скачать книгу бесплатно
Нина неуклюже впихнула лопату в темное нутро печи.
– Поелозь. Поелозь и вынай, – забеспокоилась бабка, но у Нины не получилось «елозить», она дергала за черенок, а сковородки оставались на месте, тогда Власовна сама взяла и одним движением ловко скинула сковородки в печь. Таким же образом она закинула все оставшиеся сковороды и быстро закрыла заслонку.
– Нельзя жар снизить, даже на градус, – пояснила она. – Все, теперь полчасика, милая. Пока караваи налепим. Падём, я тебе фартук найду-то!
Нина уехала из Ширияхи с тяжестью в животе (она давно не потребляла хлеб в таких количествах), а также с комплектом фотографий – деревни, печи, Власовны, ее кривого теплого домика с цветными ставнями. Все увиденное, как обычно, стройно сложилось у Нины в голове яркой картинкой будущих изменений, которые произойдут в Москве, а потом и во всей стране.
Нина работала в думе в комитете по вопросам семьи, женщин, детей и сексуальных меньшинств. Вспоминать о Кайши и прошлой жизни было нельзя, да и некогда. Думская работа пошла у Нины быстро, ловко, стремительно и только в одном направлении – вверх. В думе было больше власти, она работала продуктивно для окружающих и для себя, и вскоре стала одной из ярких звездочек системы. Работала много. Постоянные перелеты, недосып и стресс изменили ее. Ушла девичья легкость фигуры, лицо от постоянной сосредоточенности стало стервозным. Чуть поправившись, при своем маленьком росте Нина стала коренастой. Ноги, округлившись в бедрах, заметно искривились. Она больше не наряжалась в молодежные юбки, повзрослела и превратилась в представительную строгую аппаратчицу.
По возвращению из Каргополья Нина связалась с крупными российскими компаниями по продвижению хлебопекарен. Дело пошло как по маслу, массивные продажи манили новых инвесторов, а Нина через подставных лиц руководила всем хлебопечением. Уже через месяц в столице открыто было три пекарни из новой сети «У Власовны» – это были просторные помещения с кухней, красивой белой печью за стеклом – посетители могли наблюдать, сидя в уютном кафе, как выпекают русский хлеб, ватрушки и караваи. На стене в каждой пекарне от пола до потолка размещалась голограмма с отретушированным портретом Власовны – морщинистой доброй старухи с задумчивыми глазами, чистой, убранной, неоспоримо русской и родной.
Свежая выпечка, в последние годы пропавшая с прилавков, имела ошеломительный успех. Соцсети делали свое дело, пекарни вмиг стали модными и многолюдными. В течение года планировалось открытие еще восьми пекарен сети. Нина начала воплощать в жизнь свою задумку. Впереди предстояла большая работа по созданию партии «Хлеб – всему голова», пиар поддержки сельского хозяйства со стороны думы, взаимодействие с китайскими фабриками по переработке зерна и массовое распространение свежего русского хлеба.
Привезти Власовну в Москву предложил кто-то из креативной группы будущей партии, но Нина уже сама понимала, что это необходимо. Морщинистая старушка должны была стать вишенкой на торте в пиар-компании. Власовну обработали и после недолгих уговоров привезли в столицу.
Нина наняла старухе помощницу. Это было необходимо, старуха в большом городе поначалу совсем оробела. Ее заселили в шикарные апартаменты в центре города, прямо напротив одной из пекарен. Квартира была гигантской и светлой, по сравнению с бабкиной избушкой. По углам в больших кашпо стояли невиданные, неизвестные для Власовны растения с острыми листьями. Кровать была огромной, но жестковатой для привыкшей к пуховой постели селянки. Впервые в жизни Власовна опробовала прелести цивилизации. Например, приняла ванну, по-детски радуясь сенсорному крану с горячей водой – поди ж ты! Ванная комната была уставлена необыкновенными хрустальными пузырьками с душистой водичкой. Власовна, как грызун, обнюхала каждый тюбик с кремом или шампунем, парочку даже на вкус попробовала, но тут же скорчилась – пахнет-то как прилично, а гадость!
Наблюдать за старухой было сплошным удовольствием, но она многого боялась, притихла, стала забитой, неуверенной в себе. Тогда Нина привезла ей свежего хлеба из пекарни, только что из печи – для экспертной оценки. Власовна поморщилась при первом укусе, развязно прочавкала, всем видом показывая, что дрянь.
– Эт чё? – капризно спросила она, положив румяную булку обратно в тарелку. – Понапихали чё-то? Эта ж не духи, им не мыцца! Хлеб должен быть, как полынь в поле. Мякенький, простой, чтоб душа распахнулась. А тут… – она презрительно скривила губы и протянула непривычное для своей тараторной речи. – Парфю-у-у-мерия!
Власовна сложила руки на колени и скромно замерла, всем видом показывая, что ничего не понимают в хлебе эти столичные.
Деваться было некуда, старуха должна была светиться на презентациях и работать на рекламу пекарен, а значит, должна была одобрить выпекаемый хлеб. Нина быстро сориентировалась и покорно попросила ее проконтролировать своих поваров, отследить, что не так делают. Власовну начали возить по пекарням. Поначалу робкая, она быстро освоилась, с ходу видела, что не так: где печку не по правилам сложили, где тесто замесили неправильно. Она тихонько, чаще на ухо Нине или помощнице делала замечания. Потом вошла во вкус, не стесняясь, вступала в споры с ведущими пекарями, приглашенными в компанию, устраивала показательные замесы, визгливо указывала на неправильный огонь в печи или не такую, как надо, форму хлеба. Видеоролики раздрайных мастер-классов, выложенных в сеть, набирали кучу просмотров, еще больше поднимая рейтинг пекарен.
Повара не ссорились с престарелой ревизоршей, понимали, что процесс выпечки и продаж идет своим чередом, а все остальное – фольклор. Власовна тем временем начала выходить в свет, на презентации и тусовки. Она подбоченилась и даже попросила немного ее, того-этого, поднакрасить.
Нина заказала портным новые платья для старухи по ее обычным лекалам – прямоугольный мешок до колен, но уже из хорошей, дорогой ткани, и получилось очень симпатично. Но особенно Власовна уважала платки. Она убирала свои жидкие седенькие волосы под струящиеся дорогостоящие платочки, делала строгое лицо и очень сама себе нравилась.
От нее требовалось присутствовать на открытии новых пекарен, участвовать в многочисленных праздниках или акциях. Через полгода Власовне уже представлялось, что она хозяйка всей этой большой печки и кормит всю Москву свежим хлебом. И это ей тоже очень нравилось.
К Нине она относилась просто, хотя видела, что многие вокруг побаивались китаянку. Видать, она много власти имела. Но Власовна не такая, у нее все по правилам. Она молчать не будет! С Ниной не ссорилась, относилась к ней как к родственнице. А больше у бабки не было ни души – ни в Москве, ни в деревне, ни в целом мире. Пару раз порывалась она в Ширияху, картинно причитая, что на родину, мол, надо, но, напросившись в отпуск и проведя в своей избушке пару дней, с удовольствием возвращалась в цивилизованную квартиру со всеми удобствами.
Нина часто приезжала в гости к Власовне, не смотря на загруженность. Привозила гостинцы, сладости и подарки, умасливала старуху, проводила у нее около часа, расспрашивала за жизнь, пила чай. Власовна тоже привыкла к Нине и привязалась. Жаловалась на ее помощников, все ей потихоньку рассказывала, что видела, что происходит в цехах и кафе. Старуха была цепкой, подмечала все тонкости. Нина отдыхала у нее, как у родной.
Глава 7
Они решили посмотреть «Курьера». Рекурентое кино стало очень популярным в последние годы. Ушлые ребята, не без таланта, обрабатывали старые кинофильмы прошлого века, подгоняя их к современному времени, оставляя при этом актеров из оригинала. Самым важным было оставить всех героев в первозданном виде. Можно сказать, что это были мультфильмы с живыми людьми, давно ушедшими и жизни.
Плохие рекуренты отличались от оригинала, некачественная графика была видна сразу, но встречались и шедевры – точная копия первозданного материала, к таким фильмам относился «Курьер». Сборы его в свое время были колоссальными.
Парни устроились в небольшом кинозале дома у Степана, прихватив с собой закуски и пару бутылок дорогого немецкого пива.
Когда фильм закончился, Степан уже крепко спал. Антон вздохнул, стряхнул с колен крошки и вышел на кухню попить. На подходе он услышал громкие голоса и рефлекторно остановился, в ту же секунду подумал, что со стороны покажется, что он подслушивает, но все-таки решил не выходить.
На кухне Аркадий Степанович разговаривал с Лизой – антропоморфным роботом-домработницей. Лиза жила в доме Степана почти десять лет и в свое время служила мальчику гувернанткой. Она была очень дорогостоящей. Степан говорил, что отец заказывал ее по индивидуальному проекту, тщательно контролировал процесс создания внешности и технических функций.
Лиза была стройной светловолосой курносой девушкой с грудным голосом и озорными глазами. Она была славной и нравилась Антону – всегда веселая, в курсе всех подростковых новинок, могла запросто поддержать разговор, да, и вообще, обаятельная. Случалось, Антон с замиранием смотрел, как Лиза, стоя на коленях, выгребает мусор из-под дивана или, изящно взмахивая тонкими руками, моет окна.
Аркадий Степанович всегда предельно уважительно относился к Лизе, казалось, что они были друзьями. Антон нередко видел, как Лиза присаживается рядом с отдыхающим в саду Аркадием и внимательно слушает его или сама что-то рассказывает.
Ссора человека с роботом стала для Антона откровением. Аркадий Степанович разговаривал резко, обрывисто, глухим, не своим голосом. Лиза отвечала тихо и печально, но периодически тоже переходила на повышенные тональности.
– Ты меня не учи! – злобно вещал Аркадий Степанович, – Не учи! Ученого! Я столько перепахал – тебе и не снилось! Если бы не я!…ты!
Лиза стояла, облокотившись на стол, скрестив руки на груди:
– Твоя основная проблема, Аркаша! В том, что ты не ценишь помощь! Ты не ценишь людей, которые окружают и поддерживают те…
Аркадий Степанович грубо перебил ее:
– Всё я сказал! Не твое собачье дело, кого мне ценить!
Лиза обиженно вскинула брови и театрально развела руками:
– У тебя синдром бога, дорогой! Вот, что я тебе скажу…
Но что она хотела сказать, Антон не услышал. Аркадий Степанович резко подскочил у Лизе и с размаху ударил ее по лицу, девушка оборонительно выставила руки, пытаясь защититься. Аркадий не остановился. Схватив одной рукой Лизу за волосы, он приблизил ее к себе и прошипел что-то невнятное, потом резко оттолкнул девушку.
Лиза упала на пол, как пружинка, снова вскочила на ноги и повернулась к Аркадию Степановичу – протягивая к нему свои худые руки. Непонятно было, пыталась ли она атаковать или молила о пощаде. Вне себя Аркадий сжал ее за запястья так, что Лиза вскрикнула от боли. Аркадий в бешенстве схватил ее за плечи, развернул и со всей силы толкнул вперед на массивную столешницу, Лиза ударилась грудью, послышалось грустное жужжание. Девушка будто закашлялась, но кашель был лязгающий, механический. Она беспомощно загребала руками в пустоте, как краб, перевернутый на спину, пару раз она зацепила несколько чашек, они дружно полетели на пол, через несколько секунд она тоже потеряла равновесие и неуклюже рухнула.
Аркадий продолжал с ненавистью смотреть на домработницу. Лишь, когда Лиза начала плакать, мужчина словно очнулся. Он подскочил и попытался помочь ей встать, Лиза взвыла. Антон подался вперед, чтобы разглядеть – кисть девушки безжизненно висела на кожном лоскуте, в рану выглядывали два тонких обломка металлических косточек.
Аркадий увидел Антона.
– Выйди! – приказал он.
Этого было достаточно для того, чтобы Антон пулей выскочил из своего убежища обратно в комнату. Он отдышался (Степан беспробудно дрых), посидел около получаса, боясь выходить, потом все же решился выбираться домой. Выйдя через террасу, мальчик прокрался к воротам.
– Антон, – вдруг услышал он.
Бежать было неудобно, деваться некуда, Антон развернулся и увидел Аркадия Степановича, сидящего на скамье в густых зарослях винограда. Режиссер привычно курил.
– Подойди, – устало сказал он.
Антон замешкался.
– Подойди и сядь! – чуть громче повторил Аркадий Степанович.
Антон прошмыгнул и сел чуть поодаль от режиссера.
Аркадий шумно затянулся, ссутулился, стал жалким и несчастным. Потом, словно опомнившись, подобрался весь, откинулся на скамье и закинул ногу на ногу.
– Ты неплохой парень, Антон, – задумчиво протянул Аркадий Степанович, потом, поразмыслив, спросил. – Что у тебя за болезнь?
Антон смутился – режиссер никогда не интересовался его особенностью, хотя Антон очень часто бывал у них в гостях.
– Не знаю точно, – пожал плечами Антон, – Что-то генетическое, написано было «нарушение э-пи-дермо-генеза» или как-то так. Врачи не знают сами.
– Да… не знают, —мыслями Аркадий был далеко. – Вот и у неё. Не знали…
– У кого?
Режиссер вздрогнул и посмотрел на мальчика. Было нечто странное в его взгляде. Аркадий всегда смотрел на него так, как никто не смотрел.
«Он очень много знает и очень умный», – когда-то давно решил Антон. Аркадий Степанович был единственным человеком, которого Антон уважал.
– Знаешь, – продолжил Аркадий. – Была одна женщина, я слышал такую историю, – он затянулся. – Она каждое утро вставала и не узнавала любимого мужчину, который был рядом с ней. А он очень ее любил. Все был готов отдать, знаешь, как иногда любят… Нет, ты пока не знаешь, я надеюсь, когда ты станешь взрослым…
Аркадий снова ссутулился.
– Каждое утро он рассказывал ей всю ее жизнь заново, он объяснял, что он ее муж, и что вот их ребенок, и ребенок обнимал маму и забавно копался в ее волосах, он тоже не понимал, что происходит. …каждое утро… – Аркадий выкинул окурок на дорожку.
Антон наблюдал, как сигарета медленно тлеет на садовой плитке:
– Да уж..не позавидуешь.
Аркадий удивленно повернулся к нему:
– Почему не позавидуешь?
– Ну, вроде как, каждый день не знать, где ты… и что семью не узнавать, – Антон откашлялся для уверенности. – Этому и не позавидуешь!
Аркадий ухмыльнулся.
– Она была самой счастливой женщиной на свете, Антон!
Аркадий Степанович поднял голову вверх – еще не стемнело, но луна упрямо висела на светлом небе, словно наблюдая, кто же всё-таки победит – день или ночь.
– Она была самой счастливой, потому что ее любили. А когда тебя любят – больше ничего не нужно, даже памяти…
Антон поковырял носком ботинка щёлку между плитками.
– Я у вас шлем тогда брал, – вдруг сказал он.
Режиссер непонимающе посмотрел на мальчика.
– Я его не вернул ещё… шлем для игр, – с вызовом продолжил Антон, сверкнув глазами.
Аркадий рассмеялся и покачал головой.
– Антон, можешь оставить его себе. Степе не нужны шлемы! Степе, вообще, мало кто нужен. Поэтому я очень рад, что у него появился ты. И я готов за это тебе отдать шлем! У Степы очень мало друзей.
Аркадий Степанович украдкой взглянул на Антона и будто смутился, а потом поправился:
– У Степы нет друзей… и ему очень сложно. Ты будь с ним, пожалуйста.
Антон пожал плечами. У Аркадия завибрировал браслет, он посмотрел, кто звонит и отключил вызов.
– Знаешь, а я ведь совсем не старый! – вдруг весело сказал Аркадий. – Время летит так быстро, всё кажется, что я такой, как ты или Степа. И так сложно объяснить вам, молодым, что и вы скоро так же… мы же все, в общем-то, на одном уровне. Просто вы не понимаете, что мы похожи, а когда поймёте, уже поздно..уже нужно будет доказывать другим, молодым…
Аркадий засмеялся. Антон кивнул и тоже засмеялся.
– Пойдем, я скажу водителю тебя подбросить, – поднялся режиссер.
Дома Антон продолжал думать об Аркадии Степановиче и о том, как тот сломал руку Лизе. Чем же она его так разозлила? Вообще, он классный. Степа вечно ноет, недовольный. Не соображает, что ему досталось. Такой отец!
Ночью Антон залихорадил. Это случалось редко – он мало болел обычными заболеваниями. Мать перепугалась, накапала в ложку какого-то лекарства и заставила выпить. Она не отходила от него до тех пор, пока не убедилась, что температура спадает, долго гладила по голове, потом, уставшая, поплелась к себе в комнату.
Антон прилёг. Непривычно чесался затылок и в горле першило, невозможно было откашляться. Мысли Антона запрыгали, ускоряясь, будто сталкиваясь друг с другом. Ему пришлось встать. Мечущиеся мысли преобразовались в слова, а слова в непонятный столбик. Он потянулся к компьютеру – напечатать их, но тот был разряжен. Тогда Антон схватил лист бумаги, карандаш, и печатными кривыми буквами (правописанию в школе не учили, отец когда-то ему показал) вывел:
От Севера и на Восток
Идите, господи, идите.
Я посмотрю на потолок —
Обрежу нити.
***
Помимо необычного хитинового покрова у Антона была еще одна особенность, которая отличала его от других, и которую он долгое время не идентифицировал в себе, пока не вырос. Мальчик обладал способностью визуализировать в голове различные события, о которых он слышал или читал. Это был непрекращающийся высококачественный художественный фильм, который во всех подробностях он мог проигрывать в своем сознании. Любая история, услышанная Антоном, виделась ему настолько ярко и правдоподобно, будто он сам присутствовал и был непосредственным участником происходящего. Как будто не снимал он своего шлема и объемно погружался в истории, которые читал или слышал.
Много позже Аркадий Степанович, узнав об этом, объяснит Антону, что это очень полезное свойство его мозга, и на этом можно хорошо зарабатывать. У всех сверстников Антона, да и не только у сверстников, напрочь отсутствовало воображение. Оно попросту стало ненужным, ведь вся визуализация приходила из сети, многочисленных реклам, игр, шоу и фильмов. Каждый ребенок получал яркую насыщенную картинку окружающего мира, как только начинал различать основные цвета и формы. Позже Антон начнет записывать образы из головы, облекать их в слова и сам создавать виртуальное пространство из живых картинок.
Антон никогда не спрашивал у Степана, кем была его мама и где она. Стёпа сам рассказал, нехотя, но в то же время настойчиво, словно желал поставить точку в этой недосказанности.
Мать Степана серьезно болела. Болезнь взялась ниоткуда, Степану было тогда лет пять и он, конечно, не помнил подробностей – обследований, больниц и диагнозов. Молодая эффектная женщина начала терять память, впадая то ли в детство, то ли в глубокую старость.
Сколько времени это продолжалось, Степан не знал. Обрывочно он помнил, как переживал отец, тогда как мать всегда была веселой и какой-то уютной и светлой, хотя и это Степан помнил все хуже. А однажды мать решила принять ванну.
Слушая Степана, Антон живо нарисовал себе картину их дома десятилетней давности, почти такого же как сейчас – красивого и солнечного, немного размашисто обрисовал силуэт молодой стройной женщины – это было совсем просто, Антон сразу понял, что робот Лиза – точная копия жены Аркадия Степановича.
Позднее утро, маленький Степа увлеченно играет в детской в сетевую игру, изредка торжествующе вскрикивая, когда удается убить несколько злобных монстров и продвинуться на следующий уровень. В это же время мама заходит в просторную ванную комнату с большим окном без занавесок и включает стекловидный лапчатый кран. Большая ванна, почти минибассейн, начинает шумно заполняться водой. Мать подходит к зеркалу и рассматривает себя со всех сторон. Покрутившись, она спускается вниз на кухню, наливает себе кофе, включает гигантский сетевой монитор на всю стену и задумчиво пьет из небольшой аккуратной белой чашки с золотой каемкой. Она забывает включить звук – на экране мелькают немые картинки очередного выпуска новостей.
Камера на Степана – он все так же своей комнате, играет. Камера на мать – она снова поднимается и удивленно смотрит на наполненную ванну (она забыла, что хотела искупаться, но не придает этому особого значения, а принимает как должное). Она снимает тонкую легкую пижаму, оставляет на руке массивный браслет с черными крупными неровными камнями, забирается в ванну, ложится лицом к окну. В саду осень: мрачноватое, но красивое, в темных разводах небо и высокие деревья с крупными красными листьями. Маме становится хорошо, как любому человеку, находящемуся в тепле и уюте в то время, когда на улице холодно.
Камера в комнату Степана. Мальчик еще какое-то время играет, потом выходит и спускается на кухню. Там он видит кого-то из нянек, лицо прислуги размыто – Антону оно не важно. Степан просит налить ему сок. Выпив его, Степан поднимается и снова хочет вернуться в комнату, но что-то заставляет его зайти в ванную. Он заходит. Мать лежит под водой, глаза ее закрыты. Длинные светлые волосы немного поигрывают, расползаясь в разные стороны, как змеи. Через слой воды лицо мамы кажется размытым и каким-то неаккуратным, отечным. Степан опускает глаза и видит, что руки ее неестественно плавают на поверхности, как будто совсем ей не принадлежат. Степан машинально трогает маму за руку, ту, на которой черный браслет.
Степан рассказал о случившемся почти механически, быстро скомкав финал и, возможно, почувствовал облегчение. Антон же видел все очень явно и даже немного разозлился, что ему испортили яркость ощущения эффектной концовки – непонятно было, что почувствовал мальчик, обнаружив утонувшую мать.
Не зная, как отреагировать (у них не было принято разводить телячьи нежности), Антон хмуро кивнул, давая понять, что понимает масштаб трагедии, сказал что-то, вроде как удивляясь такому ужасному событию в жизни друга. Степан добавил, поджав губы:
– Я с тех пор воду ненавижу. И не купаюсь никогда. Говорят, когда маленький был – истерики в ванной закатывал, боялся. Короче, отец мне даже сухой ионодуш установил. Так, в общем, короче…
***
Выходные задались. Антон два дня провел у Степана в гостях. В доме и на территории вокруг было безлюдно. Лизу увезли на техобслуживание. Аркадий Степанович отпустил всю прислугу, он иногда так делал, отдыхал от присутствия чужих людей. Видно было, что ему приятно проводить время с детьми, хотя он мог просто сидеть в своем кабинете или где-то в саду, почти с ними не общаясь.
В воскресенье было жарко, Антон с удовольствием плескался в большом бассейне во дворе. Степан привычно сидел поодаль, в шезлонге, покуривая и изредка перебрасывался фразами с другом.
Антон резвился, прыгал с небольшого мостика в воду, выписывая в воздухе смешные фигуры. Нанырявшись, он вышел из бассейна, вытерся и оделся. Нужно было уезжать домой. Степан лениво развалился в шезлонге, он попрощался – махнул Антону рукой, не собираясь вставать, чтобы его проводить.
