скачать книгу бесплатно
– Держись крепче! – скомандовал я своей команде.
И мы ударили.
Корабль с силой вздрогнул, резко остановившись. Раздался треск ломающегося дерева, испуганные крики, шум воды, проклятия. Бакштаг[2 - Бакштаг – снасть, удерживающая мачту со стороны кормы.] рядом со мной угрожающе натянулся, и на миг мне показалось, что наша мачта рухнет на нос, но сплетенный из тюленьей шкуры канат выдержал, хотя и задрожал, как задетая на арфе струна. Беорнот и Фолькбальд оба упали. «Сперхафок» въехал носом на вражеский корабль и теперь со скрежетом освобождался. Идя на таран, мы повернули прямо на ветер, и я боялся, что корабль потеряет ход и удар окажется недостаточно сильным, но разгона «Сперхафока» хватило, чтобы смять корпус «змея». Наш парус лег на мачту и отжимал нас назад, но, похоже, нос застрял во вражеском борту, потому что оба корабля оставались сцепленными. «Сперхафок» дал легкий крен на левый борт и, к моему ужасу, начал медленно оседать на нос. Потом раздался громкий скрип, «Сперхафок» вздрогнул, что-то затрещало, и судно резко выпрямилось. Наш штевень зажали разломанные доски корабля-змея, но мы высвободились.
«Змей» тонул. Мы ударили в него штевнем, самой крепкой частью корпуса «Сперхафока», и низкий фальшборт неприятеля раскололся, как яичная скорлупа. Вода хлынула внутрь, судно накренилось, трюм, нагруженный балластными камнями, быстро затапливался. Команда «змея», вся в кольчугах, была обречена, за исключением тех, кто успел уцепиться за наш корабль. Мы отошли назад и развернулись навстречу другим вражеским судам, а те, выдвинув наконец весла, устремились в атаку. Нас качало на волнах. Я скомандовал своим людям, чтобы выбрали левый шкот и потравили правый. Справа от меня корабль-змей лежал на боку среди белой пены, в окружении обломков. Потом он исчез, и последнее, что мы видели, – это маленький треугольный вымпел на верхушке накрененной мачты.
Я налег на рулевое весло, уповая на то, что «Сперхафок» набрал достаточный ход, чтобы откликаться на движения широкой лопасти, но он еще плохо слушался. Пленников, общим числом пятерых, втянули внутрь, люди Финана избавили их от кольчуг, шлемов и мечей.
– Сзади! – крикнул встревоженный Фолькбальд.
Ближайший из врагов, корабль с белым крестом на высоком штевне, надвигался на нас. Величиной он был как «Сперхафок» и казался тяжелее. Команда на нем располагалась более многочисленная, чем на «змее», но на весла капитан посадил всего двадцать четыре человека, по дюжине с каждого борта, потому что остальных готовил для прыжка на «Сперхафок». Облаченные в шлемы воины толпились на носу и, еще гуще, в средней части. По меньшей мере человек семьдесят, а то и больше. Запели первые стрелы. Они в основном угодили в наш парус, но одна просвистела рядом со мной. Я инстинктивно пошарил рукой, проверив, при мне ли Вздох Змея и Осиное Жало, и позвал Рорика.
– Да, господин! – откликнулся он.
– Приготовь мой щит!
Корабль с крестом на носу надвигался, а ветер увлекал нас ему навстречу. Враг шел медленно, потому что выгребал против ветра, был тяжелым и гребцы на нем явно неважные, так что едва ли он мог протаранить нас, как мы «змея», зато его воины могли с легкостью спрыгивать с высокого носа прямо в наш широкий трюм.
Тут наш курс внезапно пересек «Банамадр». Он шел по ветру, и я видел, как Эгил орудует кормовым веслом, поворачивая на крестоносный корабль. Рулевой на нем заметил приближение норманна и, хотя «Банамадр» был раза в два меньше, испугался тарана. Он приказал гребцам левого борта табанить, чтобы встретить угрозу со стороны Эгила носом. Он был уже так близко от нас, так близко! Я двинул рулевое весло – оно не сопротивлялось, а это означало, что «Сперхафок» не набрал ход и его гонит ветром к противнику. Бросив весло, я принял от Рорика щит.
– Приготовиться! – крикнул я и потянул Осиное Жало, мой сакс. Короткий клинок с шелестом вышел из подбитых войлоком ножен.
Вражеский корабль повернул в сторону Эгила, подходя бортом к нам. Его команда, в доспехах и при оружии, построилась для абордажа. С полдюжины стрелков вскинули луки. Потом в чреве вражеского корабля началась суета – это «Банамадр» скользнул вдоль его бакборта, ломая весла. Вальки весел с силой ударили в живот гребцам, корабль вздрогнул, лучники покачнулись, и выпущенные ими стрелы прошли мимо. Отдав шкоты и позволив парусу свободно полоскать, Эгил повернул нос судна так, чтобы он притерся к корме неприятеля. Его парни с секирами на длинных рукоятках стояли наготове. Штевень «Банамадра» скользнул по кормовой раковине противника, оба судна вздрогнули, секиры упали, стягивая корпуса. Первый норманн с боевым кличем перепрыгнул на корму «крестоносного».
Затем пришел наш черед. Сначала мы врезались противнику в весла правого борта, ломая и разбивая их в щепы. Это на миг задержало его. Один верзила, с перекошенным в крике ртом, прыгнул на «Сперхафок», но корабль дернулся в сторону во время его прыжка, и полный ярости крик перешел в вопль ужаса, когда смельчак упал между судами. Он лихорадочно пытался уцепиться за наш планширь, но мой воин сбросил его руки, и бедняга исчез, утянутый на дно весом своей брони. Ветер прижал корму нашего судна к корме неприятеля, и я перепрыгнул на его рулевую площадку, поддержанный Фолькбальдом и Беорнотом. Свирепые норманны Эгила уже зарезали рулевого и теперь дрались в середине судна. Я скомандовал своим следовать за мной и спрыгнул. Подвернувшийся мне на пути юнец, совсем еще мальчишка, завизжал от страха. Я пинком загнал его под банку для гребцов и велел сидеть там и не высовываться.
– Другой ублюдок на подходе! – крикнул со «Сперхафока» Осви – он был прежде моим слугой и вырос в славного бойца.
Я увидел, что последний крупный вражеский корабль идет на помощь судну, на которое мы навалились. Торольф, брат Эгила, оставался на «Банамадре» всего с тремя дружинниками; они отвалили от «крестоносного», позволив ветру отвести их с пути приближающегося корабля. Большинство моих воинов перепрыгнули вслед за мной, но нам негде было развернуться. Широкий трюм корабля полнился сражающимися. Норманны Эгила теснили врагов от банки к банке, их «стена щитов» перегородила большой корабль. Команда неприятеля оказалась зажата между неистовыми бойцами Эгила и людьми Финана, которые сумели пробиться к площадке на носу и, засев там, разили врага копьями. Главной нашей задачей было теперь отбить атаку третьего корабля, шедшего к нам на веслах. Я вернулся на рулевую площадку.
У приближающегося корабля тоже был крест на штевне, как у того, на котором мы сейчас вели бой. Крест темный, из просмоленного дерева, а за ним толпились воины с оружием и в шлемах. Корабль был тяжелым и тихоходным. Человек на носу выкрикивал распоряжения рулевому, указывая рукой на север. Медленно большой корабль повернул в ту сторону. Люди у него на баке вскинули щиты. Они намеревались навалиться на нашу корму и ударить дружинникам Эгила в спину. Гребцы по правому их борту вынимали длинные весла из уключин, и большое судно неспешно дрейфовало к нам. Гребцы разобрали щиты и вытащили мечи. Щиты без рисунка: ни креста, ни иного символа. Если этих людей послал Этельхельм, а я все больше укреплялся в этой мысли, им явно дали наказ скрывать правду.
– «Стена щитов»! – скомандовал я. – И держитесь!
Со мной на рулевой площадке находилось еще с десяток людей. Больше тут места не было, однако враги, толпившиеся на носу, намеревались составить нам компанию. Я выглянул в щель в палец шириной, остававшуюся между моим щитом и щитом Фолькбальда, и разглядел мощный штевень всего в нескольких футах от нас. Он приподнялся на волне, а потом врезался в нас, разломав планширь. Черный нос большого корабля заскрежетал по нашей корме, и я пошатнулся от толчка. Помнится, кто-то прыгнул на меня, занеся секиру; я поднял щит и почувствовал сотрясение, когда лезвие вгрызлось в ивовую доску.
Почти всякая схватка на корабле представляет собой мешанину слишком тесно прижатых друг к другу людей. В бою даже самая вышколенная «стена щитов» норовит раздаться вширь, потому что воины стремятся получить простор для своего оружия, но на корабле нет для этого места. Есть только смрадное дыхание врага, старающегося тебя убить, плотная масса людских тел и стали, стоны пронзенных клинками несчастных, смрад крови, стекающей по шпигатам, и смертоносная давка на неустойчивой палубе. Вот почему я извлек Осиное Жало. Это короткий клинок, не длиннее моего предплечья, но в этой гибельной давке нельзя орудовать длинным мечом.
Вот только давки не случилось. Корабль ударил, сломав нам планширь, но, хотя немалое число врагов изготовились спрыгнуть на нас, волны приподняли и отнесли их судно назад. Недалеко, всего на несколько шагов, но первые из прыгнувших попадали в воду, когда борта разошлись. Секирщик, оружие которого засело в моем щите, распростерся на палубе; Фолькбальд, стоявший справа от меня, махнул своим саксом, и воин завизжал как дитя, когда клинок пронзил кольчугу, проломил ребра и вошел в легкие. Я пнул его искаженное криком лицо, ткнул Осиным Жалом в густую бороду и увидел, как кровь брызнула на белесые доски палубы.
– Еще идут! – раздался за спиной крик Беорнота.
Я дернул Осиное Жало вбок, расширяя окровавленный разрез на глотке секирщика, потом вскинул щит и присел. Густая тень вражеского штевня снова нависала над нами, он снова врезается в наш борт, затем что-то тяжелое обрушилось на мой щит. Я не понял, что это, но заметил капающую с железного обода кровь.
– Поймал его! – вскричал Беорнот.
Он стоял сразу за мной и, подобно большинству воинов второй шеренги, сжимал копье с ясеневым древком, держа его наклоненным в сторону высокого носа вражеского корабля. Прыгавшие рисковали оказаться нанизанными на длинные острия. Очередная волна развела суда в стороны, и умирающий соскользнул с моего щита, когда Беорнот выдернул копье из его тела. Бедолага еще дергался, и Осиному Жалу снова нашлась работа.
Палуба к этому времени стала красной и липкой. Еще один противник, с перекошенным от ярости лицом, совершил гигантский скачок, ударив своим щитом с намерением проломить нашу линию, но Беорнот налег на меня со спины, и щит врага грохнул о мой, а сам он покачнулся в сторону борта. Он нанес укол саксом мимо моего щита, его щербатый рот раззявился в безмолвной злобе. Но клинок врага скользнул по кольчуге, я же двинул щитом вперед, и детина с проклятием сделал шаг назад. Я толкнул снова, и он заорал во всю мочь, летя в прогал между кораблями.
Ветер прижимал нас обратно к большому судну. Нос его на добрых три фута возвышался над нашей кормой. Пятерым удалось перескочить к нам на борт, и все пятеро погибли, и теперь те, кто располагался за высоким штевнем, попытались достать нас копьями. Уколы получались слабыми и только барабанили по нашим щитам. Какой-то человек подбадривал воинов:
– Это язычники! Потрудитесь во славу Божию! Захватите их и перебейте!
Но им не хватало духу взять нас на абордаж. Для этого пришлось бы прыгать на подставленные копья, поэтому враги потянулись к середине корабля, откуда им было бы легче к нам перебраться, да только парни Эгила уже покончили со своими противниками и ждали новой драки.
– Беорнот! – Мне кое-как удалось протиснуться через вторую шеренгу. – Оставайся тут. Не давай этим ублюдкам покоя.
Я оставил ему шестерых в помощь, а остальных повел к залитому кровью шкафуту.
– Осви! Фолькбальд! Мы перебираемся! Все вместе! Пошли!
Волны и ветер разворачивали нас так, что в любой миг корабли могли встать борт к борту. Собравшиеся в своем трюме враги выжидали. Ублюдки построили «стену щитов», и это говорило мне, что брать нас на абордаж они не собираются. Напротив, в их планы входит заманить нас на свой корабль и обломать зубы об их щиты. Враги не кричали, и вид у них был напуганный, а струсивший враг уже наполовину побежден.
– Беббанбург! – взревел я, шагнул на гребную банку, разбежался и прыгнул.
Человек, обозвавший нас язычниками, не унимался:
– Бейте их! Бейте!
Он стоял на высокой носовой палубе, откуда отряд в дюжину противников метал в Беорнота и его товарищей бесполезные копья. Остальная часть команды, по моим прикидкам не больше сорока человек, противостояла нам в темном чреве корабля. Воин напротив меня – юнец с круглыми от ужаса глазами, в кожаном шлеме и со стареньким щитом – подался назад, когда я коснулся палубы.
– Сдохнуть хочешь! – рыкнул я. – Бросай щит, малый, и будешь жить.
Не вняв совету, он поднял щит и ударил им меня. Нанося удар, он вскрикнул, хотя ничего плохого с ним не произошло. Я встретил его щит своим, развернув так, чтобы и щит юнца повернулся, открывая тело для смертоносного укола Осиным Жалом, пришедшегося в низ живота. Я дернул клинок вверх, потроша противника, как упитанного лосося. Справа от меня был Фолькбальд, слева Осви, и втроем мы прошли через жидкую «стену щитов», переступая через убитых и поскальзываясь в крови.
– Я взял корму! – донесся возглас Финана.
Справа на меня наскочил человек. Фолькбальд подставил ему ногу, Осиное Жало скользнуло по его глазам. Он еще вопил, когда здоровяк-фриз вышвырнул его за борт. Обернувшись, я увидел, что Финан и его люди заняли рулевую площадку. Они занимались тем, что скидывали в море убитых, да и живых, как я подозревал, тоже. Враги оказались теперь расколоты на две группы: одна на корме, другая между моими дружинниками и людьми Финана, к которым присоединились и рьяные дружинники Эгила. Сам Эгил, орудуя своим мечом Аддером, красным по рукоять, расчищал дорогу между гребными банками. Противники шарахались от свирепого норманна.
– Бросайте щиты! – обратился я к врагам. – Складывайте оружие!
– Бей их! – голосил человек на носу. – Бог с нами! Нас нельзя победить!
– Зато можно убить, – фыркнул Осви.
При мне было двадцать воинов. Десятерых я оставил сдерживать находившихся позади, прочих повел к носу. Мы били мечами по щитам, мы выкрикивали оскорбления; мы являли собой надвигающуюся погибель, и неприятели сломались. Они побросали щиты, положили оружие и опустились в знак покорности на колени. На корабль перебирались мои люди и норманны Эгила. Вскрик поведал мне о смерти человека у меня за спиной, но это был последний вскрик, потому что вражеская команда была побеждена. Я посмотрел направо и увидел, что самый маленький неприятельский корабль поставил парус и идет на юг. Он убегал.
– Эта битва закончилась, – обратился я к врагам, теснившимся под крестом, украшавшим штевень корабля. – Не стоит умирать ни за грош.
Мы потопили одно судно и захватили два.
– Складывайте щиты! – продолжил я, делая шаг вперед. – Все кончено!
Щиты загремели по палубе. На доски упали мечи и копья. Все сдались, кроме одного упрямого воина. Всего одного – молодого, высокого, с густой белой бородой и яростными очами. Он стоял на носу, держа длинный меч и простой щит.
– Бог с нами! – взывал он. – Бог нас не оставит! Бог никогда не подведет! – Упрямец громыхнул клинком по щиту. – Поднимите оружие и убейте их!
Ни один из его товарищей не шелохнулся. Они понимали, что побиты, и надеялись только на милость с нашей стороны. Юнец, поверх кольчуги у которого висело на серебряной цепи распятие, в последний раз ударил мечом, сообразил, что остался один, и, к моему изумлению, спрыгнул с носовой площадки и сделал два шага по направлению ко мне.
– Ты Утредэрв? – осведомился он.
– Кое-кто так меня называет, – любезно признал я.
– Нас послали убить тебя.
– Не вам первым дают такое поручение, – сказал я. – Кто ты?
– Избранник Божий.
Лицо его обрамлял шлем, искусной работы вещь, окованная серебром и с крестом на шишаке. Красивый был молодец, высокий и гордый.
– У Божьего избранника есть имя? – спросил я.
Сунув Осиное Жало Осви, я выхватил из подбитых войлоком ножен Вздох Змея. Божий избранник решил драться, причем один на один, так что Вздоху Змея достанет места, чтобы излить свою ярость.
– Мое имя Бог ведает, – гордо ответил юнец. Он обернулся. – Отче!
– Сын мой! – отозвался резкий голос.
Говорил священник, что стоял среди копейщиков на носу, и по этому скрежещущему голосу я узнал того, кто подбадривал воинов убивать нас.
– Если я умру, то попаду на небо? – с искренним волнением спросил юнец.
– Сын мой, сегодня же будешь рядом с Богом. Среди блаженных святых! Потрудись же во имя Господне!
Молодец опустился на миг на колени, закрыл глаза и неуклюже перекрестился рукой, держащей меч. Люди Эгила, мои дружинники и выжившие враги смотрели на все это. Кое-кто из моих воинов-христиан тоже осенил себя крестом. Молятся они за меня или просят прощения за то, что захватили корабль с крестом на штевне?
– Не валяй дурака, парень, – посоветовал я.
– Я не дурак, – гордо возразил он, поднимаясь. – Бог не выбрал бы дурака для угодного Ему дела.
– Это какого же?
– Избавить землю от твоего подлого существования.
– По моему опыту, – заметил я, – твой Бог почти всегда выбирает дураков.
– Ну, тогда я дурак Божий, – с вызовом провозгласил юнец.
За спиной у него загремело, и он в испуге обернулся, но увидел, что это всего лишь еще один из его товарищей бросил на палубу щит и копье.
– Тебе не помешало бы крепче верить, – укорил он труса, а потом повернулся и кинулся на меня.
Само собой, он был храбрым. Храбрым и глупым. Он знал, что обречен на смерть. Может, и не от моей руки, ведь, если даже ему удастся убить меня, мои люди изрубят его в куски. Идиот отдавал себе в этом отчет и понимал, что жить ему осталось считаные минуты, но надеялся обрести новую жизнь в залитой солнцем скукотище христианского рая. Верил ли парень, что способен победить меня? В бою все возможно. Он вполне мог сразить меня, если преуспел в обращении с мечом и щитом – этих искусствах, делающих воина великим. Но похоже, вера его коренилась не в кровью и потом обретенном мастерстве, а в надежде на то, что его Бог спустится с небес и дарует ему победу. Вот эта глупая вера и гнала его в бой против меня.
Пока он молился, я высвободил левую руку из внутренней скобы щита и теперь держал его только за внешнюю петлю. Противник это наверняка заметил, но значения не придал. Щит и меч я опустил, дожидаясь, пока враг не окажется в шести или семи шагах от меня, потом отвел левую руку и бросил щит. Метнул я его понизу с силой и целился ему в ногу. Расчет оказался верным: он споткнулся о щит, корабль подпрыгнул на волне и малый отлетел к банке. Я сделал шаг вперед, одним взмахом Вздоха Змея рубанул по его мечу, и тот с глухим звоном переломился. Пока две трети его клинка скользили по доскам, он в отчаянии попытался достать огрызком мое бедро. Я перехватил его кисть и крепко сжал.
– Неужели тебе и впрямь так неймется умереть? – поинтересовался я.
Он вырывался из моей хватки, потом попытался ударить меня окованным краем щита, но тот только шлепнул меня по бедру.
– Дай мне другой меч! – потребовал юнец.
Я рассмеялся:
– Повторяю вопрос, дурень: тебе и в самом деле так неймется умереть?
– Бог велел мне убить тебя!
– Бог? Или священник, наливший яда в твои уши? – уточнил я.
Он снова дернул щитом, и мне пришлось поставить Вздох Змея так, чтобы помешать ему.
– Бог велел мне, – упрямо повторил юнец.
– Тогда твой Бог такой же дурак, как и ты, – отрезал я. – Откуда ты заявился, глупец?
Парень помялся, но я выкрутил ему кисть и больно заломил руку.
– Из Уэссекса, – пробормотал он.
– Это я по твоему говору понял. Откуда именно из Уэссекса?
– Андефера, – против воли признался он.
– А Андефера находится в Вилтунскире, – сказал я. Он кивнул. – Где олдерменом является Этельхельм, – добавил я и заметил, как вздрогнул юнец, услышав имя. – Бросай меч, парень.
Он упирался, но я снова выкрутил ему кисть, и ему пришлось бросить огрызок меча. Судя по рукояти с золотой инкрустацией, оружие было дорогим, но сломалось при ударе Вздоха Змея. Я швырнул эфес Осви.
– Возьми этого набожного дурака и привяжи его к мачте «Сперхафока», – распорядился я. – Пусть живет.
– Вопрос в том, выживет ли «Сперхафок», – сухо заметил Финан. – У него течь.
Я бросил взгляд через палубу захваченного корабля и убедился, что Финан прав.
«Сперхафок» тонул.
Тараня первого противника, «Сперхафок» проломил две доски и начал погружаться носом. Когда я перебрался на него, он уже глубоко осел. Гербрухт, великан-фриз, разломал палубный настил, и теперь люди переносили балластные камни на корму, чтобы выровнять судно.
– Господин, мы сможем залатать его! – крикнул Гербрухт, заметив меня. – Течь только с одного борта.
– Люди нужны? – спросил я.
– Сами управимся!
Эгил прошел следом за мной на корму «Сперхафока».
