Дневник, 1917-1921

К этому присоединяется крайняя неумелость и бюрократическая самоуверенность. Теперь по деревням отбирают птиц и переправляют в Полтаву. Таким образом был набит птицей вагон и отправлен. В Полтаву птица пришла в запечатанном вагоне (чтоб не раскрыли). Ее набили так много и тесно вдобавок при теперешней аккуратности путей, птица голодная, в тесноте, стала дохнуть от голода и холода. Рассказывают настоящие курьезы… в результате довезли очень мало живой, но в конце концов и та разлетелась или окончательно передохла. «С деревни взяли, в город не привезли», – говорил рассказчик.

И середняки, и куркули одинаково ненавидят сов‹етскую› власть при виде этой бестолочи и грабительства. Николай говорит, что и большинство бедняков разделяет эти чувства.

* * *

Есть и признаки некоторого отрезвления. Мне доставили следующий приказ Дзержинского (от 30 дек. 1920 г. № 186).

«Поступающие в В.Ч.К. (Всеросс‹ийскую› Чрезвыч‹айную› Ком‹иссию›) устанавливают, что арестованные по политич‹еским› делам члены разных антисов‹етских› партий содержатся в весьма плохих условиях, отношение к ним администрации мест заключения некорректное и зачастую даже грубое.

В.Ч.К. указывает, что означенные категории лиц должны рассматриваться не как наказуемые, а как временно, в интересах революции, изолируемые от общества, и условия их содержания не должны иметь карательного характера. – Дзержинский».

То, что рассказал мне В.А.М. о харьковской тюрьме, ужасно, и едва ли тут помогут циркуляры.

28 февр‹аля› 1921 (н. с.)

Несколько дней назад мне прислали сибирскую газету, издающуюся в Томске, «Знамя революции» (от 1 июля 1920, № 133) с некрологом Григ. Ник. Потанина13. Умер он в самом конце июня. В некрологе говорится: «как обществ‹енный› деятель, Потанин может лишь вызвать чувство отвращения, негодования рабочих и крестьян. Он явился орудием белогвардейской своры». «Он был орудием одурачения крестьянских и рабочих масс. Угар борьбы за автономную Сибирь очень быстро прошел, как только белогвардейская нагайка загуляла по спинам крестьян» и т. д. все в том одностороннем и грубом тоне. Но, переходя к ученой деятельности Потанина, газета все-таки отдает должное его ученым заслугам. Старик умер в возрасте 85 лет!

6 февр‹аля› 1921 (н. с.)

[92]

Сегодня была у нас Роза Ал. Рабинович и рассказывала характерную историю. Она (наша большая приятельница) заведует бывшей «Каплей Молока». Это учреждение основано евреями для помощи бедным больным и слабым детям. Основано оно евреями, но давно помогает не одним евреям, но всем нуждающимся детишкам. Состав служащих подобрался превосходный: служат только делу и не раз уже сумели отстаивать учреждение от притязаний разных властей. Достаточно указать, что в нем сначала принимали близкое участие М. Л. Кривинская, моя Соня, Любочка Кривинская и др. лица, одинакового образа мыслей.

Дня три-четыре назад туда явилась некая Зайцева, чекистка, причастная к переяславской провокации и даже недавно арестованная в связи с взятками и вымогательствами по этому делу. Арест длился недолго. Теперь она освобождена «на поруки» и уже опять «действует». Вот она-то и явилась с требованием – немедленно дать ей молока для ее ребенка. И именно немедленно, вне очереди, не считаясь ни с какими формальностями и сроками. На замечание, что для этого нужно разрешение доктора, и нужно об этом заявить накануне, – чекистка стала грозить Розе «подвалами». Это показывает, как эти «господа» привыкли обращаться со всеми не чекистами. На этот раз она встретила должный отпор и, к чести советских служащих, даже с их стороны.

И это не единственный случай. Другой чекист явился в учреждение для детей и стал требовать молока для… своей взрослой жены. Он был удивлен отказом и настаивал, тоже не без намеков на «подвалы».

10 марта н/с

Вчера был у меня неприятный посетитель. Мне сказали, что меня спрашивает чекист. Я вышел и сразу почувствовал, что речь у меня стала хуже (это теперь у меня делается при всяком неприятном волнении). Оказался молодой человек (даже совсем молодой, типа кадета из корпуса, одетый хорошо, щеголевато, со шпорами, видимо придает много стараний наружности). Заявляет, что служит в чрезвычайке, но желал бы бросить эту службу, т. к. она для него невыносима. При разговоре даже усиливает то, что мне известно. По его словам, списки расстрелянных, что печатаются в «Известиях», составляют только часть действительно расстрелянных. Недавно расстреляно 23, кажется, человека. И главное – теперь расстреливают уже не только бандитов и грабителей, но и спекулянтов. Мне странно слышать это, как новость: еще во время приезда Луначарского я уже ходил к нему, чтобы предотвратить эти расстрелы (неудачно). Теперь молодой человек (почти юноша), как будто это кому-нибудь может………..[93]

– Чем же я могу вам служить?

Он слышал, что я человек отзывчивый, и пришел просить, чтобы я нашел ему другое место.

– Вы понимаете, конечно, что ваша служба в Ч.К. не может служить вам особенной рекомендацией…

Да, он понимает. Самому ему тяжело. Я не поверю, что ему приходится видеть, в чем участвовать.

– Так в чем же дело? Кто же вас принуждает?..

Он уже просился, но его не пускают.

– Кто не пускает?

Называет несколько фамилий из начальствующих. Просит позволения зайти ко мне еще. Я это отклоняю. Если узнаю что-ниб‹удь› для него подходящее, – сообщу. Но когда он уходит, извинившись за беспокойство, – я жалею и об этом. Надо было просто сказать, что с такими вопросами каждый должен справляться сам и что я ему помочь не могу, пока он сам не скинет с себя ложного положения.

Уходит, а у меня остается очень скверный осадок на душе. Что значит простой механизм речи! Затруднение влияет и на смысл того, что хочешь сказать. Он уходит со своей щеголеватостию, со своими шпорами, со своей военной выправкой, а у меня остается подозрение, что это чрезвычайка подослала ко мне своего агента.

Он – в чрезвычайке следователь. Подобные попытки уже были, правда, только вначале. Однажды явился даже сыщик из Ч.К., некто Дунаевский, убийца одного украинского начальника, и заявил, что он мечтал со мной познакомиться, а теперь будет жить у меня. Когда Софья выразила в этом сомнение и добилась подтверждения от губисполкома, что моя квартира не подлежит ни реквизиции, ни уплотнению, он стал прямо грозить, что Софье придется иметь дело «с учреждением». К счастию, до сих пор это решение сохраняет свою силу. Останется ли это и дальше, – неизвестно, но пока это так. И даже чрезвычайка «выражает мне уважение», хотя я не раз протестовал против ее бессудных расстрелов, а порой выражал это довольно резко и даже (как в переяславском деле) совал ей большие палки в колеса.

У деникинцев с их жандармами в к‹онтр›разведке этого почтения к «писателю Короленко» не было.

18 марта 1921 (н. ст.)

Сегодня явился к нам служащий Ч.К. с письмом от заведующего В. Заборенко к К. И. Ляховичу «лично в руки». В письме содержалось приглашение явиться в Ч.К. с предупреждением, что он будет арестован. Такая предупредительность объясняется нежеланием беспокоить меня. Ляхович ответил письмом, в котором протестует против арестов меньшевиков, в том числе членов совета, и отказывается явиться. У наших ворот оставлены чекистские шпики, и через короткое время – явился новый чекист (по фамилии Зисер) с приказом арестовать Ляховича, что, конечно, и было исполнено. Одновременно пришли и за Марией Леопольдовной в Лигу Спас‹ения› Детей. В эту ночь было много арестов, – меньшевиков, эсэров, синдикалистов и т. д.

По-видимому, тревога вызвана восстанием в Кронштадте. Началось оно давно. Говорят – еще в августе, а по иным источникам – еще раньше. Начали его моряки, – вернейший оплот советской революции. Я помню этих моряков еще со времени своего пребывания в 80-х годах в Кронштадте14. Они были и тогда известны, как народ «отчаянный». Как-то я ехал в Петербург на одном из кронштадтских пароходов. Вся палуба третьего класса была занята моряками, отпущенными после высочайшего смотра по домам по окончании срока службы. Тут же ехали и артиллеристы. Рядом со мной сидел какой-то немолодой моряк, в шинели нараспашку, весь увешанный медалями и наградами. Меня поразила свобода, с которой он говорил о царе.

– Отчаянный народ, – заметил при этом такой же заслуженный артиллерист. – Они нашего царя Александра II и царем не почитают. У них свой царь – Константин Николаевич.

– Да что ваш царь… Вот был у нас высочайший смотр, видели мы его… Обошел корабль, ушел… Хоть бы плюнул, так его мать!..

Это говорилось, не понижая голоса, так что всем было слышно.

– Да, отчаянный народ, – говорили артиллеристы.

Эта именно «отчаянность» скоро сделала моряков оплотом большевизма. В Одессе, в Севастополе и вообще в Крыму террористические убийства были произведены именно моряками с судов. Теперь они поднимают знамя восстания против советской власти. «Отчаянному народу» нужны кровопролития и беспорядки. Они одинаково идут на призывы самых крайних большевиков, как теперь на призывы реакции.

Сначала Троцкий издавал строгие, даже свирепые приказы, грозя снести Кронштадт, если восставшие не положат оружия через сутки. Это, конечно, была бессмыслица. Во 1-х, снести Кронштадт не так легко, а во 2-х, это значило бы оставить Петроград без всякой защиты против возможного наступления внешнего врага. Одним словом, прошло уже более 2–3 недель, а похвальба Троцкого осталась неисполненной. Ленин недавно сказал на съезде, что кронштадтское восстание заставляет «обратить серьезное внимание на внутреннее положение России». Об этом надо было подумать давно, вместо коммунистической бессмыслицы, которая теперь творится кругом, в том числе ареста и высылок админ‹истративным› порядком (в Грузию!) членов социалистич‹еских› партий.

Слухи о кроншт‹адтском› восстании идут нелепые и чудовищные. Говорят, во главе этой «реставрации» стоит вел. князь Дмитрий Павлович, выставляющий программой конституц‹ионную› монархию. К нему примкнули Гучков, Милюков, кадеты и даже соц. – революционеры с Черновым во главе. Это, разумеется, нелепость, но есть и более вероятные слухи. Говорят, в Петрограде сильное волнение среди рабочих. То же и в Москве, где тоже идут крупные забастовки. Рабочие начинают понимать, что большевистское разрушение капиталистич‹еского› строя ведет только к голоду рабочих масс. Коммунистическая программа продовольствия ведет только к хищениям и голоду. Рабочим давно уже не выдают (и у нас) пайков. Недавно передавали такой анекдот. В председатели какого-то собрания выбрали одного рабочего. Он наотрез отказался.

– Какой я председатель? Считаю себя недостойным.

Собрание настаивало: «Мы все здесь недостойны, а ты все-таки лучший». Тот отказывался и наконец сказал:

– Я не честный рабочий, а вор. Я с семьей умер бы с голоду, если бы не воровал общественного имущества.

Собрание ответило:

– И все мы воры! Все в таком же положении: или смерть с семьей от голода или воровство. – И его все-таки выбрали, чувствуя, что за ним более ясное сознание положения вещей.

И все мои знакомые рабочие подтверждают это: пайков давно не выдают, и голодная смерть уже глядит в глаза. Пока рабочие спасаются от нее тем, что расхищают общественный материал и делают разные предметы, которые продают на сторону. Это результат коммунистического преобразования жизни!

17 апр‹еля› 1921 (н. с.)

Сегодня хоронили нашего Костю. Он был избран от рабочих в совет. Это значит «по диктатуре пролетариата», что его могут арестовать за мнения, которые он выскажет. Так и случилось. 7 марта вместе с другими (около 30) меньшевиками его арестовали. Я обращался к Рудакову, указывая, что у него больное сердце, и прося его отдать мне на поруки, т‹ем› более что он состоял моим секретарем. Отказали. Заразился тифом и умер, с субботы на воскресенье (на 16 апр‹еля›). Казалось, что уже становится лучше. Врачи, его товарищи и друзья, и мои друзья тоже, Зайдинер…[94], Харечко, Волкенштейн и др. не оставляли его ни на минуту, – постоянно был кто-нибудь при нем, делалось все, что возможно. В последнее время доктор…[95] – (хирург) делал прокол спинного мозга. Не помогло. А еще в субботу утром я отметил улучшение. Являлась надежда. Его отпустили из тюрьмы к нам на квартиру. Но… было уже поздно… В 3 ч. ночи, тихо, без сознания, умер. Так как признаки разложения были ясны и сомнения быть не могло, то похоронили на следующий день, в воскресенье. Его очень любили рабочие. Он с ними работал с 1905 года… Хоронить собрался весь город. Похороны были невиданные. Профессиональные союзы были извещены, что коммунистическая партия решила не принимать участия в похоронах Ляховича. Надеялись, очевидно, что профес‹сиональные› союзы примут к сведению, что это «неугодно высшей власти». Не подействовало. Профес‹сиональные› союзы все явились. Явился даже оркестр. Вообще похороны были настоящей демонстрацией против коммунистического произвола. Но бедному Косте нашему это помочь не могло. Произвол остается таким же, как был при царях, и его тихо несли по улицам, недвижимого, мертвого… Бедная Наташа крепилась. Соничка плакала горько. Но, наверное, скоро забудет отца. Мне это тяжелый удар. Мы с ним были дружны. В последнее время он мне много помогал, даже можно сказать, что я только помогал ему. Во всех случаях, когда было надо заступиться, он составлял бумаги, подбирал весь материал, даже излагал его. Потом мы обсуждали вместе и излагали в окончательной форме. Еще незадолго до ареста мы провели таким образом переяславское дело о провокации, в котором коммунисты запугивали торговцев, вымогали взятки, потом все-таки арестовывали, причем значительная часть взятого все-таки прилипала к рукам. Дело это получило, благодаря Косте, сильную огласку. Затушить его было невозможно. Ревтрибунал осудил со всевозможною мягкостию Шарова, Зайцевых – участвовали двое – муж и жена – осудили только мужа: к смертной казни условно на год! Теперь они уже, наверное, смеются над этим приговором. Председатель полт‹авского› ревкома Парайко огласил в Переяславе весьма двусмысленное «извещение» к жителям, в котором признал провокацию явлением нормальным («власти вынуждены были брать взятки»).

Да, приговор смешной, а бедный честный наш Костя погиб! Вчера, когда шествие поравнялось с тюрьмой, из нее передали красный флаг с надписью: погибшему борцу за свободу. Флага никто не отнимал.

В толпе разъезжали красноармейцы. Очевидно, боялись беспорядков.

* * *

Понемногу жизнь смыкается над Костей. Я начинаю получать новые письма, в которых ищут заступничества. Недавно получено письмо, в котором меня извещают, что Сподин в конце концов погиб в Сочинской чрезвычайке. Его сначала арестовали, потом отпустили, потом опять арестовали. У него сделался нарыв. Близкие подозревают, что сделали небрежную операцию… Да и вообще он уже был не жилец. Если сочинская чрезвычайка арестовала даже Григорьева15, то что же говорить о Сподине! Что сталось с его женой и дочкой – пока не знаю.

24 мая 1921 (н. с.)

Кем-то из доброжелателей мне доставлена книга: Отчет Центр‹ального› Управления Чрезвычайных Комиссий при Совнаркоме Украины за 1920 год. – К 5-му Всеукр‹аинскому› съезду Советов. Харьков. – Типогр‹афия› Цупревкома, 1921. Вверху проставлено: не подлежит оглашению.

Начинается этот отчет с того, что Чрезвыч‹айным› Комиссиям на Укр‹аине› пришлось приступить к организации своего аппарата в исключит‹ельно› тяжелой обстановке.

«Деникинщина оставила после себя разгромленные профес‹сиональные› союзы (разгром их довершен сов. властию)[96], обессиленные, впавшие в отчаяние рабочие массы. Коммунистич‹еские› организации в деникинском подполье под давлением белого террора были почти совершенно парализованы. Социал-соглашательские партии, получившие при сод‹ействии› белых генералов влияние над отсталыми массами трудящихся (!), использовали кратковременное господство белогвардейцев для усиления своей провокац‹ионной› агитации против Сов‹етской› власти и Ч.К. в частности. Поэтому чрезвыч‹айным› органам необходимо было не только вести борьбу с сознательными врагами рабочей революции, но и рассеивать недоверчивое отношение к органам чрезвычайной репрессии со стороны широких трудящихся масс, явившееся в результате белогвардейской клеветы.

На лево- и правобережьи трудящиеся массы встречали Кр‹асную› Армию, как избавительницу от белой реакции. Но их ненависть к ставленникам помещиков и капитала еще не облеклась в форму организованного крепкого аппарата Ч.К…»

Отчет и дает историю этой, постройки. Т. е. он сразу определяет причину ее неудачи. Только народ, стоящий на высокой ступени политической культуры, может приступить к производству социальной революции, т. е. самого трудного переворота, переворота в производстве. У нас до сих пор живы традиции великой Франц‹узской› революции, происшедшей более ста лет назад. Т. е. мы подражаем французам на той их ступени, которая была сто лет назад. И мы все думаем, что французы сто лет назад были способны произвести социальную революцию. Огромное заблуждение. Они неспособны на это и теперь, т. е. они не видят еще способов для революции. Но у них есть уже приемы для переворота, и они понимают, что переворот в производстве может быть только переворотом. Или вернее, что социальная революция может быть только рядом переворотов. Мы решились приемами революции XVIII века во Франции произвести социальную революцию. Там был террор, и наши Пятаковы думают, что если бы у нас воздвигнуть гильотину, то дело сразу было бы выиграно. Террора у нас было слишком достаточно, но террор (как это, впрочем, было и во Франции) только повредил. «Ненависть рабочих к ставленникам помещиков и капитала не облеклась в форму организованного и крепкого аппарата Ч.К.». Сто лет культуры протекло недаром. Крепкий аппарат Ч. К. и теперь может внушать только презрение, как и прежние крепкие аппараты жандармской власти. И в этом видно, что и мы тоже приобщились до известной степени к политической культуре.

25 мая 1921 (н. с.)

Сегодня ходил (с Дуней) на почту и встретил по дороге Ильинского (защитника в ревтрибунале). Ильинский человек умный и порядочный. Рассказывал много интересного. Между прочим он рассказал о рабочем, признавшем себя публично вором, приурочил к московскому съезду. Очевидно, это ходячий рассказ, который носится теперь в воздухе и, может быть, повторяется не раз. Он рассказывал о бессилии коммунист‹ического› «творчества». Судя по его рассказам (хотя он сам этого не говорит) – все это «творчество» одно лицемерие и в худшем случае – воровство. Недавно затеяли приготовление пепсина. Для этого были на месте все необходимые ингредиенты. Врачи были в восторге. Но собирались, собирались, и ничего не вышло. В конце концов необходимые для приготовления пепсина материалы испортились, загнили, и их пришлось уничтожить.

Настоящая слепота! Только введение в значит‹ельной› степени личного интереса может еще нас спасти. Но коммунизм лицемерен до мозга костей. Он уже попал в то лицемерие, которое погубило старый режим, в лицемерие официального благополучия. А это признак плохой!

27 мая 1921

Коммунизм вступает в решительную борьбу с религией. Сегодня я прочел в «Правде» статью «Коммунизм и религиозные обряды» («Правда», 15 мая, 1921, № 104).

1. Кое-где на местах со стороны иногда даже очень ответственных партийных товарищей наблюдаются случаи участия их в религиозных церемониях и обрядах. В силу бытовых традиций или в угоду несознательным женщинам, усвоившим на свое супружество узко мещанский взгляд, кое-где малосознательные коммунисты венчаются по церковному обряду, совершают крещение своих детей или же присутствуют за таковыми в качестве «кумовей» или «крестных отцов». Нередки на местах случаи участия партийных товарищей в религиозной церемонии похорон, причем, присутствуя в церкви, эти товарищи выполняют разного рода магические манипуляции, как-то: коленопреклонение, держание свечи и т. д. Известны случаи, когда даже в центрах для своих «религиозных» поездок т.т. пользуются советскими моторами, лошадьми и т. д. (пример: опубликованная в моск‹овской› прессе и бывшая предметом разбирательства моск‹овского› Ревтрибунала история свадьбы некоего комиссара Исаева).

2. Сов‹етская› власть не имеет намерения насильственным путем заставлять[97] кого бы то ни было от услуг профессиональных затемнителей классового сознания, какими исторически являются служители всех религий. Но коммунист‹ическая› партия в целом от своих ответственных членов вправе и обязана требовать, чтобы они не только не принимали участия в религиозных церемониях и обрядах, но путем выяснения исторических условий возникновения… религии обнажали бы корни последней и стремились бы к полному преодолению религиозных суеверий…

3. Самой программой партии каждый ее член обязывается вести широкую… антирелигиозную пропаганду… Он прямо и открыто должен признавать… что религия и научный коммунизм абсолютно несовместимы… как точное знание и, напр‹имер›, колдовство…

4. Член Р.К.П., верующий в какое-нибудь сверхъестеств‹енное› существо или позволяющий производить над собою какие бы то ни было магические манипуляции, «…является или членом, не вполне усвоившим учение нашей партии, или же ренегатом… во всяком случае и в первую же очередь должен быть признан абсолютно непригодным для руководства политикой и работой партии».

5. Каких-либо формальных директив в виде инструкций… о мерах борьбы с вышеуказанным нездоровым явлением в партии пока нет. В местах наблюдается чересполосица (sic) и самые разнообразные решения этого вопроса. Директивы на места необходимо дать… Решение вопроса должно быть иное для членов партии, занимающих ответственные посты, получивших либо высшее, либо среднее образование… и иное для рядовых членов партии, не получивших в царской России достаточного образования, ни развития. Если при вступлении рядовых трудящихся элементов мы до поры до времени можем игнорировать религиозный вопрос, так ‹как› отлично знаем, что рабочий класс признал полную свою несолидарность с учениями существующих церквей, а также полную непригодность всех религиозных учений и теорий в строительстве современной жизни… а рядовой крестьянин, не освободившийся в достаточной ‹степени› от прежнего непонимания и рабской православной морали еще очень нуждается в выяснении во всем его объеме религиозного вопроса… (с сообщением естественных и исторических знаний)… то, однако, игнорирование данного вопроса в отношении ответственных партийных работников, по которым равняются не только рядовые товарищи коммунисты, но и обывательская среда, совершенно недопустимо.

6. Участие ответств‹енных› партийных работников в религиозных обрядах… дискредитирует в массах населения всю партию… якобы коммунизм в его целом признает религию и ее служителей.

7. Итак, участие… коммунистов в религиозных церемониях и обрядах должно рассматриваться как серьезное с их стороны нарушение партийной программы… Ответственных работников с религиозной слабостию необходимо, в зависимости от обстоят‹ельств› дела, или вовсе исключать из партии, или передавать на известные сроки в число кандидатов с обязательством пройти районную партийную школу, и тотчас же, «не тая греха», тотчас же снимать их с ответственных постов, объявляя о сем во всеобщее сведение.

8. Необходимо обратить серьезное внимание на марксистское строго научное освещение религиозного вопроса в целом в партийных собраниях. Ячейки на своих собраниях обязаны ставить вопрос: «Может ли коммунист участвовать в религиозных церемониях и обрядах? Агитац‹ионным› же отделом Ц.К. на эту тему должна быть издана популярная листовка для распространения в особенности в деревнях среди членов партии и кандидатов из крестьян».

Под этим произведением стоит подпись: Мих. Галкин (Горев). Я не знаю, кто такой этот Галкин-Горев, но напечатание его заявления в официальной коммунистической газете означает, во всяком случае, объявление решительной войны религиям со стороны коммунизма. Я считаю это большой ошибкой. Во 1-х, я считаю, что дело религий еще не покончено. Поверхностный материализм (а с таким только материализмом мы имеем теперь дело) уже теперь обнаруживает всю свою поверхностность. Мир, как сложенный из атомов-кирпичиков, своими физическими свойствами определяющих мироздание, уже теперь, когда самый атом уходит в бесконечность, – открывает в свою очередь такую же бесконечность для пытливого человеческого ума, и мироздание опять превращается в тайну. Это, конечно, далеко не та мистическая религия, допускающая чудеса и волхвования, но все-таки это опять… бесконечность. Я когда-то, лет 15 назад, был очень занят этой тайной, и меня влекли в нее следующие соображения: наука разрушила представление об атоме-кирпичике и раскрывает все более учение об атоме-бесконечности. На этой почве жизнь опять предстоит в качестве бесконечных возможностей. Я думаю вернуться к этому предмету, но сейчас у меня другие работы. Я когда-то (давно!) развивал в этом направлении целую стройную теорию. Михайловский, выслушав ее, сказал, что все это возможно, но его не интересует. Ник. Фед. Анненский16 отнесся к моей теории с необыкновенной и притом враждебной страстностию. Он уже остановился на своем материализме и не хотел с него сдвинуться. Однажды я целый вечер развивал свою теорию в присутствии неск‹ольких› профессоров, и один из ‹них›, выслушав, сказал, что его она заинтересовала и (на мой вопрос) ответил, что ничего абсурдного с научной точки зрения в ней не видит.