скачать книгу бесплатно
– Так в бане же, – резонно ответил Аркадий. – В бане все голые.
– Даже бабы, – хохотнул Антип.
– Так что от греха подальше, Григорий Иванович, я бы неизвестного этого того… – Аркадий выразительно замолчал и сделал рукой движение, будто сворачивая курице шею. – И так тут полная неразбериха, не пойми, кто за кого воюет, только марсиан нам и не хватало. Да даже и простых шпионов не надо – не ко времени.
– Антип, – принял решение главарь, – ослабь веревки, пусть голос подаст, тварюга.
Амбал зашел за столб, скрывшись из моего поля зрения. Палка во рту слегка ослабила давление на челюсти. Помотав головой, я сумел ее выплюнуть. Повиснув на веревках, она болталась в районе шеи.
– Ребят, хватит! – выпалил я. – Поигрались и хватит!
Аркадий и Григорий Иванович переглянулись, Лукьян прицелился в меня из трехлинейки.
– Брешет, бес, – Антип вновь вплыл в поле зрения, – блазнит[9 - Манит.] окаянный, чтобы сгубить души христианские, – широко перекрестился, из нижнего положения вбив кулак мне под ребра слева.
Хорошо бил, паскуда!
– Больно же!!! – заорал я.
– Ничо, ничо, – громила шумно выдохнул, обдав меня чесночно-сивушным перегаром, – нас не соблазнишь, чертеняка. Сожжем тебя, ко всей твоей сатане. Сгоришь в геенне огненной! – снова перекрестился и так же умело зарядил мне под ребра.
Я обмяк в путах.
– Погоди, Антип, – предостерегающе сказал Григорий Иванович, – а то опять забьешь раньше времени.
– Их, нечистых, – упрямо помотал головой Антип, – просто так не забьешь.
– Мясо отобьет, – вдруг хихикнул непонятно чему Аркадий, – нежнее будет.
Меня замутило: не знаю от побоев или от осознания, что грязноволосый вовсе не шутит – такое сладострастное вожделение пополам с голодом во взгляде не подделаешь. Даже мировым звездам кино такое не под силу.
– Я в Бога верую, – лицо Антипа вытянулось, – и черта есть не стану. В крайнем случае, завтра кого-нибудь поймаем…
– Прикажу, – голос Григория Ивановича похолодел, – не только черта, но и говно будешь есть.
– Да я… – вскинулся Антип.
– Головка от х…! – отрезал Григорий Иванович. – Помолчи, думать мешаешь. Так ты кто? – это уже мне.
– Я Вова Маковкин, – всхлипнул я. – Отпустите меня!
– Мне про вову бабка Степанида сказывала, – подал голос Лукьян. – У них в деревне было такое: покойник к ней привязался и во сне снился, пужал по всякому и охальности разные казал. Мужа ее и сына старшего прибрал, пока не сладили с нечистым.
– Я же и говорю, нечистая, – обрадовался Антип. – Кончать его надо, а то стемнеет скоро.
– Вова говоришь… – задумчиво протянул Григорий Иванович, – … кончать надо… Антип, отрежь ему палец.
– Какой? – уточнил облом.
– Мне без разницы какой.
– Буд сделано-с, – масляная рожа Антипа расплылась в похабной улыбке, и он шагнул мне за спину.
Я сжался в испуге, а потом закричал от боли, обжегшей левую ладонь. После потери пальца все сомнения исчезли – это явно не розыгрыш. Я провалился в прошлое…
Антип подошел к главарю, показав мой мизинец:
– Во, задергался, значит, бесовская сила. Нечистые железа не любят, особливо анчутки. Хорошо бы еще сольцой присыпать, но жаль переводить на эту погань соль.
– Аркадий, взгляни, – распорядился атаман.
Анархист взял мой мизинец, внимательно осмотрел, понюхал, лизнул кровь со среза.
– Вроде как человеческий, – вынес он вердикт.
– Уверен? – Григорий Иванович остро смотрел на меня.
– Не знаю… – Аркадий забросил палец в рот и задорно захрустел им, словно лошадь свежей морковкой.
Меня вырвало.
– Ишь как корежит демонюку-то поганого, – веселился Антип. – Чует, что скоро обратно в Ад вернется, шуликун.
– Человек он, только привкус странный, – резюмировал органолептический эксперимент доевший палец Аркадий, – будто химия какая в нем.
– Быват[10 - Может быть.] в войну германскими газами травленный? – встревожился Лукьян.
– Есть можно? – оценивающе спросил Григорий Иванович.
– С голодухи что угодно сожрешь, – философски ответил Аркадий. – Я когда в Париже учился, так там французы лягушек едят.
– Тьфу ты, пакость какая, – сплюнул Лукьян. – Я бы лягуху жрать не стал ни с какой голодухи. Вдруг это банник-чертеняка? Русалка тож может лягушкой оборотиться.
– В русалок я тоже не верю – отрезал Аркадий.
– Я бы тоже лягухой не оскоромился, – согласился Антип, – или ящеркой или змеей или иным каким гадом. Но и черта есть не стану. Кругом живых людишек полно, чтобы такой пакостью душу грязнить. Я жду суда Божьего и поганить душу свою не дам.
– Твое дело, – словно все для себя решив, отвернулся Григорий Иванович. – Нам больше достанется. Помоги Лукьяну с костром, а то и правда стемнеет скоро.
– Почему не в печи? – поинтересовался Аркадий. – В доме наверняка есть русская печь, в ней и запекли бы. Заодно бы переночевали.
– В пустой хоромине то ли черт, то ли сыч, то ли сам сатана, – перекрестился Лукьян. – Нехорошо в брошенном доме ночевать – домовой осердиться может, бед потом не оберешься. Да и правда, знать нечистое тута место, – показал стволом на висящего в петле. – Еще и удавленник тут рядом весне[11 - Висит.]. Лучше не ночевать тамече[12 - Там.], – он шмыгнул носом.
– Короче, – подбил итог Григорий Иванович, – быстро жарим этого. Едим, кто хочет, – выделил голосом, посмотрев на Антипа, – и выступаем.
– Вы что, совсем еб… сь?! – обрел я дар речи. – Вы совсем на голову больные?! Вы…
– Пасть ему заткни, – брезгливо велел главарь.
Антип, сильно размахнувшись, от души зарядил мне под дых, вышибив воздух из легких и вернув палку на место, с силой затянул удерживающую ее веревку.
– А зачем костер, Григорий Иванович? – Антип повернулся к главарю. – Байна натоплена, можно на калиннице[13 - Печь в бане.] его поджарить. Так быстрее будет.
– А ведь и правда, Григорий Иванович, – поддержал Лукьян. – Чего лишнее то делать? На каменке[14 - Печь в бане.] пожарим, в котле часть сварить можно. Что не съедим, с собой в дорогу возьмем. Кто знает, как там повернется? Можа и не поймаем никого в ближние дни.
– Хорошо, – после некоторого раздумья согласился атаман. – Волоките его обратно в баню и там забивайте. Антип, помоги ему.
– Я забить помогу, – с готовностью согласился Антип, – но есть его не стану. И вам не советую.
– Сами разберемся, – Григорий Иванович махнул Аркадию, и они вместе пошли к лесу.
Странная у этого Аркадия походка… – невольно подумал я. – Будто «голубой» идет…
– Опять? – посмотрев им вслед, брезгливо сплюнул Лукьян.
– Ничего ты не понимаешь, – с некоторым превосходством в голосе сказал Антип. – Мне Григорий Иванович сказывал, что это древний обычай: еще в Греции тамошние лучшие герои и богатыри так делали. И в Писании, – перекрестился, – про то же писано.
– Содом он и есть Содом, – покривился Лукьян.
– Темный ты, Лукьян, неуч. Сейчас все грамотные так делают: мужики с мужиками спят, бабы кофий пьють и раком дают.
– Я бы уж лучше с конем, чем с мужиком.
– Был у нас черемис один, так он с лощадями. Раз лошадь назад сдала и нутря ему подавила и кости помяла, – показал себе на живот и таз. – Дохтур ноги ему отчекрыжил по самое не балуй.
– Бог наказал, – сплюнул Лукьян.
– Знамо, неча хорошую кобылу зря портить. – Зевнул Антип. – Лучше нет молодой свежей девки. Еще некоторые вдовы-молодки хороши. После германской их полно в самом соку по деревне было. Нагнешь ее и…
– Хорош похабщину нести, зря время терять. Оглуши его слегка, чтобы не брыкался, да отвязывай.
Кулак здоровяка врезался мне в переносицу, наполовину выбив сознание. Меня отвязали, закинули мои руки себе на плечи, и потащили к недалекой бане.
– Погодь-ка, – замер перед порогом бани Антип, – а что ежели он баенник?
– Думаешь? – Лукьян с сомнением оглядел меня. – Вроде не похож…
– Была бы байна, а черти найдутся. Банник разный вид принять может. Хоть голого старика, хоть кабана, хоть собаки, лягушки, даже белого зайца. Я перед революцией, помню один раз пошел в байну мыться и не попросился. Помылся и смотрю: из-за печки кыха[15 - Кошка.] черная на меня глядит, и глазища, глазища здоровенные, что твои блюдца, зеленые. Испужался я, перекрестился, а он на полок[16 - Полка в бане.] и вскочил. Товды[17 - Тогда.] я задом попятился. Крещусь и пячусь. Так и вышел из парной, не кинулся он на меня, уберег Господь. Пришлось домой голым идти.
– То и обдериха могла быть, – задумчиво сказал Лукьян.
– Могла…
Они нерешительно стояли перед дверью.
– Мужики, отпустите, – всхлипнул я. – Я же свой, крещеный.
– Креста на тебе нет, – уличил Лукьян, – брэшешь ты.
– Что ты слушаешь нечистого? – Антип умело ткнул меня по почке. – Он тебе и не такого наплетет.
– Я в баню мыться просто крест снял, – ухватился я за призрачную надежду. – Я перекреститься могу…
Разбойники прислонили меня к бревенчатой стене бани и, отпустив, отошли на пару шагов, озадаченно рассматривая. Для страховки при этом держали меня под прицелом винтовки и обреза.
– Черт перекреститься не могёть, – озадаченно сказал Антип. – Так?
– Бачимо, – согласился Лукьян.
– Ежели он перекрестится, то он человек? Так?
– Знамо дело, – кивнул Лукьян.
– Крестись, паскуда! – щелкнул предохранителем. – А то стрельну!
Я перекрестился дрожащей рукой. Потом еще и еще. Бандиты не стреляли, и это крепило мою робкую надежду.
– Знать, впрямь крещеный, – обрадовался Антип.
– Да крещеный я, крещеный, – с облегчением выдохнул я.
– Это хорошо, – масляная рожа громилы просияла, – значит, тебя есть можно.
– Зачем? – обреченно спросил я. Надежда, кратко пискнув, умерла.
– Война войной, а обед по расписанию, – амбал степенно погладил живот. – Ладно на ночь горячего пожевать – кишки погреть. Стреляй его, Лукьян.
– Сам чего не стреляешь?
– Картечь потом выковыривать? Стреляй.
– Патрона жалко, – пожал плечами Лукьян. Щелкнул предохранителем, закинул винтовку на плечо. Вытащил из поясных ножен зверского вида нож. – Давай прирежем.
Я сжался, готовясь подороже продать свою жизнь. Скрипнула дверь бани, медленно отворяясь. Обрез и мигом сорванная с плеча винтовка жадно уставились в темнеющий дверной проем. Из бани вышла одетая в черное пыльное платье высокая сгорбленная женщина с каким-то угловато-перекошено-перекрученным лицом – будто оно побывало в сильном пламени, сморщившись как целлулоидная маска, и косящим левым глазом. Длинные черные косы, закинутые за плечи, касались пола. Женщина провела по побледневшим как мел бандитам ленивым взглядом, повернув голову, посмотрела на меня. В правом глазу ее плавали сразу два ярко-светящихся зрачка: зеленый и желтый. Я судорожно сглотнул. Задержавшись на мне, взгляд вернулся к испуганным мужикам.
– Накликали! – ахнул Лукьян. – Обдериха, – прошептал он.
– Ячична, – тихо возразил Антип и попятился.
Лукьян попятился следом. Женщина молча наблюдала за ними, покачивая в руке решето, оплетенное лебедой и крапивой.
– Стреляй, – посиневшими губами шептал Антип.
– Сам стреляй…
– Пулемет надоть…
Бандиты, не сводя со странной женщины глаз, пятились к пулемету. Я начал медленно смещаться влево вдоль стенки – подальше от входа в баню и то ли обдерихи, то ли ячичны. Заодно уходя из зоны поражения, если кто-то из бандитов все-таки начнет стрелять из пулемета. Там и до угла бани недалеко, а дальше… бежать, куда глаза глядят. Есть же тут где-то нормальные люди, которые не едят других людей. Не важно, красные или белые, лишь бы были людьми.
