Алтай. XXI век. Поэзия

«Кто знает, из какой тоски…»

Кто знает, из какой тоски,из перелома со смещеньем,из ночи, рвущей на кускисвоим тяжёлым освещеньем,мы выплываем на бульварпредновогоднего похмелья…Встречай, окраинный квартал,героев горькой карамелью!

«Столетье смерти модерна…»

Столетье смерти модерна.Вербное воскресенье.Голову Олофернавносят в чужие сени.Что он видел? Двойчаткивечно живых соцветий.Каменные початки,смальтой полные сети.Что он увидит – в стёклапыльного саркофага,в мире простом и блёклом,плоском, словно бумага?Миру не надо линий,поворотов сюжета.Ни орхидей, ни лилийярого полусвета.

«Бегущая строка моей любви…»

Бегущая строка моей любвиНад городом, над гаванью пустой!Единственное имя назови,Блесни своей подвижной наготой.А мы меняем молодость на жизньПо курсу двадцать восемь к одному,И нам не интересны миражи,Колеблющие праздничную тьму.Там вместо звёзд – раскрашенная твердь,Там не луна, а дуло у виска.Но зыблется, не может догореть,Бежит неопалимая строка.

«То сожмётся, то разожмётся…»

То сожмётся, то разожмётся,Птичьей дрожью полным‑полно,Словно смотрит со дна колодцаВ занавешенное окно.Мёртвым звёздам снится немногоИ одно и то же всегда —Нарисованная дорога,Перевёрнутая вода,Старый дом с кривыми углами,Где вот‑вот закроет глазаЖизнь, завязанная узлами, —Воспалённая железа.

«Эти струны будут возмущены…»

Эти струны будут возмущены,Несмотря на то что, поднявшись в рост,Хлебным мякишем утренней тишиныЯ замазал дырки на месте звёзд.Таково воскресенье: проспать полдня,Посмотреть наверх, покидая дом,Хорошо, что видящие меняВспоминают прошлую ночь с трудом.Это я по небу пустил волну,Обвалил сияющий потолок,До утра стаканом ловил ЛунуИ почти поймал, да поспать прилёг.

«нелегко оставаться…»

нелегко оставатьсяодному в этом мире,где 12 × 9или 3 × 4.но зато невозможноодному не остатьсятам, где 10 × 10или 30 × 20.

Романс

В одном из городов,охваченных огнём,назначь свиданье мне,но сон прервётся жёстковнезапным, как патруль,бесцеремонным днём,пускающим в твой мирне дальше перекрёстка.А за спиною дняпо взорванным мостамтечёт, пылая, ночьпод рухнувшие своды.Всё гибелью грозит,но мы бессмертны там,где воздух полон искрпобеды и свободы.Победа – это дождьиз огненных камней,горячая росаполночного эфира,сияющая смесь…Давай намажем ейстареющую плотьобыденного мира!

«Пели-спали где только придётся…»

Пели-спали где только придётся,Водку в ступе любили толочь.Но не пьётся уже, не поётсяИ не спится в холодную ночь:Жизни жалко, и жалко собаки,Остального не жалко почтиВ подступающем к сердцу овраге,У большого ненастья в горсти.

Девятый класс

Где у подъезда толкотняИ тёмный лес тяжёлых рук,Там ждут, надеюсь, не меня.Я слабый враг, неверный друг.Качели, горки, гаражи —Темны распятья во дворах.Попойки, драки, грабежи.Ты прахом был и станешь прах.А дома книжная тюрьма,Обойный клей, колода карт.Уйти в бега, сойти с умаСоветует лукавый бард.Но нет надёжнее путиСквозь стыд и срам чужих дворов,Чем сон-травою прорасти,Не оставляющей следов.А в небе ледяной металл,И если лечь лицом в бетон,Увидишь то, что так искал, —Свой неразменный миллион…

«Собирался домой…»

Собирался домой.Но пришёл приказ —и развеян пепел над чистым полем.А теперь, невидимый, среди насон сидит и, кажется, всем доволен.Крепок, будто бы новенький карандаш,только слабо помнитпро то, что было.Вроде шёл пешком на восьмой этаж,опираясь на вычурные перила,Но куда пришёл, как нашёл ключи,отчего наши лица ему знакомы —не поймёт никак. Мы пока молчим.Он хотел домой – и теперь он дома.

«Уже обозначается сезон…»

Уже обозначается сезонстеклом растительным, упрёком несерьёзным,желаньем отодвинуть горизонтк реке, кипящей дымом паровозным.А мы стоим в раскрашенных полях,скорее фишки, нежели комбайны,а под ногами плоская земля,лишённая и памяти, и тайны.О, если бы четвёртый кто-нибудьнас вывел под испачканные тучи,текущие, как вспененная ртуть,над нашей головой рекой горючей!

«Ты-то помнишь эту музыку ТВ…»

Ты-то помнишь эту музыку ТВЭти танцы в беспощадной синевеПомню-помню занавешенный экранЧью-то кровь из чёрно-белых рваных ранБыли молоды мы, молоды тогдаА над нами говорящая водаА над нею ледяные небесаМежду ними города и голосаДесять жизней уместились в полчаса

Сказка

В одном далёком городкеГора приставлена к рекеИ смерть невдалекеЕё не бойся – это твойПередовой городовойЕдинственный конвойОн отведёт тебя тудаГде камень есть и есть водаНо нету ни следаНи рек ни гор ни городковА только море огоньковНад полем облаков

«Весёлая тоска венецианских зим…»

Весёлая тоска венецианских зим,божественный мотив под номером четыре.Он умер, но, смотри, остался негасими медленно плывёт в предпраздничном эфире.Лови, покуда он – полупрозрачный шариз рыбьей чешуи сияющего моря(рисованной страны несмелая душа,блаженное окно в стене ночного горя).

Окраина

1Здесь царство бабочек и семечек —на улице правобережной.Скажи держите меня семерои эти семеро удержат.Поёт баян над палисадникомя жил как все, и это промах.Навеки спешившимся всадникоммучительнейшая из черёмухнад тихой речкой молча клонится(а-ля Аскольдова могила).Когда здесь проходила конница?Да никогда не проходила.2А мы ходили были молодывовсю гуляли переулкамипотом дошли до центра городаи тем покончили с прогулкамиНе то чтобы и здесь развалиныиной живёт по-новорусскино всё-таки не сталь – окалинасезон усушки и утрускиЯ тут проездом время позднееа может быть совсем остатьсяупасть в бурьян попасть на звёздноекино как было в 183Запить без повода, по-прежнему,ведь в этом месте всё как преждеВесна застроена коттеджами —но покосятся и коттеджи.Металл сгниёт, кирпич рассыплется,как парикмахер в комплиментах,любовь нальётся или выльется,запутается в акцентахЧто ж не запить – вот винно-водочныйкак встарь под шиферною крышейвокруг народ с душой полуночныйя эти песни с детства слышал4«Как жить на свете одинокомуда без работы и без денегчто дни что ночи одинаковыободраны как банный веникА бабы что по всем понятиямидут пусть нахрен вправду сказаноДык я б нашёл себе занятиено западло жить как указаноПошли братан помянем корешау нас тут всякий пьёт что молится.Да не, он, вон, покуда жив ишшоно выпьет за твоё здоровьице»5Закат прошит чужими нитямився жизнь вся улица чужаяГлаза закрою ноги вытянукак будто бы в тоннель въезжаюи вот уже лечу над бездноюво власти полупьяной дрожитоска дорожная железнаяконечно же, и это тоже.Лечу над лужами киоскамисквозь непрощённую обидузакат забит кривыми досками…Но разгорится, где я выйду

Семидесятые

На каникулах, возле Бийска,А сегодня мы на базаре —Грязном, скомканном, как записка,Как окурок на тротуаре.Жарко. Люди толпятся возлеДеревянного туалета.Солнце в плечи колотит гвозди,Бесполезно пылится лето.Сонно стелется «Арлекино»По киоскам и по прилавкам.Под ногами сухая глина,Издыхающая муравка.Здесь толпа без конца и края,Огород разномастной речи…И русалка – точь-в-точь такаяУ соседа на левом предплечье.(Он кедровые ложки режет,он ругается тяжким матом,ходит, курит в майке несвежей,и глаза его – две гранаты.)А русалка-то – среди лилий,На ковре. Не ковёр, а сказка,Где отсутствие чётких линийИскупается красок пляской.Самодельное, как окрошка,В стиле ранних пятидесятых —В золотые миры окошкоИз прокуренной тесной хаты.Может, это о Пугачёвой,Может быть, о грядущем порно,Что-то есть в картинке кичёвой,В дне, пропахшем известью хлорной.Наши бредни об океанеВ изнывающем, злом июле,Чья-то смерть на большом экранеИ мясник на скрипучем стуле.Сонный морок, распад империй,Всё, что было и будет с нами,Все падения и потери —Здесь, в рисованной телеграмме.Раскрывайся, тройной гармошкойКосо сложенная записка!Жизнь, стучи деревянной ложкойПо базарной площади Бийска.

Старый мотив

Снегу следует падать,Бормотать на лету,Находить себе радостьВ полумёртвом саду.Утверждать по привычке,Что растает не зря,А входя без отмычкиВ двери календаря.Потому что обещанВсем достойный конец,Даже если не вещимБыл наш лучший певец.

Русская песня

Пушистый снег под фонарём вращается,А жизнь как жизнь, она не прекращаетсяОт снов, тяжёлой солью припорошенных,От топота в сенях гостей непрошеных.О чём тут говорить, когда всё сказано!Мы жили вместе, прожили по-разному.Возьми назад пустые обещания,Осталось время только для прощания,Да для снежинок, в воздухе ликующих,Да для последних слов, для слов взыскующих.

«Тренье слизистых, пенье медных…»

Тренье слизистых, пенье медных,Шелестение остальных.Целый мир – от его победныхДо его никаких —Умещается между бедных,Беглых гласных имён Твоих.Здесь безумие, и паденье,И любовь моя, и вина —Просто звуков сосредоточенье,Неудавшаяся тишина.Нам оставлено только зренье,Жизни судорожная волна.Что же я всё хочу услышатьПредназначенное не мне?Мир таится полночной мышью,И в мучительной тишине,Как оборванная афиша,Бьётся небо в моём окне.

Валерий Дашкевич

Валерий Геннадьевич Дашкевич родился в 1964 г. в Актюбинской области. Учился в Омском филиале АГИК. Работал журналистом, режиссёром на телевидении, в книжном издательстве. Участвовал в литературной жизни Омска, Барнаула, Тобольска. С 1993 г. жил в США, но связи с Россией не терял. Стихи и проза публиковались в журнале «Дружба народов», альманахах «Встречи» (США) и «Побережье» (США), в «Антологии русской поэзии Новой Англии» (США), в коллективных сборниках «Складчина» (Омск) и др. Автор трёх книг стихотворений: «Ангел сумерек», «Сизый ворох Сизифа», «Жить». Живёт и работает в Барнауле.

«Где родился – там не пригодился…»

Где родился – там не пригодился.Дом растаял в пасмурной дали.Помнишь, как безудержного НильсаГуси недолётные несли…Как имён зачёркнуто немалоНа полях истории простой…Как меня чужбина обнималаХолодом, презрением, пустотой.Всех спасал, да сам не изменился —Прижилось заклятие во мне.И всё больше превращаюсь в Нильса,Никому не видимый вовне.Сгинул Мартин, канула империя…Крысы атакуют небеса.И в руке остались только перья —Мне вовеки их не исписать.

«А накануне Третьей мировой…»

А накануне Третьей мировойТы занята вечерним макияжем,А я в делах привычных – с головой.Мы были здесь, нам это не впервой…И час придёт. И мы привычно ляжем.И простыни привычно изомнём.Тела блаженно вымоем под душем…Нам хорошо с тобою день за днёмНе вспоминать о прошлом и грядущем.Чтоб кофе растекался по нутруИ в чистом доме зеркало лучилось.И мусорщик приедет поутруПо расписанью – что бы ни случилось.

«В городе ветер. Птицы навылет…»

В городе ветер. Птицы навылет…Мёрзнущий хочет не хочет, а выпьет —Холодно жить.Холод порвал струну на гитаре,Холод сдавил водосточной гортаниРжавую жесть…И ты, спеша по краешку тепла,На миг забудешь здешние дела.И то, как ты тогда не умерла,И то, как ты ждала меня три тысячи дней.И кто я, чтобы лгать, что ты напрасно строга,Что недолга зима, моргнёшь – и вся недолга…Зима пройдёт, но вечные не сгинут снега.Теплей уже вовек не станет – лишь холодней.В городе ночью мысли – на вырост.В баре напротив водка навынос —Кто ж не возьмёт,Если не греет, даже не светит.Что ж ты, куда ты – слёзы на ветер,Брови вразлёт…Постой, взгляни на небо, не спеша,Вздохни – и ты увидишь, как душаВзлетит морозным облачком туда,Где тлеет обманувшая звезда.Где мы – юны, красивы и глупы —Вдвоём на зов раздвоенной судьбыСпешим… И нам вослед из темнотыМоргают разведённые мосты.Спички сгорали, спицы сновали,Мы не играли – мы убивалиВремечко влёт.Бейся не бейся – стрелка не дрогнет.Бойся не бойся – время не тронет.Время небольно, тихо догонит,Нежно убьёт.

«В городе N беспамятно вьётся багровый плющ…»

В городе N беспамятно вьётся багровый плющ.Ищет на ощупь прошлое, а на пути – стена.Так на коленях пьяница шарит упавший ключ…Сколько б ни длились поиски – плоскость всегда одна.В городе N безвыходно станешь самим собой.Я с фонарём и с компасом в нём потеряться смог.Здесь по пустынным улицам дождь моросит слепой,И утопают в зелени стены его домов.Плющ не сдаётся, тянется мокрою пятернёй…Он архаичен в нынешнем, как в алфавите – ять.Часто стою и думаю, взгляд подперев стеной:Если б не эти веточки, камню – не устоять…В городе N, непонятый, всяк по колено ввяз,Не изменяя плоскости, жизнь вспоминая вскользь.Плющ проникает в комнату, но не находит насИ обвивает бережно камня неровный скол.Этот песок запёкшийся, надписи на стене,Выбоины и трещинки помнят его листы…Так я в ночи, испуганный, шарю рукой во снеИ, задевая тёплое, верю, что это ты.

«Остановись, мгновенье, ты прошло…»

Остановись, мгновенье, ты прошло.Нет времени понять, что с нами стало.Стекаем незаметно, как стекло.Блудим, как заблудившееся стадо.Но всяк в толпе умрёт особняком,Устав от снов – несбыточных и странных.В России, где светлело от икон,Отныне лишь иконки – на экранах.Их бледный отсвет в мыслях и глазах.Нерусский слог сквозит в любом глаголе…И я смотрю, вернувшийся назад,На эту казнь – зевакой на Голгофе.Пока страна, вздыхая тяжело,Спасенья ждёт – от Бога ли, царя ли…Остановись, мгновенье, ты прошло —Пока мы сдуру вечность примеряли.

«Я ль не препинался о законы…»

Я ль не препинался о законы,Я ли эти пни не корчевал,Превращая изгородь загонаВ накрепко сплетённые слова…Осознанья нету и в помине.Я ли взгляд не вперивал в зенит,Восклицая: «Господи, помилуй!» —Будто это Он меня казнит…

«До содроганья, до срыва…»

До содроганья, до срыва…Вижу отдушину – шасть!Я задыхаюсь, как рыба,Впрок не умея дышать.Я до пьянящего жадный,Как вертоградаря жом.Взрежьте мне красные жабрыРжавым консервным ножом.Я посвящению верный —Блажь благодарнее вин.Взрежьте мне красные вены —Ветви матёрой любви.Если не допил до донца,Если с ума не сойду,Знаю – мы снова сойдёмсяВ грешном бессонном саду.Там, где терновником колкимУжас ползёт по стенам,Все гефсиманские кошкиСтанут завидовать нам.Где в колыбели из мятыВсё неспроста – поделомЛожью уста не разъяты,Спаяны руки теплом.Где, заплутавший, ко мне лиБрёл неприкаянный Бог…Не сострадая, из лени,Мне перебили колени.Чтоб никуда не убёг.

«В черепа ступе вращая анапеста пест…»

В черепа ступе вращая анапеста пест,Смотришь – как лес увядает божественно женственно…Если и явится с неба какой-нибудь перст —Не ошибёшься в земном толковании жеста.Все полушарья обшарив, угла не найдя,Где приземлить свою душу – транзитную путницу,Ты говоришь – у меня всё в порядке… Но явижу сумятицу и никчемушную путаницу.В ярмарке судеб куда тебе с нимбом ярма…Груз не облегчишь – да только натерпишься сраму ижизнь по листочкам раздаришь – раздашь задарма,чтоб, как подросток, кичиться глубокими шрамами.Рядом с тобою и я заклинаю слова,Чтоб для тебя извивались, жалели и жалили.Дудка стара и мелодия эта слабаМиру поведать – о чём умолчали скрижали…Только в дрожании пальцев, мерцании нот,В том, как звучу невпопад в эту пору осеннюю,Прячась от холода, блудное сердце найдёт —Нет – не спасенье…                       спасительный призрак спасения.

«…от безысходности кутаясь в чувство вины…»

…от безысходности кутаясь в чувство вины,куришь, отважно сутулые сутки ругая…Словно никто тебе страх не подмешивал в сны,словно тебе не ясны ни одна, ни другая —сущности этих скитаний – когда поутрухочется просто пожить… А с полудня – досада…Словно никто твою тень на девятом ветруне продырявил листвою продрогшего сада.

«У нас не до романтики – драконы…»

У нас не до романтики – драконыЖиреют не по дням, а по часам.И щёлкают зубами дыроколы,И оборотни рыщут по лесам.У бургомистра пассия сменилась —Об этом заголовки всех газет.Я проворонил бал и впал в немилостьЗа то, что не явился поглазеть.Война идёт. О ней давно б забыли,Когда б не дорожали потроха.Я прочитал намедни два стиха,Ждал критики, но все на них забили…Шестого дня влюбился поутру.Блистал пред ней умом, глаза мозолил…Гадалка мне сказала, что умру.Жена зашила дырку на камзоле.Святая кротость, бедная моя,Тебе со мной час от часу не легче.Я б изменился так, чтоб я – не я,Но от себя живых, увы, не лечат.Одна лишь смерть… Но только не весной,Когда бурлит шампанское сирениИ ангел мой в юдоли неземной,Закрыв глаза, играет на свирели.Пусть я умру в каком-то ноябре,Помянутый насмешками и бранью —Как будто я весенней гулкой раньюНе пролетал на пушечном ядре…Натешатся, ославят за глаза,Для сплетен не отыскивая повод.И только ты… Ты будешь знать и помнить.Но ничего не сможешь рассказать.

«Как сошёл на землю, разом всё позабыл…»

Как сошёл на землю, разом всё позабыл.Стал подрядчик в порту, а болтают – был моряком…У его Ассоли в глазах звёздная пыль.У портовых шлюх на сосцах – ром с молоком.У него в подвздошье с утра длинная боль,И зимою белая даль из его окна.И потёртую жёлтую карту его АссольДостает вечерами, сжигая свечу одна.Он морочит девицам голову, их отцовОбдирает ночами в покер, впадая в раж…У червовых дам на губах порт не обсох,Но у их королей в головах – лишь звонкая блажь.Он секстаном колет орехи, а свой журналСудовой превратил в оружие против мух.И когда не зол, величает Ассоль – Жена!И Ассоль, улыбаясь, ему отвечает – Муж…Он живёт свою жизнь, будто выиграл ночью две.И чего ж его ждать – ведь не Нельсон, не Ушаков…Но рассвет не наступит, покуда не скрипнет дверь.И Ассоль не уснёт, не услышав его шагов.

«У ангела огни на…»

У ангела огни на   изношенных крылахУ ангела ангина,   и он не при делах.Карниз полночной крыши,   цемент да кирпичи…Сидит, со свистом дышит.   Молчит.Иные верят Ванге,   другие – никому.А мне мой честный ангел   молчит в ночную тьмуО всех прогнозах свыше —   чего не миновать.И не нужны на крыше   слова.Главой увяз во мраке,   стопой колышет мрак…К чему слова и враки —   понятно всё и так…Из мрака мы взрастали,   чтоб вновь в него врасти…Что между – лишь детали   пути.Мы ангелу сродни, за   одним, пожалуй, «но»…Мы все шагнём с карниза,   когда нам суждено.Стряхнём ненужной пылью   багаж минувших лет…Но у него есть крылья   и свет.

Ода вымыслу

О вымысел… Обманчиво тонка,В любой тени таится паутина.Вот в кружевах надменная рукаПлывёт, как шах под сенью палантина.Но страшно прерывается строкаСонета – хищной кляксой паука.Пока интригой тешится толпа(Ей всё одно – галёрка иль галера…).Заметь, как предсказуема тропаПоэта с появленьем Кавалера.Затмив былую славу бакенбард,Гарцует к Натали кавалергард.О, как мы непростительно глупы,Когда, своим целуя музам ручки,Не зрим, как подступают из толпыНа выстрел к нам красивые поручики…Как царственным движением рукиПоэтских дам уводят мясники.Мне выкрикнут и ложа, и партерПро душу в клетке тягостного быта,К тому ж – недоказуем адюльтер…Но разрешите (ибо прав Вольтер)Мне прошептать – всё это было, было…Скрипит перо, и с новою женойСлучается блондин очередной.Мне возразят матёрые козлыИ жёны их – матёрые овечки,Покуда спят на бархате стволыИ, чёрен ликом, едет к Чёрной речкеПоэт. Туда, где, выкушав шартрез,На птичках репетирует Дантес.Я всё себе подробно объясню,Я разложу все выводы по полкам,И всякого ничтожную винуЯ вычислю. Не веря кривотолкам,Истрачу век, пытаясь разглядетьОтметки на невидимом безмене,Чтоб доказать рассудку, что нигдеИ никогда, подвластная звезде,Расклад судьбы измена не изменит.И лишь с одним смириться не могу,За всех и вся фатальностью слепоюУвидев сквозь вселенскую пургу,Как Пушкин умирает на снегу,Над вымыслом облившийся слезою…

«От любимых повеяло холодом…»

От любимых повеяло холодом,Иль в себя надоело играть…Ибо все мы под Боингом ходим —Как сказал мне один иммигрант.Кто нездешний не только по говору —Знай, свой ужас держи в кулаке…Ходят люди чужие по городу.Говорят на чужом языке.Я ли, чуждый неоновым сумеркам,По имперской аллее бреду.Не греша многословием суетным,Навлекаю молчаньем беду.Навлекаю с рассвета до полночиИ в ночи повторяю опять:«Помоги мне, Всесильный, Беспомощный,Промолчать. Промолчать. Промолчать».

«И вновь, и вновь любовь рифмую с болью…»

И вновь, и вновь любовь рифмую с болью,Ведь нас, безумцев, хлебом не корми…И дразнит Бог последнею любовью,И зреет сумасшествие в крови.О, я сходить с ума имею навык —Мучительно, надрывно, постепен……но сам сойду, подталкивать не надоНа шаткую последнюю ступень.И стоя на последней, обречённой,Над чёрным средоточием судьбы,Я сам сосредоточенным и чёрнымПребуду в муках внутренней борьбы.И мне на миг привидится, приснится,Что смерть неповторима и легка…И надо мной карающей десницейГосподь на миг раздвинет облака.И, видя изменения палитры,Я потянусь к несбыточной мечте.И обращусь не в робкие молитвы,Но в жаркий шёпот, шёпот в темноте.Покуда мига зыбкое богатствоМерцает, как последний флажолет…Позволь не испугать, не испугаться,Не отшатнуться и не пожалеть.

«От осознания утраты…»

От осознания утраты —До осознания виныМы бесполезны, как солдаты,Не пережившие войны.И долог день, и век короток,И всё бессмысленно кругом.И дух один, как зимородок,Листает сумерки крыломВ краю, где нет родных и близких,В юдоли грешной и больной,Где холодны, как обелиски,Стоят покинутые мной.

«Без печали не быть печальнику…»

Без печали не быть печальнику.Жизнь бессмысленна. Боль тиха.И у ночи глаза по чайнику,А заварки – на полстиха…Как вам всем там живётся, дышится?Да и дышат ли, право, там…Видно, снова мне не допишетсяИ до сроку лежать листам,Как февральское поле белое,Где стою я один в тоске.И с собой ничего не сделаю,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.