Адмирал Империи – 34

Шувалов, распаляясь собственными словами, повысил голос почти до крика. Казалось, он из последних сил пытается переорать стоящий в ушах звон, пробиться к разуму и сердцам подчиненных, вырвать их из-под гипнотических чар Зубова.

– Одумайтесь, пока не поздно! Не совершайте роковой ошибки, о которой будете горько сожалеть до конца своих дней! Без колебаний арестуйте этого изменни…

Контр-адмирал не успел договорить, прогремел выстрел из пистолета, и Шувалова отбросило на пол. Защитных лат на нем не было, поэтому в противостоянии с Демидом, облаченным в ратник у него не было никаких. Шувалов с глухим стоном отлетел назад, ударившись спиной о переборку. На кителе адмирала стремительно расплывалось кроваво-красное пятно, а сам он неестественно обмяк и начал медленно сползать на пол.

– За что? Как ты мог так поступить, Демид? – слабеющим голосом прохрипел Шувалов, титаническим усилием заставляя себя приподняться на локте и смотря снизу вверх на возвышающегося над ним полковника. В глазах умирающего плескалась невыразимая мука вперемешку с откровенным недоумением. – Мы же сражались плечом к плечу…

Но Зубов, презрительно скривив губы, лишь сплюнул под ноги бывшему командиру и процедил с нескрываемым отвращением:

– Таким как ты никогда этого не понять, пес!

Полковник наставил пистолет точно промеж глаз своей жертвы, удовлетворенно отметив, как расширяются в ужасе зрачки обреченного. Взвел курок одним плавным, отточенным движением. И, глядя прямо в побелевшее лицо противника, с расстановкой произнес:

– Сдохни и пусть твоя смерть послужит наукой всем, кто вознамерится променять Родину и честь на сговор, прикрываемый пунктами устава…

И, не дав Шувалову вставить ни слова, Зубов резко надавил на спуск.

Второй выстрел, прозвучавший в нависшей над мостиком звенящей тишине, в этот раз угодил точно в лоб адмиралу. Снес ему полчерепа вместе с затылком, окатив переборки и палубу веером алых брызг вперемешку с серым крошевом костей и мозгов. Петр Григорьевич Шувалов осел на пол у ног своего убийцы, нелепо откинув руки в стороны.

После этого ужасающего действа, невольными свидетелями которого стали все присутствовавшие на капитанском мостике «Москвы», на какое-то долгое, прямо-таки оглушающее мгновение воцарилась гнетущая, давящая на перепонки тишина. Казалось, само время остановило свой бег, застыв в леденящем кошмаре. Звук умер, краски поблекли, а воздух сделался вязким и густым, с трудом втягиваясь в легкие. Ни единый человек не посмел шелохнуться, моргнуть или хотя бы судорожно сглотнуть пересохшим горлом.

И дело тут было вовсе не в животном страхе за собственную шкуру, пусть он и примешивался к прочим эмоциям. Нет, в большей степени люди просто оказались шокированы и растеряны самим фактом – как такое вообще возможно?! Поверить в реальность происходящего казалось немыслимым, диким, противоестественным. Офицеры линкора, его экипаж, оказалась статистами в чьей-то большой игре, марионетками в дрожащих от нетерпения руках кукловодов.

Ведь, положа руку на сердце, многие из присутствующих на мостике ветеранов, да и наблюдавших за развернувшейся трагедией членов экипажей прочих кораблей вовсе не спешили записывать Демида Зубова в отъявленные злодеи. Конечно, то, что он выстрелил в Императора Константина, навсегда лишило его незапятнанной репутации. Но в глазах сослуживцев, сохранивших верность гвардии, этот поступок отнюдь не перечеркивал его прежних заслуг и доблестей.

Тем более, если вспомнить витавшие повсюду слухи о том, что полковник пошел на этот отчаянный шаг не из каких-то гнусных соображений выгоды или корысти, а защищая честь обожаемой тем ми же «преображенцами» княжны Таисии Константиновны. Да-да, той самой безупречной Таисии, что сейчас выступала живым олицетворением закона и порядка, несгибаемым оплотом погрязшего в хаосе государства.

Говорили, что якобы полковник Зубов не стерпел, когда Константин Александрович прилюдно ударил дочь по лицу – и выстрелил, уже не думая о последствиях, движимый не разумом, но рыцарским сердцем.Согласитесь, для всякого уважающего себя офицера и дворянина, коим являлся Демид Зубов, подобное объяснение прозвучало бы крайне весомо и убедительно. Романтично, пусть и чересчур импульсивно.

Да и помимо прочего, многие из гвардейцев, служившие бок о бок с Зубовым, не понаслышке знали его лучшие качества. Отменную храбрость и удаль в бою, готовность всегда подставить плечо боевому товарищу, прийти на выручку в минуту опасности. Помнили, с каким неизменным радушием и хлебосольством встречал полковник сослуживцев, никогда не скупясь на добрую выпивку и закуску. Как лихо зажигал на балах в обществе первых красавиц, вызывая жгучую зависть и восхищение молодых офицеров…

Словом, даже столь чудовищное обвинение, как покушение на царя, не смогло полностью перечеркнуть тот неизгладимый след, что оставил Демид Александрович в душах сотен и тысяч служивших под его началом людей. Почти никто из них не питал к «изменнику» искренней, жгучей ненависти – лишь смутное недоумение вперемешку с обидой. Дескать, как же это ты, братишка, так опростоволосился, в какую грязную историю вляпался?

Другое дело – слова, которые Зубов только что бросил в лицо поверженному Шувалову. Выдвинутые им в запальчивости обвинения, при всей их спорности и неоднозначности, породили в умах внимавших новые, крайне тревожные вопросы. Заставили иначе взглянуть на привычные, устоявшиеся истины.

Ведь если даже в самых общих чертах допустить, что убиенный контр-адмирал и вправду состоял в некоем тайном сговоре против трона – тогда в ином свете представала и вся предшествовавшая трагедия. Получалось, что Петр Григорьевич, кристально честный служака и патриот, не отстаивал закон и порядок. Нет, он, напротив, вольно или невольно потворствовал силам, жаждущим ввергнуть Империю в пучину анархии и распада…

И напротив, вчерашний заключенный, ( никто из стоявших сейчас на мостике правда не понимал, как Зубов получил свободу), отщепенец и предатель вдруг сделался защитником государственных интересов, радетелем за целостность и величие России.

Посеянные Зубовым зерна сомнения уже дали первые ростки. Лихорадочный шепоток пробежал по обширным коридорам и отсекам флагмана, разом спутав все карты и прежние расклады. Кого теперь считать законной властью, под чьи знамена вставать в этой смуте? Кого чтить героем и избавителем Отечества, а кого – подлым интриганом, что ради эфемерной выгоды торгует будущим собственной страны?

Ответа на эти вопросы пока не знал никто. И уж точно – не рядовые офицеры, штурмовики и космоматросы Преображенской дивизии, чьими руками вершились сейчас судьбы галактических пространств. Сознание их, как и у большинства честных, но простодушных людей, пребывало в смятении и разброде. Голова буквально пухла от обилия взаимоисключающих фактов и домыслов, в душах царил полнейший сумбур.

Ведь даже мы с вами, обладая куда более полной информацией, вряд ли возьмемся однозначно рассудить – кто в той драме был безусловно прав, а кто стопроцентно виноват. Что уж говорить о простых солдатах, что называется, в режиме реального времени наблюдавших за стремительным крушением привычного миропорядка?

Единственная мысль, твердой иглой засевшая в мозгу свидетелей этого инцидента, сводилась к тому, что старый мир рухнул бесповоротно и окончательно. И теперь им всем, волей-неволей, придется встраиваться в новую реальность, какой бы причудливой, болезненной и чуждой она ни казалась.

Словно в подтверждение этого неутешительного вывода, на всех дисплеях и мониторах линкоров и крейсеров Преображенской дивизии возникло лицо полковника Зубова, обратившегося с речью к своим сослуживцам:

– Братья-гвардейцы, боевые товарищи и верные друзья! – прочувствованно начал полковник. Его напряженное, будто выточенное из камня лицо выдавало сильнейшее душевное волнение. Однако голос Демида гремел уверенно и властно, без малейших признаков дрожи или фальши. – Перед вами стоит ваш непосредственный командир. Адмирал Шувалов оказался предателем и отступником. Я не могу допустить кровопролития, которое должно было вот-вот начаться между нами и «черноморцами» нашими братьями по оружию. Поэтому я полностью беру ответственность за свои действия и принимаю на себя командование гвардией! Сейчас к нам подходят корабли Ивана Федоровича Самсонова – героя войны с Коннором Дэвисом, те корабли с экипажами которых мы дрались и умирали в «Тавриде» и «Екатеринославской»…

Демид Зубов всегда отличался несомненным ораторским талантом. Умением простыми и доходчивыми фразами облекать сложнейшие философские концепции, безошибочно находить путь к сердцам любой, даже самой взыскательной аудитории. Но сейчас, пожалуй, он и сам превзошел собственные лучшие образчики красноречия. В каждом его слове, в каждой интонации чувствовалась неподдельная страсть, всепоглощающее пламя убежденности и веры.

– Ваши товарищи из Черноморского космического флота не собираются вступать с нами в бой, лишь хотят проследовать к Новой Москве для наведения там порядка, – продолжал свою пламенную речь Зубов. – «Черноморцы» не враги нам и пришли, чтобы помочь в восстановлении спокойствия в Российской Империи. Я, как ваш командующий, приказываю не препятствовать им и не открывать огонь на поражение. Кто не выполнит мой приказ, будет объявлен вне закона и расстрелян. Все крейсера и линкоры Преображенской дивизии должны покинуть боевые порядки, выстроиться в походную колонну и деактивировать палубные орудия. Мы присоединяемся к космофлоту адмирала Самсонова и временно переходим в его подчинение. Отныне, в этот тяжелый час, все прочие соображения должны быть безоговорочно принесены в жертву высшим государственным интересам! От нашего с вами единства зависит само будущее Российской Империи!

Экипажи и командиры гвардейских кораблей, ошарашенные столь внезапным и противоречащим всем порядкам приказом, пребывали в растерянности и смятении. Воистину, у большинства из них буквально земля уходила из-под ног, а небо обрушивалось на голову! Ведь еще вчера, еще какой-то жалкий час назад они свято верили в собственную правоту и незыблемость существующих устоев. Готовы были грудью встать на защиту трона от любых происков бунтовщиков и сепаратистов.

И вот в одночасье все вдруг перевернулось с точностью до наоборот. Те, кого еще утром почитали закоренелыми смутьянами, «пятой колонной» внутри Империи – нежданно-негаданно обернулись братьями по оружию и хранителями российской государственности. Тогда как вчерашние непогрешимые авторитеты разом сделались изменниками-отступниками, врагами священного дела единства и процветания Родины…

Так что, поколебавшись какое-то непродолжительное время, основная масса гвардейцев Преображенской дивизии все же приступила к выполнению указаний новоявленного командующего. Сперва нестройно и неуверенно, а затем все слаженней и организованней корабли один за другим начали покидать привычные боевые порядки.

Правда, кое-где все еще продолжали упорствовать отдельные экипажи и капитаны, фанатично преданные прежней власти. Несколько крейсеров и линкоров так и продолжали истуканами торчать в аккуратном строю, всем своим видом давая понять – мы скорее погибнем, но приказа командования не нарушим. Увы, теперь они оставались в меньшинстве…

Между тем крейсера и линкоры эскадры Самсонова продолжали приближаться к месту трагических событий. «Черноморцы» в подтверждение слов Зубова и впрямь пока не собирались открывать огонь по гвардейским вымпелам, хотя расстояние уже позволяло это сделать…

– Вице-адмирал Джонс, – на связь с Илайей, находящимся на своем флагманском дредноуте «Юта», через зашифрованный канал флотской связи внезапно вышел сам командующий Черноморским флотом адмирал Самсонов. В голосе его явственно звучали нотки недоумения и плохо скрываемого раздражения. – Будьте любезны доложить, что за чертовщина творится в этой чертовой Гвардейской Эскадре? Никак не возьму в толк, что за хаотичные перестроения…

Самсонов на миг замолчал, сканируя глазами светящуюся перед ним тактическую карту с десятками крошечных огоньков, обозначавших корабли обеих противостоявших группировок. Чем дольше адмирал вглядывался в причудливую россыпь значков бегающих по пространству туда-сюда, тем мрачнее становилось его красное от прилива крови лицо.

Ибо на карте явственно проступала картина полнейшего разброда и замешательства в стане «преображенцев». Вымпелы, еще недавно аккуратно построенные в идеальные боевые «линии», теперь лихорадочно рассыпались в разные стороны, образуя какой-то немыслимый хаос без всякой системы и порядка. Дистанции между кораблями то стремительно увеличивались, то вновь сжимались в судорожных попытках перегруппировки. Частота и траектории маневров ясно указывали: экипажи пребывают в полнейшем смятении и явно утратили управление от единого командного центра.

– Что за чертовщина?! —выругался Иван Федорович, почесав подбородок.

Как бы там ни было, а полный хаос в рядах противника давал черноморцам прекрасную возможность для стремительного рывка к победе. Скорее всего, неприятельский арьергард сейчас находится в полнейшей растерянности. И достаточно одного решительного удара, чтобы разом покончить со всей гвардейской эскадрой.

Но огромный опыт подсказывал Самсонову, что не стоит спешить с выводами и действовать очертя голову. Так что лучше пока соблюдать осторожность и двигаться к цели неспешно, но верно. Поэтому сейчас Черноморский флот сжатый в огромный «конус» медленно двигался вперед, пока не решаясь на рывок.

– Да вы и сами прекрасно видите на карте, что мои корабли уже давно стоят поодаль от основной группировки «преображенцев», – ответил вице-адмирал Джонс. Похоже, ему не слишком-то улыбалась перспектива отчитываться перед Самсоновым, которого американец в глубине души люто презирал.

Самсонов тоже прекрасно видел эту плохо скрываемую неприязнь, пылавшую в прищуренных глазах американца. Но он не подал виду, прежде всего понимая, что именно он здесь и сейчас хозяин положения, а Илайя находится в его подчинении. В конце концов, адмирал отлично помнил: сейчас не время и не место для выяснения отношений. На кону была не просто его гордость или авторитет, но судьба всего предприятия.

– Хорошо, с вашей позицией все ясно. Но что скажете насчет остальных кораблей, гвардейских «преображенцев»? Никак не возьму в толк причины этих их нелепых маневров и перестроений… Вы наверняка лучше меня понимаете, что вообще происходит в когда-то стройных порядках дивизии Шувалова.

– Для получения подобной информации вам необходимо связаться непосредственно с лейб-флагманом Преображенской дивизии, – бросил американец, брезгливо поджав губы. Всем своим видом он демонстрировал, что это ниже его достоинства – лично вдаваться в утомительные разъяснения для непонятливых русских. – Уверяю, адмирал, вас там ждет весьма занятный сюрприз…

С этими загадочными словами Джонс отключил канал связи, оставив обескураженного Самсонова один на один с клубком нехороших предчувствий.

– Что ж, ценю твой совет, приятель, как бы ты меня ни бесил своим высокомерием, – процедил сквозь зубы раздосадованный адмирал. – Но знай: после того, как покончим со всей этой кутерьмой, мы с тобой еще перетрем по душам. Уж постараюсь внушить тебе чуток уважения к золотым орлам на моих адмиральских погонах…

Мысленно пообещав себе устроить строптивому американцу головомойку при личной встрече, Иван Федорович решил последовать наущению своего не в меру самоуверенного подчиненного. Недолго думая, Иван Федорович приказал вызвать мостик флагмана Преображенской дивизии…

– Иван Федорович! – внезапно, вместо сурового лица адмирала Шувалова, на коммуникационном экране возникло молодое, до неприличия смазливое лицо Демида Зубова – со скупой искусственной улыбкой. И прежде чем ошарашенный адмирал успел открыть рот, полковник громогласно провозгласил:

– Господин адмирал флота, разрешите доложить – вся бывшая под командованием контр-адмирала Шувалова Преображенская дивизия решением старших офицеров присягает ныне лично вам и всецело переходит под ваше командование! Изменник казнен по законам военного времени за предательство Отечества. Последний приют он нашел в открытом космосе, куда и был выброшен по личному моему приказанию…

– Что за чертовщина, полковник! Вы-то каким боком здесь оказались? – прорычал он, сурово насупив брови. В голосе Самсонова явственно прозвучали нотки недоверия, почти откровенного подозрения. Уж больно неожиданным и диким показалось ему все происходящее. – Объясните, что вообще у вас там на линкоре стряслось? «Москва» под вашим контролем?

– Можете не сомневаться…

Самсонов постепенно приходил в себя. В конце концов, если Зубов не врет, и гвардия и впрямь перешла на его, Самсонова, сторону – это в корне меняло всю диспозицию. Считай, половина дела уже сделана. И чем дольше он размышлял, тем шире расплывалась на его хмуром лице довольная ухмылка. Похоже, капризная фортуна наконец-то повернулась к адмиралу своим прекрасным ликом. Столь щедрый подарок судьбы в самый канун решающего броска к столице дорогого стоил.

– Ничего себе, подарочек! – громогласно расхохотался Иван Федорович, решив пока не углубляться в детали странной интриги, так удачно разыгравшейся в его пользу. – Значит, ты тоже в наших рядах полковник… Ай да, канцлер, ай да сукин сын! Все обставил как нельзя лучше… И что твои корабли не собираются меня атаковать, полковник… Вернее, прошу прощения – адмирал Зубов, – тут же поправил сам себя Иван Федорович, быстро сориентировавшись и поняв, что приобретает сейчас себе нового серьезного союзника.

Демид и впрямь застыл на мгновение, изумленно округлив глаза. Он явно не ожидал столь скорого и щедрого вознаграждения. Самсонов с удовлетворением отметил, как стремительно меняется выражение лица Зубова.

«Ничего, братец, после с лихвой отработаешь оказанную тебе милость, не сомневайся. Выжму из тебя все соки до последней капли, – со злорадным весельем подумал про себя Иван Федорович, наблюдая за сменой противоречивых чувств на лице гвардейца. – Но как интересно канцлеру удалось вытащить его их тюрьмы? Впрочем, зная Шепотьева и его тайную сеть, можно этому особо не удивляться».

– Значит, вы господин адмирал утверждаете, будто все гвардейцы как один присягнули мне на верность и отныне числятся в Черноморском флоте? – с нажимом переспросил адмирал, в упор глядя на Зубова немигающим взглядом, а после переведя взгляд на тактическую карту за своей спиной. – Объясните тогда, почему несколько ваших вымпелов по-прежнему упрямо торчат в боевых порядках? Мне тут сигналят: целых семь дредноутов стоят в «линии», нацелив орудия прямехонько на приближающийся «конус» моей эскадры…

Самсонов ткнул пальцем в светящуюся тактическую карту, где мерцающие огоньки гвардейских кораблей и впрямь настырно жались друг к другу, образуя классическую «линию»

– Дайте мне всего десять минут, господин адмирал. Уверяю вас, среди моих гвардейцев, что пока не определились со своей позицией, вовсе нет предателей. Это храбрые офицеры, преданные царю и Отечеству. Просто они оказались дезориентированы внезапной сменой командования и по инерции придерживаются устаревших приказов. Но стоит мне лично обратиться к ним с толковым разъяснением ситуации – и, ручаюсь головой, все до единого перейдут на вашу сторону…

– У вас нет десяти минут, адмирал, – жестко отрезал Самсонов. – Похоже, вы слегка заблуждаетесь насчет истинных мотивов ваших, с позволения сказать, подчиненных. Можете поверить моему богатому жизненному опыту – все эти «неопределившиеся», как вы их обозвали, на самом деле являются самыми что ни на есть матерыми предателями. А значит – нашими с вами потенциальными врагами.

Иван Федорович саркастически фыркнул и покачал головой, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень отвращения.

– Даже если сейчас они последуют за нами, то завтра непременно ударят в спину. Я знаю таких людей… Я и сам сделал бы то же самое на их месте…

– Да, но возможно, они просто не сумели так быстро сориентироваться…

– Это теперь их проблема, – отрезал Самсонов. – Лучше скажите мне вот что, господин хороший, – заговорил адмирал, наконец, оторвавшись от созерцания мерцающего экрана. – Можете ли вы со всей ответственностью заверить, что остальные силы Преображенской дивизии целиком и полностью находятся под вашим контролем? А главное, большие десантные корабли с полками штурмовиков на борту.

Самсонов выжидающе уставился на Зубова.

– Так точно, господин адмирал! Они ваши…

– Что ж, я рад слышать столь добрые вести, Демид Александрович! И еще больше счастлив, видеть в вашем лице достойного адмирала, готового без колебаний присоединиться к нашему праведному походу против бунтовщиков и самозванцев.

Пока длился этот судьбоносный разговор, «конус» из восьмидесяти боевых кораблей адмирала Самсонова приблизился к семи оставшимся в строю кораблям Преображенской дивизии и буквально за считанные минуты истребил их с циничным хладнокровием. Семь гвардейских линкоров и крейсеров навсегда остались летать здесь в виде космического мусора. Такая жестокость поразила остальных «преображенцев», но никто из них не посмел препятствовать избиению своих товарищей. Как я и говорил, многие сейчас были смущены и растеряны в этом хаосе, совершенно не зная, за кем праведная сторона, а за кем неправедная…

Так окончилось данное противостояние, роковой шаг был сделан. В результате поредевшая в избиении части своих кораблей и опаленная смутой Преображенская дивизия, а также русско-американская эскадра вице-адмирала Джонса, сомкнув ряды и выстроившись в идеальные походные колонны, решительно последовали за Черноморским космофлотом Ивана Федоровича Самсонова. Грозная армада неудержимо устремилась навстречу своей исторической судьбе. К заветной, манящей цели – сверкающей короне Российской Галактической Империи находящейся на столичной планете Новая Москва-3…

Глава 3

Место действия: столичная звездная система HD 35795, созвездие «Орион».

Национальное название: «Новая Москва» – сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: контролируется Российской Империей.

Точка пространства: столичная планета Новая Москва-3.

Комплекс Большого Императорского дворца.

Дата: 5 мая 2215 года.

Прибыв к столице, корабли Черноморского космофлота демонстративно расположились на низкой орбите планеты. Величественные боевые крейсеры и линкоры, выстроившись идеальным полукольцом, зависли над Москва-сити – сверкающим небоскребами столичном мегаполисом, раскинувшимся на сотни километров.

Появление эскадры адмирала Самсонова вызвало настоящий переполох как среди обитателей императорской резиденции, так и в рядах военно-космических сил, дислоцированных в системе. Что до командования местных сил планетарной обороны, то оно буквально потеряло голову, лихорадочно просчитывая варианты возможного отпора непрошеным гостям. По сводкам разведки мощь кораблей Черноморского флота многократно превосходила все, чем располагали защитники. В случае полномасштабного столкновения шансы на успех гарнизона и войск самообороны системы равнялись нулю. Оставалось лишь уповать на благоразумие Самсонова, который пока воздерживался от прямых враждебных действий.

Тем временем произошли и изменения в обозначениях флота на астрокартах и в справочниках. Еще вчера гордо реявший над кораблями Ивана Федоровича Андреевский флаг ныне бесследно исчез со всех тактических дисплеев и голографических проекций. Знакомый диагональный синий крест на белом фоне теперь повсеместно сменило унылое серое голографическое полотнище без каких-либо знаков и эмблем.

Иван Федорович сильно ругался на подобные перемены, но не был в силах это изменить. Собственными глазами наблюдая за тем, как в один момент в информационных системах всей галактики его доблестный космофлот превращается в безликое серое пятно, адмирал едва не лопнул от негодования.

Дело в том, что раньше подразделения космофлота, а также отдельные вымпелы: линкоры и крейсеры на тактической карте имели над собой изображение Андреевского флага. С помощью специальных проекторов и мощных голографических систем техники научились воспроизводить гигантскую объемную копию Андреевского флага прямо в космическом пространстве позади кормы корабля. Полупрозрачное, трепещущее на несуществующем ветру громадное полотнище парило над каждым крейсером и линкором подобно ангелу-хранителю, зримо демонстрируя принадлежность боевой единицы к русскому космофлоту.

С практической точки зрения наличие подобных маркировок в разгар схватки не имело принципиального значения – любой мало-мальски современный сканер или прибор целеуказания все равно безошибочно определял чей корабль находится перед ним. Но для самих космофлотцев возможность сражаться под сенью исторического символа непобедимости русского флота значила очень многое. Это был не просто яркий красивый жест, но и мощный моральный стимул, боевой талисман, придающий силы и помогающий преодолевать все тяготы ратного труда.