Алтай. XXI век. Поэзия

«Завидная доля черёмух…»

Завидная доля черёмух —завянуть и снова зацвесть.Во всём на земле очерёдность,всему повторение есть.А мне повторенья не будет.За краем ослепшего дняи ливень меня не разбудит,и лес позабудет меня.Земля станет тёмной, оплывшей.Но каждою клеткой своей,не сдавшейся,не остывшей,я всё буду помнить о ней!

Елена Безрукова

Елена Евгеньевна Безрукова родилась в Барнауле. Автор шести поэтических книг. Стихи публиковались в журналах «Юность», «Сибирские огни», «Алтай», «День и ночь», «День литературы», «Плавучий мост» и др. Член Союза писателей России. Окончила юридический факультет Алтайского госуниверситета и психологический факультет Томского университета. Работает в сфере культуры. Живёт в Барнауле.

«По усталости уличных плит…»

По усталости уличных плитМарт пройдёт тяжелей, чем эпоха.Нас ли доза весеннего вздохаОт вселенской тоски исцелит?Мы смеёмся, жуём шоколад,Ждём трамваев, теряем перчатки,Но сквозь лица видны отпечаткиЖёсткой воли откуда-то над…Похваляться ли высшим родством? —Время стерпит и эти проказы,Будто видит – за пылью проказыЛик нездешним сквозит торжеством.Будут платья темнее сутан,Чтобы прятать причастность к чему-то.И река по-весеннему мутноРазольётся по нашим следам.Солнце выкажет мартовский лёд,Где-то в долгой репризе плутая.Как разрознит слова запятая,Так и слово миры развёдет.Жизнь размерена, как пересказ,И крестами расстелены тропы,И ещё бесконечно до пробыВосхожденья кого-то из нас.Мы пока ещё розним мирыОсторожно, молчком, исподлобья.Мы пока ещё только подобьяДо поры, до последней поры…

«Я пробелом строку заменю…»

Я пробелом строку заменю,     потому что честнее.Потому, что в слова     я незримого яда волью.Я сказать о любви не могу,     потому что не смею,Потому, что люблю     или кажется мне, что люблю.Промолчу. Пусть в гортани     теснятся слова раболепно,Чтобы свет их небесный     от крови моей заалел.От небесного света     я не прозреваю, а слепну,Потому что стою     на безмерно высокой земле.

«Протяжное сплетение корней…»

Протяжное сплетение корней,Ветвей, и проводов, и рек, и бродов.Я в бронхи мира вплетена, верней —Я воздух в их подземных переходах.Ещё не жизнь, а только кровоток.Ещё не плод, но музыка над садом.Услышь, как распускается листок,Заранее пронизан листопадом!Скрипиным вздохом, выпавшим из рук,Замри в огромном небе и не сетуй:Вот-вот смычок в тебя проденет звукИ понесёт на ниточке по свету.

«Господи, сколько назначено…»

Господи, сколько назначеноГоря, любви и души!Светом нездешним оплаченоПредначертание жить.Воздух вдыхая, подраненныйНеразделённой весной,Всё принимаю заранее,Что ты задумал со мной.За дерзновенье доверитьсяВещей печали твоейЖизнь никогда не изменитсяНа подражание ей.Строки бедою горячечнойРушатся между висков.Сколько души нерастраченной!Вот и неси высоко.

«От сонного детства останутся детские сны…»

От сонного детства останутся детские сны,Сквозь пальцы вода – чей-то окрик, и вздох,и «прощайте!».Мы вышли куда-то и думали, что спасены,Как птицы из гнёзд в направленьи, которое – счастье,Чтоб замысел божий почувствовать в чьей-то душе,Что камень найти, о который не жалко разбиться.Прощай, моя радость, поскольку ещё и ужеЛюбовь – слишком гордая вещь для того, чтобы сбыться,Всего-то частица какой-нибудь фразы витой.Чем громче слова, тем верней – о каком-нибудь вздоре.А выгляни – город заполнен весенней водойПо самое горло, по самое синее море.

«Терять – как стареть, как стараться успеть…»

Терять – как стареть, как стараться успетьЗапомнить, опомниться или заплакать.На рёбрах душа повисает, как плеть,Себя сторонясь, как недоброго знака.От фраз откровенных уныло бегу —Печальная речь уязвимей, чем совесть.Молчание – кровь из обветренных губ —По капле теряет свою невесомость.Дыханьем неровным пускаюсь в напастьКазаться восторженнее и счастливей…Остаться собой – всё равно что пропасть,Что выйти под этот распахнутый ливень.

«Лёгким, безумным, оранжевым…»

Лёгким, безумным, оранжевымСбудься, случайная жизнь!Шарик воздушный, не спрашивай,Стой на мосту и держисьЗа осторожную ниточкуВ небе, контрастном до слёз.Ах, человечишко, выскочка,Что же ты миру принёс?Что там за бред про служение?Что там за рок огневой?Может, ты лишь приложениеК шарику над головой.…А по мосту по бетонномуСлепо, предсмертно, как страх,Едет в тебя многотоннаяГибель на всех скоростях.И за секунду до окрикаВздрогнув, как будто живой,Шар понесёт тебя в облако,Вверх, над твоей головой…

«Мама поцеловала, отвела в детский садик…»

Мама поцеловала, отвела в детский садик:играй с другими!А эти другие растеряны, как и ты.И воспитатель не так моёпроизносит имярежущим звуком с вышколенной высоты.Мама, не вижу лица твоего овала,но, как луна, оно высветится ввечеру.Мама, щека, куда ты поцеловала,меньше горит на ветру.Бог целовал, с рук отпуская:живи с другими!(Шумно и душно в детском его саду.)Он обещал: «Как день за своротком сгинет,Так я за тобой приду».Долго гляжу в окно, в его цвет чернильный.Ты там смотри не забудь меня насовсем!Твой поцелуй горит на щеке так сильно.Я не пойму зачем…

«Как долго мы болеем, точно снег…»

Как долго мы болеем, точно снегЛетит вовнутрь, не замечая кожи.И на углях пугливой нашей дрожиОн тает в нас и каплет из-под век.И мы зовём, разинув в небо рты,Кого-то, чтобы жить бесповоротней.И в нас ещё так много пустоты.И снег в неё летит, как в подворотню.

«Медленные ночи расставаний…»

Медленные ночи расставаний.Чёрные от света фонари.Я больна тенями и словами,Точно плод с распадом изнутри.Косточка, подточенная смертью,В мякоти, как точка на мольберте,Ты – начало, как там ни крути.Там, где кожура твоя пробита,Точно дверца первая открытаК музыке из омута в груди…Косточка ли, пуля или слово…Если Богом в лоб не поцелован —Всё ещё возможно – оживи.А потом, прожжённый этой метой,Ты прикован, ты припаян к светуБерега, рождения, любви…

«Что за блажь такая – ворваться в грудь…»

Что за блажь такая – ворваться в грудьИ спалить – отчаянье не остудит.Прогори, коль хочешь, а кто-нибудьПо остаткам пепла тебя рассудит.И осудит на                       сто веков подрядПолыхать и маяться где попало.Неспроста так больно глаза горят,Будто в них по острой звезде упалоИ открыли зренье.                              А мне-то как?Это не любовь, если воздух выжат.Что за блажь такая – развеять мрак,Если только в нём и возможно выжить?

«Ночь бьётся о стёкла и всё норовит…»

Ночь бьётся о стёкла и всё норовитВо впадину сердца чьего-нибудь влиться.А взгляд одиночества жалок на вид.И время течёт не в минутах, а в лицах.С назойливым ветром слились ещё те,Что где-то в корнях моей памяти нервной.Куда же теперь мне в моей нищете,Как долгой зиме до проталины первой?А вы – не нужнее схожденья с ума,Не трепетней чашки остывшего чая,Когда в эти окна вторгается тьма,Ненужной растрате меня завещаяВыстраивать мысли в один звукорядНад белым листом, как создатель над сенью,Где речи огнём богохульным горят,Но строки мерещатся, как воскресенье.

«Втиснут свет в проём оконной рамы…»

Втиснут свет в проём оконной рамы,Вполбеды до неба самого.И идёт сердечной диаграммойСпособ постижения всего.То ли это кто-то ради шуткиВзгляд мой проливает на пустяк,Заполняя смыслом промежуткиМежду тем, что дорого и так.Вот, ищи с покорностью холопьейОправданье ветхое, покаТо ли листья кружат, то ли хлопья,То ли жизнь качнулась у виска.То ли жизнь, а то ли небылица,Где так скоро, будто сгоряча,Сединой молчания покрыться,В пустоту весь голос прокричав.

«Жизнь дошла до конца коридора…»

Жизнь дошла до конца коридора,Постояла и тронулась вспять,Удаляя окно, за которымСтруи дождика в воздухе спят,Пропуская больничные стены,Пост ночной с задремавшей сестрой,Что от грома взовьётся мгновенно:«Тётя Маша, окошко закрой!»И пока от нагретой подушкиШла она, жизнь качнула назад, —И девчонка, ночная зверушка,За неё пялит в бурю глаза.Меж палатами, как после взрыва,Человечье мелькает быльё. —Это время нас крутит игриво,Как в стиральной машинке бельё.И в проёме меж третьей палатойИ лифтом станет мне десять лет,И бессмысленный дождик проклятыйПрополощет мне жизнь на просвет.И пока я живу, понарошкуУскользая к рождению вспять,Тётя Маша, закрой же окошко!Всё равно,всё равно умирать…

«Яблоко, подобранное в усадьбе Рахманинова…»

Яблоко, подобранное в усадьбе Рахманинова,С розовой кожей, оставшейся от зари,Словно с передника накрахмаленного,Из прошлого века – бери.После зимы, шаги его помнящей,Дремлющий плод рукавом потри,Чтоб заблестел, словно жук беспомощныйВ тёплой руке – смотри!И через воздух, набрякший музыкой,Будто бы летней грозой густой,Я как во сне по карнизу узкомуРинусь на голос твой.Будто бы верю, что ты подаришь мнеВечность в обмен на смерть.И, разрываясь, летит над клавишамиВечный Второй концерт.И в самолёте ночном над Родиной,На небесах оставляя след,Яблоко спит. А тихонько тронь его —Кажется, гений придёт на свет.

«Ненастный свет. Прощёная вода…»

Ненастный свет. Прощёная вода.Я между «навсегда» и «никогда».Ты между смертью и её повтором.На реверсе, на вечном колесеМы выживаем, кажется, не все.…Я прилечу к тебе на самом скором —На световом, – а он так невесом,Что мне самой останется, как сон,Не воплощаться, а висеть на грани.На грани между вечным и живым,Где Бог в окне смирен и недвижим,Как подорожник, прикипевший к ране.

«Я взяла эту ноту – значок…»

Я взяла эту ноту – значокВ партитурном корявом разбеге,Карандашный отточенный штрихС червоточиной – да и всего.Взбудораженно и горячо,Через воздух прокуренный, пегий,Лишь её – среди звуков других,Точно лучше и нет ничего…Я взяла её…В гулких висках,В чутком трепете каждого нерваРезонирует горечь её,Как судьба на ладони дрожит.Боже мой, как она высока,Что другую такую, наверно,Я уже никогда не возьму:На другую не хватит души!А в глазах всё темней и темней…И со звуком последняя силаИз души постепенно ушла,Оставляя одну немоту.Жизнь моя, да зачем же ты мнеВысотою глаза заслонилаИ дорожную нить провела —Да не так, и не там, и не ту?

«Приходили с утра, на рассвете, Мария и Анна…»

Приходили с утра, на рассвете, Мария и Анна.Молодая грустна, а седая улыбчива странно.Молодая темна, а вторая – луна на пределе,Что колышет спасительный свет в полупризрачном теле.Приносили подарки. Молчали. Садились поближе.Что ты, Анна, молчишь? Коль чего принесла – говори же.Темноглазая Анна отрез вынимала на платье.А чего же он чёрный? Угрюмо раскинула: нате!Вы ещё молода, говорит, вам к лицу эта горечь,Пусть несчастья над вами шумят, призывая на помощь.А Мария снимала колечко с рубиновым камнем,Мне с ладони в ладонь опускала. – На что мне? Куда мне?Я колец не ношу; и пока я слова вынимаю,Я руками дышу. – Принимай, говорит. – Принимаю.И глядит она весело, старые лучики морща,И вокруг неё песенно, даже когда она молча.Не пиши, говорит, а колечком зажми эту ранку.А дыши, говорит, всей собою, как свет спозаранку.

«Страшные ветра – те ещё…»

Страшные ветра – те ещё…Правда на земле – ложь.Ешь своих детей, времище,Только моего – не трожь.Помешай клюкой варево,Слышишь? – из веков шаг —Мальчик мой в рассвет, в заревоПревращает твой мрак.Он хранитель звёзд тающих,Он творец иных звёзд.Вечность, – ты судьба та ещё,Если встать во весь рост…Холодит рассвет смолоду.С ночи выходи, сын,Уводить ветра по водуДа в поля пускать сны…

«Простой реки переговор…»

Простой реки переговор,Её пробор в долине кроткой.На полосе береговойСпит перевёрнутая лодка. —Как будто бабочку ладоньНакрыла и остановилась,Она побудет над тобой,Укрыв от вылета в огонь,Она побудет над тобой,Как чья-то милость.Но всё равно найдётся щельМеж старых досок, между ними,Но всё равно найдётся цель,Которая тебя поднимет,И лодку тихую швырнёт,И воздух взмахами прошьётИ полетит над этой речкойВ бессмысленный и жаркий путь,Где лишь одно меня калечит —Что мне тебя обратно нечемВернуть…О, дай мне, Господи, забыть,На берегу спалить останки.Я не могу всё время питьИз этой речки, этой ранки.Покинуть память с ночевойИ не дожить бы до рассвета…Пусть я не помню ничего.Но лодка эта, лодка эта…

«Что же ты плачешь, как ветер сирый…»

– Что же ты плачешь, как ветер сирый,Тёплый младенец в моих руках?– Мама, я знаю все тайны мира,Всю его боль, суету и страх.– Ты погоди, этим знаньям вечнымСкоро на смену придут слова,И, овладев человечьей речью,Ты позабудешь, что знал сперва.– Мама, где радость в моей пустыне?– После страданий и лет мирскихРадость в глаза твои, старец, хлынетИ навсегда остановит их.

«Когда кончится этот сон…»

Когда кончится этот сон,как туман на рассвете в полерастворится – и не вернёшь…У тебя глаза – человеческие до боли.А в руках – от погони дрожь.Когда выведет этот путьмежду травами нам по плечина обрыв – дальше ходу нет…У тебя слова – негромки и человечьи.А в гортани – звериный бред.Когда кончится эта речь,между нами, как берегами,перетрётся как будто нить,дотянись, дотянисьдо подземной воды руками,отыщи её, дай мне пить.И, покуда я буду жить,то ли маленькими глотками,то ли ливнем свистящих лет,будешь ты в меня уходить,как под воду уходит камень,не оглядываясь на свет.

«На бельевой верёвке за окном…»

На бельевой верёвке за окномСпят капли, пропустившие минуту,Когда зима прошла сквозь этот дом,А нас не разбудила почему-то.И в этом сне мы долго не умрём,Пусть мы не знаем (мы и так не знали),Что происходит в воздухе сыром,Пугливом, как забытый звук в рояле.Лишь паучок снуёт у потолка,Мы часть его пейзажа, ну и что же?И выпускает спящая рукаКлючи от городка, куда мы вхожи.И падают они сквозь ветхий пол,И город исчезает постепенно,И всё, что в нём томилось до сих пор,Осело и растаяло, как пена.И только снег очнулся и пошёл,Сугробами пустыми громыхая.Прости меня, что нам нехорошо.Что жизнь длинна, как музыка плохая.

Фарида Габдраупова

Фарида Анваровна Габдраупова родилась и живёт в Барнауле, окончила филологический факультет Алтайского государственного университета. Председатель Алтайского представительства Союза российских писателей. Автор пяти поэтических сборников. Работает учителем русского языка и литературы и педагогом дополнительного образования в гимназии.

Свет

Рваный альбом, как время, назад листаю.Слабо сияет прошлого тусклый след.Что утонуло, а что на плаву осталось,Откуда тьма и откуда явился свет?Стыдно писать: обычное самое детство.Наголо брили меня, обзывали лысой башкой.Печку топили зимой, чтобы сварить и согреться,И за водой далеко ходили пешком.А за дорогой, где я не была ни разу,Чудился замок, в котором принцесса жила.(Там оказалась типичная маслосырбаза.Я заходила туда по каким-то делам.)Кажется, в детстве было сплошное лето.Кошки облезлые бегают во дворе.Помню, как папка котят утопил в туалете,Я их достала и мыла в помойном ведре.А в это ведро я выливала водку —Детский протест во имя родного отца…Всё понапрасну… Вот я, чёрная, сбоку,А это – мама‑вдова, от слёз не видно лица.Свет изнутри, природа его неизвестна.Свет впереди – из тьмы и проблесков детства.

«Я люблю этот шум последнего зимнего ветра…»

Я люблю этот шум последнего зимнего ветра,Он из глуби небес вырывает младенца-весну.Пусть она пролетит в темноте заплутавшей кометойИ успеет в глаза возвышающим светом блеснуть.Я глотну этот всполох и вновь зашагаю в осеньПо обугленным листьям и непроходимым снегам,Разгребая дорогу нездешней мечтою, как тростью,Этот свет сохраню и обратно небу отдам.

Картаней (бабушка)

Домик холодный, сохнут растения,Ветер во все щели.Стол деревянный, брусчатые стены —Всё в этом доме священно.Дом этот очень похож на бабусю,Старенькую картаней.Я не могу без смущенья и грустиДаже подумать о ней.Вечно в работе, вечно в движеньеСердце, как старая печка.Длинная жизнь с народным сюжетом —Плодоносящая вечность.Хлеб ароматный на доли разрежем,Вспомним фамилию, имя и отчество.Знаю, простишь ты и внучку заезжуюЗа непростительное одиночество.Хочешь – надену татарское платье,Выброшу курево, джинсы, рубаху…Бабушка, милая, что же ты плачешь? —Лучше молись за меня Аллаху!

Лишняя

Оглохнуть, ослепнуть, сжаться,Вслепую бежать с полверсты —Всего и дел, что сорватьсяС какой-нибудь высоты.Я – лишняя, я – чужая,Глаза лишь мозолю я.И всюду меня ругают,И всюду меня бранят!Но я не могу по-другому,Мне трудно среди людей! —Набейте меня соломой,Поставьте меня в музей!

«Птицу в руках держала…»

Птицу в руках держала —Спелую, белую!Знала,Ей в небе дом, и надо бы отпустить.Милость – не видеть со стороны,Что же я делаю.Густо растут на берегу кусты.Чувство моё! Улетай,Но оставь хоть следышек,Чтобы дышать,Чтобы было с чем дальше жить.Счастлив парящий,Ползучих смертей не ведающий.В юных высотах ему навсегда кружить!

«Пенициллином и манной кашкой…»

Пенициллином и манной кашкой,Скомканным носовым платочком —Ребёночек пахнет ночной рубашкой,Мокрой яблонькой в белых цветочках.В больнице не было одеяла,В мае уже не топили трубы,И я ребёночка согревалаМахровым халатом и тёплой грудью.За окнами бился и злился ливень,Стёкла зубами стучали громко,И не было никого счастливейМеня и моего ребёнка.

«Ты спишь, моя радость…»

Ты спишь, моя радость,В подушку уткнувши нос.Тебе посылаюЯ стаюСмешных стрекоз.Пускай полетаютИ крыльями пошебуршат,Стрекочут, лопочут,Касаются и смешат…В загадочных сферахИх водянистых глазНемыслимо вверхУвидишь открытый лаз.Там в мягких берёзахОкруглый есть водоём.Мы тоже стрекозы —И солнечно нам вдвоём!

«Не бойся меня, клоуна с улыбкой Джульетты Мазины…»

Не бойся меня, клоуна с улыбкой Джульетты Мазины.Я знаю, что ты – одинокий волк и только сам свой.Мы вернёмся из разных важных дел, встретимся у магазина,Купим чего-нибудь к ужину и вместе пойдём домой.Я – ненадолго, меня так мало осталось!..Красная песня моя, моих наваждений дым!Я не позволю тебе увидеть моё разрушенье, мою старость.Последний выплеск света, и останешься вновь своимЖенщинам или мечтам о них.

Первая любовь

Молодость. Осень. День – среда,У него в квартире кончилась вода.И я несла ему эту воду,Гордая, словно несу свободу.(Он жил по соседству,Говорил, что я ни на кого не похожа.Он был на три года меня моложе,Он не знал, что у меня есть ещё и сердце,Но я любила его.)Я рассказывала ему о Лоэнгрине,Бессмертную историю аббата ПревоИ что Бог создал людей из глины,Но, кажется, он не понимал ничего.Мы включали музыку, наполняя мелодией зал,Мы танцевали под блюз Гарри Мура.(У меня тогда была хорошая фигура,И, мне кажется, это он знал.)Я уходила под утро, рано.Я собиралась бесшумно и быстро.Я знала, что мы никогда не поженимся.Я уносила с собою блаженство,Сердечную рануИ пустую канистру.

«Напустил такого тумана!..»

Напустил такого тумана! —Символист!Я люблю, когда страшно и странно,И когда неожиданно из буранаВышел ты, как вино игрист.Ну, поехали!.. Что там? – Твист?

«Я увидела степь и тебя верхом на коне…»

Я увидела степь и тебя верхом на коне.Это было в потерянной нами с тобою стране.Две косы мои путались в высокой зелёной траве.Заузорено имя твоё на моём рукаве.Ты кувшин с молоком принимал из девичьих рук.И была я красивей сестёр своих и подруг.А глаза твои были словно пристрелянный лук,Ты удерживал взглядом, крепче ремней и подпруг.А когда уезжал воевать за туманный дол,Целовала коня и кафтана резной подол.

«Ты думаешь, яблоня белым жива?..»

Ты думаешь, яблоня белым жива?Наивный, невежа, незрячий.Сияет безумная голова,Избытком любви горячая.Легко ль осыпается белым любовь?Легко ли за грань шагнуть?Смотри, ударяюсь сияющим лбомВ сестрицу свою – Луну!Весна! И на всё мотануть головой —На числа, судьбу, и работу,И даже на то, к чему давноАртериями примотан.Смоги! У тебя несерьёзный взгляд,Не бойся того, что можешь.Вдохни баламутящий белый смрадУставшей от холода кожей.Я – нет. Я – весна. Я скоро умру.Не быть голове моей белою.И потому, потому, потому —Люблю – это всё, что я делаю!

«Мы сидели за столиком и говорили о Фрейде…»

Мы сидели за столиком и говорили о Фрейде.Он ломал шоколад и пива мне подливал.Я сказала: «Послушайте! Лучше меня убейте,Только не обрывайте сверкающий мой карнавал».Он ответил задумчиво: «Я слишком верю в Исуса,Ничего не получится, детка, у нас с тобой.Я чуждаюсь всего, что красиво, легко и вкусно,Чёрным хлебом питаюсь и запиваю водой».Я смотрела и плакала: боже, какая нелепость!Он же язву желудка скоро себе наест.…Значит, хлебом – всю жизнь неизменным хлебом,Ни на час не снимая с сутулых лопаток крест.

«Сегодня ночью вся черёмуха погибнет…»

Сегодня ночью вся черёмуха погибнет,Такой безжалостный и беспощадный ливень.А ночь короче свадебного гимна,А пальцы ливня холоднее глины.Есть ночь одна посередине мая —От аромата валит, как от яда.Вот и меня, как веточку, сломают,Мне не дожить до осени и ягод.

«Моё платье в горох, я – гороховый шут…»

Моё платье в горох, я – гороховый шут,Я внимания, как подаянья, прошу.Я всегда весела, я – одна, я – струна,Никому не нужна.Я в прищуринах глаз жгу бенгальский огонь.Вы пугались напрасно – я глупая мощь.Подойдите поближе, подставьте ладонь,Я и есть только этот сгорающий дождь.

Да!

А впереди был ноябрь горький,Голые ветки, больное горло,Да! И день твоего рожденьяВ хмуром обмороке октября!С нами ободранный осенью город,Ветер, трамвай, телефонный сговор, —Да! И любовь слепым наважденьем,Где я опять увижу тебя?Выпадет снег, первейший и чистый,Станут большим ожиданием числа,Да! Понедельники и воскресенья —Свежие лица и синий снег!Жить, чтоб любить иль любви учиться…Да! Для свиданий нужны причины,Только несу, как цветок весенний, —«Да!» – протянутое ко мне.

«Зажми моё дыхание в кулак…»

Зажми моё дыхание в кулак,Держи моё дыхание в руке.В тебе нуждаясь, доверяю такСпособность жить, сокрытую в цветке.Впервые я не презираю плоть,Всё потому, что я в неё не верю.Я, словно душу, открываю рот,Хочу вдохнуть, вдыхаю и немею…Я задыхаюсь! Сорванный букет —Я не умею без тебя никак.Держи моё дыхание в руке,Зажми моё дыхание в кулак!

Маскарад

Как знакомо всё и как старинно,Каждый миг наш кем-то повторим.Потихоньку плачет Арлекино,Кулаком размазываю грим.Это вечно, это уже было,Это будет вечным и потом.Грустный Арлекин глядит уныло,Улыбаясь ярко-красным ртом.Мы живём в жестоком маскараде,Нам приятен шорох мишуры.Даже если кто-то плачет рядом,Это тоже в правилах игры.

Март

О, как неистово лают собаки,Сторожевые мнимых сокровищ.Март загрязняет зимние знаки,Словно убийца, жаждет крови.К солнцу, к теплу и подземные твариТянут кольчатые тела.Солнце слоняется в лужах —Свара собак по нему прошла.Мир перемерен распутностью марта.Каждый в прицеле, на каждого метрика.Псы одичали в предчувствии старта.Солнце – как знак на одежде смертника.

«Я хотела б уснуть с тобою на маяке…»

Я хотела б уснуть с тобою на маяке,в чарах волн, в закипающем молоке,в шумной страсти, в пышном сиянье брызг,чтобы жутко было выглядывать вниз…Это было бы между: сон и явь,это было б на грани: жизнь и смерть,потому что с тобою мне явь как сон,потому что с тобою мне смерть как жизнь…

Михаил Гундарин

Михаил Вячеславович Гундарин родился в 1968 г. в Дзержинске Горьковской области. На Алтае живёт с 1975 г. Окончил факультет журналистики МГУ им. Ломоносова. Кандидат философских наук, член Союза российских писателей. Автор нескольких книг стихов и прозы.

«Вот мы уехали, а облако осталось…»

Вот мы уехали, а облако осталосьРастить себя на вертикальном фоне,Изображать то горб, то шестипалость,Вздыматься птеродактилем в короне.Показывая то, чего не знает,Жемчужное, оно сочится белым.Тяжёлая перина опадает,Её клочки летят во все пределыИ быстро тают в изумрудной бездне,Крошатся кружевными позвонками —Во много раз прекрасней, бесполезней,Пустынней мира, созданного нами.

«где небо будущим беременно…»

где небо будущим беременноа тут продлёнка третий классмы все идём тропою Риманано Риман умер не за насзазря пространство многомерноегустеет в баночке чернилвсё ассонансное, минорноекакое ты и сам любилиное только улыбаетсяне поддаётся мирный квантон с нами пьёт, грешит и каетсякак привокзальный музыкант