скачать книгу бесплатно
Антон прошел в столовую, где никого не было, кроме Скифа – нового жильца дома, небольшого ястреба, которого Аркадий Степанович приобрел недавно. Ястреб был невероятно красив и притягивал к себе взгляд. Перед покупкой птицу тренинговали в специальном питомнике – ее можно было держать без клетки, прямо в доме.
Аркадий Степанович устраивал для птицы «время охоты». Скифа высаживали на небольшое окошко на крыше, а во двор выгоняли специально закупленных для этих целей мышей или кроликов. Аркадий и Антон завороженно наблюдали, как ястреб величественно спускался к жертве, на секунды лишь разгоняясь, но уже приблизившись, артистично взмахивал крыльями и пронзал тушку животного своими жесткими лапами. Охота длилась несколько минут, потом Скифу разрешали полакомиться своей жертвой, но ел он немного, словно понимая, что не в этом суть. Степе питомец не нравился, он не интересовался хищником.
Глаза ястреба были бездонными. Он понимал все, что происходило вокруг, знал, что от него ждут, но самое главное – был абсолютно безвреден в свободное от охоты время. Это был блестяще дрессированный убийца. Дома он обычно сидел в столовой на небольшом постаменте, там же его кормили, Аркадий Степанович любил это делать сам. Режиссер часто рассказывал Антону об особенностях ястребов, о том, как они живут в природе и какие это умные птицы. Любил похвастать, что Скиф – самый умный из своих сородичей, ему можно даже палец сунуть в клюв, не отреагирует, тогда как невоспитанные птицы могут покалечить.
Скиф, повернув голову, смотрел на Антона, поблескивая глазами. Мальчик подошел совсем близко. Ястреб не пошевелился, только моргнул – мутноватая пленка, как штора, скользнула из угла глаза и задвинулась обратно. Антон улыбнулся, потом медленно поднес указательный палец прямо к клюву Скифа, но не дотронулся. Скиф не двигался. Мальчик приблизил палец совсем близко к клюву и решил досчитать до пяти, а потом ткнуть птицу.
Раз, два, три, четыре…
– Что, Антоша, домой уже? – услышал он за спиной.
Быстро одернув руку, Антон повернулся к Аркадию Степановичу, тот улыбался. Режиссер расположился в кресле спиной к окну и показал на диван напротив, приглашая его присесть. Мальчик послушно сел на диван.
– А как у тебя, вообще, дела дома? – спросил Аркадий
Антон пожал плечами:
– Не знаю… не очень, наверное, а может и нормально. Не так, как у вас.
Аркадий потянулся и вроде как устроился поудобнее, Антон понял, что он ждет, что мальчик расскажет подробнее.
– С отцом, типа, ссориться мы стали, часто… орет все время, – обиженно протянул Антон, – Мать на него влиять не может. Толку никакого. Я что ни сделаю, всегда недовольны, не знаю, – он спохватился. – Да я, типа, не жалуюсь, просто… вижу, как у вас со Степой, у нас-то не так…
Антон увидел в окне, как Степан встал с шезлонга и подошел к бассейну. Он удивился – обычно Степан обходил воду за несколько метров и очень злился, если друг начинал брызгаться даже издали.
Аркадий Степанович, покусывая губы, сказал:
– Я знаешь, как считаю, Антон. Дети перед тем, как получить от жизни по морде должны быть обласканы. Обязательно обласканы. А кто еще обласкает, как не родители?… а по морде… это же обязательно будет. Вот Стёпа, он же получит по полной, я знаю. Пусть хоть сейчас он имеет все, что надо…
Степан всё стоял, не отрываясь глядя на воду. Антон старался не коситься на него, чтобы Аркадий Степанович не понял, куда он смотрит, но режиссер был погружен в свои размышления.
– Степан по морде ох, как получит, ему будет нелегко. А я все делаю, чтобы полегче… да…
– Да уж, а у нас в семье наоборот, – быстро сказал Антон.
Степан за окном сделал шаг вперед и рухнул в бассейн. Через закрытые двери плеска не было слышно.
Антон почувствовал, как у него загорелся затылок. Он продолжил:
– А вам жизнь тоже..? Ну, по морде?
Аркадий Степанович усмехнулся.
– А ты как думаешь? Еще как! Думаешь – если дом такой есть и слуги, то все здорово? – он был доволен интересом Антона, – Меня жизнь мордует каждый день. Не жизнь, конечно, а люди. Люди они очень странные существа, очень… и загадочные. И удивительные. Я раньше думал, что я людей ненавижу, а они меня. А сейчас, ты знаешь, интересно даже наблюдать. Какие они… люди. Вот я как Скиф, – он кивнул на застывшую птицу, – Сижу на жердочке и наблюдаю. Ох, как интересно – неисчерпаемый запас для сценариев, для фильмов. Сколько можно о людях рассказывать. Вот, например, есть такие – как ложные опята. Вроде люди, а на самом деле – смерть, а прикидываются обычными – выглядят так.. и не поймешь сразу. А другие – они всегда жертвы, даже если сильные и имеют власть, все равно – никуда не денутся, от ястреба не убежать, – Аркадий засмеялся. – Ястреб всё подметит.
Антон облокотился на спинку дивана, затылок потихоньку остывал, но зашумело в ушах. Сколько времени прошло после того, как Степа прыгнул в бассейн – секунды? Несколько минут?
– У меня папа так не считает, – неспешно начал говорить он, зная, что Аркадий всегда внимательно дослушает до конца, – Я насчет того, чтобы дети обласканы, типа, были. Он говорит, что с детства, типа, нужно понимать, кто ты есть. Понимать, что ничего просто так не бывает. Нужно страдать… так что ли… Будто я мало страдаю, – голос Антона дрогнул. – Всю жизнь рассматривают, как обезьянку. Хоть бы пожалели. У них принцип – делать вид, что я самый обычный, и наказывать меня надо, типа, как обычного… в жизни ничего лишнего не дадут. И поговорить нельзя толком – что ни скажу, отец начинает орать. Никогда не угодишь. Он постоянно сейчас работу ищет – дерганый весь. Как будто я виноват.
Он вздохнул, покосился на окно – Степы не было видно. Антон резко засобирался:
– Аркадий Степанович, я пойду, а то опять ругаться будут. Спасибо вам!
– Пока, Антон, приходи, – улыбнулся Аркадий.
После его ухода Аркадий долго любовался Скифом и незаметно заснул. Дома было тихо и спокойно. Проснулся Аркадий к вечеру. Степана, как пробку плавающего в бассейне сутулой спиной кверху, он доставал сам, беспомощно крича, не понимая, что нужно куда-то звонить, не понимая, что опоздал на много часов.
Как потом узнал Антон, режиссер вызывал полицию, по блату раздобыл самых опытных следователей. Нервничал, много курил и ругался, требуя выяснить, что произошло. За два дня все выяснили – Степана вскрыли, никаких насильственных причин или даже косвенных на них указаний не обнаружили. Камеры наблюдения показали, что мальчик сам прыгнул в бассейн. Со дна бассейна подняли часы Антона – черные, крупные, подростковые, подарок родителей на день рождения, часы были водостойкие и продолжали идти. Связи со смертью Степана в них не нашли.
Все свелось к версии суицида. Многие видели (опрошенная прислуга и одноклассники), что мальчик был нелюдим. Режиссер ответил на данную версию отборным матом, но это дела не меняло.
Позже, в течение нескольких лет Антон часто видел свою новую визуализацию, закрыв глаза. Он видел Степу, который подходит к краю бассейна. На дне лежит какая-то вещь черного цвета. Степа смотрит на нее завороженно, силясь отступить назад, но не может. Это браслет мамы, тот самый, в котором он нашел ее, голую, бездыханную, со змеевидными волосами десять лет назад. Степа понимает, что браслет нужно достать, и если он это не сделает, никто уже не сделает. Он шагает вперед. А потом нос неприятно щиплет от ионизированной воды. Подросток взмахивает руками, стараясь изобразить что-то, похожее на плавание, которым он никогда не владел. И Степа делает один единственный вдох под водой, как когда-то сделала его мать, и больше вдохов уже не делает.
***
Охранник пропустил его молча, а глаза у самого испуганные. И он один сегодня в охране – зайцем забился в свою будку, как только Антон прошел в дом. Кругом мерзкая, разрушительная тишина. Наверное, такая тишина воцаряется после взрыва бомбы, когда обломки хаотично укладываются в неровные кучи, пыль оседает и на все вокруг распространяется пугающее безмолвие. В ушах звенит, в горле давит, и не верится в то, что ты еще существуешь.
Охранник пропустил, потому что знал, что его позвали. Аркадий выгнал всех и закрыл двери дома надолго, недели на две. Потом он сам позвонил Антону и попросил приехать. «Пожалуйста, пожалуйста, приезжай… когда сможешь, приезжай». В доме не было даже Лизы. Как потом узнал Антон, Аркадий ее отключил. Впервые в жизни.
В холле и гостиной грязно. На полу валяются толстостенные квадратные бутылки из-по дорогого алкоголя. Какие-то вещи, носки, скомканные брюки, мокрые полотенца, вывернутые сумки, все вперемешку. Шторы на окнах плотно задернуты, душно и затхло.
Оглядевшись, Антон проходит на кухню. Аркадий, скрюченный, жалкий, в привычном расписном халате, с голыми ногами, смотрит один из своих фильмов на большом экране на стене. Увидев Антона, Аркадий улыбается, но не встает.
– Что, Антоша! Приехал, спасибо… – голос его сладок и тягуч.
Аркадий неловко берет стакан со стола, на котором валяются куски хлеба, обмазанные зеленым соусом, скомканные салфетки, орешки и еще какая-то снедь. В центре стола налитое, словно восковое, блестящее красное яблоко. Среди всякого хлама и мелочи, оно выделяется своей чистотой и яркостью. Аркадий пьет из стакана.
– Антоша, садись, дорогой. С-час досмотрим-м…
Он вздыхает и на высоте вдоха неожиданно икает, а потом опять шумно, словно нехотя, выдыхает. Медленно моргая, опять устремляется к экрану.
Антон только сейчас понимает, что режиссер мертвецки пьян. Бесшумно входит охранник, покашливает.
– Это, Аркадий Степанович, кх..хм… ну… приберу я… – мнется и беспомощно смотрит на Антона.
Аркадий медленно поворачивается к охраннику, набирает воздуха в грудь и кричит:
– Иди на-а-а хуй!! Чучело! Тебе чё сказано была-а-а! Гондон! На-а-а хуй!
Охранник мгновенно исчезает, Антон понимает, что с его стороны это не первый заход с попыткой помощи.
Аркадий моментально забывает о нем и с пьяной улыбкой поворачивается к Антону:
– Садиссссь… Антошка, сядем, давай?
Он забывает каждое слово, вероятно, как только его произносит. Глаза водянистые и абсолютно пустые. «Зачем он меня позвал?» – думает Антон. Он садится рядом, они смотрят фильм.
Концовка смешная, Антон хорошо ее знает. Когда он в первый раз смотрел – смеялся. Аркадий хмыкает на титрах, поворачивается к мальчику и начинает рыдать, смешно потряхивая плечами, опустив голову вниз, словно пытаясь носом достать до живота. Антон растерянно вскакивает и подходит к Аркадию, одной рукой тихонько трогает его за плечо и толкает аккуратно, без нажима. Он не знает, что сказать.
Мужчина обхватывает Антона руками за пояс и, прижавшись к его животу, рыдает еще сильнее. Антон стоит, неловко переминаясь с ноги на ногу. Непонятно почему, но ему приятно, что этот стареющий, но сильный и знаменитый мужчина так нуждается в нем. Антон волевым движением берет режиссера за плечи, встряхивает и громко, четко произносит:
– Аркадий Степанович! Вам нужно поспать, встаньте, я вас провожу! Аркадий Степанович!
Он повторяет еще несколько раз и удовлетворяется тем, что режиссер, наконец, слушается. Он доводит еще всхлипывающего Аркадия до спальни, разбирает ему постель и сажает. Аркадий уже несвязно мычит, размазывая слезы по лицу. Он снимает свой дорогой халат, обнажая бледное, непривлекательное, безволосое теле. На животе две морщинистые складки, грудные железы обвисшие. Антон проскальзывает взглядом по телу Аркадия и отворачивается.
Режиссер, продолжая бормотать и всхлипывать, ложиться на бок и тут же замолкает. Антон видит жалкого, заморенного старика, накрывает его одеялом, затем выходит на кухню, берет кровавого цвета яблоко и выключает проекторный гаджет. На выходе бросает охраннику по-хозяйски:
– Можешь теперь убраться, он спит!
С хрустом откусывает яблоко – по подбородку двумя струйками течет желтоватый сок – и добавляет с набитым ртом:
– Я жавтра приеду…
***
Их отношения ухудшались с каждым днем. Антон уже не мог представить себе, что можно нормально общаться с родителями. Изо дня в день постоянная ругань, ссоры трагическим шепотом, чтобы не задеть датчики крика.
Уже многое было сказано, того, что не нужно было говорить, и Антон все больше замыкался в себе, старался просто молчать. Он видеть не мог родителей. Они запрещали практически все. Его раздражало всё, что они говорили и делали.
Он ездил к Аркадию чуть ли не каждый день. И один раз остался ночевать в комнате Степана. Матери сказал, что очень устал после школы, спросил разрешения. Что удивительно, она согласились. Мать знала, кто такой Аркадий и, возможно, думала, что это хорошо, что Антон сошелся с ним. Лизе казалось, что они таким образом помогают друг другу. Слава особо не вникал, и, вообще, уже мало влиял на ситуацию.
После этого Антон стал часто ночевать у режиссера. Ему было комфортно, и он настолько привык к шику и блеску дома, что иногда забывал, что дом совсем не его. Антон хозяйничал в комнате Степана, играл в игры (хотя интерес к игре пропал, как только все Стёпины шлемы поступили в его распоряжение). Когда приезжал Аркадий после работы, они много разговаривали или смотрели какие-то фильмы. Он с удовольствием общался с Лизой-роботом, было даже забавно, что ее зовут Лизой, как и его мать. Но как же они были непохожи!
Мальчику исполнилось пятнадцать, он заметно подтянулся, голос начал ломаться и грубеть. Он все чаще рассматривал себя в зеркало, и его многое не устраивало. Конечно же, в первую очередь хитиновый покров. Он комплексовал, писал стихи, где мог высказать все свои сомнения и недовольства по поводу жизни и того, что происходит вокруг него. Он показывал стихи только Аркадию, родителям даже не пытался, считал, что они не поймут. Аркадий искренне восхищался, убеждал Антона в том, что у него талант.
Грустно мне, тошно..
Надо куда—то идти.
Год выдался сложный,
Ещё сложней впереди.
Сыпется пирамидка,
Кубиками стуча.
Слякотно все, жидко..
Капает в ржавый чан.
Птицы, что раньше летели
И восхищали крылом,
Все до одной надоели,
Скука, тоска, излом.
Заволокло смрадом
Поле красивых цветов.
Музыки больше не надо,
Больше не надо слов.
Там, где ходили люди,
Ветер теперь поёт.
Лучше уже не будет..
Будет наоборот.
Хочется встать прямо,
Старые боты обуть,
В курево вбить травы
И затянуть как-нибудь.
Тёплой сухой ладошкой
Капли росы собрать,
Полюбоваться немножко
И покурить опять..
Гнётся спина и тянет,
Нет ни травы, ни бот…
Лучше уже не станет,
Только наоборот.
– Как ты такое мог написать? – довольно улыбался Аркадий, они расположились на кухне. На улице разбушевалась непогода, в доме было светло и уютно. – С отцом опять поссорился?
– Вы понимаете, что он контейнер? Вы знаете, что такое контейнер?
– Нет, не знаю…
– Это человек, который не может заработать в сети! Не может создать мало-мальски прибыльный аккаунт. Не может создать качественный контент. Соответственно, он контейнер! То есть ёмкость для мусора, потому что… он сам есть мусор! Он ничего из себя не представляет.
– Слушай, ну, он все-таки твой отец.
– Я вообще не понимаю, – мальчик артистично схватился за голову. – Я вообще не понимаю! Каким образом он мой отец? Как так получилось? Мы абсолютно разные! Мать… она старается его поддерживать, она мечется между нами, она мечется. Понимаете?
Аркадий пристально смотрел на него.
– Я абсолютно точно могу сказать… абсолютно точно могу сказать, что я его ненавижу! Он несостоявшийся человек, он не может обеспечить семью. Он не любит своего сына, я вижу, как он смотрит на меня. Иногда мне кажется, что он очень… как бы это сказать… – Антон сделал длинную паузу, манерно зажав нижнюю губу, так, как обычно делал Аркадий Степанович. – Иногда мне кажется, что он раздосадован тем, что я болен, понимаете? Тем, что я неполноценный.
Он посмотрел на Аркадия со слезами на глазах.
Режиссер встал и налил себе выпить, потом повернулся к Антону:
– Ну, а что же делать, если тебе так плохо? Какой выход? Ты же понимаешь, что тебе только пятнадцать, и нужно ждать еще три года, чтобы иметь возможность выйти из семьи или поселиться в другом месте.
– Три года! – Антон скривился. – Боже мой! Три года! Я не могу там находиться ни одного дня, а вы говорите три года!
Аркадий ухмыльнулся:
– Мне кажется, Антоша, ты преувеличиваешь! Ты сейчас ругаешь своих родителей, а если что-то произойдет, ты будешь скучать и скажешь, что был неправ. Мне кажется, что в тебе говорит …злость, но это пройдет…
Антон сверкнул глазами:
– Нет! Аркадий Степанович! Дорогой Аркадий Степанович! Я не преувеличиваю! И я не злюсь. Я с удовольствием ушел бы из этого дома прямо сейчас! И я ушел бы, если было бы куда идти. Я ушел бы, если бы они меня отпустили, а мать не отпустит никогда… она постоянно рыдает, постоянно смотрит на меня своими собачьими глазами, она хочет чего-то, а чего – непонятно… потому что уже давно все потеряно… потому что они не слышат меня и не понимают. И никогда не поймут. Потому что мы совершенно разные люди. И я даже спрашивал – может, они меня усыновили? Взяли из детского дома больного ребенка, чтобы было кого воспитывать…
Аркадий, задумавшись, медленно потягивал виски.
