Пуля для тантриста

Потом ее мысли перекинулись на бывших мужей, любовников и подруг. С подругами у нее все обычно кончалось ссорой, так как она считала, что они, сучки такие, уводят у нее мужиков. Всех своих бывших партнеров она причислила к рангу «козлов». Самый большой «козлища» был Варенников, он ее не оценил, да еще после такой-то ночи, она ради него зажгла арома-лампу с эротическим стимулятором – маслом иланг-иланг, она показывала ему свои лучшие полотна, а потом демонстрировала любовный мастер-класс, она даже дала ему несколько уроков, так как в сексе он совсем не разбирался. Или был слишком пьян. Он вообще ничего не понял, стал избегать ее, она была раздосадована, разозлена, просто взбешена, она хотела его убить. Пыталась, по крайней мере. Но промазала. Да, в семьдесят лет меткость уже не та. Это все оттого, что живет она в этой убогой России, где такой низкий уровень жизни, что люди быстро стареют и умирают. Она еще долгожитель, и активность ее невероятно высока. Обычно в этом возрасте уже не женщины, а дряхлые бабульки, еле ползающие с палочкой в руках, или вообще прикованные к постели. А она часть жизни умудрилась прожить заграницей, потому и не очень износилась.

Потом она стала думать о своих последних любовных похождениях. Незадолго до поездки на отдых она закадрила симпатичного мужика восточного типа, с таким блеском больших карих, слегка удлиненных, глаз, с невероятно длинными ресницами, с густющими волосами черными и блестящими, в общем, самое оно. Он пригласил в гости, пили щербет, ели розовую дыню. Она с нетерпением поглядывала в сторону спальни. А он, не замечая, вещал о каких-то феноменах:

– Среди современных феноменов, которые совершенно не поддаются пока объяснению, есть такие, которые связаны со структурой пространства, более сложного, чем кажется. Хотя, оккультисты давно уже говорили и писали о тонких мирах, которые незримо пронизывают наш мир. Эти тонкие миры образуют брамфатуру любой планеты. Земная брамфатура называется Шаданакаром. Это многомерный гигантский цветок сложной формы, который, как ореол, окружает небесное тело, – своеобразный флер, полутень, заметить которую не всегда удается. Вы, наверно, слышали о людях или предметах, которые появляется как бы ниоткуда и исчезают в никуда? Слышали о пространственных порталах? Вот через эти самые порталы…

Ветта ничего не поняла, устала слушать эту внезапную лекцию, распрощалась и ушла, в мыслях проклиная дурацкую ситуацию и своего знакомого, такого сексуального с виду и настолько бестолкового на деле. Ну напрасно она строила ему глазки, и вздыхала, и быстро проводила кончиком языка по верхней губе, и складывала губы сердечком, – все зря, она ничем не смогла его пронять.

Эти воспоминания окончательно погрузили ее в сон. Засыпая, она подумала о Хаббле, ее единственным на сегодня кадре, и поняла, что в него стоит влюбиться, а то как же без любви, так и постареть можно. Ведь только любовный гормон продляет молодость.

Хаббл с трудом понимал, что происходит. От внезапного ареста, от полученного стресса на него нашел ступор. Он почти ничего не соображал, когда у него брали отпечатки пальцев, когда фотографировали в трех ракурсах, когда пытались допросить. Он никак не мог взять в толк, о чем его спрашивают и что вообще от него хотят. Наконец, его втолкнули в камеру, закрыли железную дверь и включили замок. Электрические щеколды выдвинулись в пазы. Хаббл застыл посередине камеры, тупо уставившись в пустоту. Потом медленно попятился назад, пока не натолкнулся спиной на холодную стену. Он скользнул по ней вниз, и бессильно опустился на пол. Уронил голову на колени, и замер.

Так он просидел всю ночь, словно в анабиозе. Утром ему принесли завтрак, но он к нему не притронулся. До него доходило словно сквозь толщу льда, что он – убийца, и это не сон, он действительно убил подругу, и его повязали… А может, ничего этого нет, просто приснился кошмар, и теперь надо проснуться. Хорошо бы, если б все так и было.

Потом продолжились допросы, он отвечал невразумительно, он был сломлен. Мысленно он клял себя, что покинул то уютное убежище у русской художницы, в котором совсем, начисто забыл об убийстве. А ведь она предлагала ехать вместе в Москву, и он даже пообещал, что непременно там с ней встретится, даже сказал, где – в Американском кафе…

Ничего путного не добившись, его снова возвращали в камеру, а утром был очередной допрос. Видимо, следователь ждал, когда он придет в себя. Потом его на несколько дней оставили в покое. И он понял, что сходит с ума.

Он понял это окончательно той ночью, когда увидел стройную женскую фигурку. Она прошла сквозь запертую железную дверь. Нагая, хорошенькая, коротко стриженная. Ее зеленоватое тело фосфоресцировало. Она подошла к нему вплотную, мило и виновато улыбнулась, сказала:

– Ну, идем.

И взяла за руку. Ее маленькая ладошка была колючая, теплая и крепкая.

– Глюки начались, – пробормотал Хаббл.

– Не, все нормально, – убедительно сказала она, и выдернула его из камеры.

Их закрутило словно в турбулентном пространстве. Он сразу потерял сознанье.

Очнулся в машине. Он сидел в кресле собственной машины, только сзади. Рядом с ним была та самая девушка, только уже в джинсах и майке.

– Леда, познакомимся наконец. Что вытаращился, Хаббл, я же не инопланетянка какая.

– А кто ты, – с трудом выдавил он.

– Просто Леда. Не такая. Другая. Девушки бывают разные, – усмехнулась она.

Постепенно придя в себя, Хаббл заметил, что в машине кроме них еще двое мужчин.

– А это Эндэнэ, он наш главный, и Сергей, – кивнула в их сторону Леда. – Мы твои друзья. А теперь держись, сейчас снова войдем в портал.

– В какой портал? – выдохнул Хаббл.

– В пространственный, чудак, в обычный пространственно-временной портал. Проскочим, и вынырнем в Москве. Очень удобно, знаешь. Только нельзя пользоваться часто. Это для экстренных случаев.

И она обворожительно улыбнулась.

У Хаббла голова шла кругом.

Ольга открыла глаза. Сквозь тонкие ярко-синие шторы с оранжево-красными полосатыми рыбами проникал свет. Уже давно за полдень, поняла она. Просыпаться не хотелось, во всем теле была разбитость. Весь этот год ей не хотелось вообще вставать с постели. Она слишком многое на себя навалила, и устала, очень устала. Нужен был хороший отдых, какая-нибудь поездка. Она не отдыхала уже много лет, она безвылазно торчала в Москве, все время решая проблемы, которые сыпались на нее как из рога изобилия. Она циклилась на этих проблемах, изматывая себя внутренне. От этого не хотелось жить… Вот и сейчас…

Чтобы не думать ни о чем этаком – но мысли сами крутились, как мухи над навозной кучей, над айсбергом неразрешимых дел, хотя она гнала, гнала их, все без толку, – лучший способ, это вспомнить что-нибудь приятное. Но ничего не приходило на ум, ничего не хотелось вспоминать. Она спустила с кровати руку, погладила дремавшего рядом большого пса, ладонь утонула в гуще длинного теплого ворса, на душе стало светло, как в детстве. И мысли ее медленно вплыли в нежное лето той поры, когда живы были родители, живы и молоды, а она, худенькая девчонка с двумя длинными тонкими косами, прыгала по кочкам, сплошняком усыпанным рыжими хвоинками, а вокруг стояли огромные прямые, как корабельный мачты, сосны, и запах был такой, удивительный, волшебный, ах как пахли сосны, распаленные июльским солнцем! И был трехпалый трон. Удивительное дерево! Тройное. Трехпалое. Три пальца. Три паденья. Три желанья. Трон. Нужно тронуть и загадать первое желанье. И тогда корявая сосна станет троном лесного царя, который исполнит парочку твоих желаний, самых заветных, вроде мечты о говорящей кукле или о большом шоколадном зайце с жидкой сладкой начинкой…

Она сидела в основании трех сросшихся сосен и, запрокинув голову, смотрела, как три ствола – будто три пальца – тонут в небе, словно в варенье из ежевики. Сроду не ела варенья из загадочной ежевики, в глаза не видала такой вкуснятины, девчонки рассказывали, вот бы попробовать, мечта…

Надо трижды упасть с трехпалого трона и загадать второе желание, так придумал папа, и, конечно же, она загадала про ежевичное варенье, наверно, оно синенькое такое, вроде неба, и его лопают Боги на Олимпе…

А вечерами они по очереди читали вслух мифы древней Греции, про этих самых Богов, вот житуха была, не то что сейчас. Они все амброзией питались, это, наверно, и есть ежевичное варенье…

– Оля опять заснула на дереве. Эй, слезай, мы уже в папоротниках ищем маморотники и сейчас совсем уйдем! – кричит братик Игорек.

«В папоротниках – рыжики с зелеными и оранжевыми шляпками, а никакие не маморотники, это опять все папка насочинял», – думает она с раздражением. Ей хорошо на дереве и не хочется никуда идти, искать и собирать, пропади они, эти грибы…

А потом был Волк. Он появился неожиданно, такой же угрюмый, страшный, неуютный, как разгулявшаяся за дверью стихия. Огромный, мокрый, с фосфоресцирующими глазами. Темно-серый. Словно грозовая туча.

Вторую неделю свирепствовал ураган. С домов срывало крыши, деревья выворачивало с корнями и носило по воздуху. На избу рухнул столб с оборванными проводами, все боялись пожара.

Пятистенок, который арендовал папа, был срублен на славу – крепкий, с мощной дверью. Веранду заперли на крюк, а сами забились на кухню. Там весело потрескивала печка, обдавая всех густым смолистым жаром. Поленья трещали словно выстрелы, разноцветное пламя яростно вертелось, будто дразнило кого-то.

В эту ночь семья не ложилась, так как в счетчик над кроватью ударила молния, и боялись идти в спальню.

Ливень за окнами вдруг прекратился, будто кто-то враз обрубил струи дождя. Лишь страшно громыхал гром.

Мама сказала:

–Вот самая опасная погода. Сухой гром. Особенно страшна молния…

Не успела она договорить, как за окнами полыхнуло.

– Кажется, горим… – произнесла тетя Зина.

– Это молния, – сказала бабушка.

Она распахнула кухонную дверь и высунулась на веранду. Там было темно и влажно. Очередная вспышка осветила помещение, и тут же загромыхало над потолком, будто гром осыпался на крышу. Что-то сильно ударило в дверь веранды, потом еще раз и еще, так что дверь дрогнула, соскочила с крючка и распахнулась. В проеме возник большой мокрый зверь, шерсть висела слипшимися космами, он казался черным, с него лила вода. Зверь спокойно огляделся и не спеша вошел. Он прошел в угол веранды и лег на кучу половиков, которые бабушка наспех посдергивала с веревки, когда началась гроза. Он положил большую голову на лапы и опять взглянул на людей умными усталыми глазами.

– Это волк! – вскрикнула мама, заталкивая детей на кухню. Оля и братик упирались. – Саша, что же ты, убери детей!

– Не наводи панику, – сказал отец. – Это крупная немецкая овчарка.

– Да что ты-и, глаза-то горят желтым, это дикий зверь! В здешних лесах их видели, волков-то!

– Ну не гнать же его, – сказал папа. – Он промок и, похоже, простудился. К тому же это явно служебная собака, легла на подстилки, и глаза умные.

– Надо покормить, – сказала бабушка, протискиваясь бочком в дверной проем из кухни с тарелкой каши.

Бабушка первым делом всех кормила, будь то человек, животное, птица. Возникни вдруг перед ней призрак, она бы и ему сунула под нос тарелку супа или кружку простокваши.

– Стой, куда? – крикнула мама, хватая бабушку за подол и затаскивая обратно на кухню.

– Да отстань ты, Милка! – вырывалась бабушка. – Пусти!

Воспользовавшись суматохой, Оля шмыгнула на веранду и бросилась к собаке. Ей хотелось накрыть песика пледом, чтобы он согрелся и обсох. Но отец схватил ее в охапку, унес в комнату и запер. Она заревела в голос.

Наутро ураган утих. Солнце, похожее на тщательно надраенную раскаленную сковороду, висело в жарком мареве высоко над крышей, от затопленной земли шел пар. Начинался зной. После бури установилась жаркая погода.

– Это Волк принес с собой хорошую погоду, – сообщил братик. – Он не простой пес, а волшебный.

Волк, накормленный и невозмутимый, лежал во дворе у калитки. Оля бросилась к нему, чтобы погладить, но родители отогнали ее.

– Не подходи, тяпнет за ногу, будешь знать, – сказала мама. – Он еще к тебе не привык.

– А почему вам можно, а мне нельзя? – захныкала она.

– Мы взрослые, – последовал лаконичный ответ.

Все утро она пыталась прорваться к Волку. Сбылась мечта, у них, наконец-то, собака, да еще какая! Большая, важная! Вот бы погладить, поиграть с ней! Не пускают…

А родители ждали, что найдется хозяин собаки, или пес сам уйдет к хозяину. Но все оставалось по-прежнему. Волк не отходил от дома. «Может, его хозяин умер?» – с надеждой думала Оля.

Это был очень умный пес. Похоже, он был хорошо обучен. Соседские ребятишки бросали ему через забор куски колбасы и кости. Волк и бровью не вел. С земли он пищу не брал. Принимал еду только от бабушки, и только из миски. Наверно, решил, что бабушка здесь самая главная, коли стряпает и всех кормит.

Волк никогда не облаивал прохожих. Но если кто-нибудь хотел войти во двор, он вставал, загородив калитку, и по-особому страшно рычал. На Олю и братика он не обращал внимания, на кота Алтына тоже. Когда Оля все же попыталась погладить Волка, он так рыкнул, что она отскочила, а кот, пригревшийся было на солнышке, свалился с крыльца.

Трогать себя пес позволял только бабушке и папе. Оле очень нравилось, что их пес такой неприступный, серьезный. Это не какая-нибудь домашняя собачонка, которую можно трепать, как угодно, все стерпит за лакомый кусочек. Их пес – зверь и почти что человек. Нет, он лучше. Иной человек тоже стерпит все за кусок хлеба, так сказать… А ее пес – вот это зверь! Сильный, гордый! Она восхищалась своим зверем.

Через два дома от них жила семья пастухов. Муж, жена и сыновья пасли по очереди колхозное стадо, ночами гнали самогон и пили запоем. Спохмела шли в лес с дробовиком и палили по белкам и птицам. У них каждый раз была новая собака на цепи. Собак они почему-то убивали. А может, съедали. Мечтали об умной пастушьей собаке, но у них заводились только глупые цепные псы.

Волк им приглянулся, и пастух стал просить, чтобы его продали. Но олина семья наотрез отказалась.

– Дык эта ж не ваша собака, – сказал пастух.

– И не ваша, – ответил отец.

– Наша, – отрезала мама.

– Это не собака, а волк, он к нам из лесу прибежал, – встряла в разговор Оля.

– Ну вот, е-мое, псина чужая, – сказал пастух. – А ежели я хозяина приведу?

– Приводи, – сказал папа и увел Волка на веранду.

Спустя несколько дней, поздно вечером, когда вся семья играла на кухне в домино, а Волк лежал возле калитки во дворе, вдруг послышались какие-то вопли. Они доносились снаружи. Все сразу почуяли неладное и выскочили из избы. После яркого домашнего света тьма казалась непроглядной, ни зги не видать. В тишине вечера звуки словно усиливались – яростный треск, крики, злобное рычанье со стороны калитки. Папа сбегал за фонариком и высветил угол двора. Они увидели пастуха с сыновьями, цепь с ошейником, винтовку. Не винтовку – дробовик. В то время Оля не разбиралась в ружьях, да и теперь тоже.

Она сразу поняла, что произошло. Они хотели в темноте увести Волка, приманив его косточкой. Но пес набросился на них, повалил и принялся катать по земле…

Папа отозвал Волка на веранду. Пастухи пообещали застрелить собаку, выкрикивая, что бешеная псина покусала их.

Папа спрятал Волка в комнате. Потом он отвез его в дальнюю деревню и отдал какому-то человеку. Оля с братом очень горевали, хотели найти, колесили на велосипедах по деревням (им не сказали, куда именно был отдан пес), но тщетно.

Вскоре у них пропал Алтын. Через несколько дней они нашли его мертвым в поле. Он был застрелен из дробовика. Мама долго плакала.

Дачный сезон заканчивался. Они на семейном совете решили съездить в ту деревню и забрать Волка в Москву. Они тревожились за судьбу собаки.

Но Волка там не оказалось. Новый хозяин сказал, что пес ночью оборвал цепь и ушел. Найти не удалось.

– Так вы его на цепи держали? – ахнула мама.

– А как же иначе? – последовал ответ. – Собака, она для цепи и есть.

Больше вспоминать не хотелось. Лицо Ольги было мокрым от слез. «Вот зараза, о чем ни подумай, все какая-то драма вспоминается» – она мысленно чертыхнулась и спустила ноги с постели. Тапочек не было, на них дремал пушистый Рокки, свернувшись и прикрыв хвостом нос. Он был такой уютный, что от одного его вида Ольга стала приходить в душевное равновесие. Босиком прошла к окну, раздвинула шторы. Облачное небо, двор, вид которого до того надоел за все эти годы, что смотреть тошно. Надо умыться и окончательно прийти в себя. В ванне течет душ, от сантехников уже мутит, сколько можно вызывать, а потом целый день ждать, пока придут. Как все надоело!

Пронзительная музычка мобильника резанула уши. Ольга вздрогнула, и быстро направилась в коридор. Мобильник лежал на старом трюмо с потускневшим от времени стеклом. Близоруко щурясь, она нащупала телефон среди множества не очень нужных тюбиков, коробочек и флаконов со спреями. Поднесла к уху, и, сделав усилие, выдавила из себя легкий радостный голосок:

– Алло! Алло!

– Привет, котенок, – чересчур ласковый тон Сергея, нежный словно шелк, медленно выливался на нее из трубки, словно пенистый гель для душа. – Прости, что снова исчез, не мог позвонить, опять неожиданные обстоятельства. Прости, прости, котеночек, зато у меня есть для тебя подарок. Я заеду за тобой завтра, посидим в Американском кафе, потом поедем ко мне, будет романтический вечер с сюрпризом!

– Что, какое кафе? Американское? Ты что, приглашаешь меня в Америку? У меня нет загранпаспорта, – ответила она.

– Глупенькая, Американские кафе есть во всем мире. Это как Макдональдсы. У нас в Москве их несколько штук, целая сеть. Мы поедем на Арбат.

– Я не видела на Арбате никаких Американских кафе.

– Тем не менее, оно там есть. Арбатская, 23.

– Я не люблю Арбат, в меня там стреляли, – воскликнула Ольга.

– Да? Ну тут рядом со мной шаман, сейчас спрошу, почему стреляли. Он говорит, что тебя приняли за принцессу Диану, но поскольку принцессы больше нет, в тебя стрелять не будут.

– Ага, как же, держи карман, еще за кого-нибудь примут. А что это вообще такое, кафе это, что там особенного?

– Экзотика. На стенах висят конские седла и деревянные колеса от телег. И еда своеобразная.

– Ну например? Конские хвосты и ковбойские сапоги под кетчупом? – засмеялась Ольга.

– Почти угадала. Хвосты игуаны. Еще – настоящая мексиканская кухня. Шипящий фахитас, хрустящая свинина на ребрышках, салат Цезарь, американский яблочный пирог.

– Круто! – воскликнула Ольга. – А в Америке тоже это меню?

– Там еще круче, ты что! Например, в Селигмене есть кафе The Roadkill Cafe. Там вывеска: «Вы убиваете это, а мы это жарим!" И готовят они из животных, убитых автомобилистами на дорогах. Это – настоящее "кафе дорожных убийств".

– Во дают! – изумилась Ольга. – Куда Гринпис смотрит?

– Ну наши российские кафушки не столь кровожадны, у нас тут без дорожных убийств все обходится. Так что готовься к приятным сюрпризам. Пока, целую, рыбка, завтра за тобой заеду.

Ольга улыбнулась. Иногда судьба подбрасывает ей подарки, правда, слишком неожиданные. Она уже считала, что Сергей исчез насовсем. Как классно, что он позвонил, что опять будет встреча, да еще с сюрпризом, это просто супер! Наверняка потом, после всего, они приедут сюда, надо срочно прибраться и сделать так, чтобы был полный комфорт. Надо пропылесосить, вымыть пол, протереть столы и полки, отмыть ванну и умывальник, а то все заросло уже, и красиво расставить горшки с растениями. Главное, поставить все правильно. Все с острыми листьями – сансивьерию, хлорофитум, золотой ус, алоэ – надо переместить в спальню-кабинет, чтобы положительная энергия двигалась быстрее. С круглыми листьями – красулу, герань, авокадо, – в кухню-гостиную. Кактусы расположить на балконе. Возле кровати зажечь лампадку с ладаном. А над постелью повесить красивую пластмассовую бабочку – символ любви и радости.

Она быстро приняла душ, заварила свой любимый зеленый чай «Мишки гамми», и достала из холодильника йогурты. День засверкал всеми красками радуги. «Надо еще вывести Рокки», – подумала она…

Ветта была в полном шоке, когда утром к ней нагрянула полиция. Она плотнее запахнула желтый с лиловыми леопардами шелковый халатик, и спросила:

– В чем дело?

– Мы должны задать вам несколько вопросов, – сказал смуглый черноглазый брюнет, которому очень шла полицейская форма.

– Ну, а зачем? – растерялась она, и глянула на себя в зеркало, рядом с которым стояла. – Что-то случилось?

– Вам знаком человек по имени Хаббл? У вас его машина.

– Ну, он мне ее подарил, документы в порядке, сейчас принесу, – Ветта подошла к секретеру и, порывшись в столе, достала нужные бумаги. – Вот, пожалуйста, можете проверить. Хаббл мой бойфренд, – произнесла она со скрытым кокетством.

– Вам известно его местонахождение? – спросил второй полицейский. Высокий, рыжий, с аккуратно подстриженными усиками, он был похож на ирландца.

– Нет, он исчез так внезапно, ничего мне не сказал и даже не попрощался. Я решила, что его срочно вызвали на работу.

Полицейские переглянулись и усмехнулись.

– Да, внезапность, это его черта. А где он работает? – спросил ирландец.

– Не знаю, мы об этом как-то не говорили.

– О чем же вы говорили?

– О всяких отвлеченных вещах, – вздохнула художница. – О чем могут говорить мужчина и женщина?

– О чем же, все-таки? – поинтересовался брюнет.

Ветта шевельнула бровями, и снова вздохнула. Она подняла глаза вверх, к висевшей над тахтой миниатюре, на которой она изобразила себя среди цветов с мужскими лицами, и большой подсолнух рядом с собой, у подсолнуха был лик Хаббла. Полицейские тоже взглянули на картину.

– А к чему эти вопросы? – повернулась к ним Ветта. – Что-то случилось с Хабблом?

– Он арестован по подозрению в убийстве. И исчез из камеры, – последовал ответ.

– Что? – ахнула она, – как?! Мой мальчик убийца?! Нет! Этого не может быть!

Она рухнула на тахту и закрыла лицо руками.

– Послушайте, вам лучше сказать нам, где он скрывается, – произнес ирландец. – Он может быть опасен. Он подозревается в убийстве двух женщин, с которыми ранее сожительствовал. Подумайте о собственной безопасности.

– Не-ет! – вскрикнула Ветта так, словно ее ужалили. – Это не он, не он.

– Хорошо. Вот вам визитная карточка, если что-нибудь узнаете или вспомните, сообщите. Извините за беспокойство.

С этими словами полицейские покинули ее дом.

Она была в полном смятении. Ее мальчик, страстный, ласковый и неутомимый в любви, и вдруг – убийца? Этого невозможно представить себе. Но они говорили, что он убил двух любовниц? Может, он киллер?

И не любовниц убивал, а делал свою работу, а полицейские ничего не знают, откуда им знать, кого он «мочит»?

Эти мысли подогрели ее воображение. Она представила себе его с пистолетом, обнаженного, выныривающего из бассейна и стреляющего в ее соперниц. Это так ее завело, что она просто места себе не находила. Направилась в ванну, приняла душ, и не вытираясь, замотавшись в большую махровую простыню, направилась на веранду в свою мастерскую рисовать. Сюжет картины возник мгновенно: она словно Аврора выходит из пены, обмотанная махровой простыней, а на берегу в нее целится из лука красавец Парис с лицом Хаббла.

Она выдавила на палитру краски из всех тюбиков, ведь картина должна быть очень яркой и многоплановой, это будет кричащий шедевр. Она напишет полотно быстро и вдохновенно, и именно этой картиной откроет свою выставку.

Она писала крупными мазками, а мысли ее уже унеслись далеко, в Москву, на выставку, которая должна будет открыться в сентябре. И она вдруг почувствовала, что ее мальчик, ее Хаббл сейчас в Москве, с нетерпеньем ждет открытия ее выставки, ну конечно, он решил сделать ей сюрприз, и умчался в Москву. Наверняка, он хочет купить там дом, чтобы встретить ее во всем великолепии и чтобы жить рядом с ней, ходить на ее выступления, на ее выставки, ведь он ее безумно любит! А может быть, он действительно киллер, и выполняет какой-то заказ? Как это интересно!

Мысль о том, что Хаббл убийца, сильно распалила ее. Она хотела его немедленно. Она срочно должна вылететь в Москву! Она чует, что он сейчас там.

Ветта сунула кисти в банку, и метнулась к телефону, чтобы заказать билеты на ближайший рейс.

Ночь переливалась цветочной лунной свежестью, лучилась огнями реклам и отсветами вспыхивающего зарницами неба. Ольга неспешно шла за своим стареньким псом. Рокки ковылял чуть впереди, нюхая землю. Он уже не в силах был поднимать лапу, и справлял свою нужду прямо на ходу, оставляя извилистый мокрый след, похожий на вереницу арабских букв.

– Добрый вечер, – поравнялся с ней хозяин коричневой таксы.