скачать книгу бесплатно
– Да. Ну, скажи мне, Артём, разве ж это не судьба? Я сбегаю из лагеря, брожу по тайге, как дикий боров, а тут вдруг мне попадается карета с человеком, который меня в эту тайгу отправил?
– Мы сами творим свою судьбу. Что ты сделал с извозчиком?
– Да ничего, припугнул просто. Но в остроге его пришлось все-таки окончательно утихомирить.
– Выходит, бунт твой неудачно вышел: подрали-то тебя знатно.
– А ты поверил байкам, про то, что я скоро подохну? Ну, уж нет, и не такое в моей жизни бывало.
– Где же остальные?
– Остальные? Ты про тех шавок, что меня раненого помирать бросили?
– Взяли тебя да и бросили?
– Забрали все и сказали, что скоро вернуться. А самих и след простыл. А я долго отлеживаться не стал, оклемался и еще потом здоровее других буду.
– Да вот только добычи для тебя не осталось.
– Тут ты и ошибаешься. Девка та шустрой была, убежала сюда, в эту крепость, вместе с побрекушкой. Я её настиг, конечно, но эта чертовка успела свою прелесть куда-то запрятать.
– А ты теперь пытаешься её найти?
– В один из своих тайников запихнула, это точно. Добыча уже близко.
– Сомневаюсь…. А что ты со мной собирался делать?
– Да зарезал бы я тебя с утра и к остальным до кучи бросил. Но ты, как они, просто так помирать не захотел.
– Да уж…. Как ты там сказал? «Вместо верховенства закона – верховодство законников»? Хорошо сказано. Я с самого начала в тебе ошибался, во всем ошибался, кроме одного.
– Чего же?
– Того, что ты жалок.
Услышав это, Митрофан выхватил пистолет и, развернувшись, выстрелил в Артёма. Пуля попала ему в живот, но Берестов тоже сделал выстрел. Оба упали на каменный пол. Бандит выронил пистолет и быстро пополз к нему, но Артём лёжа выстрелил в оружие, и револьвер преступника вылетел в карьер.
После этого Берестов собрал все силы и, поднявшись на ноги, выстрелил Масочнику в спину. Тот завопил от боли.
– Если тебе и было что-то предначертано, то только это! Поднимись! – закричал чиновник, смотря на то, как под убийцей растекается лужа крови.
– Встань! – снова закричал Артём.
Митрофан медленно поднялся на ноги, и Берестов тут же произвёл три выстрела, выпустив в Кузнецова остаток патронов.
Стремительно теряющее жизненные силы тело убийцы тут же потянуло назад, и он рухнул навзничь на самое дно карьера.
На лице чиновника тут же появилась улыбка. Он упал на колени и схватился за кровоточащую рану. Через секунду стихло эхо выстрелов и воцарилась тишина, подсвеченная сияющими в ночном мраке звездами.
« Еще не всё» – подумал про себя Артём и стал медленно подниматься на ноги.
Превозмогая боль и даже саму смерть, он добрался до собственной лошади и, кое-как вскарабкавшись на неё, легонько ударил в бок. Лошадь тут же подалась скакать. Она будто чувствовала, куда нужно отвезти хозяина.
***
Тайга встречала раннее утро. Горячий пот сочился со лба Архипа прямо на ледяной грунт: редко прерываясь, он исправно копал могилу. Грязный, мокрый и замерзший – он все же продолжал копать, пока не услышал рёв лошади.
Подняв голову, он увидел, как кобыла несёт тело Берестова. Тут же выскочив из ямы, он остановил лошадь, и Артём рухнул на землю.
Лесник подхватил его на руки и понес на кровать, но было уже поздно. Безжизненное тело молодого чиновника не могли оживить ни слезы егеря, ни его молитвы. Вдруг Спиридонов увидел клочок бумаги, торчащий из кармана пальто чиновника. Достав и развернув его, усач увидел окровавленный рисунок Маши.
В миг всё осознав, он еще сильнее заплакал и взял Артёма на руки. Вынеся его на улицу, он положил тело молодого человека в могилу и стал закапывать её.
Землю постоянно окропляла влага. То ли это были слезы старика, то ли первые капли весны.
***
В краях бездольных и заснежных
Есть город серый и чумной,
Где тебя ждёт иль неизбежность,
Иль битва с собственной судьбой.
В том месте слов давно не сыщешь,
Они погибли, как одно,
И каждый день, как Радоница,
И днём, как в погребе, темно.
Там Вий выходит на поверхность,
И нечисть молит о своём.
Куда не глянь – повсюду скверна
И храм кишит весь вороньём.
И нет надежды, нет спасенья,
Лишь холод белый и густой,
Что царствует над запустеньем
И правит вечною зимой»
Русская исповедь
Судьба как русская рулетка:
Сейчас ты жив, а после – нет.
И вот ты смотришь оперетку,
А вот словил в грудь рикошет.
И фатализм тут не помощник:
Злой рок – всего лишь чей-то вздор.
Идём мы в темноту наощупь,
Стремясь услышать приговор.
Но в нас самих клокочет пламя
Грядущих подвигов и слав.
И мы меняемся ролями,
Так, чтобы в ноту каждый такт.
И мир – театр, где, о чёрт,
Все позабыли про сценарий.
И сценарист, похоже, мёртв…
И некому дать комментарий.
Порой, в погоне за тенями,
Нас посещает яркий свет,
И если не толкает к яме,
То шепчет на ухо сюжет.
А дальше воля и свобода,
Отныне ты свой господин,
И помни: кукловоды – люди,
А самый страшный грех твой – сплин.
1920 год. В самом разгаре гражданской войны и военной интервенции бои внутри России не стихали ни на секунду. Обстановка возле реки Елабуга накалялась: к левому берегу реки подошли силы Донской Советской Республики, командовал которыми капитан Сергей Семенович Самохин. К правому же берегу подошли силы Белой армии под командованием генерала Семена Яковлевича Утюжнова.
Лишь небольшая деревня, стоящая на стыке двух берегов, разделяла свирепствующие лагеря, которые некогда были единым целым. Там еще оставались люди, не пожелавшие участвовать в кровавых междоусобицах. Они не согласились примкнуть ни к одной из сторон конфликта и решили соблюдать нейтралитет. Кто-то посчитал бы это трусостью, но в те времена нейтралитет легко мог быть приравнен к сотрудничеству с врагом, что по военным меркам каралось смертью.
Вскоре все попытки штурма деревни прекратились. Командующие обеих сторон поняли, что если и дальше продолжат бездумно метать снаряды и не сдержат мощи боевого огня, то уже через несколько часов от населенного пункта, располагавшегося на стратегически-важной высоте, ничего не останется. И красные, и белые решили, что должны договориться миром, иначе победителя не будет вообще. Недолго думая, командиры двух дивизий решили встретиться в церкви, что стояла на видном месте, в самом центре злополучной деревни.
***
Проходя мимо потрепанных деревянных домов, во многих из которых окна были крепко заколочены, Семён Яковлевич Утюжнов рассматривал улицы и думал о бытности жизни на периферии войны. За весь его путь от лагеря белых до храма ему не встретился ни один прохожий. Может они спят? Да нет, куда там. Всю ночь ведь не стихала канонада артиллерийских залпов. Кто-то спрятался в погребе, опасаясь за собственную жизнь, кто-то – в сарае, и длинные шеренги домов с тёсовыми крышами казались абсолютно безжизненными. Глухой тишиной подкрашивали они утренний крик петухов, медленно растворявшийся в безмолвии, главенствующем над поселением.
Худой, подтянутый молодой человек лет тридцати был совсем не похож на усатого, грозного, полноватого отца. К внешнему различию добавлялось и бюрократическое: фамилии у них также были разными, ведь господин Утюжнов, узнав о том, что сын поддерживает «революционеров-провокаторов», в тот же миг отрекся от него. Сергей же, взяв девичью фамилию матери, продолжил исполнять, как ему казалось, свой долг перед отчизной.
И вот Сергей Семёнович подошел к часовне и, отворив старую дубовую дверь, вошел внутрь. Стены были увешаны иконами, явно сотворенными неким местным мастером, а посреди хорошо освещенного зала стояла фигура распятого Христа, украшенная красною каймой.
За заранее выставленным кем-то из священнослужителей столом, посреди комнаты, сидел генерал, ожидавший блудного сына.
Впервые за несколько лет войны увидев его, Утюжнов слегка повел пышными усами и усмехнулся: Самохин был одет в черное кожаное пальто, которое в ту пору было крайне модным у «красных». Оно делало капитана очень статным, хотя его несколько напускная небрежность в движениях отца лишь рассмешила.
– Здравствуй, сынок. Давно не виделись.
– Что есть, то есть, – ответил Сергей, стоя у входа.
– И уж точно не думал я, что увижу тебя в этой чумной одежонке.
Самохин прошёл навстречу родителю.
– А о чем же ты думал, когда отрекался от меня? О том, что я тотчас приползу к тебе на коленях и буду молить о прощении?
– О том думал, что наиграешься во все это…и вернешься домой.
– Забавно, а я и вообще не думал, что впредь тебя увижу.
– Хах, отчего же так? Уже списал отца? Вот вам, а не мою кончину, – произнеся это, Семен Яковлевич показал сыну кулак.
– Да нет, это не я списал, это история. И не только тебя, всех вас.
– Нееет, сынооок, – протянул генерал, – история героев не забывает.
– То-то и оно, героев! А ты кто? Не подлец ли и убийца?
– Щенок, сам-то будто святой!
– Твоя правда, – опустив взгляд в пол и вздохнув, сказал Самохин. – Меня война многому научила, но хорошего в этом многом с каплю в море.
– Об том и речь, настоящий офицер никогда своей чести не потеряет, ею не пренебрежет. Ни при каких обстоятельствах.
– Так ты, выходит, еще мнишь себя поборником чести офицерской?
Услышав это, генерал замолчал и задумчиво опустил взгляд на центр голой столешницы.
