скачать книгу бесплатно
…Семен Виноградов был единственным человеком на зоне, с которым Андрюха разговаривал. Сема пал жертвой собственной доверчивости и чужого злого умысла. Его использовали вслепую, как тягловую силу. Сосед, оборотистый и не единожды судимый за воровство, однажды попросил Сему, который уже в юные годы отличался силой и габаритами, помочь перенести кое-какие вещи. Сосед был мировой мужик, он не однажды чинил постоянно ломающийся Семин мопед и давал деньги в долг Семиной мамке. Как же не помочь такому хорошему человеку! Он и помогал: перетаскивал в соседский гараж мотоциклы, телевизоры, видики и многое другое. Через три месяца соседа арестовали, а вместе с ним и Сему…
Его соседом по нарам оказался мрачный парень со шрамом в пол-лица, не удосужившийся даже кивнуть на робкое Семино «здрасьте». Сема не обиделся. К грубости он привык. И к обидным прозвищам типа Жиртрест тоже. А чего обижаться, если при росте в сто девяносто четыре сантиметра он весил без малого сто пятьдесят кило? Он страдал из-за лишнего веса с раннего детства. Страдал и всячески с ним боролся: сидел на диете, бегал по утрам. Ничего не помогало. Возможно, из-за недостаточной силы воли, возможно, из-за неправильного обмена веществ. Что-то он такое слышал про веществ…
Зона встретила Сему неласково – издевками и пинками. Ничего другого он и не ожидал. Пацаны на зоне не могли быть лучше пацанов, оставшихся на воле. Вот только на воле можно убежать, спрятаться от своих обидчиков, а в колонии прятаться было негде…
Целый месяц Сема безропотно сносил издевательства, робко улыбался в ответ на злые шутки и тем самым еще больше бесил своих мучителей. Днем он еще как-то держался, а ночью, когда все засыпали, ревел в подушку. Сосед по нарам в травле не участвовал, лишь с молчаливым неодобрением наблюдал за Семиными страданиями. И на том спасибо. В отряде шептались, что Лихой лют и страшен в гневе, что может убить просто за косой взгляд. Поэтому Сема старался не встречаться с соседом даже взглядом. Береженого бог бережет. И когда однажды ночью, когда он самозабвенно жалел себя и размазывал по лицу слезы, скрипнули пружины соседской кровати и послышались приближающиеся шаги, Сема едва не умер от страха.
– Долго еще ты собираешься сырость разводить? – послышался над самым ухом раздраженный шепот. – Эй ты, я тебя спрашиваю! – Одеяло слетело на пол, Сема прикрыл голову руками, приготовился…
– Вот дурак… Подвинься. – Скрипнули пружины. На сей раз его койки. Лихой присел рядом. – Давай поговорим.
Разговор получился недолгим. Говорил в основном Лихой, а Сема лишь согласно кивал в ответ. Сосед вернулся на свое место, а он, растерянный и озадаченный, пролежал с открытыми глазами до самого рассвета.
Утром для Семы началась совсем другая жизнь. Он даже представить не мог, что с ним, жирным и безвольным Семой Виноградовым, может такое случиться. Лихой одним лишь многозначительным взглядом да короткой фразой дал всем понять, что Сема теперь под его защитой, и любой, кто обидит его друга – друга! – наживет большие неприятности.
Связываться с Лихим не хотели и от Семы отстали. Но это было лишь начало. Лихой взялся за Сему всерьез. Разговоры по ночам, изматывающие занятия в тюремной качалке вечерами. Сема пахал, истекал потом, изнемогал от бессонницы и усталости, но чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Впервые у него появился настоящий друг, пусть жесткий, немногословный, иногда нетерпимый, но зато настоящий. Самого себя Лихой тоже не щадил. Сема не переставал удивляться, откуда у него это упорство и стремление стать лучше. Лихой и так казался ему совершенством.
– Зачем тебе это? – спрашивал Сема.
– Что – это? – хмурился Лихой. – У меня ничего нет. Это, – показывал он на свои тренированные мышцы, – ничто. Важно, что у тебя вот тут, в голове. Понимаешь?
Сема не понимал, но согласно кивал в ответ. И постепенно, незаметно для самого себя превратился в другого человека, избавился от жира и приобрел определенный рельеф. А потом как-то вдруг понял, что вместе с телом изменилась и его суть. Теперь он смотрел на мир совсем другими глазами. Теперь никто не смел его оскорблять. И не потому, что Лихой запретил, а потому, что Сема мог постоять за себя. Наверное, теперь он сам смог бы защитить Лихого от любой напасти. Ну, или от большинства напастей, тех, которые можно решить с помощью силы. Вот только Андрюха говорил, что решить силой можно далеко не все. Над этим Семе еще предстояло подумать…
…Не сказать, что три года, проведенные в колонии, пролетели как один миг, но все-таки они прошли. Андрюху никто не навещал, и он почти свыкся с мыслью, что там, на воле, никому нет до него дела. Поэтому, услышав, что к нему пришли, сначала удивился, а потом, враз покрывшись холодным потом от нежданной надежды, вдруг подумал, что это Ленка…
Это была не Ленка. В комнате для свиданий его ждали двое мужчин. Первый, невзрачный мужичок в очках и мышиного цвета костюме, сидя за столом, изучал какие-то бумаги. На застывшего на пороге Андрюху он посмотрел поверх стекол очков, указал на стоящий напротив стул:
– Присаживайтесь, молодой человек. Меня зовут Игорь Всеволодович Белявский. Я ваш адвокат.
Разговаривать про адвокатов на зоне любили. Рассказы об адвокатах были больше похожи на легенды, чем на правду. Андрюха не верил. И подходить к столу тоже не спешил. Он смотрел на мужчину у дальней стены, за спиной у адвоката. Высокий, худой, с волосами совершенно седыми, но все еще густыми. Он разглядывал Андрюху, но не спешил представляться.
– В вашем деле вскрылись новые обстоятельства, – сказал адвокат и раскрыл кожаную папку. – Сергей Алексеевич попросил меня поспособствовать пересмотрению дела и вашему досрочному освобождению.
До Андрюхи наконец стал доходить смысл сказанного, и в ногах вдруг появилась предательская слабость, такая, что пришлось все-таки присесть.
– Кто такой Сергей Алексеевич? – спросил он. Нужно было спросить о другом, об обстоятельствах, которые вскрылись, и о перспективах, которые готовы были открыться, но этот вопрос казался ему намного более важным.
Незнакомец у стены посмотрел на Андрея в упор. И от его взгляда у Андрюхи нестерпимо зачесался шрам.
– Это ведь вы?
Незнакомец не ответил и отвернулся. Словно не услышал, словно не было ему никакого дела до Андрюхи.
– Я как раз собирался вам сказать, молодой человек, – подал голос адвокат, – что Сергей Алексеевич Бердников является вашим родственником. Так сказать, вновь приобретенным. Он…
Родственник. Сергей Алексеевич? А он Андрей Сергеевич. Неужели это значит…
Андрюха не успел додумать, что это может значить.
– Вы мой отец? – спросил и сам испугался своей смелости, того, что сказанное может в самом деле оказаться правдой.
– Я не твой отец! – Лицо стоящего у стены мужчины исказила гримаса не то боли, не то отвращения. – Я не твой отец, – медленно повторил он. – Я твой… дед, – последние слова дались ему с явным трудом.
* * *
Этот мальчишка… Как же он был похож на Сережу! Те же волосы, те же глаза и скулы, даже взгляд такой же. Его внук.
Но думать о нем как о внуке нельзя. Нельзя забывать, что перед ним не наивный мальчишка, а преступник. Волчонок, узнавший вкус крови. Убийца. Если бы Сережа не погиб, все пошло бы по-другому. Но он погиб. И оставил после себя этого звереныша. Родная кровь, единственный наследник. С этим ничего не поделать, с этим придется смириться. А вот с остальным, с дурной наследственностью, нужно бороться жестоко и беспощадно. Иначе все впустую. Иначе незачем жить.
Сергей Алексеевич устало прикрыл глаза. Было время, когда он надеялся, что все еще пойдет хорошо. У него, молодого, успешного, обеспеченного, была семья: жена-красавица, маленький сын. А потом он чем-то прогневил Бога. Жена сгорела от рака за полгода. Не помогли ни его любовь, ни его деньги…
Он горевал, он не хотел жить, но ради десятилетнего сына взял себя в руки. Он пытался стать идеальным отцом. За предельно короткие сроки сделал невероятную карьеру в торгпредстве. И все ради Сережи, для того, чтобы у мальчика было все. Ради сына он отказался от повторного брака. Он мечтал, что Сережа вырастет, выучится, пойдет по его стопам, станет уважаемым человеком.
Сын вырос, стараниями Сергея Алексеевича поступил в МГИМО. Хороший мальчик из хорошей семьи – умный, перспективный. А потом все как-то внезапно разладилось, пошло кувырком. Сергей Алексеевич даже знал, с чего все началось – с долгожданного назначения в Париж. Уезжая, он думал, что Сережа уже взрослый, справится.
Сережа не справился. Связь оборвалась спустя год. Сын перестал отвечать на письма, не подходил к телефону. И Сергей Алексеевич бросил все, вернулся. К тому времени он уже знал правду. О правде рассказали оставшиеся в Москве знакомые. Его единственный сын, его гордость и надежда, отчислен за неуспеваемость и ведет аморальный образ жизни. Его единственный сын!
…Дверь Сергею Алексеевичу открыла незнакомая девица в безразмерном балахоне с длинными, давно не мытыми волосами.
– Вам кого? – Девица окинула его мутным взглядом, заложила за ухо сальную прядь.
Возможно, впервые в жизни он растерялся, не нашелся, что ответить. А потом из квартиры – его квартиры! – донеслись голоса и громкий смех. Властным движением Сергей Алексеевич отодвинул девицу в сторону. К тому, что его ждало, он был уже почти готов.
В лишенной мебели и от этого непривычно большой и гулкой гостиной было нечем дышать. Смрадный, сладковатый дух врывался в ноздри, вызывая дурноту. Они лежали и сидели прямо на голом полу. Девушки, точные копии той, что открыла ему дверь. Субтильные парни, омерзительные в этой своей субтильности. Сергей Алексеевич застыл на пороге, выискивая глазами сына.
– Папа?! – Один из парней попытался встать на ноги. Не сразу, но ему удалось. И даже приблизиться удалось, и стоять ровно, почти не шатаясь. – Здравствуй, папа. – Идиотская улыбка и плавающий взгляд. – А мы вот… отдыхаем. – От него пахло перегаром и давно немытым телом. – Ты бы это… предупредил, что собираешься приехать. Я бы тебя встретил.
Он говорил громко, даже визгливо. И остальные, которые уже не люди, решили, что им ничего не грозит. Загремела музыка, зазвенели стаканы, кто-то закурил, судя по запаху, марихуану. Его сын превратил квартиру в притон для этих вонючих и малахольных, опорочил честь и доброе имя отца, обманул ожидания. Черная волна ярости накрыла Сергея Алексеевича с головой, превратила едва ли не в безумца.
– Вон! Все пошли вон! Немедленно!
Сергей Алексеевич еще что-то кричал. Он метался по комнате, расшвыривая попадающихся под руку субтильных засранцев. А когда пришел в себя, в квартире больше никого не осталось. Почти никого. Протрезвевший сын и девица в балахоне испуганно жались к стене.
– Ты меня слышала?! – На девицу он посмотрел так, что та вздрогнула. – Пошла вон!
– Папа, это Лера. Она не может уйти, – сказал Сережа и посмотрел как-то странно, то ли с надеждой, то ли с вызовом.
– Плевать, пусть убирается. – Сергей Алексеевич настежь распахнул окно, впуская в комнату свежий воздух. Силы остались только на то, чтобы вот так стоять у окна и дышать полной грудью.
– Это невозможно, – голос сына неожиданно окреп.
– Почему? – Ему и в самом деле было интересно, почему.
– Лера моя жена. Будущая жена…
– Будущая жена… – Головная боль стальным обручем стиснула виски. Наверное, это было даже хорошо, меньше рисков сделать что-нибудь… необдуманное. И с Сережей, и с этой его… женой.
– Ей некуда идти, – сказал сын и обнял девицу за плечи. – Понимаешь, она не москвичка, приехала поступать в театральный и… не поступила.
А как же иначе! Если поступать, то только в театральный, а если выходить замуж, то только за москвича! Ушлая и хитрая, на все готовая, чтобы зацепиться за эту новую, недоступную жизнь. Пусть бы цеплялась – плевать. Но не за его единственного сына!
– Пошла вон, – сказал Сергей Алексеевич очень тихо, но как-то так, что этим двоим сразу стало понятно – он не шутит. – Чтобы через пять минут я тебя здесь не видел.
Пять минут – это слишком много. Он не выдержит. А впереди еще разговор с сыном, очень серьезный разговор.
Она не сдвинулась с места. Стояла, таращила по-коровьи большие глаза, всхлипывала, но уходить не собиралась.
– Папа, есть одно обстоятельство. – Сережа улыбнулся ему заискивающе, раньше он никогда так не улыбался. – Лера ждет ребенка. От меня.
Небеса не рухнули на землю. Ничего не изменилось и не дрогнуло в его враз окаменевшем сердце. Будет больно, но он должен решить все сейчас, раз и навсегда. Беременность какой-то провинциальной идиотки не являлась обстоятельством непреодолимой силы. Эта беременность не имела ни к нему, ни к его сыну никакого отношения. Какая-то абстрактная девица с абстрактной беременностью. Сергей Алексеевич выразительно посмотрел на часы.
– У тебя осталось четыре минуты, – сказал равнодушно.
Девица разрыдалась. Она плакала, некрасиво, по-бабьи подвывая, размазывая по отечному лицу слезы и остатки косметики.
– Папа, ты не можешь…
– Папа может все, – заверил он сына и потер виски. Головная боль усиливалась.
– Тогда я уйду вместе с Лерой.
Это был аргумент. В любое другое время, при других обстоятельствах он наверняка бы подействовал. Но время и обстоятельства изменились. Да и сам Сергей Алексеевич изменился за последние двадцать минут. Он слишком безоглядно любил своего сына, слишком многое ему позволял. В том, что случилось, есть и его вина. Наступило время принятия трудных решений.
– Уходи.
Сережа дернулся, как от удара, даже руку к щеке прижал. Вот такой по-детски беспомощный жест.
– Я ухожу, – повторил он, все еще надеясь, что его просто не поняли, не осмыслили этой по-настоящему серьезной потери.
– Ты вырос. Ты уже достаточно взрослый, чтобы принимать решения. Можешь уйти с этой своей… женой. – Слова давались с трудом, сопротивлялись, застревали в горле, но Сергей Алексеевич справился. – Теперь и проблемы ты будешь решать самостоятельно. А хочешь, оставайся, и я помогу тебе выбраться из этого болота. Решай!
– Я решил, – сказал Сережа. В голосе его не было уверенности, но иногда, чтобы принять неправильное решение, достаточно одной лишь гордости. – Пойдем, Лера.
Они собрались за считаные минуты. Рюкзак, дорожная сумка и гитара – вот и весь багаж. И Сергей Алексеевич не выдержал, дал слабину.
– Оставь адрес, – сказал на прощание.
Сын молча нацарапал что-то на обрывке старой газеты.
– Прощай, отец.
– Прощай.
Когда за его единственным ребенком захлопнулась дверь, Сергей Алексеевич аккуратно положил клочок газеты с адресом в нагрудный карман и поднял с пола уцелевшую после устроенного им погрома полупустую бутылку. Сердце разрывалось на части, голова грозила расколоться от боли. Алкоголь сделает только хуже. Он это прекрасно понимал, но все равно протер горлышко бутылки рукавом и вылил в себя остатки водки…
…Осень пришла внезапно, словно и не было зимы, весны, лета, словно кто-то вычеркнул целый год из его жизни и оставил только осень – сырую, промозглую, ветреную. Сергей Алексеевич снял руки с руля, нашарил в «бардачке» пачку сигарет, закурил. С того места, где он припарковал машину, хорошо просматривалась панельная пятиэтажка. Обычный серый дом, какими застроена большая часть этого захолустного городка. Некрасиво, неудобно, убого… Странно, что раньше он не замечал этого убожества. А теперь вот заметил. Может, потому, что в этой пятиэтажной хрущевке жил его сын?
Они не виделись почти год. Этого времени Сергею Алексеевичу хватило, чтобы все взвесить и принять решение. Сережа его единственный ребенок. И что бы тот не натворил, нельзя оставлять его без поддержки. Нельзя позволить своему сыну заживо сгнить в этом гиблом месте.
Разнорабочий, подумать только! Отказаться от блестящих перспектив, от карьеры дипломата, чтобы стать разнорабочим! И ради кого? Ради женщины, лаской заманившей в ловушку, обрезавшей крылья, лишившей мечты. Ради женщины и ее выродка, которого Сережа по какому-то чудовищному недоразумению считает своим сыном. Сергей Алексеевич отыскал глазами четвертый этаж. Вон она, их квартира. Серые, давно некрашенные оконные рамы, простенькие занавески, ползунки и распашонки, развешанные на балконе…
Он сделал последнюю затяжку, выбросил окурок в приоткрытое окно. Сын должен скоро вернуться со смены. Отец подождет его возле дома. Мысль, что можно выйти из машины, подняться на четвертый этаж и позвонить в дверь, он отмел сразу. Там, на четвертом этаже, женщина, отнявшая его единственного сына, и ребенок, зачатый бог весть от кого. Ему нечего там делать.
Было и еще кое-что. Где-то в самых потаенных уголках души притаилась мысль. Что, если ребенок окажется похожим на Сережу, настолько похожим, что не останется никаких сомнений? Как тогда быть?.. Он знал, как быть: не впускать в сердце эту пропахшую бедностью и безнадегой чужую жизнь. У Сережи еще все впереди: и карьера, и нормальная семья. А сам он еще понянчится с внуками. Потом, когда все уладит.
Он задумался так глубоко, что не сразу заметил сына. Сережа изменился. Не было больше избалованного мальчишки с длинными волосами и взглядом наркомана. Он как-то внезапно стал взрослым. Короткий ежик волос, заострившиеся черты лица, мозоли и черная меланхолия во взгляде. Меланхолия и вспыхнувшая вдруг надежда. Они проговорили несколько часов кряду, сидя в вонючем, пахнущем хлоркой и пролитым пивом баре. В тот раз Сергей Алексеевич уехал ни с чем. Он попытался смириться и почти преуспел в этом, когда через три месяца Сережа появился на пороге его квартиры с рюкзаком в руках…
– Папа, я больше не могу, – сказал он вместо приветствия. – Я хочу начать все сначала.
И они начали все сначала. О женщине и ребенке никто из них больше не заговаривал и, наверное, не вспоминал. Легко забыть то, что причиняет боль. Важно, что теперь у них все будет хорошо. Не может не быть.
Сережа восстановился в институте, закончил учебу, устроился на хорошую работу. Казалось бы, все хорошо, но Сергей Алексеевич знал – в сыне что-то необратимо сломалось, а черная меланхолия навсегда поселилась во взгляде. Новой семьей он обзаводиться не спешил, но и о старой не вспоминал.
В лихие девяностые Сергей Алексеевич ожидаемо воспользовался наработанными за долгие годы связями, удачно вложил накопленный капитал и ушел в бизнес. Скромная фирма, специализирующаяся на продаже оргтехники, заняла свою нишу на молодом российском рынке. Чутье и опыт не подвели, Сергей Алексеевич раньше многих понял, что будущее за компьютерными технологиями, и уже через десять лет его компания стала безусловным лидером в этой области. Открывающиеся горизонты завораживали, вот только человеку, ради которого создавалась эта огромная империя, как оказалось, ничего не нужно.
Сергей Алексеевич с головой ушел в дело всей своей жизни и упустил момент, когда его сын начал пить. Он почти смирился, что Сережа – человек «без хребта», но с пьянством и стремительной деградацией мириться не желал.
Не помогали ни ведущие мировые специалисты, ни дорогостоящие курсы реабилитации. Сережа уничтожал себя сознательно и целенаправленно, отказывался жить в ладу с миром и с самим собой. Наверное поэтому, когда Сергею Алексеевичу сообщили, что его сын в реанимации, ни один мускул не дрогнул на лице отца. Он каждый день ждал, что случится что-то непоправимое. Он так устал от этого ожидания, что сил на нормальные человеческие эмоции не осталось.
Сережа умер, не приходя в сознание. Врачи говорили что-то про острую печеночную недостаточность, про изношенное сердце, но Сергей Алексеевич ничего не слышал. Он прислушивался к звенящей пустоте внутри себя. Что в этой жизни он сделал неправильно? Какой проступок привел его к этой гулкой пустоте, в которой нет места ни горю, ни сожалению, ни боли?..
Сергей Алексеевич похоронил сына и вычеркнул его из памяти и из своего сердца. Во всяком случае, так казалось окружающим. Он работал до изнеможения и требовал стопроцентной отдачи от других. Он стал деспотом, жестоким и беспощадным. Существовать рядом с ним с каждым днем становилось все тяжелее. Если бы не огромные деньги, которые он платил самым преданным своим сотрудникам, очень скоро он остался бы совсем один.
Правды не знал никто. Одиночество – вот единственное, чего боялся Сергей Алексеевич Бердников. Одиночества и, может быть, еще пустоты, которая после смерти сына стала его неизменной спутницей. Он не хотел состариться и умереть в одиночестве и пустоте.
Мысль, что, возможно, не все потеряно, родилась не внезапно. Несколько долгих лет она робко бродила где-то на задворках сознания, пока наконец не оформилась окончательно.
Ведь есть мальчишка. Сергей Алексеевич почти заставил себя забыть об этом ребенке. А что, если он ошибся тогда, много лет лет назад? Что, если у него есть внук? Впервые пустота отступила, уступив место надежде. Через месяц на его рабочем столе лежала папка с досье на Андрея Сергеевича Лиховцева. С фотографии смотрел Сережа. И даже уродливый шрам, пересекавший его левую щеку, не мог скрыть поразительного сходства. В том, что этот хмурый, наголо бритый парнишка со шрамом и девчоночьими ресницами – его внук, не было никаких сомнений. Но вот досье… Его единственный родственник – уголовник. И не просто уголовник, а убийца…
У Сергея Алексеевича была возможность передумать, отказаться от своего решения. Никто не узнает и никто не осудит. В мальчике течет дурная кровь: мать – аферистка и алкоголичка, отец – бесхребетный человек. Что из такого выйдет? Сергей Алексеевич повертел в руках фотографию и снял телефонную трубку.
Его деньги, его влияние вкупе с профессионализмом одного из самых маститых адвокатов страны позволили добиться пересмотра дела. Всплыли факты, не учтенные следствием, появились свидетели, фамилии которых даже не упоминались в протоколах. У Сергея Алексеевича не осталось сомнений, что очень скоро мальчишка окажется на свободе. Вот тогда и начнется самое тяжелое…
Теперь же, заглянув в глаза сидящему напротив парню, он еще раз убедился, что борьба предстоит нелегкая: и с дурной кровью, и с характером, и со звериной сутью. Но самое главное – с собственным отвращением.
У них как-то сразу не заладилось. Возможно, из-за той, самой первой встречи, когда Сергей Алексеевич не смог скрыть брезгливость и разочарование. Наверное, мальчишка почувствовал это звериным своим чутьем и закрылся. Момент для сближения оказался безвозвратно упущен, но Сергей Алексеевич был этому даже рад. Может, отчаянный и свирепый волчонок – это все-таки лучше, чем ласковый, но бесхребетный щенок? Пусть так! Однажды он уже пытался действовать с помощью одних только пряников. Время показало, что это неправильный путь. Теперь он постарается не повторять своих ошибок. Пряники закончились…
* * *
– Как прошла беседа с родственником? – В баре гремела музыка, и Семе приходилось почти кричать, чтобы его услышали.
Андрей безнадежно махнул рукой, уселся напротив.
– Будешь? – Сема сунул ему в руку бутылку холодного пива. – Ну так что?
– Хоть бы что! – Пиво не имело вкуса. Во всяком случае, Андрею так показалось.
– Хотелось бы больше конкретики.
