызванный по звонку из сельсовета неизвестной женщиной, отряд красноармейцев буквально в последнюю минуту избавил город от прицельного огня вражеской артиллерии.
В этот же день, 27-го ноября, еще более серьезная угроза возникла на северо-западном направлении. Части 3-ей танковой армии вермахта захватили стратегический мост через канал Москва-Волга.
После этого никаких других естественных препятствий и никаких сопоставимых с фашистами сил, у них на пути не было.
Лишь ценой неимоверных усилий и снова в последний момент, навстречу изготовившемуся к последнему прыжку врагу, советское командование перебросило 1-ю ударную армию генерала Кузнецова.
Ее бойцы с ходу нанесли врагу столь мощный удар, что тот не только оставил мост, но и находившуюся за ним Яхрому, а заодно и целый ряд других пунктов.
Однако дальше немцы закрепились на удобном для себя рубеже по линии деревень Языково – Гончарово – Ольгово, и с господствующих над местностью высот расстреливали наши наступающие части.
В Берлине уже гремели победные фанфары, под лай бесноватого фюрера с трибун, арийцы вопили «хайль!», готовился сценарий парада фашистских войск на Красной площади…
А в это же самое время, включенная в 1-ю ударную армию, отдельная Тихоокеанская бригада морской пехоты, скрипела сапогами по снегу в сторону деревни Языково. Навстречу мела поземка, ветер рвал полы шинелей, где-то далеко полыхало и гремело.
Здесь бойцов впервые за много дней накормили горячей пищей из полевых кухонь.
– Да, харч здесь «не того», – черпая с Димом из одного котелка жидкий суп, шмыгнул носом конопатый Юрка Бубнов. – Крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой.
– Ничего, перебьемся, – откусил старшина кусок черняшки и потянулся к парящей рядом алюминиевой кружке. Дегтярного цвета чай был без сахара и пах рыбой.
На марше подразделение довооружили новенькими винтовками СВТ* и бутылками с зажигательной смесью, а заодно выдали противогазы.
Противогазы за явной ненадобностью, ребята повесили у дороги на кусты, а освободившиеся сумки наполнили патронами и гранатами.
К бутылкам отнеслись с некоторым сомнением. Зато ладным винтовкам явно обрадовались. С таким оружием в атаку только и ходить. Не зря же с ними маршировали на довоенных смотрах и парадах.
Впрочем, сам Дим, предпочел бы автомат. И еще белый полушубок. Но теплые щегольские кожушки полагались только комсоставу. А автоматов ППД* на всю бригаду было только два. У комиссара Боброва и самого комбрига Безверхого.
Первый же бой расставил все по своим местам. Жестоко и кроваво. Белые кожушки оказались замечательной мишенью. По этой начальственной примете немецкие снайперы первым делом перещелкали почти весь командный состав.
Не оправдали надежд и самозарядные винтовки. На лютом морозе у многих отказал подающий механизм.
Так что уже в самом начале атаки, Диму вынужденно пришлось возглавить взвод и, как все остальные, бежать на врага с примкнутым штыком, но зато с «полундрой»* и в бескозырке.
Подпустив атакующие цепи поближе, фашисты открыли шквальный огонь и положили моряков в снег. Тут бы им и остаться, но выручил командир разведки лейтенант Павел Сухов. Приказав закидать себя снегом (маскхалатов не было), он сумел подобраться к пулеметной огневой точке у церкви и закидал ее гранатами. В последнем отчаянном рывке морские пехотинцы ворвались на окраину села, и началась рукопашная.
Своего первого немца Дим заколол штыком, содрогнувшись от брезгливого чувства, и все завертелось в бешеной круговерти. В воздухе висел черный мат, рвались гранаты и гремели выстрелы, в дыму горящих танков и изб, мелькали искаженные лица.
Потом винтовку рвануло из рук (штык чем-то перебило), и осатаневший Дим перехватив ее за горячий ствол, стал гвоздить немцев по головам прикладом.
Когда бой закончился и Языково отбили, в его руках остался только жалкий обломок.
Враг же, между тем перегруппировался, и, подтянув танки с артиллерией, сам пошел в атаку. При поддержке авиации.
Не получив огневой поддержки от своих, бригада отошла к ближайшему лесу.
Из того боя обе стороны извлекли уроки.
Моряков тут же перевооружили безотказными «трехлинейками» образца 1891/31 года, а заодно экипировали ватными штанами с телогрейками. Техники, однако, не подкинули. Ее остро не хватало.
Один из «неосознавших» это комдивов получил взбучку лично от начальника Генерального штаба Жукова.
В ответ на грозное жуковское «почему топчешься на месте?!», тот посетовал на отсутствие артиллерийской поддержки. И нарвался на ответ.
– Об артиллерии забудь! Тебе дали десять маршевых батальонов! Дадим еще десять! И только попробуй не выполнить приказ! Расстреляю!
Зато у немцев с поддержкой, а особенно с воздуха, все было в ажуре.
И теперь они делали все, чтобы не допустить «черную смерть» на дистанцию штыкового боя.
О том, что моряки не берут их в плен, гитлеровцы уже знали. Накануне, во время затяжного боя за несколько раз переходившее из рук в руки Языково, они страшно расквитались за свой яхромский позор.
И старшина Вонлярский с ребятами были тому свидетелями.
В очередной раз ворвавшись после удавшейся атаки в деревню, они наткнулись на обезображенные тела своих ранее попавших в засаду товарищей из бригадной разведки.
У них были выколоты глаза, а на груди вырезаны звезды.
Все это так потрясло Дима, что он невольно отвел взгляд в сторону – туда, где густо чадил только что подбитый немецкий бронетранспортер. Из его развороченного бока, вместе с кипой новеньких офицерских мундиров, на покрытый копотью снег вывалилась целая россыпь свежее отштампованных «железных крестов».
У этой выпотрошенной немецкой мечты, пройти парадом по Красной площади, над изуродованными телами своих растерзанных товарищей, старшина 1 статьи Вонлярский вдруг отчетливо понял: «Пощады не жду. Но и вы ее не ждите, гады!».
Через день немцы вновь выбили моряков из Языково. И снова предстояло начинать все сначала.
Потом, после окончательного освобождения деревни, соединение отбивало у врага Солнечногорск и Клин, успешно действовала на Северо-Западном направлении.
В начале января 1942-го, за мужество и героизм, проявленных в боях за столицу, оно стало именоваться 2-й Гвардейской бригадой морской пехоты.
Но Дим этого уже не знал.
После тяжелого ранения в бедро во время последнего боя за Языково, он оказался в военно-полевом госпитале в Иваново. Врачи хотели ампутировать ногу, но Дим категорически отказался.
– Умрешь от гангрены, парень, – сказал главный хирург.
– Пусть, – был ответ.– Как я без нее воевать буду?
Ногу все-таки спасли, сделав несколько операций.
Расположенный в школе госпиталь был до отказа набит ранеными. На трех его этажах стонали, вопили от боли и матерились. Одни выздоравливали – другие умирали.
В палате, где лежал Дим (это был класс, с грифельной доской и атласом СССР на стенах), таких было человек двадцать. Всех родов войск, от рядовых до младших офицеров.
Рядом со старшиной, закованный в сплошной корсет из гипса, из-под которого тек гной, лежал танкист, скрипевший по ночам зубами от боли, а с другой стороны сбитый под Яхромой, летчик. У младшего лейтенанта была перебита рука, он уже шел на поправку.
Был там и еще один моряк-тихоокеанец, которого Дим знал шапочно, с контузией и простреленным плечом, лежавший напротив у окна, за которым виднелись голые ветви тополя.
Поначалу ослабевший от операций и потери крови, старшина воспринимал все как в тумане, но потом пошел на поправку. Сказались железный организм и воля к жизни.
Через месяц, зажав подмышку костыли, Дим уже ковылял по палате, а потом стал выбираться в длинный коридор, пытаясь ступать на ногу.
Имея легкий характер и неистребимый оптимизм, моряк быстро перезнакомился с соседями по палате и, кроме сослуживца по бригаде, того звали Володей Ганджой, сдружился с соседом по койке, летчиком Васей Поливановым.
После утренних процедур они часто выбирались в коридор и дальше, на лестничную площадку, где можно было подымить махрой, не привлекая к себе лишнего внимания.
А еще они рассматривали из окна старинный город, разделенный надвое рекою Уводь, купола церквей и проходящих по улицам стайки девушек.
– Ск – колько их здесь! – восхищенно крутил головой заикающийся Вовка.
– Много – отвечал всезнающий лейтенант. – Текстильщицы.
К вечеру, вместе с другими выздоравливающими, друзья собирались у висящего на стене атласа.
На нем пожилой дядя из ополченцев, с перевязанной головой, слюнявя огрызок химического карандаша, аккуратно обводил названия освобожденных городов.
В ходе наступательной операции Красной Армии под Москвой, немцы потерпели сокрушительное поражение. Их войска отбросили на сто пятьдесят – двести километров от столицы, полностью были освобождены Тульская, Рязанская и Московская области, многие районы Калининской, Смоленской и Орловской.
Однажды в воскресенье палату навестили летчики. Майор и старший лейтенант с сержантом.
Майор, от имени командования, вручил Поливанову орден «Красной звезды», капитан толкнул короткую речь, поздравив всех раненых с победой, а сержант, подмигнув Вовке, сунул тому под кровать вещмешок, в котором что-то звякнуло.
Потом летчики попрощались и ушли, а кто-то из лежачих спросил, – за что ж тебе такой орден, младшой? Расскажи, пожалуйста.
– Да я это, немецкий «мессершмитт» сбил, – покраснел Вася. – Так, случайно.
Палата грохнула смехом, а пожилой ополченец даже прослезился. – Дай я тебя расцелую, сынок, – подошел к Полетаеву и чмокнул того в щеку.
В оставленном сержантом «сидоре»* оказался изрядный шмат сала, головка сыра и несколько пачек галет, которыми Вася оделил всех в дополнение к ужину, а еще фляжка с водкой. Ту он придержал до ночи.
Когда же палата погрузилась в сон, тяжелый и беспокойный, вся тройка собралась вместе, «обмыть» орден.
– Ну, чтоб этот м-мессер, был у тебя не п-последним, – поднес к губам фляжку Володя.
Поздравив друга, Дим тоже сделал изрядный глоток, а когда лейтенант хлебнул третьим и шумно выдохнул, с соседней койки раздался хриплый шепот, – братки, дайте и мне немного.
Летчик с моряками удивленно переглянулись (говорившим был считавшийся безнадежным танкист в корсете), и Полетаев сунул ему в обросший рот горлышко, тот довольно зачмокал.
– Порядок, – со знанием дела заявил Ганджа. – Пьет, значит, жить будет.
Запомнился Диму и еще один случай.
В канун Первомая в госпиталь пришли школьники с учителями. Все без исключения худенькие и глазастые.
Поздравить раненых и дать небольшой концерт.
Сначала под баян они сплясали полечку, затем почитали стихи Пушкина и Фета, а в завершение шустрый первоклашка – конферансье звонко объявил: «марш Москва-Майская! Исполняет хор учеников 42-й школы!»
Ребятишки выстроились в ряд, вперед вышла девочка с хвостиками-косичками, качнув головой, баянист развернул меха, и в воздухе родилась песня
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля.
Холодок бежит за ворот,
Шум на улицах сильней.
С добрым утром, милый город,-
Сердце Родины моей!
взлетел к потолку спортзала, в котором сидели раненые, серебряный голосок и его оттенил бодрый хор голосов
Кипучая,