скачать книгу бесплатно
Тело перестало мне подчиняться: само собой встало, подошло к привязанным людям. Взяло из моего ведра мой нож, подошло к матери и начало медленно резать: сначала одежду; потом, когда одежда клоками свалилась к ногам матери, кожу, так же неспешно, нарезая ее лоскутами. В лишенные кожи кровавые оголенные участки тела тут же проникали тонкие нити грибницы из канатов, просачиваясь внутрь, укореняясь и разветвляясь. Вылезшие из орбит глаза матери истошно кричали о дикой боли, но сама она была безмолвна и неподвижна.
– Зрелище жалкое и печальное, – прокомментировал голос.
Когда мать оказалась вся с ног до головы покрыта шевелящимися белесо-кровавыми волосками, мое тело перешло к полностью поседевшему Сергею Александровичу, видевшему все, что я проделал с матерью и понимавшему, что ждет его самого, и принялось свежевать его. Казалось, время застыло, но всему приходит конец. Отойдя от облупленного несчастного мужчины, мое тело встало на колени перед Грибным царем.
– Боги даруют тебе жизнь, – величаво рокотал голос. – Иди, лес выведет тебя к дороге. Уезжай отсюда и помни о великодушии тех, кто создал вас, голые обезьяны!
Ко мне внезапно вернулся голос.
– Что будет с ними?
– Они станут частью великой Грибницы и будут ежегодно возрождаться в грибных телах, пока плоть их не будет съедена другими убийцами грибов. Незримые нити Великой Грибницы тянутся повсюду, все сущее пронизано ими, все подвластно ей. А ты уходи, твое время еще не пришло.
Тело снова жило своей жизнью: встало с колен и пошло.
– Почему вы их не убили раньше? – не в силах повернуться, отчаянно прокричал я, пройдя меж расступившихся гигантских мухоморов, выпускающих меня из ловушки. – Они же сюда давно ездят!
– Сочетание факторов, – объяснил голос, – жара, древний маис вдоль опушки, скука великих богов. А ты просто подвернулся им под руку, как у вас, обезьян, говорят.
Пока я безвольной сомнамбулой шагал сквозь подернутый смертной тоской зыбкого небытия тусклый лес к дороге, голос не отступал, рассказывая: о соме – древнеиндийском боге-наркотике, основой которого служил Amanita muscaria – мухомор красный; о том, как народы Сибири использовали сушеный или смешанный с оленьим молоком мухомор, как шаманское средство; о применении его с похожими целями в древней Центральной Америке. Замолчал он лишь тогда, когда я устало плюхнулся на обочину и, дрожащей рукой достав из кармана мобильник, вызвал полицию.
Волка ноги кормят
Ранее публиковался в сборнике «Тихая охота»
– А места у нас тут чудесные, – старик-хозяин снова щедро налил нам в стаканы настоянного на меду и каких-то травах янтарного крепкого самогона из «четверти», при этом не обделив и себя, – заповедные. Чего тут только нет. Это хорошо, что вы сюда забрели. Ну, за Природу! – провозгласил тост голосом генерала из «Особенностей национальной охоты» и поднял свой стакан.
Чокнувшись с ним, мы с Мариной выпили. Самогон был дюже крепкий – даже я слегка поплыл, пусть и самую малость, про жену и говорить нечего, а дед был как огурчик. Загорелый, крепкий – даже и не скажешь, сколько ему лет. Собирая с самого утра грибы под высокими развесистыми деревьями, мы заплутали в незнакомом лесу, порядком подустали, и наткнулись на обнесенный редким забором из штакета ладный дом в окружении хозяйственных построек, стоящий на пригорке на залитой солнцем поляне большой поляне, опушенной лиловой каймой высокого стройного иван-чая на краю соснового бора. Неподалеку спускался к реке берег. Хозяин, представившийся Петром Егоровичем, пригласил отдохнуть и пообедать. Ноги уже гудели, рюкзаки были тяжелы от грибов и мы с радостью приняли радушное приглашение, ставшее для нас светом в конце тоннеля. Под салат из свежих овощей, малосольные душистые огурчики, соленые грибки с пахучим маслицем и лучком, молодую вареную картошку и соленый окорок Петр Егорович достал четверть самогона. Окорок был вкусным, но я так и не понял, что это за мясо, а хозяин не ответил, рассказывая местные байки.
– Или вот еще случай был, – Петр Егорович отодвинул ложку и закурил самокрутку из пожелтевшей «Правды». – В аккурат при Брежневе. Я тогда еще мальчонкой, почитай, был. Председателем в Лутавиновке, она отсюда три версты, – махнул рукой, обозначая направление, – в колхозе «Путь Ильича», был Горьков Егор Александрович. Высокий, косая сажень в плечах, чуб русый, зубы белые, что твой рафинад. Хорошо жил, богато. Колхоз на пшенице да кукурузе, льне и животноводстве, миллионер, вот и председателю перепадало: дом большой кирпичный, с газом, водопроводом и ванной. По полям на белом коне ездил, но и белая «Волга» в колхозном гараже стояла и УАЗ для полевых поездок в распутицу. И деньги на сберкнижке тоже водились, не без этого. Короче, живи – не тужи, добра наживай.
Петр Егорович то ли из-за самогона, то ли из-за самосадного дыма слегка расплывался у меня перед глазами.
– Но тут, как гром среди ясного зимнего неба, жена взяла, да и сбежала с практикантом, студентом-агрономом. Она сама, вишь, городская была, по распределению после института попала, непривычно ей было в деревне. Горьков мужик был крепкий, ветеран, а не сдержался – запил горькую и сильно запил. Даже в райком на собрание пьяный явился. Короче, сняли его, в агрономы перевели. Какое-то время он поработал, вроде образумился, взялся за ум, уже даже опять собирались его вертать в председатели, как раскаявшегося и искупившего. Ребятишки по грибы ходили, вот вроде как вы. Шли, шли и видят, торчит в овраге из земли обглоданная мелким зверьем рука со скрюченными пальцами. Испугались, домой побежали, привели взрослых. Те и нашли трупы. Милиция приехала, разбираться стали. Студентик тот, практикант, и жена Горькова. Следователи стали дело шить, на Горькова решили, что из ревности порешил. Ан нет, оказалось, загрызены волком. С Горькова подозрение сняли, а осадок все-же остался: не волк же тела в землю закопал? Помурыжили Горькова для порядку, помурыжили, а затем и отстали. Скоро и председателем он обратно стал. Хотя, поговаривали люди, что и училку и студента долго насиловали перед смертью: у нее все спереди и сзади прямо разорвано было, и у него сзади, но мало ли чего расскажут? У страха глаза велики.
Петр Егорович замолчал, глядя в окно.
– А вы что думаете? – не выдержала Марина.
– Что тут думать? – дед посмотрел на нас и усмехнулся, блеснув неправдоподобно белыми зубами. – Он их это порешил, из ревности.
– Но как?
– Оборотень он был.
– Да ладно вам шутить, Петр Егорович, – улыбнулась Марина.
– Почему вы думаете, что я шучу? – дед по-птичьи наклонил голову, будто прислушиваясь к чему-то слышному только ему.
– Потому, что оборотней не бывает.
– Это кто сказал?
– Да все же знают, – жена посмотрела на меня, ожидая поддержки.
– Нет оборотней, – подтвердил я. – Только в глупых фильмах для девочек-подростков и женском фэнтези они бывают.
– Нет, так нет, – Петр Егорович встал из-за стола и прошелся по комнате. – Вы приляжьте пока здесь, в горнице, – указал на дверной проем, – отдохните. А к вечеру я вас до Лутавиновки и подкину. Как раз на электричку поспеете. Я пока делами займусь, – вышел во двор.
– Ты иди в комнату, – сказала Марина, – а я пока посуду помою.
– Тебе помочь?
– Не надо. Отдыхай, набирайся сил, – жена лукаво подмигнула.
Поженились мы недавно, и нас сильно тянуло друг к другу. Если радушный хозяин задержится во дворе, то мы имеем неплохие шансы немного пошалить…
Подхватил свою ветровку, висевшую на спинке стула, прошел в горницу, покосился на уютный диван с потертой кожей, с подушками и пледом. Подошел к окну, любуясь открывавшимся с пригорка роскошным берегом реки, окаймленным серовато-розовыми вербами. А неплохо тут устроился Петр Егорович. Вольно живет по-над рекой, сосновым озонированным воздухом дышит. Вполне себе загородный дом. Огород свой, пасека, банька. Рыбалка, грибы, ягоды. Еще и охота по зиме наверняка. Интересно, откуда у него на все это деньги?
По поляне мчался огромный волк. Я моргнул от удивления. Волк будто танк протаранил забор: только вспугнутыми воробьями брызнули по сторонам куски поломанных штакетин.
– Забористый у деда самогон, – пробормотал я.
А дальше волк мощным прыжком влетел в мое окно, разнося двойное стекло. Я едва успел выбросить вперед правую руку с накинутой ветровкой, вбивая предплечье в пышущую жаром пасть. Левой рукой вцепился в передние лапы волка, пытаясь не дать располосовать себе живот когтями.
– Марина!!! – дико закричал я, глядя в бешеные желтые глаза волка, пытающегося отгрызть мою руку. – Нож!!!
– Да подожди ты, – недовольно отозвалась жена.
– Нож, твою мать!!!
Сильная зверюга и здоровенная. Даже не знал, что такие большие волки бывают. Я силой не обижен, по гирям мастера спорта имею и по боксу КМС, но зверя сдерживал с трудом. С напряжением всех сил рванул волка вверх и, разворачиваясь, ударил его боком об открытую дверь. Послышался треск – надеюсь, что ребер, а не досок. Завизжала подошедшая Марина, но мне уже было не до нее: впившись взглядом в бешеные глаза волка, я убивал зверя, все глубже вгоняя руку в пасть и раз за разом бил волком об дверь и угол дверного проема. Все тело налилось свинцовой тяжестью, легкие хрипели не хуже старых кузнечных мехов, но постепенно взгляд зверя тускнел, а движения слабели. Пришедшая в себя Марина схватила со стола большой нож и ткала в волка. Зверь затих, обмякнув. Я уронил неподъемное тело на пол.
– Откуда он? – тяжело дыша, спросила Марина, глядя на валявшийся под ногами окровавленный меховой мешок, с белевшими осколками ребер, проткнувшими грязную шерсть. – Что это?
– Волк…
– Откуда он тут взялся?
– Вот… – я показал на разбитое окно, щетинившиеся острыми осколками стекла.
– Охренеть просто! Что же мы Петру Егоровичу ска… – осеклась и побледнела, показывая пальцем вниз… на труп голого Петра Егоровича, лежащего на месте волка. – Оборотень, – Марина неумело перекрестилась.
Я посмотрел на свое прокушенное предплечье. Интересно, как на самом деле передается эта напасть? И что делать с трупом? В историю с оборотнем явно никто не поверит, и светят нам с женой нехилые сроки за убитого Петра Егоровича. Мир наливался новыми красками и запахами. Запахами возбуждающими: поверженного врага и испуганной самки. Низ живота потяжелел налившимся в возбуждении членом. Налившимся так, что я испугался за целостность джинсов. Я рванул вниз бегунок молнии и плавки, вываливая наружу восставший член. Марина испуганно посмотрела вниз и было от чего: пенис был раза в три больше, чем обычно при эрекции.
– Ты что?.. – пискнула жена.
Ухватив ее за плечо, с силой развернул спиной к себе, толчком сгибая в позу. Наполнившимися небывалой силой руками разорвал на ней джинсы вместе с трусиками. «Значит, в попку она не давала? Исправим. Ничего, ее ждет много новых ощущений… перед смертью, – подумал я, направляя в нее член. Сначала наиграюсь, а потом на солонину. Петр Егорович же за обедом нас потчевал человеческим окороком. Теперь я знал это наверняка, как и многое другое. Даже вспомнил под жалобные стоны жены пословицу: «Волка ноги кормят» и улыбнулся внезапно открывшемуся смыслу.
Год спустя.
Я вышел на крыльцо и с наслаждением потянулся, принюхиваясь к лесу. Приближалась очередная пара грибников, будущее развлечение и пища. Уже недалеко, недолго осталось. Я улыбнулся солнышку и пошел в дом готовить обед.
В гостях у сказки
Рассказ написан на конкурс попаданческой фантастики в стиле хоррор (ужасы про попаданцев) «Твист» сайта «Квазар»
Ранее публиковался в сборнике «Соскучились, диабетики?»
Говорили же мне умные люди, что пить в бане – последнее дело. А я дурак… Ведь и человек я малопьющий, и бани не любитель, а вот случилось. Все проклятая самоизоляция, вызванная пандемией коронавируса COVID-19, виновата. Месяц я проторчал дома, а тут Димон, приятель-однокурсник, возьми да и пригласи на майские праздники. Он как-то, несмотря на режим самоизоляции, умудрился дачу прикупить, вот и позвал отметить это дело. Я был рад любому поводу вырваться из осточертевших четырех стен квартиры и с радостью согласился. Благо, приятель с помощью отца ФСБ-ешника обзаведшийся пропуском «участника штаба по ликвидации последствий пандемии» сам заехал за мной.
Собрались небольшой тесной компанией, сугубо мужского пола, прорвались через заслон мобильных постов ГИБДД и начали обмывать покупку. Помимо ветхого деревянного дачного домика и сараюшки-развалюхи на участке оказалась и осевшая почерневшая банька. По словам новоиспеченного дачевладельца, гордо именующего себя то ранчеро, то фазендейро, баня была чуть ли не вековой давности постройкой, и если уж не Ленина, то Сталина помнила точно. Естественно, что подогретые алкоголем и пьянящим воздухом свободы, мы предложили испробовать баньку, чтобы, так сказать, оценить дачу в режиме «он инклюзив».
Пока истопили старушку, слегка протрезвели, но все равно в парной было тяжко. Я, отфыркиваясь от пара, выскочил в предбанник, где ждало пиво в переносном холодильнике, протер глаза и замер… Четверо угрюмого, если не сказать разбойного, вида распаренных мужиков разной степени одетости, прекратив разговор, уставились на меня.
– Здравствуйте, – само собой вырвалось у меня, пока ослабленный алкоголем и жаром мозг вяло переваривал визуальную информацию, поступившую от глаз. – А чего это вы тут делаете?..
Глупый вопрос, не спорю. А вы бы что спросили на моем месте? Алкоголь, парилка, чувство свободы после побега из самоизоляции… Естественно, мозги были слегка не на месте. Впрочем, мне их быстро вправили: один из мужиков с рябым угреватым лицом, одетый в застиранные полотняные кальсоны и нательную рубаху, схватил стоящую под рукой винтовку Мосина и впечатал приклад мне в лоб. Мир погас, будто пульт выключил телевизор. Наступила тьма…
Говорят и даже пишут, что обливаться ледяной водой очень полезно: это повышает тонус, укрепляет иммунитет, закаливает организм и даже продлевает жизнь. Не знаю, не знаю – лично мне не понравилось приходить в себя, будучи окаченным ледяной водой из ведра.
– Очухался, анчутка? – пролился на меня вслед за водой густой бас.
Я с трудом разлепил веки: лучше бы этого не делал. Я стоял, привязанный за вывернутые задранные руки к какому-то деревянному столбу. В рот была заткнута привязанная за концы круглая палка, больно распирающая челюсти и мешающая ответить. Дачный поселок куда-то пропал, как сквозь землю провалился. Был бревенчатый дом, серые дощатые постройки-сараюшки, захиревший сад, плетень и дремучий смешанный лес, сжимавший заросшую раскидистой крапивой, широкими лопухами и мощным чертополохом поляну со всем этим хозяйством.
– Погодь, Антип, – дискантом сказал тот, что вырубил меня, осматривая мои босые ноги. – Не анчутка он.
– Как же не анчутка? – начал горячиться басовитый Антип, по виду типичный кулак из старых советских фильмов: лет сорока, кряжистый громила поперек себя шире, лицо масляно лоснится, как у известного российского сыродела, обещающего накормить своим сыром полмиллиона отечественных гурманов, нечесаная бородища лопатой, одет в какую-то поддевку и картуз, за опояской – обрез. На ремне фляга и две здоровенные гранаты. – Самый он ни на есть банный анчутка. Я, когда маленьким был, – обернулся к двум другим, – перед свадьбой дяди Вани, как раз у нас в селе такого же анчутку поймали, в аккурат в байне. Он перед этим в Кольку-пастуха вселился и заставлял его визжать по-меринячьи, хохотать, кур и гусей еб… ь, плясать в полдень голым, насрету[3 - Навстречу.] девкам голым с криком кидаться. И крик такой раздирающий у него был. Опосля, как пришибли чертеняку, все с Кольки как рукой сняло. Потом всему селу пришлось собак разводить, чтобы больше эта пакость не заводилась. Окаянный собачьего духу страсть как не переносит.
– Не анчутка он, – упорствовал второй спорщик, помоложе, по виду похожий на слегка уменьшенную исхудавшую копию Антипа. – Сам посмотри, у него пятки есть. И пальцы тоже.
– Обманка это, облик прилестный. Можа он без пят, а нам мнится с пятками?
Второй снова присел и ощупал мои ноги.
– Да есть у него пятки, не млится он, сам пощупай.
– Делать мне больше нечего! – сплюнул Антип. – Окаянного щупать!
– Банные анчутки – они мохнатые и лысые, а этот не такой.
– Хорош галдеть, – прервал русый чубатый высокий мужчина, – не бабы на ярмарке.
Чубатый у них явно за старшего: взгляд не такой дикий, но при этом пронизывающий, бороды нет, одет в пиджак, брюки и блестящие сапоги. Лицо худое, обветренное, загорелое до такой степени, будто не кожа, а коричневый ствол сосны. Странно они одеты – будто из кино про Гражданскую войну. Неужели Димон решил устроить розыгрыш? Пригласил актеров из самодеятельности и устроил «провал в прошлое», как в недавнем модном фильме. Или это квест «с полным погружением», как было модно до пандемии?
Будто штык воткнули в печень – чубатый без замаха резко вбил в меня левый кулак.
– Ты кто такой? – не отрываясь, смотрел в меня. – За белых аль за красных, соколик голый?
– Да черт он, Григорий Иванович, – не унимался Антип. – Если не анчутка, то значится, шуликун.
– Надо бы его сжечь, – подал голос четвертый: с длинными засаленными волосами, перехваченными грязной зеленой лентой, в очочках, в черной косоворотке и кожаной куртке, с деревянной кобурой на ремне. Ни дать, ни взять – анархист-махновец из Гуляй-поля. Возле ноги его стоял на сошках пулемет с диском сверху – как у товарища Сухова в «Белом солнце пустыни».
– Вместе с баней, – дополнил рябой. – Они, нечистики энти, страсть как чистого огня не любят.
– У нас-то, – посмотрел на него Антип, – когда анчутку то, слышь, Лукьян, поймали, то сначала в котле со святой водой сварили, а потом уж и сожгли на осиновых дровах, а пепел в отхожее место выбросили.
Я поежился: то ли от свежего майского ветерка, то ли от услужливо нарисованной воображением перспективы. Сказать бы им, что квест затянулся, и я хочу выйти из игры и вернуться обратно к пьющим приятелям, но… Но на глаза попался странный предмет, которому не во всяком квесте место. Метрах в 10—15 на яблоне висел самый настоящий раздувшийся покойник, с выклеванными глазами и истерзанным птицами лицом. И если глаза малодушно пытались убедить мозг, что это лишь талантливо сделанный натуралистический антуражный муляж, то нос, ловящий приносимые ветерком запахи, убеждал – самый настоящий труп, провисевший дней пять, а то и неделю. Господи, да что же такое здесь творится?! Куда я попал?!
– А у нас колдунов просто в неосвященной земле зарывали, как и удавленников-висельников иль опойцев[4 - Упившийся насмерть.], да пятки подрезали и наталкивали туда щепы осиновой либо щетины свиной, порезанной мелко, непременно с матерого борова. И кол осиновый, как положено, – продолжал «светский» разговор Лукьян.
– Так то просто колдунов, – заспорил Антип, – а то бес. Ты, Лукьян, сам понимай разницу. Колдун он хоть и проклятой, но человек, а энти, – с силой пнул меня сапогом по голени, едва не сломав ее, – совсем другое дело.
– С колдунами тоже не так все просто. У своячницы моей в селе колдуна ковды[5 - Когда.] похоронили, так целый год еще потом ходил: людей пугал, хлеб воровал и на дерево поднимал. Черный, страшный, в той же одеже истлевшей, что похоронили.
– Чего же не забили? – живо спросил Антип.
– Так не оказалось его в могиле. Только пустое домовище[6 - Гроб.].
– А, знаемо. Колдуна можно, знать, и из могилы в могилу переложить, чтобы не шлялся по ночам, коров не доил, скотину не бил, а с бесями строже надо.
– И с опойцами: ни в коем разе нельзя на освященной земле хоронить, иначе бездождие и градобитие будет.
– Да знаю я: еще засуха и вымерзание озими по весне тогда случается и мор на людей или скот. Да, Григорий Иванович? – обратился за поддержкой к авторитету главаря, все так же пристально следящего за выражением моего лица.
– Суевер ты, Антип, – Григорий Иванович отошел на пару шагов назад, вытащил серебряный портсигар, открыл, задумчиво помял в пальцах папироску, положил ее обратно и спрятал портсигар. – Может не нечистый он, а лазутчик. Может же такое быть?
– Как же он в баню мимо нас мог пролезть, паскудина? – удивился Антип. – Ход туда только мимо нас, спрятаться там негде. Не через дымник[7 - Отверстие в потолке или стене бани для выхода дыма.] же пролез?
– Логично, – Григорий Иванович слегка покачал головой. – Ты что думаешь, Аркадий?
– Сухаревские предупреждали, что место тут нечистое, – оглянувшись по сторонам, блеснул очочками анархист.
– И в Борислове и в Семенкове, и в Свинокривце так балакают, – поддержал Лукьян. – Кажут, переход[8 - Переход – в народе называется место или дорога, по которой ходит нечистая сила.] тут, леший бродит.
– Не лешакайся! – строго прикрикнул Антип. – Накликаешь окаянного!
– Зря мы сюда пришли.
– Разговорчики в строю! – прикрикнул вожак.
– Я лично, как атеист и нигилист, в чертей и леших и бога не верю. А если бога нет, то все позволено, как писал покойный Федор Михайлович.
При этих словах Антип и Лукьян перекрестились.
– Но он, – Аркадий показал на меня, – может каким-нибудь марсианином оказаться.
– Голым? – приподнял бровь Григорий Иванович.
