Сансара 2

Под таким фокусом оно вновь шевельнулось и напряглось, оживая.

Инь испуганно вздрогнула и продолжила за ним наблюдать, прислушиваясь к своим ощущениям. Они здесь… другие.

В «Сансаре» возбуждение было приливом – медленным, глубоким, поднимающийся от низа живота, растекающийся теплом по венам, заставляющим грудь тяжелеть, а кожу гореть, будучи мягким, но многослойным и властным. Его чувствуешь в каждой клеточке тела: в дрожи бедер, в сладкой тяжести между ногами, в том, как соски напрягаются, реагируя на касание шелка, пальца или одного только взгляда. Это как волна в океане, что накрывает и уносит в его глубину.

А тут…

Инь нахмурилась, глядя на то, что робко шевелилось в руке. Вместо прилива, что поднимался плавно и мощно, – словно кто-то дернул рычаг и поднимает теперь. Тепло не растекалось мягким потоком, не обволакивало грудь и бедра, а собиралось внизу – в этом нелепом хряще, что рос, всасывая в себя кровь, точно комар. Там только механика – простой, как топор. Повернули ключ, завели – движок работает вхолостую и гудит, требуя залить больше топлива. Скорее, даже приказ – грубый, напористый, как окрик солдата.

Сугубо в исследовательских целях Инь подчинилась. Она знала, что делать, благо успела набить руку еще в «красном доме». Не величественный симфонический оркестр, каким это было там у нее, а короткое соло на дудке.

И такой примитив движет мужчиной? Размером с ладонь? А разговоров-то сколько вокруг него…

Тем не менее, поступательные и ритмичные движения привели к ощущениям сладостно острым, и эксперимент пришлось срочно прервать.

Поняв, как это работает, Инь собрала волю в кулак, не став тратить чужие ресурсы впустую. Возможно, у Мони на них свои планы, а воровать чужое нельзя. С другой стороны, он ей должен. К тому же, как слышала, если так и оставить, в паху будет резь, а здоровье прежде всего. Так что…

Как оказалось, в рабочем состоянии орган не так уж плох. Дразня это мини чудовище, Инь невольно подпрыгнула, когда кто-то коротко взвизгнул, перепугав до смерти. И всего за мгновение до того, как грянул финал. Остановить его, естественно, было уже невозможно. Скрыть тоже нельзя.

Звон упавшей на пол чайной ложки был столь же коротким, как этот спазм. Он и рядом не стоял с настоящим оргазмом, но параллели Инь провела только потом.

На пороге комнаты, замерев, хлопала глазками Юля, держа в руке кружку. Чай расплескала, но убегать не спешила – стояла статуей. А на лице вся гамма эмоций: ужас сменился растерянностью, а та – любопытством. Братец со спущенными на колени трусами, как восковая фигура в комнате ужасов – и разглядеть бы поближе, но страшно к нему подойти.

– Моня?! – прошептала она, округляя глаза. – Опять?

– Не совсем… – призналась Инь, пойманная на месте своего преступления. Она чувствовала себя унизительно голой, но не в привычном ей смысле. Раньше использовала свою наготу, как оружие, но сейчас это ударило скорее по ней.

Юля растерянно заморгала, наклонила голову и вдруг просветлела:

– Ты Инь! У меня получилось! Я призвала-таки тебя! – воскликнула она, вновь плеснув на пол чай. Глаза горели щенячьим восторгом. – Как это круто! Хочу быть, как ты!

– Я… – Инь с облегчением выдохнула, обрадованная тем, что не надо ничего объяснять. Пусть верит, что вызвала, если так хочет. – Я проверяла… э… состояние. Техническое. Как это работает.

– Вау! И как?

– Честно говоря, так себе, – призналась неохотно она. – Возможно, было бы совсем по-другому, если…

– Так давай проверим! – загорелась Юля этой идеей. – Потому и позвала. Как раз хотела тебе предложить.

– И тебя не смущает, что Моня узнает? – смерила Инь ее строгим взглядом. Вряд ли тот будет этому рад.

– Во-первых, ты – это не он. Во-вторых, я совершеннолетняя. В-третьих – Моня мне не родной. В-четвертых, у вас есть «Рыбкина память», и всё это, кажется, можно стереть, – парировала, деловито загибая пальчики Юля. – А мужскую анатомию знаю и так.

– Тогда зачем?

– Мне нужен свой опыт. У подружек есть парни, обсуждают там всякое, а мне даже нечего сказать от себя. Сижу, как дура, молчу, – призналась и смутилась она.

– И как же тебе предлагаешь помочь? – подняла бровь Инь, заметив нездоровый блеск ее глаз.

– Ты же опытная жрица любви. Вас там обучали… всему. Введешь в меня… тьфу! Введешь меня в курс этих дел, – покраснев, поспешно поправилась Юля. – А Монечка послужит нам учебным пособием. Мы ж ради просвещения, а не для кайфа. Образовательный такой вот процесс.

Инь поморщилась, с горечью вспомнив про свадьбу. «Процессов» там было с лихвой – красный диплом бы, наверное, дали. Так больше продолжаться не может. С нее вообще не слезают, с этим надо что-нибудь делать. В ней что-то неправильно, только что? Обмен информацией может быть оказаться полезным для обеих сторон. В ней, определенно, пробелы.

Так почему бы и нет? Поймет мужчин лучше, найдет уязвимое место, увидев их изнутри. Они – добыча и корм для сирены. Можно сказать, – древний расовый враг. И этим грубым скотам придется несладко. Хлебнут горюшка с ней…

Но этично ли будет использовать Юлю?

– Нет! – скрепя сердце, отвергла Инь ее предложение. – Прости, не могу. Только теоретический курс.

– Ну-у… – разочарованно промычала Юля. – Думала, будем подружками, а ты «взрослую» решила включить…

– Меня как раз так и учили. Это и называется «классическим образованием»! – сухо ответила Инь, копируя интонации Мири. – Практику при желании сама где-то пройдешь. Бери тетрадь и записывай. Покажу что и как, если будут вопросы.

– Ага, счас! – Юля радостно метнулась за дверь.

Топот босых ножек затих в коридоре, а Инь выдохнула, оставшись одна. Она подошла к окну и отдернула штору. Свет ворвался в комнату, заставив прищуриться. Мир казался всё тем же, но как бы с другой высоты, в другом теле и другими глазами. Еще очень много надо узнать. Лучший способ понять – кого-то учить, а там видно будет.

Через минуту Юля вернулась с тетрадкой, полная нетерпения и детской радости, будто купила счастливый билет.

Подумав, Инь решила, что много времени у них вряд ли будет. Неизвестно, сработает ли здесь «Рыбкина Память». Если Моня узнает, разгонит к чертям их семинар. Разумнее курс придется сократить, дав только самое нужное. Любая девушка должна знать свои силы.

– Я внимательно слушаю! – подтвердила Юля готовность, выглядя собранной и уже совершенно серьезной.

– Тогда записывай: чтобы убрать рвотный рефлекс, горло лучше заранее смягчить теплым маслом… – начала лекцию Инь, заинтриговав с первых же слов.

Ученица внимательно слушала, глубокомысленно морщила лоб и прилежно писала, подчеркивая важные места красной ручкой. Иногда успевала сделать карандашный набросок, чтобы ничего не забыть.

– Ты прекрасно рисуешь, – похвалила, впечатленная ее старанием Инь. – Пока схематично, но очень похоже.

– С натуры вышло бы лучше. Я потом еще карандашами раскрашу, – пообещала Юля, обводя жирным в конспекте последний абзац. – Как правильно пишется – минет или миньет?

– Первое, – флегматично ответила Инь. – На сегодня, пожалуй, и хватит.

– Спасибо! – обняла ее Юля, прижавшись всем телом. Она подняла голову и хлопнула ресницами, как невинный котенок, что выпрашивал корм. – Я позову – придешь к нам еще?

– Обязательно, – пообещала ей Инь. – Твое домашнее задание – найди себе парня. Для тренировки любой подойдет.

– Мне не нужен любой! – фыркнула та. – Что ты думаешь про Моню и Роби? Она любит его? А он ее?

– Ревнуешь?

– Чуть-чуть. Хотя нет. Она меня бесит. Так что?

– Я не знаю. Страсть не любовь, но их легко перепутать, – голос сирены звучал убедительно мягко. Ее пальцы – грубые, Монины – ворошили волосы Юли, пахнущие детским шампунем. – Попробуй признаться ему.

– Нет! – испуганно отпрянула Юля. – Сотри разговор прямо сейчас!

– Тогда забуду, где остановила урок.

– Не проблема. Я покажу свой конспект.

– У тебя всё схвачено, да?

– Не всё. Дай потрогать, пока его нет?

Инь вздрогнула, почувствовав, что Юля не стала ждать ее разрешения, и отпрянула:

– Нет!

– Почему? – Неохотно убрал руку, Юля разочарованно шмыгнула носом. – Он же такой…

– Потому что так со мной делали там! – возмутилась ее наглостью Инь. – И вообще – между собой разбирайтесь, а я здесь проездом.

– Ну пжа-алуйста… – по-детски захныкала, надув губки, та.

– Нет.

– Даже если придумала, как вам помочь? – прошептала Юля, словно кто-то мог их подслушать.

– Как? – подняла брови Инь.

– Вызову Сири! – голос звенел детской уверенностью. – Моня говорил, что она знает всё. Спиритический сеанс поможет ее расколоть!

Инь нахмурилась, брови – его брови – сдвинулись в резкую линию. А внутри – холодок.

– Сири не бывает вместе со мной – только с ним.

– Не вместе с тобой, а вместо тебя! – заявила Юля, покачав перед ней указательным пальцем. – Моня говорил, что Сири – твоя темная форма. А раз ты тут, то и она тоже здесь. Может, как в гипнозе – что-то да вспомнишь?

– Нет, – Инь покачала головой решительнее, и ее голос стал тверже. – Она отмороженная. Это слишком опасно. Да и если бы хотела, то не знаю, как ее вызвать. И потом и загнать надо как-то обратно.

Юля закатила глаза, фыркнув с театральной досадой:

– Да всё просто: включи «режим Сири», когда ее позову! Я и Моне сказала: «переключай себя сам».

– Это так не работает.

– Он тоже так говорил. Шизики вы, вот и паритесь, придумываете свои заморочки – кто в ком, где и как. Один раз сработало, раз ты уже здесь.

– Ну, не знаю… – Инь замялась, скрестив на груди руки, как защищаясь. Они разные люди, а не спятивший шизик! Не стоит так всё упрощать.

Но сама идея была неплоха. Роби молчит, как партизан, а бесцельно бродить по лесам можно там вечность. С «Той-Которую-Ждут» давно пора разобраться, а Сири знает больше, чем говорит. Не просто же так сломала «Ключ Купидона»? Между всем этим есть какая-то связь.

Но пустить к Юле эту темную тварь? Кто знает, что у той на уме? Риск слишком велик. Чего-то хорошего от нее ждать даже не стоит.

– Попробуй хотя бы! – Юля подскочила, глаза загорелись, и она схватила Инь за руку и потащила к себе. – Ко мне только пойдем. Вдруг серой запахнет и завоняем тут всё!

Толкнув ее в свою комнату, щелкнула замком, будто отрезая их от внешнего мира, и обернулась, выжидающе глядя на Инь.

Она осмотрелась. Моне вход сюда запрещен, поэтому обстановка была незнакома. Убежище девочки причудливо сочетало мягкость и хаос – контраст детской нежности и одержимости фанатки хентая.

Стены в розовых обоях с узором цветущей сакуры – веточки тянулись к потолку, где висела люстра в форме бумажного фонарика, отбрасывающая теплый, уютный свет. На полке над кроватью восседал плюшевый мишка – старый, с выцветшей коричневой шерстью – подарок пропавшего еще в детстве отца.

А рядом теснились куклы анимешных героев. Тут была фигурка Наруто в ярко-оранжевом костюме, застывшего в позе с кулаком, поднятым к небу, и Сейлор Мун с длинными золотыми косами. Тут же Мaka из «Пожирателя душ» и потрепанный Тоторо, чья серая шерсть вытерлась от слишком частых объятий.

Кровать – низкая, с розовым, усыпанным сердечками, покрывалом и подушками-обнимашками. Одна, с изображением Леви из «Атаки титанов», прижата к изголовью, его суровый взгляд диссонировал с мягкостью ткани. Другая, круглая, с улыбающимся Чиби-маруко, казалась почти живой, а третья – длинная, как дакимакура, – изображала Хаула из «Ходячего замка.

На стенах плакаты и постеры, где некоторые явно уже из хентая. Среди них были картинки, которые Юля рисовала сама. На столике у окна несколько томиков манги, карандаши и тетрадки. Розовый планшет – потертый, с наклейками на крышке – валялся посреди этого хаоса. Здесь пахло ванилью – на подоконнике тлела аромасвеча в баночке, украшенной блестками, а рядом стояла открытая коробка с конфетами. На полу у кровати пушистый коврик, а в углу примостился маленький алтарь фандома – стопка дисков, перевязанная ленточкой с бантиком.

– Ну, давай! – нетерпеливо воскликнула хозяйка этого царства. – Сири приди! Сири приди! Сири приди! – Три раза повторила она, подпрыгнув на месте. Ее голос звенел как колокольчик в ожидании новогоднего чуда.

Боязливо кивнув, Инь согласилась. Она не верила, что это сработает, но любопытство толкало на авантюру. Сири не Снегурочка, но кто ее знает… Вдруг правда придет?

Закрыв глаза, Инь глубоко вдохнула, сосредоточившись на образе, какой видел Моня: темная, порочная, словно дитя сатаны. Суккуба с глазами, что сотканы тьмой. Демоница с улыбкой, острее ножа. Та, что заставила Анджела валяться в ногах. С тех самых пор он не в себе, но, можно сказать, отомстил. Только не той. Но в этом, наверное, виновата сама.

Несколько минут тянулись почти бесконечно. Тикали часы на стене, половицы скрипели под тяжестью Юли, нетерпеливо переминавшейся с ноги на ногу.

Но видимо, сегодня врата ада были закрыты. Всё зло на работе, никто не спустился в их мир.

– Видишь? Ничего… – сказала Инь, с облегчением выдохнув.

Юля нахмурилась, губы сжались в упрямую линию. Смириться с неудачей никак не могла.

– Постой, я знаю, что делать, – заявила она и, не дав возразить, поднесла руку ко рту и укусила себя между большим и указательным пальцем.

– Что ты делаешь? – вскочила испугано Инь.

– В аниме это видела, – невозмутимо ответила Юля, протянув ей свою руку с рубиновой каплей. – Вот крови чуток. Лизни, вдруг сработает.

Инь замерла, глядя на нее с недоверием, но сердце – Монино сердце – заколотилось быстрее.

Рецепт выглядел глупым ребячеством, которым Юля забавляла себя. Только пентаграммы и доски для вызова духов для этого цирка не хватало еще. Отказать было сложно, но эти игры начинали уже утомлять.

Не понимая, зачем это делает, Инь наклонилась и лизнула ранку. Вкус железа и соли обжег язычок. Во рту горькое послевкусие, от которого ее передернуло. Она выпрямилась, чувствуя, как желудок сжался, а в висках застучало. Головокружение накатило волной – комната качнулась, как палуба в шторм. Пришлось схватиться за полку, чтобы не рухнуть.

Вокруг будто плясали чьи-то неясные тени – они мелькали под веками, тонкие и зыбкие, как легкий дым. Потом эти пятна начали обретать очертания: длинные пальцы с кривыми когтями, волосы, струящиеся, как черный туман, и глаза, горящие в нем алыми точками. Тишина комнаты стала гуще, ванильный запах сменился чем-то терпким и едким – словно на улице тлел костер, а дым несло в окно ветром.

Инь сжала кулаки, ногти впились в ладони, но боль была приглушенной, далекой, будто принадлежала не ей. Изменился даже ритм ее сердца, став чужим и неровным. Она попыталась поглубже вдохнуть, но воздух был тяжелый, липкий и словно мазал ей горло.

Голоса, а скорей, отголоски – низкие, тягучие, с насмешливым тоном – шептали, но Инь не понимала ни слова. Она стиснула зубы, пытаясь отогнать их, но тьма под веками сгущалась, обволакивала, тянула вниз – в чернильную яму.

Инь почувствовала, что ее что-то меняет. Пальцы дрогнули, сжались сильнее, а кожа на ладонях натянулась, словно они стали больше. Дыхание почти пропало, тело выпрямилось само собой, а плечи расправились. Пришел странный холод – не снаружи, а изнутри, будто вены заполнила ледяная вода, которая поднималась к мозгам, подменив поток мыслей.

Всё это время Юля сидела на кровати, скрестив ноги, и терпеливо ждала, подперев подбородок ладонью. Ее наставница безмолвно стояла, словно прислушивалась, уже пять минут. Тишина обволакивала – слышно только их дыхание: быстрое, взволнованное и глубокое, редкое.

Наконец, Инь открыла глаза – медленно, будто она просыпалась, – и Юля невольно отшатнулась, прижавшись к стене. Ее лицо побледнело, губы задрожали, а в широко распахнутых глазах отразился не Моня, не Инь, а нечто иное.

Зрачки существа сузились, но в них была тьма – холодная, бездонная, как ночь без звезд, и свет люстры-фонарика дрогнул. Тени на розовых обоях с сакурой вытянулись, изогнулись, будто их крючило что-то.

– Здравствуй, моя смелая девочка, – произнес голос. Низкий, бархатный, с ядовитым оттенком, он скользил по комнате, как змея по траве. – Ты звала? Я пришла. Теперь меня зовут Сири.

Перепугавшись, Юлька сжалась в комочек, пытаясь отодвинуться дальше, но там только стена. Бежать уже поздно.

Сири протянула руку и погладила ее по щеке. Подняла ее подбородок, большим пальцем провела по нижней губе. В этом жесте одновременно угроза и нежность.

– Пожалуйста, расскажи мне о Моне… – попросила жалобно Юлька. Ее глаза округлились от страха, голос дрожал, зубы стучали. – Ты что-то знаешь?

– Конечно, – улыбнулась ей Сири. Ее взгляд – тяжелый, пронизывающий – впился в нее, как игла.

– Расскажи!

– Не всё сразу. На самом деле ты ведь не за этим меня позвала?

– Я… не знаю, – всхлипнула Юлька, замерев, как кролик перед питоном.

Сири подошла ближе и взяла за штанины, смотря в расширившиеся от страха глаза, и чуть потянула. Юлька дрожащими пальцами ухватилась за пояс, будто это могло как-то спасти.

– Теорию тебе уже рассказали, давай перейдем к практической части. Проверим, насколько глубоко усвоен урок. Если хочешь. Если нет – я уйду. Но своему Монечке тогда уже ничем не поможешь. Ты поняла?

– Да-да-да… – всхлипнула Юлька.

– Так что ты решила?

Она зажмурилась, а потом кивнула и разжала пальцы, отпуская пояс пижамы.

– Умница. А ты действительно любишь его, – похвалила Сири, потянув за штанишки. – Ммм… какие тонкие и бледные ножки! Не бойся, я буду учить тебя нежно. Шаг за шагом не торопясь. Спешить мы не будем.

Вслед за пижамкой с котятами на пол полетели и белые трусики в красный горошек.

7

Моня шагал по лесной тропе, щурясь от редких солнечных лучей, что пробивались сквозь крону деревьев. Впереди маячила спина Роби с огромным мечом в ременной петле, и кончик клинка едва не цеплялся за землю. Стук их сапожек был единственным звуком, помимо шепота листвы над головами. Они остались вдвоем, Анджел уехал еще на рассвете, чтобы выбить пропуска в шахту, на что могла уйти пара дней. Но сейчас мысли заняты совершенно другим, не давая покоя.

Устав гонять их по кругу, Моня раздраженно пнул мухоморы, что семейками росли вдоль тропы, как дорожные знаки. Красные шляпки улетели в траву, а его взгляд рассеянно скользнул по маняще качавшимся полушариям Роби. От их созерцания либидо поднималось, как температура в горячке, а этой ночью его и так выжали, словно лимон.

И веселье, видимо, вышло на славу, раз использовал «Рыбкину Память», чтобы не помнить его. Догадки на этот счет, разумеется, были, но пусть уж всё это останется там. А вот это утро Моня запомнил. Как раз оно и беспокоило больше всего, оставив ощущение, что пропустил нечто важное – то, что нельзя пропускать.

Оно началось, как обычно: Моня сел за стол, потирая заспанные глаза, а сестра уже была там, склонившись над миской. Но что-то было не так. Юлька сама не своя. Не хмыкнула, не бросила колкость, а почему-то молчала, водя ложкой по краю тарелки, словно рисуя узор. Под глазами темнели круги, будто всю ночь не спала.

А когда поймал ее взгляд – улыбнулась, но как-то кротко и тихо, лишь уголком губ. Эта полуулыбка, словно повисла в воздухе дымкой, и Моня замер с куском хлеба в руке.

– Ты чего такая? – спросил настороженно.

Юлька пожала плечами, опустила ресницы и пробормотала:

– Просто устала.

Без привычного уже «отвали». Да и голос был не таким, как всегда. Обычно звенел, резал, как ножик, а тут – мягкий и теплый, как растаявший шоколад – почти шепот. Взгляд с поволокой и еще какая-то тягучая нежность в движениях, которая поставила Моню в тупик.

Да что это с ней?

Когда Юлька ему протянула соль, ее пальцы задержались чуть дольше, легко коснувшись руки. Всего на мгновение, но оно почему-то застряло в сознании, точно заноза, терзая его.

Поперхнувшись, Моня прокашлялся и отвернулся к окну, гадая, что могло с ней случиться. Посмотрела слезливый хентай? Скорее начиталась медицинских статей и нашла у себя все симптомы, решив, что неизлечимо больна. А теперь «умирает» и прощается с ним.

Или что-то еще?

Любая аномалия имеет причины, но в неясном мареве психики их трудно найти. Особенно в женской, где логики мало или нет вообще. Вероятно, поэтому Юлька молчала, задумчиво рисуя ложечкой незримый узор.

Моню это пугало. Он увидел ее не язвительным и угловатым подростком, а взрослой девушкой, которая почти незнакома ему. Что-то смягчилось в ней, сгладилось, обрело женственную плавность – другие движения, другая улыбка. Тонкая кость, нежные запястья, чуть округлившиеся бедра и мягкие изгибы, которых словно не было раньше.

Вероятно, там какой-то психический сдвиг. Детство внезапно кончилось за ночь? Ведь только вчера была совершенно другой…

– Ты не закинулась чем-то? – заподозрил худшее Моня, нервно сделав глоток. Чай обжег язык, но даже не охнул. Перемены редко бывают хорошими, а тут что-то, видно, грядет.

– Я знаю, что от тебя хочет Роби, – сказала вдруг Юлька, поднимая глаза.

– Да ну? – не скрыл он иронии. – И откуда же инфа?

– Считай, видела сон.

Вспомнив, каким тоном она это сказала – спокойным, уверенным, без тени сомнений – Моня тряхнул головой, возвращаясь к тропе, мухоморам и лесу вокруг. Разговор предстоял очень серьезный, и его как-то надо начать.

Моня ускорил шаг, чувствуя, как сердце стучит чуть быстрее, чем от просто ходьбы – его будто сжимало холодной рукой. А в ушах – Юлькин голос – мягкий и теплый, но с этой странной и пугающей глубиной, которой раньше не помнил. Сестра знала больше, чем сказала ему, и это знание связано с ним, с Роби и с остальным, незримо, тяжело нависало. Оно угрожало раздавить, как блоху, если выбить упор, который еще пока держит.

Именно это придется сделать сегодня, и Моня оттягивал этот момент, набираясь храбрости и силы духа. Ему было страшно. Он мог всё разрушить или, напротив, спасти, если вдруг обойдется.

Наверное, это как просьба снять маску близкому тебе человеку. Безусловно, он ее снимет, но что ты увидишь под ней? Улыбку? Оскал?

Моня сжал кулаки, пытаясь отогнать этот образ, но тот только ярче вспыхивал в уме, цепляясь за каждый шорох листвы, за каждый луч солнца, что пробивался сквозь кроны. Лес пах сыростью и хвоей, терпким и свежим, как дыхание земли после дождя, но в голове почему-то другой аромат – детский шампунь с ванилью и легкой сливочной сладостью, которым пахли волосы Юльки. Ее запах витал где-то на краю сознания, теплый и уютный, но теперь он казался чужим и зловещим, будто кто-то другой вплел в него что-то еще этой ночью.

Остановившись, Моня прикрыл глаза и вдохнул глубже, словно мог уловить этот аромат даже здесь, среди сосен и мха.

Роби впереди чуть замедлила шаг и бросила через плечо короткий вопросительный взгляд: что, мол, с тобой?

– Ты убьешь Инь? – глубоко вдохнув, спросил, наконец-то решившись.

Замерев на мгновение, Роби остановилась, повернулась к нему, и ее взгляд стал холодным и жестким:

– Кто тебе это сказал?

– Юлька! – ответил он с вызовом.

– Вот как… – Роби покачала головой, словно жалела. – Хорошо. Тогда садись и слушай, а я в третий раз расскажу. Наверное, напишу на табличке, чтобы больше время не тратить потом.

– В третий? – не поверил ей он. – Это когда? Я что-то не помню?

– Вы обе злоупотребляете «Рыбкиной Памятью». Так и деменцию легко подхватить, – хмыкнула Роби, не скрывая сарказма. – Этот час тебе снова придется стирать. С другой стороны, нам всё равно лечить «Ключ».

– Ключ? – вновь повторил за ней Моня. Тоже, наверное, в третий раз, раз всё уже было.

Он заглянул в инвентарь, где раньше лежали обломки – их нет! Там только шмотки из сета «Блудницы». Украла артефакт у него!

– Не ищи, ты сам дал его мне, – успокоила, правильно оценив его мимику, Роби. – Для начала представлюсь. Как уже догадался, я не совсем человек, а…

Она достала из-за спины меч и поставила перед ним, чуть воткнув в землю. Лезвие вошло в мягкий мох с тихим шорохом, и вокруг острия задрожали травинки, будто от него шел невидимый жар.

Удовлетворенно кивнув, Роби выпрямилась. Ее тень упала на клинок, и в этот момент он словно ожил, отражая свет ее глаз.

– Вот мое настоящее «я», – сказала она, но таким голосом, будто в этом еще сомневалась. Или не определилась, кто из них босс. – А девушка, что держит меня – только голем. Она моя иллюзорная форма, хоть и состоит из приятной на ощупь плоти.

Пока Моня хлопал глазами, Роби взяла его руку и прижала к бедру, словно он мог об этом забыть. Кожа под тканью казалась слишком живой, слишком теплой для простого «голема». Но этот, видимо, был очень непрост.

– Роби, ты шутишь? – выдавил он, переводя взгляд с меча на нее – и так несколько раз, словно не мог остановиться на ком-то одном. Его глаза метались: от блеска клинка к ее улыбке – туда и обратно.