скачать книгу бесплатно
Маленькая богиня останется в тусклом высоком дворце до конца темного сезона. Будет проходить по длинным залам из узорчатого темного льда с окнами, выходящими в пугающую бесконечность Вселенной: звезды здесь сияли так близко, что, казалось, можно было потрогать их, а Луна и вовсе была рядом – хочешь, сходи, погуляй по серебристому песку с голубоватым отливом, полюбуйся, как откликается небесной красавице родная стихия, поднимаясь горбом над океанами и бесконечно двигаясь вокруг Туры.
Но богиня не оставит дворец, упорно выполняя роль жены при тени мужа. Будет любоваться занавесями из северного сияния, играть с ночными духами, вечно алчущими тепла, наводить в замке уют, растить среди льдов и мрака вечнозеленые сады и ложиться спать на то самое ложе, с которого ушел он на последнюю битву с Красным. И раз за разом прокручивать в голове уже случившееся и грядущее. И спрашивать себя: все ли она успела сделать к этому моменту? Все ли нити выплести, все ли судьбы столкнуть, расплачиваясь пребыванием в страдающих человеческих телах? Не ошиблась ли где? Не оступилась ли?
Теперь всё или почти всё зависело от тех, к появлению которых она так долго шла. И если они ее подведут – времени ткать новый узор не останется.
* * *
Этой ночью в заснеженную долину меж трех дымящихся вулканов, расположенную на границе Блакории, Бермонта и Рудлога, прибыли шесть человек. Неподалеку остывали доставившие их сюда длинные снегоходы, а люди, укутанные в теплую одежду, развели высокий костер – один из них был магом, и снег, и отсутствие топлива не стали для него преградой – и стояли вокруг, выжидая.
Старший из них, чуть сутуловатый, грузный, почти не двигался. Глаза его были закрыты, и он изредка поводил головой из стороны в сторону, словно прислушиваясь.
– Может ведь и не появиться сегодня? Или вдруг Брин не почует? – тихо спросил соседа один из собравшихся, самый молодой. Прошло уже семь часов с момента, когда они прибыли сюда, мороз всё крепчал, да звезды медленно кружились в черном холодном небе. И всё.
– Должен появиться, Дуглас, – не открывая глаз, проговорил старший, тот самый Брин. Говорил он терпеливо, словно повторял это уже много раз. – Не сегодня, так в следующие две ночи. Связь сегодня крепче, чем когда-либо, и мы в самом геоактивном месте континента. Я почувствую истончение пространства, усиление связи с Черным. Мы все почувствуем. Ждите.
И они продолжали ждать. Топтались вокруг созданного костра, чтобы согреться, вглядывались в тревожные, красные лица друг друга, подсвеченные пламенем, негромко переговаривались. Вот и небо уже посерело, затем и солнце взошло, и совершило свой низкий путь по небу, и во второй половине дня уже начали спускаться в долину сумерки, когда сутулый чародей вдруг повел носом и сорвавшимся голосом сказал:
– Есть! Справа, километрах в двух, начинается прорыв. Пошли!
Они не пошли – побежали за ним к снегоходам. Взревели аппараты, вызвав недовольное ворчание рыхлого снега на нижних склонах вулканов, и понеслись за указывающим путь Брином, а впереди, освещая путь, летел большой «светлячок», подогревая воздух и создавая тонкий коридор с туманными стенками.
Долетели за несколько минут – и спешились, наблюдая, как в серых сумерках раннего зимнего вечера оформляется и растет над толстым слоем снега крупный, в два человеческих роста, переливающийся шар перехода, заполненный клубящейся дымкой.
Было тихо. Только тяжелое дыхание приближающихся к пузырю людей да скрип подошв по плотному снегу нарушали эту тишину. Они подошли почти вплотную, когда шар чуть вытянулся, дрогнул и раскрылся огромным цветком, в котором продолжал стеной клубиться туман.
– Кровь, – торопливо потребовал старший, доставая из кармана маленький мешочек. Вытряхнул из него на ладонь камень, Лунный глаз, бывший недавно в коронационной подвеске королей Бермонта. Теперь, когда с него сняли серебро, выглядел он совсем непритязательно. Брин взял у одного из сообщников флакон с кровью Полины Рудлог, снял с него стазис – она оказалась еще теплой – и вылил на камень. В это же время самый молодой из них, Дуглас, морщась, резал себе запястье. И когда кровь потекла широкой лентой, тоже щедро окропил ею Лунный глаз.
Кровь впиталась в камень мгновенно, практически полностью, он нагрелся, стал тяжелее, и собравшиеся отчетливо увидели исходящее от него темно-фиолетовое, почти багровое пульсирующее свечение. Такое иногда вспыхивает в небесах отголосками далеких страшных гроз. На лицах людей царил страх вперемешку с восхищением.
А пожилой темный уже входил в зев открывшегося перехода. Встав вплотную к стене живого тумана, потрогал перегородку – она была упругой, пальцы не пропускала – и камнем, мокрым от крови, торопливо начал чертить на ней знак смерти, пустой шестиугольник. Линии вспыхивали призрачно-мертвенными всполохами, тянулись за рукой рисующего. Когда он закончил, знак продолжал светиться. И в центр его чародей приложил тяжелый горячий камень.
Знак налился чернотой, загудел – люди замерли в ожидании, – но он полыхнул раз, другой и медленно истаял. И вслед за ним начал таять и пространственный «цветок», закрывая переход в Нижний мир.
Старший повернулся к соратникам и мрачно качнул головой.
– Не вышло.
В наступившей отчаянной тишине вдруг захрипел и повалился на снег тот самый Дуглас, покатился, хватаясь за голову.
– Держите его! – крикнул Брин. – Руки к земле прижмите!
На бедолагу накинулись, растянули его по снегу – он выгибался с нечеловеческой силой, глаза его светились зеленью, и вокруг тела, пульсируя, уплотнялась темная дымка. Главный торопливо расстегнул куртку, вынул из внутреннего кармана флакон – его он носил с собой постоянно, на всякий случай, – и, разжав зубы воющему темному, вылил ему в рот содержимое склянки. И нажал на кадык, чтобы не выплюнул, проглотил.
Дуглас подергался еще с минуту, но движения его становились вялыми, спокойными, и наконец он погрузился в сон без сна, потеряв сознание.
– У нас есть четыре часа, чтобы доставить его на территорию храма Триединого, – резко сообщил старший. – Кто-то еще не может справиться? О
рин? Пробивает тех, кто сильнее, как ты?
– Я продержусь, – сказал Орин, тяжело дыша. Их товарищи уже заводили снегоходы, двое тащили беспамятного Дугласа к транспорту. – Все же… ослабела грань, да?
– Я надеялся, что лопнет, – мрачно ответил Брин. – Но сам видишь. Либо красная кровь четвертой принцессы оказалась недостаточно сильна, либо живую ее надо… в таком случае вариантов два. Старшая Рудлог или третья. Королева под такой охраной, что не сдюжим.
– Либо необходимо ослаблять королей, – настойчиво произнес Орин. – Как и говорил Людвиг Рибер. Если бы Бермонт уступил корону слабейшему, то сил того не хватило бы, чтобы держать землю так, как Бермонт. А теперь что?
– А теперь у нас нет выбора, – хмурясь, проговорил старший. – Приходится признавать, что и Рибер, и Соболевский были правы. Нужно убирать держателей тронов. Тогда переход не будет встречать сопротивления. И нужно пробовать повторить ритуал с более сильной кровью. До конца сезона есть еще время.
– А если дело в камне? – неуверенно спросил третий. – Если он потерял силу?
– Будем надеяться, не потерял, – буркнул Брин. – Ибо взять в жены кого-то из Рудлогов куда труднее, чем получить их кровь. Ближе всех был Фабиус. Но и ему не повезло. Знали бы мы тогда, что подвеска и есть искомый камень! Семь лет в Рудлоге не было королевы, и не было драконов, которые добавили миру устойчивости. Но что теперь говорить.
Они погрузились на снегоходы и уехали, оставив за собой истоптанный снег и пятна крови на нем же.
Понедельник, 19 декабря, вторая половина дня
Макс Тротт, аккуратно обрезающий зеленые крошечные шишки с прибывшей партии хвойного лапчатника, со стороны напоминал безумного садовника. В наушниках у него грохотал тяжелый рок, а выстроившиеся вокруг профессора горшки с маленькими елочками в стерильной лаборатории смотрелись диковато.
Макса вдруг затрясло – и он метнулся к шкафчику с репеллентом, но не успел, рухнул на пол. Внутри взорвался ослепительный дикий голод, разрядами сбежавший по рукам, – и сквозь зеленоватый туман, застилающий глаза, Тротт отчетливо увидел, как растения на столе и на полу скукоживаются, мгновенно увядают и скручиваются, словно сгоревшая бумага. Тело изгибалось, отказываясь подчиняться, – инляндец, пытаясь справиться с заполняющей разум жадной силой, приложился затылком о пол. Боль отрезвила, позволила перехватить контроль, и Макс, тяжело дыша, на четвереньках дополз до шкафчика, распахнул дверцы, роняя содержимое, дотянулся до импликанта, набрал в него репеллент и проявитель. Рванул с плеч рубашку и трясущимися руками выбил защищающие знаки на обоих предплечьях.
Он еще долго сидел, прислонившись спиной к шкафу и приходя в себя. И только почувствовав, что отпустило, осторожно вышел в гостиную, сел на диван и зажал раскалывающуюся голову ладонями.
Тело было мокрым от напряжения и страха. Под пальцами было влажно. Наверное, разбил голову. Но сил не осталось даже посмотреть.
В шкафу, прямо рядом с репеллентом, он хранил яд, который мог убить его мгновенно. И, кажется, время пришло.
Потому что, если бы это произошло, когда рядом были студенты, – это означало бы смерть для них. А если бы рядом оказался Мартин? Или Алекс? Они бы, возможно, отбились. А вот Виктория – нет.
Макс сидел, уставившись на дверь лаборатории, и собирался с духом. Когда-то ему казалось, что он легко сможет оградить мир от себя.
Сейчас же он понял, что отчаянно, до крика хочет жить. Учиться у Четери. Встречаться с друзьями. Заниматься делами. Открывать новое и быть на две головы выше остальных ученых в этой области. Учить увальней-студентов. Читать раздражающие лекции для глупых и бесперспективных первокурсников. И первокурсниц.
Инляндец встал и, пошатываясь, пошел в лабораторию. Оглядел дело рук своих, поморщился. Открыл шкафчик и выбил на своих плечах еще два знака – поверх недавних. Затем залечил разбитую голову, выпил, наверное, литра два молока и отправился к тому единственному, кто мог поставить ему мозги на место.
Четери, несмотря на то что в Песках время уже близилось к ночи, был занят – решал какие-то городские дела, – и Макс тихо присел на мозаичную лавку и терпеливо ждал, пока дракон освободится. Выглянувшая во двор Светлана удивленно помахала ему рукой, знаками показав, что тоже занята, и убежала.
Но через пару минут во двор вышла служанка с молоком, ароматным травяным чаем и скромными закусками. Выставила это все на столик перед Троттом, на плохом рудложском спросила, нужно ли господину еще что-то, и, когда он покачал головой, с сожалением удалилась.
Здесь было хорошо, и страх отступал перед щебетом поющих птиц и плеском фонтана, перед темным и теплым южным вечером, гомоном людей за воротами, обилием цветочных запахов и порхающими туда-сюда огромными бабочками. Перед вкусной пищей, наконец, – Макс сам не заметил, как кусочек за кусочком съел огромную лепешку с медом, уничтожил теплое ароматное мясо в травах и лениво, чувствуя уже сытость, доел сочную ореховую баклаву.
Прошедшая паника в конце этого пиршества в одиночку показалась постыдной. И он хотел уже уйти, чтобы не беспокоить Чета по пустякам, когда тот показался во дворе. Подошел, внимательно осмотрел, покачал головой.
– Что привело тебя сюда без моего зова, Макс?
Тротт молчал – стыдно было признаваться в слабости. Но под серьезным взглядом зеленых глаз все же начал говорить.
– Помнишь, ты обещал убить меня, если я сойду с ума, Четери?
– Я не забываю такого, – спокойно отозвался дракон, подцепляя уцелевший кусочек баклавы и отправляя его в рот. – Пришел за смертью?
– А если я скажу, что да? – Макс искоса взглянул на учителя.
– Скажу, что ты сидишь рядом, и говоришь со мной, и так же разумен, как накануне, ученик, – Чет усмехнулся. – Говори.
– Сегодня я не справился с собой, – четко выговаривая слова и глядя в глаза дракону, сказал Макс. – Выпил жизнь из растений. Если бы рядом был человек, я бы убил человека. А испив одного, не остановился бы. Я чувствую, что-то происходит, Мастер. Мне все чаще приходится использовать репеллент, и я боюсь, что однажды его не хватит. И я погружусь в безумие.
Четери молча смотрел на льющийся фонтан.
– Я знаю, что такое безумие, – наконец проговорил он. – Это случается, если у тебя нет якорей в этом мире. И если воля твоя слаба. Повторю, ученик. Ты сидишь рядом, говоришь со мной, ты спокоен, в твоей ауре – лишь шлейф старого страха. Тебе ли с твоей силой контроля волноваться? Просто прими, что для тебя нет невозможного. Ты всегда сможешь остановить себя. Сегодня ты получил урок, получил знание, которым воспользуешься в следующий раз, как только почувствуешь признаки надвигающегося приступа. Помни об этом. И не сомневайся; сомнения – причина поражений. А сейчас, – Мастер вскочил, покрутил плечами, – раз ты пришел, снимай рубашку. Пять минут, и я выгоню из тебя сомнения вместе с потом и кровью.
* * *
Не только профессору Тротту было плохо. Алина Рудлог, готовящаяся к зачету, почувствовала слабость. Заслезились глаза, заныл живот – но она упорно повторила всё по вопросам, еще ухитрилась выцепить Зигфрида и пройтись с ним по основным моментам курса, несмотря на то, что пришлось даже отказаться от ужина из-за подташнивания.
«Точно перезанималась, – грустно думала она, – или отхожу от напряжения последних дней. Или завтрашнего… боюсь».
Спать она пошла, шатаясь от слабости, и заснула мгновенно, даже не открыв книжку, чтобы почитать перед сном.
А ближе к утру принцесса проснулась от ноющей боли внизу живота. Мышцы крутило, и она повернулась на бок, засунула руки между ног и застонала.
А через некоторое время почувствовала, как у нее горячо и влажно между бедер.
Алина, кое-как разогнувшись, нацепила очки, включила ночник и уставилась на свои пальцы.
На них была кровь.
Она лихорадочно стянула с себя пижамные штаны, стала осматриваться: где могла пораниться? Было очень страшно. И только через несколько минут принцесса сообразила, в чем дело. Пометалась по комнате, накинула халат и понеслась мимо неспящих гвардейцев в Маринину комнату.
В гостиной сестры на нее лениво тявкнул Бобби, и Алинка тихо прошла в спальню. Марина спала, прижав кулачки к шее, и очень стыдно было ее будить, но надо же что-то делать!
– Мариш, – отчаянно прошептала Алинка, – Марин! Проснись!
– А? – Марина открыла глаза, недоуменно уставилась на Алинку. – Ребенок, ты чего? Кошмар приснился? Забирайся ко мне под бок, только дай доспать, умоляю.
– Да нет! – волнуясь, выпалила Алина. – Марина, мне помощь нужна! У меня это, к-кажется, цикл начался!
– Ну поздравляю, – сонно сказала сестра и села, включая ночник. Волосы ее торчали во все стороны, и одета она была в коротенькую маечку и шортики. – Теперь ты совсем большая. Ликбез нужен? Ну, почему все это происходит и какие процессы запускает в организме?
– Я об этом в пять лет прочитала, – проворчала Алина.
– Ну тогда чего ты паникуешь? Регулы – это не страшно, Алиш.
Марина зевнула и потянулась.
– О, у тебя новая татуировка? – заинтересованно спросила Алинка. Марина смущенно прикрылась рукой.
– Потом покажу. Еще воспалена немного. Ты зачем разбудила-то меня? Я, конечно, польщена, что первой узнала о такой новости…
Алина покраснела.
– Мне бы чего-то, Марин… Я ведь не разбираюсь, и нет у меня!
Марина некоторое время, что-то соображая, смотрела на нее. Потом взгляд ее просветлел, и она потрясла головой.
– Сестра у тебя – дуреха, – сказала она с чувством. – Пойдем, проведу инструктаж. Живот болит?
– Болит, – буркнула Алина.
Марина наклонилась, порылась в тумбочке.
– Вот тебе обезболивающее. Проходи в ванную, девушка. Буду тебя учить страшным женским премудростям. А потом, – она взглянула на часы, – постараемся все-таки поспать. Еще два часа точно есть. А ты привыкай быть взрослой, ребенок, – она хмыкнула и потрепала Алинку по голове. – Хотя какой ты теперь ребенок, раз ты уже своих детей иметь можешь.
После всех треволнений пятая принцесса не пошла к себе. Растянулась рядом с сестрой, укуталась в теплое одеяло – боль в животе отпустила, и заснула она почти мгновенно.
И снилось ей, что рядом – солнце, и она, маленькая, голодная и холодная, протягивает к нему руки, чтобы вобрать этот свет, согреться, – и лучи мягко впитываются в кожу, делая принцессу легкой и счастливой. От света этого щекотно в животе и радостно на душе. Она пьет и пьет его – и внутри, откуда-то из древних глубин подсознания поднимается понимание, что нельзя больше. Хватит. И еще мамин голос: «Алина, нельзя жадничать! Ты же принцесса Рудлог!»
И она пристыженно отходит от солнышка. Внутри нее теперь тоже горячо и тепло, и она смотрит на свой живот и понимает, что в ней есть свое солнце. И она всегда может согреться им.
Алина недовольно повернулась к сестре спиной, накрылась с головой и засопела. Ее голод лениво ворчал, затихая, и, кажется, тоже задремал где-то внутри. Больше она его не ощущала.
С утра пятая принцесса подскочила бодрой, как воробушек весной. Рядом потягивалась Марина. Сонно улыбнулась сестре.
– Полегчало?
– Ага. – Алинка включила свет, потянулась к очкам, надела их – и вокруг все странно поплыло. Сняла, с возмущением оглядела линзы, потерла их рукавом. Снова надела.
Марина врубила радио – сразу ударило по ушам ритмами, понеслась бойкая музыка – и, подтанцовывая, подошла к зеркалу расчесаться. Открыла большие золотые часы – Алина в ступоре четко увидела и мелкие камешки в них, и стрелки, показывающие половину седьмого. Марина хмыкнула и нарочито небрежно швырнула их в ящик стола. И только потом заметила, что младшая сестра застыла у выключателя с очками в руках, и губы у нее дрожат.
– Алиш, ты чего? – испуганно спросила третья принцесса. Подошла, заглянула в глаза, уверенно взяла за руку, отсчитывая пульс. – Болит что-то? Помощь нужна? Ты только в обморок не падай!
– Марин, – слабо и жалобно сказала Алинка, – я вижу без очков. Я, честное слово, всё вижу!
Она дернулась в сторону, подбежала к окну и уставилась в парк.
– Далеко вижу, хоть и темно! – возбужденно крикнула она и повернулась, поднесла к лицу руку. – И близко!!! Марина!!!
И расплакалась. Эмоции захлестывали неожиданно ярко, хотелось и плакать, и смеяться одновременно.
– Чудесный ты ребенок, – чуть ворчливо и радостно проговорила старшая сестра. Алинка всхлипывала и вертелась вокруг себя – рассматривала все вокруг. – А рыдать-то зачем? Это же счастье! Хотя понятно, гормоны. Добро пожаловать в трудный женский мир неустойчивой психики, Алиш.
Алинка улыбнулась сквозь слезы, махнула рукой:
– Ну чего ты ворчишь?
– Это я от радости. – Старшая сестра подошла, чтобы обнять. – Интересно, это на тебя начало цикла подействовало? Не припомню, чтобы у кого-то из семьи такое бывало. Эх… мне бы подобный подарочек в компенсацию за страдания. Проснулась в тринадцать, а у меня не только сыпь на лице, но и грудь выросла за ночь. Или хотя бы ноги.
Алина хихикнула, уткнувшись сестре в плечо, затем отстранилась и очень серьезно заверила:
– Ты очень красивая, Марин, ты просто не представляешь, какая красивая.
