Цена свободы

Всё это поведал сам капитан, проникнувшись ко мне доверием к концу второй бутылки портвейна, щедро лившегося под низкими сводами капитанской каюты всё время нашего пути. Узнав, что я тоже бывал в южной Америке в одни с ним годы, капитан рассказал мне о своих там похождениях, а услышав, что я принадлежу к финским сепаратистам, рассказал и о последней своей миссии. Команда брига великолепно вышколена и прекрасно справляется с управлением, несмотря на крайнюю малочисленность. По некоторым словам матросов я понял, что все они старые военные моряки, влачившие жалкое существование на суше и с радостью ухватившиеся за возможность вернуться на службу. До самых проливов мы не зашли ни в один из портов, и сделали лишь небольшую остановку в Зунде, поскольку у нас потекла главная цистерна, и было необходимо пополнить запас пресной воды.

Наш бриг бросил якорь на рейде Копенгагена и пусть я мог полюбоваться на город только в подзорную трубу, его вид доставил мне истинное наслаждение. Какие перемены всего за 10 лет! Я помню этот город мальчишкой, когда в 1815 году мы пришли сюда на «Наяде». Город и порт были почти пусты. Нельсон нанёс датскому флоту, верфям и вообще всему городу такие разрушения, что небольшая страна не успела ещё залечить ран после тех страшных событий. О былом величии столицы тогда говорили лишь несколько больших церквей и сохранившихся каменных зданий. Теперь Копенгаген вновь представал перед путником во всей своей красе, и даже не верилось, что совсем недавно он был фактически стёрт с лица земли.

Сейчас мы стоим на внешнем рейде Портсмута, очевидно ожидая решения о том, что со мной делать со стороны неких заинтересованных лиц. На рейд мы вышли под вечер, затратив на весь путь 11 дней. Неплохой результат, учитывая поломку главной цистерны питьевой воды.

Утром я имел удовольствие наблюдать пробуждающийся великолепный Портсмутский порт. Эта главная база величайшего, кто бы что ни говорил, военно-морского флота в мире не устаёт поражать меня при каждом посещении. Именно здесь, как в зеркале отражаются всё величие и ничтожество, все достоинства и пороки этой нации. Здесь увидишь солдат, которые садятся на суда и уплывают порой на другой конец света, чтобы в Индии расширить владения Ост-Индской компании, или в Южной Америке помочь очередному вождю в его кровавой борьбе с Испанской короной во благо английской торговли. Здесь увидишь и кадры полков, возвратившихся на Родину, чтобы пополнить свои сильно поредевшие в непрекращающихся войнах ряды. Увидишь тут и тысячи прекрасных матросов, сошедших на берег отдохнуть и развлечься, в течение нескольких дней потратив на пьянство и гулящих девиц жалование за несколько лет. Иные ищут службы, иные по принуждению поднимаются на борт военных кораблей, чтобы, возможно, уже никогда не увидеть родных берегов. Корабли самых разных форм и размеров прибыли со всего света и стоят в одной части порта, другая часть полна судами, готовящимися выйти в море, третьи стоят у верфей, ожидая своей очереди на ремонт и вооружение. В глубине порта находятся перестроенные суда и брошенные на гниение старые каркасы. Все верфи полны рабочими и огромным количеством строительных материалов. Чуть в отдалении дымят трубами мастерские и мануфактуры, производящие всё необходимое для содержания огромного флота. Эти предприятия полны самыми хитроумными машинами и механизмами, ускоряющими и облегчающими работу. Арсеналы заполнены тысячами пушек самых различных типов и калибров, тут же складированы тонны пороха, ядер, пыжей и всех необходимых приспособлений. И всё это живёт в слаженном ритме. Город и порт функционируют как лучшие Швейцарские часы.

Ну вот, к нашему бригу направляется гичка с капитаном, уплывшим сегодня на рассвете. Заканчиваю мои записи и молю Бога, чтобы письмо дошло Александру Христофоровичу как можно быстрее.

Прошла всего неделя с тех пор, как мы пришли в Англию, а как много успело всего произойти.

Как только любезный капитан Белью вернулся на борт, он пригласил меня распить бутылочку прекрасного кларета в свою каюту. Прощальная вечеринка, однако, не затянулась, и буквально после второго тоста капитан передал мне пакет с приглашением на приём к мистеру Боулнойзу в адмиралтейство. Бутылку мы, само собой, допили, ведь так велит традиция, не соблюсти которую для капитана кощунство, а буквально пятнадцать минут спустя любезно предоставленная нам гичка весело рассекала отблёскивавшие на ярком весеннем солнышке мелкие волны.

Разместились в не самом престижном, но очень уютном отеле «Блю Пост», где мы ещё в 1816 году останавливались с капитаном Ольссеном. В отеле меня, конечно, не вспомнили, я же прекрасно ориентировался на прилегающих улочках. Письмо никак не ограничивало меня в сроках, но слишком оттягивать визит к мистер Боулнойзу было не в моих интересах. Прогулявшись до биржи дилижансов я с удивлением обнаружил, что мест ни на сегодня, ни на завтра нет ни в первом ни даже во втором классе. Разговорчивый кассир посоветовал мне, если я так уж спешу, нанять частный экипаж, либо взять билет на пароход до Кардифа, добраться на лошадях до Глостера, а там воспользоваться конным паромом, идущим по Темзе и Севернскому каналу.

Как моряк я само собой выбрал такой вариант, о чём ни разу впоследствии не пожалел: при равной с дилижансом скорости трясло значительно меньше, да и стоило всего пенни за милю в первом классе.

Тем же вечером грязный запущенный пароходишко, курсирующий между Кардифом и Портсмутом, принял нас на борт. Основным назначением судна является буксировка барж с углём из Кардифа, и теперь за нами тянулся караван пустых барж, что никак не способствовало ни скорости, ни комфорту плавания. Для пассажиров первого класса был отведён крохотный салон на носу, где, тем не менее, я отлично выспался в ту ночь.

Рано утром мы с моим вестовым Иваном Матвеичем Никитиным были уже на Глостерской пристани и выискивали судно, которое должно было доставить нас в Лондон. Им оказалась небольшая барка, весьма напоминающая тип, массово строимый на Охтинских верфях Петербурга для перевозок грузов по каналам, только ещё уже и длиннее: футов около семидесяти в длину, пяти в миделе, чтобы пройти по узкому каналу, и всего около фута осадкой. Но если в России такие баржи имеют вёсла, то здесь весьма остроумно, хотя, на мой взгляд и с совершенно излишними затратами, приспособили к движению конную упряжку. Я слышал о бурлаках, тащащих баржи по великой реке Волге, видел подобное и в Петербурге, но там люди медленно тащат огромные баржи на длинных канатах, передвигаясь сами по берегу, тут же упряжка с грумом едет почти весь путь галопом по специальной дорожке вдоль ухоженного канала и тащит на коротком буксире небольшую плоскодонную баржу. Ещё одно отличие: тут имеется два буксирных конца, закреплённых на переднем и заднем шпангоутах баржи. Скорость доходит до восьми, а порой и девяти миль в час, а это поразительно быстро. Для пассажиров первого класса в носу «конного парома» имеется тесная каютка с низким подволоком, однако куда интереснее наблюдать за окрестными пейзажами с плоской палубы. Экипаж парома состоит всего из трёх человек: рулевого, грума и мальчишки помощника на все руки. Утомлённых лошадей меняют каждые пол часа и, чтобы сохранить огромную скорость, рулевой искусно направляет нос баржи на самый гребень волны и удерживает его в таком положении. На канале довольно много мостов и под всеми ними проложены для лошадей специальные бечёвники, по которым упряжка пробегает не сбавляя хода. Канал весьма извилист и то, с каким искусством рулевой управляется с судном на такой скорости, заслуживает восхищения. В своё время система этих каналов наравне с паровой машиной преобразила экономику Англии. Особо интересно было посмотреть на Саппертонский туннель и шлюзы.

В портовых городах я видел много доков со шлюзами, но там совсем другое: в Кронштадтском доке, к примеру, воду откачивает огромная паровая машина, процесс занимает много времени и сил обслуги. Теперь мне было интересно сравнить их с английскими шлюзами на каналах. Когда впереди показалось серое здание первого шлюза, я весь пришёл во внимание: смотритель, грум и капитан знали своё дело и с потрясающей быстротой ошвартовали паром в шлюзе. В то время как возница ходил за новыми лошадьми, жена смотрителя пустила воду, и барка начала свой подъём к верхним воротам. Весь подъём занял не более времени, чем смотритель поднимался наверх по лестнице и отвязывал швартовые, пока его жена открывала верхние ворота, а в буксир впрягали новую упряжку. Все операции, да и само по себе сооружение не такое уж сложное, но насколько оно эффективно и насколько быстро и слаженно работают обслуживающие его люди! Именно в этой работе, а отнюдь не в каких-то особых достижениях техники и есть, по моему, главный секрет экономических успехов англичан.

Шлюзы пошли один за другим, и на каждом повторялась та же картина быстрой и слаженной работы служителей. Ни в одном месте не возникло заминки даже на пять минут. Берега канала тем временем всё сужались, врез также становился всё глубже, и, наконец, мы оказались у устья Саппертонского туннеля. Ширина туннеля лишь немногим больше ширины барки, высота – не встать, бечёвника внутри, понятно, нет и лошадей мы оставляем у входа. Капитан и форейтор приделывают к бортам платформы, ложатся на них и проталкивают баржу по тоннелю, упираясь ногами в обе его стены. Освещения внутри нет, стоят отвратительные запахи плесени и гнили, с низкого подволока капает, а иногда и просто льёт вода. И так почти две мили подземелья. Двухмильный, облицованный кирпичом тоннель, прорытый в скалах Котсуорда! Грязная вонючая дыра, дающая стране колоссальную экономию по транспортировке грузов на этом важнейшем направлении. Есть чему поучиться.

На выходе из тоннеля сделали первую большую остановку: тут сходило много пассажиров, да и паромщик с форейтором утомились не на шутку, проталкивая две мили тяжело гружёную баржу по узкому тоннелю, лёжа на животе. После прохождения тоннеля всё пошло в обратном порядке: теперь наша баржа спускалась по череде шлюзов, а берега канала постепенно становились ниже и шире. Ближе к вечеру вошли в долину Темзы и довольно долго двигались в виду этой реки, пока постепенно не стали с ней сближаться. Перед переходом в Темзу паром сделал ещё одну продолжительную остановку в Инглешоме, откуда уже была видна колокольня Лечлейдской церкви.

За Лечлейдским мостом нас ждало ещё одно развлечение: в этом месте обычно до крайности рациональные англичане почему-то не стали устраивать шлюзов, а паром перепрыгивал через пороги на запрудах с высоты около пяти футов. Занятие это достаточно рискованное, учитывая, что внизу ждёт водоворот и малейшая оплошность рулевого или форейтора грозят судну катастрофой, а пассажирам холодной ванной и потерянным имуществом. Мы с Никитиным удобно расположились на корме и с интересом ждали обещанного паромщиком развлечения. Сразу за мостом лошади перешли на крупный галоп, движение баржи ускорилось, и вскоре мы увидели перегораживающую устье канала запруду с отверстием по левой стороне, куда с рёвом устремлялась вода и скапливающийся у запруды сор. Туда же устремились и мы, нос баржи пошёл резко вниз, в какой то момент мы оказались в воздухе, но почти сразу последовал удар о воду и нас начал затягивать весьма мощный водоворот. Тут-то я и понял, зачем возница не щадил коней, набирая перед порогом скорость – теперь рулевой, сделав несколько уверенных энергичных движений, сумел удержать баржу на курсе и её не размолотило о приблизившуюся было стену канала. Такая процедура повторялась ещё дважды, пока уже в темноте мы не достигли Оксфорда, где стояли почти час. В Оксфорде на барже поменяли не только лошадей, но и измученный, ничего не евший целый день экипаж, после чего баржа отправилась в дальнейший путь к Лондону, а мы с Никитиным в каюту, которую делили, что удивительно, вдвоём, поскольку других пассажиров первого класса не было. В то же время во втором классе ехало человек до пятидесяти по виду крестьян, рабочих и мелких чиновников.

Раннее утро в Брентфорде было чудесно! Небо на востоке неторопливо светлело, сумерки становились ярче, и всё новые подробности пейзажа проявлялись в ещё недавно кромешной мгле. Прохладный ветерок разгонял обычный для этих мест туман, который, тем не менее, окутывал окрестные поля лёгкой дымкой, придающей им сказочное очарование. Дымы печей, вьющиеся над трубами домов, сообщали картине особый уют и настраивали на лирический лад. Самого восхода, к моему огромному сожалению, видно за постройками не было, но меняющее цвет от чёрного, через все оттенки серого, красного и пшенично-жёлтого к пронзительно чистому бирюзовому небо было великолепно.

К моему огромному сожалению, вскоре поменявший направление ветерок стал доносить весьма неприятные запахи большого промышленного города и порта, туман сменился густым как сметана кислым смогом местного угля, обильно и почти одновременно подброшенного в печи хозяйками, готовящими завтрак своим мужьям и сыновьям, которым вскоре предстояло отправляться на работу. Очарование утра было разрушено, и я плотнее завернулся в плащ, наблюдая, как грузчики перегружают багаж с парома в только что нанятую лодку. Остановиться я решил, как и в Портсмуте, в хорошо знакомом мне Детфорде, до которого нужно было плыть через весь Лондон по постоянно петляющей Темзе. Начинался прилив, и течение вот-вот готово было сменить направление, поэтому я взял лодку с двумя дюжими гребцами, один из которых всё время пытался привлечь наше внимание к местным достопримечательностям. Как будто не замечая, что в нём вовсе не нуждаются, он всё говорил и говорил:

– А здесь живёт герцог, сэр… А там, за деревьями вон того сквера, дворец епископа…

Дома стояли всё плотнее, лодка проходила мост за мостом, движение на реке становилось всё оживлённей, и я понял, что мы уже на окраине Лондона. Вскоре показались Вестминстер, Уайтхолл и Стрэнд: мы были в лондонском Сити. Запах угольной гари разносился густыми волнами, лодки плыли по реке плотным потоком, а впереди виднелся лондонский мост. Зажатая между опорами моста река ускорялась, и наша лодка лихо нырнула под низкую арку. Сразу за мостом открывался потрясающий, ни с чем не сравнимый вид на один из крупнейших портов мира: река была так густо запружена торговыми кораблями, что лишь в самом центре оставался узкий фарватер, по которому, тем не менее, в обоих направлениях пробиралось немало судов. Кого здесь только не было: угольщики из северных графств, рамсгейтские траулеры, небольшие каботажные суда. У самого берега стояли несколько грузных зерновозов, неподалёку от них со шведского сноу десяток дюжих грузчиков надрываясь выгружали железо, а чуть дальше к стенке был ошвартован красавец клипер, проделавший путешествие через пол земли, чтобы с небывалой в прежние времена скоростью привезти в столицу Туманного Альбиона драгоценный цейлонский чай. Глаз моряка не может не радоваться, глядя на такое великолепие, но сердце патриота тревожно сжимается в груди при мысли, что эта великая страна теперь враг твоей родины.

Разместившись в гостинице, я решил дать себе сутки на отдых, и только на следующий день явился в адмиралтейство. Принял меня пожилой, прекрасно и очень дорого одетый господин, долго читавший бумаги мистера Гроу, которые я ему передал. Временами он начинал бормотать в свои густые, пшеничного цвета усы: «как опрометчиво, как непрофессионально». Затем он поднял свою крупную голову с копной начинающих седеть, но всё ещё густых волнистых волос, и уставился на меня весьма бесцеремонным взглядом водянистых рыбьих глаз, совершенно не шедших к его лицу и потому производивших на собеседника особенно сильное впечатление.

Этот, с позволения сказать, джентльмен, бывший, как я потом выяснил, сыном богатого купца, купившего любимому чадушке образование и дворянское достоинство, оказался одним из начальников секретной службы, отвечавших за Россию, Польшу и Финляндию. Первая наша с ним беседа затянулась на несколько часов: мистер Боулнойз расспрашивал меня о положении в Финляндии, в Петербурге, очень интересовался подробностями событий во время восстания, ходившими в то время и потом слухами. В целом, как мне кажется, я произвёл на него благоприятное впечатление и под конец аудиенции он заявил, что постарается как можно быстрее решить мою судьбу в благоприятном ключе, а пока будет рад видеть меня в обществе.

Насчёт общества – барону фон Шанцдорфу, а особенно его полному стараниями господина Бенкендорфа кошельку, в Лондоне рады все, и моя светская жизнь началась здесь гораздо насыщеннее, чем в Петербурге, или, тем более, провинциальном Свеаборге. Теперь я практически еженощно посещаю то чей-нибудь бал, то приём, а гораздо чаще один из клубов, в которых проводят за игрой время джентльмены из адмиралтейства. Вообще игра неожиданно стала для меня полезнейшим времяпровождением, поскольку при вообще невысоком уровне игроков она, с одной стороны, позволяет латать дыры в пустеющем кармане, но главное – после второго третьего бокала джентльменов начинает неудержимо нести, и, как правило, на служебные темы. Я уже узнал так много нового, что голова пухнет. Как же мало мы ещё знаем даже по нашей, сугубо моряцкой профессии! А жизнь не стоит на месте: делаются поразительные открытия, во флот приходит много нового! Я убеждён, что даже внешний вид лучших флотов в самое ближайшее время необратимо изменится.

Но сейчас важнее даже не эти, важнейшие сами по себе данные о сделанных открытиях и усовершенствованиях почти во всех областях жизни, способных эту самую жизнь изменить и дающих в руки тех, кто их использует, неоспоримые преимущества. Важнее всего то, что я, наконец, узнал о планах коварного Альбиона по отношению моей Родины. Да, именно Родины, потому что теперь я убедился, что судьба любимой Финляндии неразрывно связана с судьбой Российской империи, и всё касающееся одной непосредственно отразится на другой. Главное не в том, что Финляндия всерьёз и надолго вошла в состав этой великой страны, но в том, в чём я всё больше убеждаюсь, что это стало для неё подарком судьбы и шансом на сохранение самобытности при одновременном решительном улучшении жизни людей.

Итак, позавчера я познакомился с интереснейшим молодым человеком, капитаном первого ранга в запасе, членом палаты лордов, Джеком Изи. Сын известного философа и аболициониста Никодимуса Изи, в юности он увлекался идеями всеобщей свободы и равенства, но потом, служа во время последней войны в действующем флоте, полностью изменил свои взгляды. Этот достойнейший человек, истинный патриот своей страны, не разделяет того курса, который она проводит последние годы во внешней политике, используя, кстати, для пропаганды в других странах ту политическую программу, которую в своё время разрабатывал его отец. Сын, однако, справедливо считает распространение революционных идей по всему миру крайне опасным для всего человечества, особенно учитывая крайнюю жестокость проводимых революций и полнейшее обесценивание человеческой жизни и тех немногих прав и свобод, которых население добилось мирным путём. В общем, Джек Изи является одним из достойнейших и одновременно богатейших людей в Англии, считается безобидным чудаком, но, являясь наследственным членом палаты лордов, располагает ценнейшими сведениями.

Мы провели с Джеком две интереснейшие ночи за роббером, в котором он оказался непревзойдённым мастером, и он почти «убедил» меня порвать с революцией. Самое важное – вообще вся затея с Финляндией нужна Англии только как маленькая частичка плана по развалу России. Оказывается, лорд Веллингтон уже договорился в Петербурге о вступлении России в Войну с Турцией. Одновременно ко времени коронации Николая, которая неизбежно повлечёт временную дезорганизацию управления, готовится нападение на империю персидского шаха и восстания в Финляндии и Польше. Польское восстание должен возглавить «законный император» великий князь Константин, а восстание в Финляндии будет поддержано Швецией и Англией. Времени уже не остаётся, так что завтра от меня «сбежит» слуга, благо английским он владеет почти как русским и шансы вырваться с Альбиона, сменив личину, у него неплохие.

Глава 3

Вот уже две недели лейтенант Куприянов лавировал между множеством островков шхерного архипелага. Погода изменилась к лучшему, плавучие льды почти исчезли, и это позволило всецело испытать яхту. Иван Антонович буквально влюбился в своё новое судно. Однажды, идя бейдевинд при свежем ветре, лаг показал четырнадцать узлов. Это был потрясающий результат, приведший в восторг всю команду. Единственное, что расстраивало командира, так это то, что корпус, набранный из сырой сосны, не обещал судну долголетия. Пройдёт всего несколько лет и сперва придётся забыть о великолепных девятифунтовых пушках, а потом и о скорости, поскольку прогнивший корпус просто не выдержит нагрузки. Но пока, первые два – три года, «Лизетта» была чудо кораблём, радостью капитана и команды.

Сейчас они держали курс на Свеаборг, посетив вчера Эккерё, где располагалось ближайшее почтовое отделение, и где, по правде говоря, Иван Антонович очень надеялся встретить Югана, к которому привязался за его ясный ум, прямоту, честность суждений и широкую эрудицию. На почтовую станцию он отправился лично. Увы, но Юган здесь не появлялся, зато пришедший вчера пакетбот привёз от него послание. Прочитав письмо трижды, Иван Антонович понял, что дальнейшие решения лежат уже вне его компетенции и нужно немедленно доложить обо всём происшедшем по команде. Не медля ни минуты, капитанская гичка полетела к стоявшей на рейде яхте, и через полчаса та неслась к Свеаборгу на всех парусах, включая лисели. Уже через 2 дня они бросали якорь на Свеаборгском рейде.

Добиться аудиенции адмирала, о котором он слышал много противоречивых слухов, оказалось достаточно легко. Как только ему доложили, что на рейд вошла «Лизетта», Логгин Петрович Гейден распорядился безотлагательно проводить к нему лейтенанта Купреянова, едва тот спустится на берег.

Маленький, но очень уютный домик адмирала располагался недалеко от центра города. Адмирал сидел в гостиной у растопленного камина и курил. Волны сухого жара приятно согревали озябшего на пронизывающем весеннем ветру лейтенанта, не ожидавшего столь быстрого приёма в неофициальной обстановке и потому надевшего лишь изрядно потёртый парадный сюртук.

– Присаживайтесь, мой юный друг, – приветствовал вошедшего адмирал, – налейте бокал хереса, согрейтесь и рассказывайте, почему вы оказались здесь так рано. Вам удалось что-то узнать по сути полученных вами инструкций?

– Удалось, господин адмирал, хотя моей заслуги здесь нет. У входа в Финский залив мы обнаружили возвращающийся из Южной Америки купеческий бриг. Мичман Шанцдорф опознал в нём судно, на котором проплавал много лет до поступления во флот. Он просил моего разрешения отправиться на бриге в Або и, прикидываясь сторонником инсургентов, разузнать там что-нибудь по сути готовящихся событий.

– Опасно, чрезвычайно опасно действуете, молодые люди. А если бы даже и не капитан, а кто-то из команды брига проговорился, что «сторонник инсургентов» прибыл прямиком на военном судне? Вашему подчинённому и товарищу грозит гибель, Иван Антонович.

– Боюсь, что так, господин адмирал. Он сейчас находится на пути в Англию, всё ещё в обличье коллаборациониста. Не знаю, каким именно образом, но Шанцдорфу удалось втереться в доверие резиденту английской секретной службы, некоему Гроу, а потом, перед отплытием в Англию, отправить мне письмо. Вот оно, господин адмирал.

По прочтении письма адмирал надолго замолчал. Он думал не только о том, что меняют сведения, полученные от совсем молоденького мичмана, но и о нём самом. Похоже, что он правильно заметил в этом шведском дворянине не только кипучую энергию и быстрый ум, свойственные многим из подчинённых ему офицеров. Мудрый адмирал разглядел в молодом человеке неутолимую жажду нового в сочетании с авантюристической жилкой. Эти качества не совсем подходят офицеру флота, не плавающего дальше «маркизовой лужи» Финского залива, но времена меняются и теперь у юноши появляются шансы сделать блестящую карьеру. Если он, конечно, умудрится остаться в живых и обмануть страшную и безжалостную организацию, с которой по молодой глупости связался и в зубы которой сейчас отправился.

Адмирал знал много того, о чём и не догадывался сидящий у его камина усталый и продрогший лейтенант, которому пришлось несколько недель обходиться без помощника в опаснейших водах шхерного моря. Он знал о том, что из Англии в Петербург прибыл лорд Веллингтон, который сейчас добивается, а может уже и добился согласия молодого императора на совместное выступление в поддержку Греции. И если в следующем году остатки Балтийского флота уйдут на Средиземное море, то прикрыть столицу будет нечем. Старые, обветшалые форты почти небоеспособны, армию с Балкан быстро вернуть не удастся, так что восстание в Финляндии, а возможно, одновременно и в Польше, поддержанное британским флотом «выступающим посредником для умиротворения враждующих сторон и недопущения излишнего кровопролития» получит все шансы на успех. С другой стороны и война с Турцией неизбежна. И дело тут не только в греках, которые во многом сами виноваты в своём бедственном положении. Главное в том, что Турция, подстрекаемая Австрией и Англией, всё больше препятствует российской торговле со Средиземноморьем. А ведь именно южное направление, через которое ведётся почти вся торговля зерном, является для аграрной страны определяющим. Теперь же, под предлогом восстания греков, Турция задерживает транспорты с зерном, поскольку до восьмидесяти процентов капитанов являются этническими греками на русской службе. Но, притом, доподлинно известно, что подобный произвол царит только и именно в отношении русских «купцов».