Отступники

Мысленно я искал повод придраться к её действиям, возмутиться, тем самым вовлечь её в перепалку и мгновенной контратакой восстановить нарушенную целостность территориальных границ. Повод не находился. Она каким-то мистическим образом успела разуться, но обуви я нигде не находил, следовательно, не мог поставить ей в вину пачкание полов. Другие противоправные действия по отношению ко мне или моей частной собственности не предпринимались.

– Мне здесь нравится, – утвердительно продекламировала нарушительница границ.

Не поверив своим ушам, я задумчиво глянул на огромные свёртки, покоящиеся на антресоли, не получив успокоения от мысли о спрятанных в них книгах, я принялся бесцельно озираться по сторонам. Книги валялись на диване, на письменном столе, на кресле, иногда на стиральной машине и в коридоре, наличествуя, помимо всего прочего, в кухонных ящиках и шкафах. В центре единственной просторной жилой комнаты вечно лежал коврик для йоги, у стенки стоял велосипед и роликовые коньки. Зимой их место занимали лыжи. Утяжелители для ног висели на вбитых в стену болтах, заменяя картины. Бинты и гимнастические снаряды мелкого калибра заполняли малочисленные полки.

– У тебя хотя бы есть имя? – всё ещё стоя у открытой двери, спросил я, по-прежнему недоумевая.

– Да, но ты вряд ли его выговоришь, так что можешь называть меня, как тебе будет угодно, – две точки сингулярности опять сфокусировались на мне, их необычный фиолетовый цвет совершенно сбил меня с толку.

– Безымянная, – негромко сказал я, глядя прямо ей в глаза.

– Подходит. А как называть тебя?

– Как тебе будет угодно, – я пожал плечами.

– Хорошо, я подумаю.

– Кто ты вообще такая и откуда ты свалилась? Как ты нашла меня? – из роя жужжащих в моей голове вопросов я извлекал наиболее волновавшие меня.

– Я… издалека, – невозмутимо ответила собеседница, будто женское воплощение Альфреда, заявляющего, что господина Брюса сейчас нет дома.

– Логично, – согласился я, – пойду оденусь, если ты, конечно, не против.

– Не против.

Зачем я ляпнул что-то подобное, осталось загадкой для меня самого. Полновластным хозяином не то что своей жизни, а хотя бы места своего обитания я более себя не чувствовал. Уединившись в ванной и отрешённо натягивая на себя джинсы, я самодовольно заключил, что, пожалуй, жить стало интереснее. Вечер только начинался.

Не успел я повторно высунуть нос из ванной, как принадлежащий мне мобильный телефон начал вибрировать. Звонил Маленький Инфантильный Кобелёк. Жить определённо становилось всё интереснее и интереснее.

– Да-да? – я ответил на звонок.

– Пошли пройдёмся, – перед этой фразой ещё было приветствие и озвучивание моего имени, но эту часть я опущу.

– Запросто, но перед этим настоятельно рекомендую тебе ко мне зайти, кое с кем тебя познакомлю, поверь, тебе понравится, – заявил я, обнаружив при этом Безымянную ровно на том же месте, что и пару минут назад.

В продолжение нескольких последующих минут разговора по телефону друг пытался выведать у меня подробности и испортить себе сюрприз. По обыкновению я остался непреклонен.

– Скажи, ты случайно не ненавидишь голубей? – тут же спросил я у Безымянной по окончании разговора с Кобельком.

– Нет.

– Жалко, тогда, безусловно, нет повода называть тебя Шейлой.

Да, у меня очень специфическое отношение к жизни. Во-первых, я стараюсь при любых обстоятельствах сохранять своё душевное равновесие. Во-вторых, практически мгновенно адаптируюсь ко всем неожиданно возникающим новым условиям, если они напрямую не дестабилизируют упомянутый в первом пункте покой.

Стань Безымянная наполнять квартиру звуками бессмысленной болтовни, стань она засовывать свой нос в каждый ящичек, буфет, шкаф, духовку или холодильник, начни источать из себя комментарии по поводу обустройства квартиры, я непременно взорвался бы и выставил её за дверь самым беспардонным образом. Но нет, она молча стояла вот уже третий десяток минут на одном и том же месте, не делала никаких попыток заговорить со мной, лишь апатично озираясь по сторонам.

По складу ума я не имею привычки строить какие бы то ни было предположения или догадки, коли на то нет никаких оснований. Я превосходно помнил о факте таинственного появления Безымянной на пороге моего дома, но что конкретно я мог с этим поделать?

С другой стороны, меня трудно упрекнуть в навязчивом вероломном любопытстве по отношению к другим. Присовокупите к этому историю о том, как однажды я нашёл аккуратно завёрнутый, купленный мной же пакет с батоном хлеба в корзине для грязных носков, после чего я дал себе слово ничему не удивляться, и вы ещё на шаг приблизитесь к пониманию позиции пассивного соглядатая, занятой мною в складывающихся обстоятельствах.

Никаких сомнений в том, что в своё время я получу ответы на все вопросы благодаря терпению, у меня не было. Среднестатистический обитатель планеты постоянно о чём-то беспокоится. Поскольку с детства я не хотел иметь ничего общего с чем-то среднестатистическим, то степень моего беспокойства обычно зашкаливает в минусовом направлении.

Внутри каждого из нас обитает премудрый пескарь, заклинающий всю жизнь проводить в тревожных заботах о собственной чешуе. С возрастом и приобретением жизненного опыта в виде нескольких плёвых шишек ситуация усугубляется многократно. Такая склизкая тварь – премудрый пескарь – живёт и во мне. Он начал было вякать о каких-то опасностях, исходивших от Безымянной.

А теперь будем рассуждать логически, основываясь на фактах. Какова надобность существу, чей маникюр явно стоит больше, чем всё, что можно вынести из моего дома, красть? Душевная болезнь? Это наиболее рациональное умозаключение, базирующееся на бесконечно коротком промежутке проведённого в обществе Безымянной времени, однако не проливающее свет на её таинственную материализацию на моём пороге. Второе предположение, конечно, не состоятельнее первого. Она вела себя эксцентрично, бесспорно. С каких пор это достаточный повод записывать человека в стан сумасшедших?

Просто феноменальным поворотом истории стала бы попытка Безымянной причинить мне вред, похитить или даже убить. Не говоря о том, что эта затея попросту абсурдна, так ещё шанс стать чьей-то жертвой ничтожно мал, для этого нужно родиться невероятно «удачливым». Я не специалист в подобных вещах, но, кому интересно, попробуйте подсчитать на досуге вероятность быть убитым в собственном доме неизвестной девушкой. Если цифра вас не впечатлит, то добавьте ещё параметров, например, какова степень возможности попавшему ранее в автокатастрофу, купившему неисправный ноутбук молодому человеку, проживающему самостоятельно, сделаться жертвой сбежавшей из психиатрической лечебницы пациентки с тяжелейшим случаем какого-нибудь раздвоения личности? Коль я родился под столь щедрой звездой, то пусть всё произойдёт во сне, а инструментом забвения будет утюг.

Обо всём этом я успел подумать, покуда друг добирался до меня. Эти умственные упражнения сделали моё настроение необычайно игривым, ехидным и саркастическим. По всем признакам я был морально готов к грядущей авантюре, более того намеревался лить масло в огонь. Кобелёк не заставил себя долго ждать, просигнализировав о себе звонком в дверь уже через двадцать минут. Коварная ухмылка начерталась на моём лице. Впуская гостя, я подумал: «Начинается». Вошедший не успел углубиться внутрь квартиры, неизвестная особь женского пола, находившаяся посреди соседней комнаты, заинтриговала его чрезвычайно.

– Знакомься, это Безымянная, неопределённое время она поживёт со мной. – Я лаконично обрушил на друга всё, что мне самому было достоверно известно. – Безымянная, разреши представить тебе Маленького Инфантильного Кобелька. Безобиден, бесхитростен, безволен, бесконечно бессистемен, но необычайно добродушен, исключительно весел, совершенно не завистлив, а тем более не злобен.

Что мне действительно импонировало в моём друге, так это его способность пропускать подобные характеристики мимо ушей целиком и полностью. Подтрунивание и колкости по отношению к другим – укоренившаяся, исторически обусловленная традиция, и, кому бы что со стороны не казалось, я высоко ценю людей, способных воспринимать их адекватно.

Помимо сделанного неглубокого реверанса, Безымянная никак не отреагировала на новое действующее лицо. Не знаю, которое из обстоятельств сильнее всего подействовало на друга, вот только его лицо приобрело конфузливое выражение, а ничего не понимающие глаза перебегали от меня к Безымянной и обратно.

– Завтра мы идём подавать необходимые документы и летим регистрировать наш брак в Канаде.

Нижняя челюсть друга опустилась насколько возможно низко, увлекая за собой вниз уголки губ. Сами губы при этом не разжимались ни на миллиметр. Щёки впали, лоб разгладился, глаза становились всё больше и больше, они пестрили перемешанным разноцветным бисером высшего недоумения, брови стремились занять перпендикулярное положение.

Достигнув ожидаемого эффекта, я решил перенести место действия в район кухни. Пока я возился с чаем, гости плюхнулись подле низкого стола на подушки, служившие у меня в качестве стульев, и уставились друг на друга.

– Слушай, ну ты прям так на меня смотришь, что я даже не знаю… – начал было друг, которому становилось несколько некомфортно под пристальным, ничего не выражающим взглядом Безымянной.

– Хорошо, – пожала плечами собеседница, отведя взор в другую сторону.

– Нет, я, конечно, не против, просто как-то всё неожиданно.

– Что именно?

– Ну… Всё. Давно вы знакомы?

– Нет, только сегодня встретились, – вмешался в разговор я, стоя к остальным спиной.

– И завтра подаёте документы на регистрацию брака?

– А что резину тянуть, ёлки-палки! Дело-то молодое, – задорно проговорил я на манер «Эх, дубинушка», при этом обернувшись да залихватски махнув рукой, мол, пропадать так пропадать.

Какое-то время друг силился что-то сказать, но слова, видимо, никак не лезли.

– Безымянная, чай будешь? – осведомился я, уже не удивляясь манере собеседницы смотреть всякому говорящему прямиком в глаза.

– Да.

– Сахар?

– Да, три ложки.

Распределив чашки, вывалив на стол всё, что подходит к чаю в качестве закуски – от орехов до сладкого, я уселся к остальным за стол.

– А как тебя зовут? – тут же нарушил тишину друг.

– Безымянная, – серьёзно ответила Безымянная, потом вдруг бегло посмотрела на меня и добавила, – не обязательно ненавидеть голубей, чтобы именоваться Шейлой, не так ли?

– Да-а-а, я пересмотрел свою классификацию и всерьёз подумал, что для этого достаточно почти неподвижного стояния на одном месте в течение получаса. – Безымянная при этих словах скорчила недовольную гримасу. Это был исторический момент, впервые со времени знакомства она продемонстрировала способность отображать на своём лице эмоции.

– А я всегда считала невежливым хозяйничать в чужом доме, ты даже не предложил мне сесть. – Она была права, действительно не предложил. Не пришло в голову.

– Там, где присутствует вежливость, отсутствует здравый смысл. Извини, я совершенно не ожидал такого стремительного чужеродного продвижения вглубь, – ядовито проговорил я.

– Сам только что сказал, там, где присутствует вежливость, отсутствует здравый смысл. Зачем было звать к себе, если не было намерения выполнять обещанное? Я не сделала ничего сверх того, о чём спрашивала, – парировала Безымянная.

– Логично, – согласился я, тут не к чему придраться, – но как ты вообще меня нашла?

– А вот это тебя не касается, – несколько резко рубанула гостья, – я в любой момент могу распрощаться с тобой. Такая необходимость возникла?

– И куда ты пойдёшь? – Я обратил внимание на едва заметно усилившееся свечение её глаз.

– Я… не знаю, – ответила Безымянная, возвращаясь в своё обычное безэмоциональное состояние, и сделала несколько глотков чая.

– Не сомневаюсь, так что пей, не бубни.

Третий участник застолья провёл всё время нашей словесной перепалки в пристальном молчаливом изучении внешних данных Безымянной. Лично меня в ней всё настораживало. Настораживало не по причине исходившей от неё опасности, таковой я не чувствовал, а скорее из-за многих нестыковок между её проявлениями и законами внешнего мира.

Во всяком случае она не являлась плодом моего воображения, друг также имел возможность наслаждаться её обществом. Развивать тему снов наяву, загробной жизни и прочих малоизученных феноменов я не стал. Должна же быть какая-то загадка в близлежащей действительности? А то, право, без интриги как-то совсем скучно.

Кобелёк, окончательно оправившийся от первого потрясения, очевидно, пришёл к выводу о высоком коэффициенте эстетического наслаждения, доставляемого ему созерцанием черт лица, изгибов тела и скрытых под одеждой форм Безымянной, заметно оживился. Направление его взгляда прослеживалось элементарно.

– Так что же, вы правда женитесь, – спросил наконец он.

– Нет, – ответил я, и тут телефон завибрировал вновь.

Наша вечеринка фриков начинала разрастаться. У звонившего было имя по которому мы (ни я, ни Кобелёк) никогда к нему не обращались. В моей телефонной записной книжке он проходил под названием Скот Томас. Сокращённо – Скот, в случае порицания – Скотобаза, в случае особого неудовольствия – Скотозавод.

– Здравствуй Скотопёс! – воскликнул я в трубку.

Скот – удивительный человек. Настолько многогранный, что даже и не знаешь, как донести его психологический портрет животрепещуще. Сама его жизнь, как и его натура, обладает таким огромным количеством завораживающих мелких фактов, что составить из них достоверное описание всё равно, что пытаться передать красоту природы, возводя памятники в её честь из кучи зловонного гниющего мусора.

За долгие годы нашего с ним общения я научился прилаживать кусочки мудрёного паззла друг к другу, но, кажется, ни на шаг не продвинулся к получению хотя бы общего представления о собираемом рисунке.

Наблюдать эволюцию Скота – удовольствие сродни тому, что я испытывал в детстве, изучая возникновение и рост плесени в чайнике с заваркой. Пожалуй, я бы назвал его поразительным человеком. Каждый раз, когда мне начинает казаться, будто касаемо его уже всё изучено, он откалывает номер, не оставляющий иной альтернативы, кроме как растерянно чесать репу.

– Вчера видел Скота, – делюсь я время от времени с Кобельком.

– И как он? По-прежнему бредит? – отвечает мне собеседник.

– Да, совсем плох, – удручённо заключаю я, заканчивая на этом обсуждение.

В известной степени то, что я собираюсь сказать о Скоте относится и ко мне, и к Кобельку, и ко многим другим. Согласитесь, ведь о своих недостатках говорить всегда скучнее, чем о чужих. Наличие хотя бы одного Скота Томаса на жизненному пути каждого необходимо. Пообщавшись с ним тридцать минут, начинаешь радоваться простым вещам, радоваться ясному уму, твёрдой памяти, видишь в нём наглядно всё то, чего никогда не хотел бы видеть в себе.

Думаю, в Млечном Пути число звёзд окажется наименьшим ежели сравнивать его с количеством увлечений Скотобазы. Путь образования, жизнедеятельности и смерти длинною в миллиарды лет они проделывали значительно быстрее скорости света. Были и исключения. Скот умел играть на пианино, трубе, гитаре, волынке, варгане, флейте, контрабасе, активно ходил на тренировки по футболу, гандболу, баскетболу, волейболу, хоккею, фигурному катанию и бог знает чему ещё. При этом фактически он не мог извлечь ни из одного вышеперечисленного музыкального инструмента сколь-нибудь приличный звук, с этой задачей, как ни странно, даже лучше справлялся любой, впервые взявшийся за инструмент.

Наряду с сомнительными музыкальными успехами спортивные достижения вызывали не меньше вопросов. Он постоянно пребывал на какой-нибудь тренировке, но никому никогда не доводилось видеть его среди участников тех или иных турниров. Поддержанию спортивной формы его бурная деятельность абсолютно не способствовала. Имея привычку пихать в себя минимальное количество здоровой пищи, Скот финансово обогащал передовых разработчиков и производителей разнообразной пищевой химии. Это обернулось наличием уже к двадцати трём годам излишних жирообразований в области живота.

Вопросами конкретизации поставленной цели Скот не интересовался, по причине этого проблематично сделать вывод о его достижениях или их отсутствии. Проекты у него были всегда грандиозны, а сквозь жизнь лейтмотивом звучали абстрактные «надо всё попробовать» и «надо интересоваться всем». А теперь возьмите и выверните обе эти аксиомы наизнанку.

Первое ещё было меньшим из двух зол. Люди с такой установкой нередко излишне самозабвенно придаются саморазрушению. Под «надо всё попробовать» подразумевалась обыкновенно очередная старческая затея. Имея в такие моменты значительное сходство со страдающими болезнью Паркинсона, Скот принимался топить пряник в чае. Получив из него жидкую массу неописуемого цвета, он не завершал эксперимент. Мог навернуть в ту же ёмкость лапши из пакетика, бросить туда сыр, шоколад, мёд, а потом сделать себе бутерброд из всего этого, приправив получившееся кетчупом да майонезом. Полагаю, что именно из «надо всё попробовать» вытекали бесконечные озвучивания никогда не осуществлявшихся чаяний. Лучше Скота во плоти иллюстрации к картине «я умею всё, но я ничего не умею» вряд ли возможно сыскать.

Со второй аксиомой «надо интересоваться всем» дела обстояли много печальнее. Сама по себе в исправно работающих мозгах она со временем может преобразоваться в увлечение конкретным научным направлением. Скот избрал себе кумиром не великого учёного или философа, чьи труды не утрачивают актуальности сотни лет, а непонятного, не приспособленного к жизни асоциального уродца, прославившегося своим спором, что он никогда не женится, даже больше, чем теми книгами, которые он прочитал. Набив свою голову сухими фактами, кумир был не в состоянии изобрести ничего нового. Загадив свою квартиру, ни сделав ни одного открытия, он частенько мелькал на телеэкранах, комментируя без разбора всё подряд. И у этой личности при желании можно было бы чему-то научиться.

Скот так и не прочитал ни одной книги, зато свои безграничные знания он ежедневно выуживал из сайтов вроде «пипикака точка ру», а также из прочих интернет сборищ латентных маргиналов. Почерпнутая информация никоим образом не стыковалась с возникающими реальными проблемами.

Никогда не забуду, как он устроил у меня короткое замыкание со взрывом, перекрутив свисающую с потолка кухни люстру. Задача подсоединения двух торчащих проводков к новому патрону отчего-то оказалась невыполнимой. Схватившись за голову, я с ужасом молча наблюдал, как он пытается выяснить, который из этих проводков плюс, а который минус. Мои слова он как всегда игнорировал. Потом он принялся звонить знакомому электрику. В итоге Скот всё равно оказался бессилен.

Из Скота, как из чёрной дыры, не мог вырваться свет. Он являлся средоточием умопомрачительного объёма шуток и анекдотов самого низкого качества. Я никак не мог понять, воспитан ли он дурно или вообще никак не воспитан. Всего несколько минут уходило у Скота, чтобы повергнуть кого-то в шок своей бестактностью.

В два года для человека нормально садиться на горшок, а потом со спущенными штанами, а иногда и с горшком в руках бежать к маме, которая, заботливо удостоверившись в приемлемости объёмов и качества проделанной работы, ласково погладит по голове. Скот, живущий вот уже третий десяток, так до конца и не смог перебороть в себе инфантильность. Вообще, всё, связанное с горшком и пищеварением, Скот схватывал чрезвычайно быстро. Мы всячески старались наставить его на путь смены вульгарной манеры держаться в обществе, но безуспешно. Много чего ещё можно добавить к такому колоритному образу, но на данный момент целесообразность этого сомнительна.

– Поехали в кино, – это единственные, внятно произнесённые, разобранные мной слова Скота, послышавшиеся из трубки.

– Да запросто. Поедем вчетвером.

– Вчетвером? А кто ещё?

– Маленький Инфантильный Кобелёк и таинственная незнакомка.

– А кто таинственная незнакомка?

– У тебя будет возможность лично задать этот вопрос. Ну, так что, тебя ждать часа через четыре? – Скот действительно имел дурацкую привычку утверждать одно, а делать обратное. То есть мог обещать быть через некоторое время, а в итоге не приехать вовсе. Из трубки послышалось недовольное цоканье.

– Давайте собирайтесь, я за вами через час заеду.

Раньше подобное не вызвало бы во мне и намёка на удивление. Причина этого проста. Некогда мой непутёвый друг ездил за рулём другой машины. Дешёвой, зато куда более удобной и надёжной. Затем ему взбрело в голову избавиться от неё, купить дереликтовую модель, коих в мегаполисе не более тридцати штук. Сообразно всяким его затеям покупка являлась контрпродуктивной. Средство передвижения стало менее вместительным, а посему значительно уступало исходному по удобству. Всё это ещё можно было объяснить специфическими вкусовыми предпочтениями. А вот объяснить, зачем менять то, что работает, на то, что девять месяцев в году стоит в гараже и ждёт запчастей для ремонта, можно только воспалением мозга.

Ко всему прочему стоит добавить полную непредсказуемость автомобиля. Случалось, что тормоза отказывали без видимой причины на скорости, далеко за сто километров в час, а через несколько минут начинали работать опять сами собой. Толком не отремонтировав одну едва живую железяку, Скот уже намеревался купить другую, не менее конченную.

Как я говорил, за подобными пертурбациями уследить было крайне сложно, а ещё меньше они подлежали логическому объяснению.

– Кобелёк, Скот зовёт в кино через час.

– А что там идёт? – поинтересовался друг.

– А какая разница?

– И то верно. – Наши диалоги вообще либо содержали в себе тонны желчи, либо велись образцово лаконично.

– Безымянная, ты с нами? – на этот раз я сам посмотрел ей в глаза.

– Да.

Последовавший за этим разговор не несёт в себе ни литературной ценности, ни особой смысловой нагрузки. Друг, снедаемый любопытством, пытался узнать о причинах появления у меня на кухне необычной гостьи и обо всём с этим связанным. Это ему не удавалось, во-первых, из-за ограниченности моих знаний по сути дела, во-вторых, из-за неразговорчивости Безымянной в отношении всего, что было связано с личной биографией.

Безымянная в основном вела себя так, будто никто, помимо неё, на кухне не присутствовал, изредка, впрочем, снисходя до односложных ответов. Таская со стола угощения, она искоса поглядывала на две, сидящие неподалёку мужские особи.

Особи не теряли времени даром, а решали важные стратегические задачи. Например, Кобельку совершенно невыносимым виделось пребывание в застенках зала без горячительных напитков. Его желание крепло каждую минуту, и вскоре мне стало очевидно, что без горячительных напитков ему невыносимо пребывание где бы то ни было в принципе.

Наступил один из тех моментов, о которых я ранее упоминал. Началась трагедия и ужасная пытка. Друг ну никак не мог решить, бежать ли ему за чем-то прямо сейчас, дождаться Скота и купить по пути или же определиться в кинотеатре. Он порывался, в ту же секунду одёргивался, неоднократно спрашивал совета, заворачивая один и тот же вопрос в разные формулировки, он вскакивал, а через мгновение уже опадал, подходил к окну, закуривал, пылко распространялся о грядущем веселье.

Скот прибыл к нам быстрее, чем Кобелёк успел распутать свой клубок откуда ни возьмись выскочивших осложнений. Квартира мгновенно наполнилась беспокойной суетой. В коридоре возникла толчея, из-за неё я проморгал момент, когда Безымянная успела обуться. Она первая выскочила из квартиры, через несколько минут мы воссоединились внизу. На ней уже были надеты весьма изящные босоножки.

За эти несколько минут Скот и Кобелёк активно делились друг с другом впечатлениями о Безымянной. Людям с очень разными взглядами на жизнь это было необычайно тяжело. Если рассматривать их восприятие мира на примере любого крупного события, например, грандиозного научного открытия, то Кобелёк, действительно восторгаясь прогрессом науки, способным, допустим, в обозримом будущем сделать доступными для человечества иные миры, не приминёт интерпретировать его на свой лад. Ему будут грезиться райские планеты, по какой-то причине населённые только обнажёнными женщинами.

Скот же, абсолютно не интересуясь ни самим открытием, ни горизонтами, благодаря нему открывшимися, станет педантично допытываться, а какой галстук был на учёном в момент открытия? А что он съел на завтрак? А с какой ноги он встал? Начался ли его день с почёсывания уха или лба? Какой звук издаёт сигнализация его машины? Сколько этажей в его доме? Любит ли он скакать на одной ноге и хлопать в ладоши? И, наконец, самое для Скота важное, сколько раз в день он посещает клозет по тем или иным причинам? Скота удовлетворил бы только самый доскональный отчёт.