Пуля для тантриста

– Слушай, не зли меня, женщина, – прорычал шаман.

– Какая же я тебе женщина, – с сарказмом возразила Леда. – Ты же сам меня обзываешь колючкой, кактусом. Так что я не женщина, а цветок.

– Точнее, болтающее глупости растение на ножках, – огрызнулся шаман. – Я бы тебя по стенке размазал, если бы мог.

Он оттолкнул чашечку кофе, которую она подала ему, и ушел в свою комнату, хлопнув дверью.

Когда Леда заглянула туда, его не было. Он уже находился в далеком прошлом.

На этот раз он попал не точно по назначению. Из-за того, что был сильно зол, выплеснул слишком много энергии, и отлетел на несколько миль дальше. Пришлось принять обличье птицы. В этом виде он и полетел к обозам. Еще издали он услышал визгливый лай собак. Пролетая над заснеженной степью, Эндэнэ увидел бегущих детей – монашку и придурка. За ними гнался рыжий волкодав, сорвавшийся с подводы. Молодой пес решил поиграть, в этот миг он был опасен. На оклики с подвод, на зов и команды вернуться он не реагировал.

Мария и Васька бежали что есть духу. Уже перед берегом Васька стал оседать, его коленки согнулись, он почти падал навзничь на снег. Мария сильно толкнула его в спину, но он все-таки повалился, только вперед головой, оставляя на льду лишь ноги, обутые в сапоги-ичиги. Девушка подхватила подростка за плечи и затащила в овражек, русло которого – видел сверху Эндэнэ – под острым углом упиралось в левый берег Яика.

Тем временем рыжего волкодава догнал другой, черный, посланный с подвод в догонку. Собаки издавна враждовали, как и их хозяева – торговые соперники. Завязалась драка. Через несколько минут тело молодого пса, все в снегу и крови, безжизненно распласталось в двух дюжинах шагов от устья овражка. С противоположного берега зазвучал трубный голос Шамиля – смотрителя:

– Адымлер, тратршишьз? Всем мужикам стоять! Чьи собаки?

Черный пес, расправившись с соперником, послушно вернулся, лег на тюки с овчиной, и затих в санях.

Эндэнэ покружил над степью, и полетел в сторону беглецов. Он увидел, как Мария затянула полуобморочного Ваську Гугню в волчью нору. Дорогу в логово уступили три матерые волчицы. Эндэнэ сел на нижнюю ветку, присматриваясь и удивляясь, но тут же понял, что это вовсе не волки, а особая порода собак, которые сторожили на кнезкалинских пастбищах стада овец и телят, он их там видел однажды летом, во время одного их своих путешествий сюда.

Первая мысль – залететь в нору и снять с лежащего без сознанья подростка рыжий амулет – была отброшена. Собаки мигом разорвут любую птицу, зверя, человека.

Опять не получилось! Шаман был в ярости. Он снялся с ветки и полетел в укромное местечко, чтобы принять свой обычный облик и вернуться домой.

Они вышли из ресторана, в котором продолжалась суматоха в связи со случившемся, никто ничего не понимал, была настоящая паника. Ольга и Валентина, бледные и молчаливые, цеплялись за Олега. Он быстро овладел собой. Помог подругам сесть в «шевроле», и завел машину. Обе молодые женщины съежились на заднем сиденье, прижавшись друг к дружке.

– Ну что, едем ко мне? – предложил киллер.

– Лучше ко мне, – сказала Ольга. – Мне еще собаку выводить, а одна я теперь боюсь.

– Ладно, выведем вместе. А что вы такие напуганные, все же кончилось, я расстрелял этих неизвестных животных, – сказал Олег.

– Могут появиться другие, – сказала Валентина.

– Не факт. А если появятся – замочу.

Олег улыбнулся, достал из бардачка фляжку коньяка и передал подругам.

– Промочите горлышки, птички, и давай пощебечем.

Ольга отхлебнула довольно много, и передала Валентине. Та тоже сделала несколько изрядных глотков. Вскоре фляга была уже пуста, а женщины порозовели и заулыбались. Валентина запела:

– Эх мороз, моро-оз, не морозь меня-а…

Ольга подхватила.

– Девчонки, а расскажите лучше о себе, – сказал киллер. – Так будет интереснее. Вот ты, Оль, я ведь о себе в тот раз рассказывал, помнишь, по скайпу? А ты о себе ни гу-гу. Так нечестно. Давай, выкладывай, ну? А то законспирировалась тут, видите ли, – произнес он шутливо.

– А чего говорить-то? – сказала Ольга совсем пьяным голосом.

– Да все. Как живешь, кто твои папа-мама, как тебя в детстве дразнили.

– Ну, если это кому интересно, лады, – отозвалась она, все больше пьянея. Коньяк снял с нее стресс, ей стало легко и свойски с этими людьми, захотелось поболтать. – В детстве я часто одна в квартире торчала. Предки сваливали по делам, а я – одна. Тоска! Сяду к батарее, и слушаю. А там что-то бурчало, гудело, бормотало внутри. А однажды послышался приглушенный говор, наверно из квартиры под нами. Сперва ничего не различить. Голоса переплетались, всплескивали и стихали, будто люди спорили о чем-то или словно волны бились о берег. И вдруг кто-то внятно произнес: Человек – это замок с кодом.

Она замолчала.

– Интересно, – сказал киллер. – А кто твои родители?

– Их давно нет. Умерли, – пояснила Ольга. – Они были странные. Такие они были чудаки, не поверишь, да я и сама бы ни в жизнь не поверила, не будь я их дочерью, а они – моими родителями. Даже в раннем детстве я удивлялась, ну что за чудаков мне Бог послал, ведь не бывает же так! А может, бывает?

– Например? – спросил он.

– Ну, например, они, вместо того, чтобы кормить обедом меня и Игоря – нас с братом, – они прилипли к стульям в своей комнате, склонились над столами, и строчат: Отец – поэму, мать – роман. Рукописи по всей комнате развалены, на полу, на тахте, кресле, рояле – у нас большой старинный рояль был, «Мильбах», полкомнаты занимал, на нем груды нот и рукописей, вазы с цветами. Мама любила цветы, они у нас всюду были. Она любила мимозу, ландыши и сирень. Под роялем – склад консервных банок, весь год копили на лето, на дачу, так ведь нет магазинов. Иногда они ссорились, мама с папой…Ну, не буду надоедать воспоминаниями, не хочу свою душу растравливать, – сказала она и замолчала.

– Да ты давай продолжай, – сказал киллер. – Нам интересно. Я понял, ты была писательским ребенком. И пошла по стопам предков. Верно? Ну и что предки?

– Они никогда не работали в штате, – продолжала Ольга заплетающимся языком. – Они жили на гонорары, свободными художниками, «на вольных хлебах». В доме у нас то ни крошки, то – пир горой, веселье и гости. Но концы с концами все-таки сводили, занимали и перезанимали, а потом враз отдавали долги, ухали половину гонорара. В то время можно было так жить. Родители любили праздники, и гонораров хватало на неделю, но зато какую неделю! Это были «обжорные» деньки! Мы объедались, и у нас болели животы. Мы «всем кагалом» канали в кино, прихватив с собой рыжего кота Алтына – он тоже обожал кинофильмы. В зал проносили его в сумке, а во время сеанса он лежал на мамином плече как воротник. Никого это не смущало. То ли люди в те времена были добрее, то ли оттого, что наш кот очень уж напоминал лису, такой пушистый, рыжий, ну просто воротник и все тут. Никто же не подумает, что живая лиса лежит на человеке. А может, из-за того, что наш кинотеатр находился во дворе писательского дома, и в зале были в основном творческие семьи, привыкшие ко всякому…

У нас в семье были всякие всякости и непредсказуемости. Землетрясения, цунами, полтергейсты. В переносном, конечно, смысле. Чего только не случалось. Но не хочу больше болтать об этом. Не хочу! – повторила она капризно. – Пускай теперь Валя о себе расскажет.

Но Валентина окончательно закосела и не могла произнести ничего внятного.

– Подъезжаем к дому, – сказал Олег. – Видно, твою собаку придется выгуливать мне, – обернулся он к Ольге. – Если она пойдет со мной, конечно. А вас, девушки, надо будет уложить.

– Нет-нет, мы одни не останемся, ни за что, мы боимся этих летающих тварей… – пролепетала Ольга.

– Б-боимс-ся, – отозвалась Валентина, и съехала с сиденья на пол.

– Ну и наклюкались же вы, девчата, ха-ха, – хохотнул киллер. – Придется мне вас обеих на собственных плечах тащить. Вот связался, на свою голову. Смешные вы, девчонки, ей-богу.

– А мы уже не боимся, – сказала Ольга. – Ты наш Киллер-Хранитель.

– Ну конечно. Заместо Ангела-Хранителя у вас я теперь, – ответил Олег.

В полном раздражении Эндэнэ ворвался в свою комнату.

– Где кальян! Почему не готов! Разожги угли для кальяна! – заорал он на Леду.

– Чего злишься? – спокойно ответила она. – Что, не вышло с кактумарами, и психуешь?

– Заткнись! Подай кальян! – неистовствовал шаман.

– Сам виноват. Мог бы направить кактумаров прямо к ней на дом, там она одна торчит. Не считая полудохлой собаки.

– Ничего бы не вышло, – сказал Эндэнэ уже спокойнее. – У нее полно кактусов в квартире.

– Ну и что? – возразила Леда. – Причем здесь это?

– Неужели непонятно? – сказал шаман, снова раздражаясь. – Кактумары усядутся на кактусы и заворкуют, ты же знаешь их привычки.

– Ах да, точно. И чего она кактусов наразводила, энергетику, что ли, чистит?

– Видимо, да.

– Ну и что теперь делать будешь? – не отставала Леда.

– Есть у меня в запасе еще несколько штучек, – сказал он.

Леда принесла кальян и кофе. Но шаман поморщился, бросил:

– Не хочу!

И вышел.

– Чего раскапризничался, как маленький, – проворчала Леда.

– Пойду на голубятню! – бросил он, натягивая куртку, и выскочил за дверь.

Внутри у него клокотал вулкан и кипела лава. Успокоить его сейчас могли только голуби.

Он спустился во двор и направился на задворки, подошел к голубятне, отпер дверь. Из клетки повыскакивали наземь турманы. А желтохвостый голубь с песочного цвета головкой – кукун – взлетел на плечо Эндэнэ. Шаман взял птицу в ладони, погладил ее с головы до хвостика, а затем резко выбросил голубя в утреннюю высь. Захлопали щелчками крылья кукуна. Яон взлетел, набирая высоту, и сделал круг над голубятней. К нему присоединились еще три птицы. И вот уже четверка голубей красиво парит над крышами домов, поднимаясь все выше и выше. Следом взлетели турманы. Шаман, улыбаясь, задрал голову, любуясь ими. С самых дальних высот голуби садились на хвосты и кубарем вертелись вниз, потом делали еще несколько кругов, и заново вели игровую круговерть. Эндэнэ, провожая их взглядом, вдруг заметил с четверкой своих кукунов чужака. Пугливая пестрогрудая и белохвостая бабочка из породы голубей-высотников то смешивалась со стаей, то вертушкой замирала на месте, часто-часто порхая крыльями не прежней высоте. Спуск с высот ей давался с трудом.

«Будет моя», – решил шаман, наблюдая за ней. Тут ему в голову пришла интересная мысль. Он вытащил из кармана куртки мобильник и позвонил Ольге.

– Алло, это Эндэнэ, привет, – сказал он в трубку. – Хочу тебя видеть, и рассказать тебе нечто. Как тебе эта идея?

– Ну, ближайшие дни я занята, – ответила она. – А что ты хочешь рассказать?

– Это не по телефону, – ответил он.

– А о чем? Ну все-таки, о чем же? – стала она выяснять.

– О тебе, – ответил он.

– А-А… Ну, давай завтра встретимся в ЦДЛ.

– Где-где? – переспросил он.

– В Центральном Доме Литераторов, в нижнем кафе.

– Договорились. Вечером. До завтра.

В Центральный Дом Литераторов Ольга отправилась вместе с Валентиной. С ней было весело болтать, она знала много анекдотов, развлекала бесконечными рассказами о своих путешествиях, и вообще она была забавная. Они заказали кофе и фирменные пирожки с яблоками, и сели за столик в углу. Народу никого не было, если не считать пожилого сухонького мужичка с высоченной юной толстушкой, на которую он глядел с вожделением, и ей это очень нравилось.

– Эти, похоже, из Института Мировой Литературы, он рядом здесь, они все сюда ужинать притаскиваются, – сказала Ольга подруге, кивнув на парочку.

– Почему ты так думаешь? – удивилась Валентина.

– Вижу. Не из наших. Наших я всех знаю. Девчонка явно ассистентка этого типчика, он ей платит, она держится за него.

Тут вошел Эндэнэ.

– Ну как вы, девчата? – бросил, присаживаясь за их столик.

– Нормально, – отозвалась Ольга.

– А что так грустно на столе? – сказал он. – Сейчас закажем что-нибудь этакое.

– Этакого здесь не бывает, – возразила Ольга. – Только пирожки и бутерброды, да еще шоколадки и конфетки.

В этот миг на столе сам собой, словно из воздуха, возник роскошный торт с пышным кремом сверху. Тут же материализовались фарфоровые тарелочки, торт распался на дольки, и расположился на тарелочках.

– Круто, – произнесла Ольга, и обернулась к Валентине: – Знакомься, Эндэнэ, шаман.

– А я Валя, – сказала растерявшаяся Валентина.

– Ну, теперь расскажи мне обо мне, – сказала Ольга шаману. – Что ты видишь в моей судьбе, например.

– Вижу все, – сказал Эндэнэ.

– Ну, например. Вот скажи, когда я родилась, кто по гороскопу, хотя бы, – улыбнулась она, поддевая ложечкой кусочек торта.

– Ты-то? Родилась? На границе двух знаков, Стрельца и Козерога, 22 декабря ты родилась, – ответил шаман.

– Точно. Ну и что из этого?– заинтересовалась Ольга. – Это что-то значит?

– Конечно, – ответил он. – Это напрямую влияет на твою судьбу.

– Ой, как же? – вступила в разговор Валентина. – Расскажите про это подробно, пожалуйста, если можно?

– Для вас можно все, – шаман повернулся к ней, пристально заглянул ей в глаза, и начал: – если Вы родились на границе 2-х знаков, то возможно, что Вы живете по Верхнему, второму Зодиаку. Верхний Зодиак проявляется исключительно на стыке между двумя любыми знаками нашего привычного Зодиака, к примеру: Овен – Телец – Близнецы, и так далее. Два Зодиака, верхний и нижний, соприкасаются именно на границе одного знака с другим. Каждый знак второго Зодиака "вмешивается" в первый, в идеале как бы раздвигает границы другого знака, и у человека-"пограничника" может проявиться абсолютно другой знак – знак верхнего Зодиака с совершенно другими характеристиками. Как только в истории мы видим какого-то очень необычного человека, человека-легенду с какими-то таинствами, у него обязательно будет соединение планет на границе знаков. В жизни таких людей просто иногда невозможно понять. К ним должен быть применен более сложный критерий оценки. Кого бы мы ни взяли из знаменитых гениальных личностей, отмеченных печатью некоей необычности, астрологи обычно пытаются загнать их в рамки нашего Зодиака, а они этому не поддаются, так как в них всегда есть нечто еще, находящееся выше. Люди, у которых проявляется верхний Зодиак, будут людьми как бы "не от мира сего", в какой-то степени наш мир будет для них даже чуждым.

Если вы родились на границе обычных знаков Зодиака, то как найти подтверждение того, что у вас проявился Знак Верхнего или второго Зодиака. 12 печатей, связанных с этими двенадцатью знаками второго зодиака, должны быть в форме группы родинок, напоминающих по форме очертания созвездий, соответствующих этим знакам. Это и есть знак отмеченности.

– Ой как интересно! – воскликнула Валентина. – А точнее, к примеру?

– Ну, если точнее, то на примере Ольги. Она, выходит, знак древа, созвездие Кассиопеи. Люди этого знака и созвездия очень неординарны, это настолько сложные личности, что трудно себе представить. Впрочем, я об этом только что сказал.

– Я сложная личность? – переспросила Ольга.

– Многоуровневая, – ответил Эндэнэ. – Кроме того, ты ухитрилась родиться в час Черепахи, в минуту Тхтхау. Раз в тысячу лет в часе Черепахи появляется лишняя минута. И рожденный в этот миг обладает особыми свойствами. Но и жизнь у него складывается по-особому. У него может быть много знакомых, но нет близких друзей. А его судьба порой делает фантастические скачки. Эти люди долго остаются моложавыми. Им не грозит дряхлость и серьезные болезни, во второй половине жизни судьба осыпает их радостями и дарами.

– Правда? – перебила его Валентина.

– Это так, – ответил Эндэнэ.

– А расскажите про все необычные знаки, которые на стыке, можно? – Валентина вплотную придвинулась к шаману и смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Не проблема, – усмехнулся он. – Слушайте:

Родившиеся 20, 21, 22, 23 марта – это Созвездие Цефея.

Получившие рождение 20, 21, 22, 23 апреля – Созвездие КИТ.

Появившиеся на свет 20, 21, 22, 23 мая – Созвездие ОРИОН,

Те, которые вылупились 20, 21, 22, 23, 24 июня – Созвездие КОРАБЛЬ,

Выскочившие из утробы матери 21, 22, 23, 24 июля – БОЛЬШАЯ МЕДВЕДИЦА,

Увидевшие этот свет 22, 23, 24, 25 августа – РЫЦАРЬ, или Геркулес,

Рожденные 22, 23, 24 сентября – Созвездие ВОЛОПАС,

Вылупившиеся 22, 23, 24, 25 октября – Созвездие ВОРОНА,

Увидевшие свет 22, 23, 24, 25 ноября – ЗМЕЕНОСЕЦ,

Те, которые 21, 22, 23, 24 декабря родились – Знак ДРЕВА. Созвездие КАССИОПЕЯ,

Родившиеся 19, 20, 21, 22, 23 января – Созвездие ЛЕБЕДЯ,

Ну а 19, 20, 21, 22, 23 февраля – Созвездие ПЕГАС.

Теперь все понятно? – обратился он к Валентине, и перевел взгляд на Ольгу.

– Занятно, – отозвалась Ольга. – Я эту информацию и в Интернете могу надыбать, так что ты не сделал никакого открытия для нас.

– А мне было ужасно интересно. Вы такой потрясающий человек, и очень-очень симпатичный, – сказала Валентина, не сводя с шамана своих заблестевших глаз.

Она и оторвала, наконец, взгляд от Эндэнэ, и закинула ногу на ногу.

Между ней и Ольгой оказался свободный стул, а на нем – книга.

– Зюскинд, Парфюмер, – прочла Валентина на обложке, и взяла книгу в руки.

– Передай ее Ольге, – произнес шаман. – Кажется, это ее.

– Не моя, – ответила Ольга. – Я читала Зюскинда, он где-то дома у меня затерялся.

– Возьми и посмотри, – сказал Эндэнэ немного напряженным голосом. – Валь, передай ей, пусть листанет.

– Да не нужен мне Зюскинд, – сказала Ольга. – Я занята тортом. Валь, тебе что, торт не нравится? Или ты так любишь классику?

– Я не читала Зюскинда, – ответила Валентина, открыла книгу, и принялась перелистывать. И вдруг выронила ее из рук, и сползла со стула на пол.

– Эй, что с тобой? – склонилась над подругой Ольга, и увидела, как стало бледнеть ее лицо.

Валентина судорожно дернулась и затихла, взгляд остекленел…

– Что такое? – потерянно пробормотала Ольга. – Надо врача, срочно!

Она полезла в сумочку за мобильником.

– Поздно, – произнес шаман. – Она мертва. Остановка сердца.

Он нахмурился и стиснул зубы. Взгляд его стал жестким.

Ольга неделю не выходила из дома и не отвечала на звонки. Сидела и плакала. Нет, конечно, выводила гулять собаку, но ненадолго. Заглядывала в продуктовый магазин. Но делать ничего не могла, все из рук валилось. Ей было до боли жаль Валентину. Приехавшая в тот раз скорая подтвердила диагноз, интуитивно поставленный шаманом. Врачи решили, что у Валентины было слабое сердце.

Потом она успокоилась и ответила на надрывный телефонный звонок. Это был Хаббл. Он сказал, что возвращается в Америку, и хочет попрощаться.

«Надо отвлечься, хватит рыдать, этим никому не поможешь», – решила она, и согласилась встретиться с ним. Но только не в ресторане, и не в Центральном доме литераторов. Решили пойти в Консерваторию на концерт классической музыки.

Встретились в Бетховенском зале, возле бюста. Хаббл достал билеты в партер, места были в самом центре пятого ряда.

– Я люблю пятый ряд, – сказала она. – Просто я люблю эту цифру, пять. Это мое число.

Хаббл не совсем понял, что она сказала, так как сегодня она путала английские слова с русскими, но из вежливости он улыбнулся и кивнул.

До начала концерта было еще полчаса. Они побродили по консерватории, посмотрели фотографии на стенах. И Хаббл произнес вдруг:

– Ольга, я хочу подарить тебе на память маленький сувенир. Это часы странного вида, они не ходят, но очень забавные. Это будильник.

Он сказал эту фразу на ломанном русском.

– Ты стал учить русский? – удивилась она.

– Пока только несколько фраз, и много разных слов, – ответил он.

– О, это мне нравится, – сказала она. – У нас трудный язык, ты просто герой! А часы я починю, я умею. Мой прадед был знаменитый часовщик, золотые руки, и мне тоже передалось от него кое-что в этом плане…

Она взяла сверток, который Хаббл вручил ей, и развернула. Будильник действительно был совершенно необычный. В куске причудливо застывшей лавы был оранжевый неровный многоугольник – циферблат, с черными римскими цифрами и черными стрелками в виде рыбок.

– Потрясно! – воскликнула Ольга. – Это просто класс!

Тут прозвенел звонок, и они пошли в зал. Объявили арии из классических опер, и имя:

– Исполняет Михаил Гужов.

Зал взорвался аплодисментами.

На сцену вышел большой полный молодой мужчина с нежной как у младенца розовой кожей, и запел таким глубоким басом, что зал завибрировал.

Зрители замерли. Хаббл зажмурил глаза и стал слегка раскачиваться в такт пенью. Ольга почти полностью растворилась в звуках, это было блаженство… Она парила в небесах, плыла в океане, растворялась в солнечном свете, танцевала среди нежных теплых языков пламени, она сама была частицей пламени, лучиком света, сияньем морской волны…

После концерта они, осиянные чудесными звуками и счастливые, бродили по улицам и молчали, впитывая в себя краски поздней осени и начинающейся зимы…

Потом поймали такси и поехали к Ольге. Был прощальный вечер с шампанским и долгими ласками. Ночью они гуляли с собакой. Утро пришло незаметно. Хаббл распрощался и поехал в аэропорт. Ольга легла спать.

Ей снилось, что она в Домжуре берет интервью у хорошенькой юной блондиночки, и вдруг понимает, что это она сама и есть. Она интервьюирует саму себя. А блондиночка рассказывает, да так гладко, словно читает. Она говорит что-то там о своем детстве:

– Снег, до боли в глазах яркий, мелко бугрился на газоне, деревья зло корячились в холодном солнечном пространстве. Из-под ног выпорхнула синица, резко взлетела, пронеслась, рассекая воздух, над фотомастерской – облупленной многоэтажкой. Там на крыше сидел, свесив ноги, Савка-Сопля из шестого подъезда. Увидел меня, спрыгнул, пошел навстречу. «Сейчас треснет по балде», поняла я и приготовилась драться. Савка всегда почему-то цеплялся ко мне.

Шагах в пяти от меня он вдруг остановился, шмыгнул носом, слизнул прозрачную, посверкивающую на солнце соплю над губой и крикнул, как будто я глухая:

«Беги домой, у тебя дома беда…»

С Савкой мы летом стырили булку из ларька…

Дальше Ольга не слушала, а потом снова «врубилась». Блондиночка вещала:

– Кряжистый краснолицый мужчина притушил о ствол липы «бычок» и сказал:

«Да у нас вся страна сидела. Тюрьмы, лагеря, знаешь их сколько?»

«Зона», – отозвался другой.

«Зона» – подумала я и сразу вспомнила фильм «Сталкер». Там тоже зона, другая. А еще есть шальная зона – это когда деревья и птицы дуреют от талого снега. Разные есть зоны. Вот тот любимый мой «Гамлет» из сугроба, из зоны… Ту растрепанную книжку я выловила из сугроба в тот раз…

Я швырнула портфель на скамейку, прислонилась к дереву и стала думать о Гамлете. Он был высокий, немножко лысый, с удлиненным аристократическим лицом и толстыми губами. Он очень худой, ладони его большие, а пальцы длинные. Гамлет улыбнулся, взял меня за руку, мы оказались за столиком в каком-то прокуренном зале, и он сказал:

«Ты что, оглохла?» – сказал Савка-Сопля и ткнул меня локтем в бок. С сигаретиной в уголке рта, небрежно прислонясь к скамейке, Сопля стал глядеть куда-то мимо и говорить:

«Ты чего не в школе, с уроков смылась?»

«А где твои сопли?» – злясь, спросила я.

Нигде нет спасенья, даже в чужом дворе. Хочу одиночества!

«А ты читала «Синюю птицу»?» – печально спросил Савка.

«Я ела паштет из Синей птицы!» – крикнула я, схватила портфель и убежала.

– Да это же фрагмент моих мемуаров! – вскрикнула Ольга и проснулась.

Был уже вечер, за окном стемнело. Надо было срочно кормить и вести гулять собаку. Рокки терпеливо лежал под письменным столом, послушный пес, и ждал. Она встала, пошла на кухню, включила чайник, заварила крепкий чай. «Надо срочно прийти в себя», – подумала, и достала из сушилки керамическую кружку. Мысли ее сделали кульбит и вернулись к Хабблу. Вспомнила про подарок. Сумка валялась на стуле. Вытащила странный будильник. Поставила на телевизор. «Будет время, вскрою и попытаюсь починить», – подумала она.

И еще подумала, что надо непременно сходить в храм к отцу Макарию.

Эндэнэ в ярости переломил бамбуковую трость, и швырнул обломки на ковер.

– Не бурли! – миролюбиво произнесла Леда. – Да успокойся ты, наконец. Не все потеряно. Я заглянула в шар, пока ничего не происходит, Ольга ведь непредприимчивая. Так что у тебя есть время.

– Уйди! – выкрикнул шаман. Пошла вон!

– Что, опять в четырнадцатый век сиганешь? – поняла Леда. – Зря. Там ты ничего не надыбаешь.

– Не твое дело! – снова вспылил шаман.

Леда вышла из его комнаты и закрыла за собой дверь.

Эндэнэ переоделся в одежду странника, попытался успокоиться, но вместо этого распалился еще больше. На сей раз он оказался в 1519-ом году.