скачать книгу бесплатно
Тайный вояж
Юрий Копытин
История России… Она, как вымощенная камнем дорога, отображает путь, пройденный нашей державой. Каждый участок брусчатки – своя эпоха, олицетворяемая самодержцами, полководцами, учёными.Но, что бы значила слава царей, триумфально прошедших свою дистанцию, без прочной опоры под ногами – миллионов гранитных кирпичиков – судеб простых людей, отдавших себя служению Родины. О некоторых из них – сибирских казаках, верой и правдой отслуживших Отечеству, – расскажет этот роман.Автор
Тайный вояж
Юрий Копытин
© Юрий Копытин, 2023
ISBN 978-5-4493-4501-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
История России… Она, как вымощенная камнем дорога, отображает путь, пройденный нашей державой. Каждый участок брусчатки – своя эпоха, олицетворяемая самодержцами, полководцами, учёными.
Но, что бы значила слава царей, триумфально прошедших свою дистанцию, без прочной опоры под ногами – миллионов гранитных кирпичиков – судеб простых людей, отдавших себя служению Родины. О некоторых из них – сибирских казаках, верой и правдой отслуживших Отечеству, – расскажет этот роман.
Автор
Емзынак
…Заливистый жаворонок, зависший под голубым куполом небосвода, рассыпал на зеленеющие поля свои сладкоголосые трели. Чем выше поднимался он над раскалённой июньским солнцем землёй, тем звонче лилась его задушевная песня. Спокойствием и умиротворением наполнялась душа работающих в поле слободских крестьян, от щебетания этой крохотной птахи…
Июнь 1775 года, пришедший с теплом, дождями и грозами, поднял тучные всходы заколосившихся зерновых, и только в конце месяца сухая жаркая погода напомнила о знойном сибирском лете.
Полковник Пётр Иванович Четов изредка подстёгивал своего карего скакуна, пробираясь через убегающее вдаль зелёными волнами бескрайнее поле ржи и овса. Осадив коня на краю берёзового колка, он оценивающим взглядом окинул радовавшее душу бескрайнее зелёное поле.
Не нарушая тишины жаркого дня, забились в листву редких колок полевые птицы, и только неугомонный жаворонок, превратившись в едва видимую точку, осыпал колосящуюся ниву звонким пением.
«Вишь, как птаха распелась? К вёдру, однако. Видать, постоят ещё жаркие деньки, – вытер он рукавом выступивший от нещадно палящего солнца пот. — Даст Бог, урожай хороший родится, только бы дождичка вовремя… Вот с лошадьми как быть? Да служивых бы поддержать…» – задумавшись, потрепал он гриву своего скакуна.
Суровая холодная зима и мор, напавший на скотину, тяжело ударили не только по окрестным жителям, но и сгубили немало лошадей гарнизона крепости.
«Тяжело служивым придётся, второй год казаки не видят денег, только на хлебном жаловании кое-как перебиваются», – терзали его навалившиеся заботы. — Хоть оно и говорят «хлеб да вода – казацкая еда», а у кого семья, ребятишки, что им выдаваемые три четверти ржи да две четверти овса? Живут впроголодь. Позапрошлый государев указ, по которому каждый из казаков наделялся шестидесятиной земли, не очень порадовал – некогда служивому заниматься хлебопашеством, да и лошади у многих пали, а что казак без коня? Кругом сирота».
Как найти выход из создавшегося положения, решать ему – коменданту крепости, размышлял про себя полковник Четов в тени раскидистой берёзы.
Донёсшийся звон колоколов Успенской церкви прервал его хлопотные мысли. Пётр пришпорил коня и, поднимая дорожную пыль, поскакал по направлению к крепости…
Зной и жара вселяли тревогу в крестьянский люд – того и гляди буйная зелёная нива сляжет под палящим солнцем. В молитвах просили они у Господа благодатного дождя. Вот и сейчас отец Александр начал службу с просьбы к Всевышнему послать на землю живительной влаги; звучный голос его, обращённый в молитве к Господу, доносился из открытых дверей храма.
Пётр спрыгнул с коня, привязал его у ограды церкви и, сняв фуражку, прошёл к главному входу. Несмотря на жару, молебная зала не смогла вместить всех прихожан, и Пётр, остановившись у крыльца, вместе со слободскими крестьянами и служивыми присоединился к молебному песнопению, так и простояв здесь до окончания службы.
«Да, поиздержались мы изрядно, но зато какая ладная церковь получилась!» – запрыгнув в седло, окинул он восхищённым взглядом увенчанные куполами белоснежные стены храма. — Всем миром возводили, люди последнее на строительство жертвовали», – вспомнил он беспокойные дни строительства.
Со стороны реки раздались весёлые крики детворы – это посадские ребятишки, не вылазившие из воды, радовались затянувшейся жаре.
«Эх, сейчас бы в прохладную водичку окунуться! – бросил он завистливый взгляд в сторону реки. – Да нельзя – дела, дела…».
Пётр сидел за широким столом в комендантском доме и, задумавшись, что-то писал и высчитывал на листке бумаги. «Протянуть бы ещё маленько, а там глядишь – из Кузнецка что-нибудь подкинут, да и свой урожай подоспеет», – предался он повседневным заботам…
Исписав целый лист бумаги, он отодвинул перо и чернила: «Считай не считай, а на бумаге всё равно ничего не решишь». Да и не было особой надежды рассчитывать на кого-то – кузнецкие сами были почти в таком же положении и надеялись получить помощь из Томска, но и там перебивались кое-как.
Если ещё с провиантом вопрос как-то можно было решить, уповая на плодородные сибирские земли, то в другом, особливо в лошадях, приходилось выкручиваться каждому – кто как мог…
Подсказка пришла совершенно неожиданно: ранним июльским утром, отправив дозорных патрулировать участок до поселения Фоминское, Пётр занялся составлением депеши кузнецкому воеводе, где в который раз излагал о своём отчаянном положении.
С утра на улице стояла духота, но толстые стены из лиственницы хорошо защищали от жары, создавая в доме приятную прохладу. В дверь постучали:
– Входи, – крикнул Пётр.
На пороге появился денщик.
– Господин комендант, вас Тархан Кубашев спрашивает.
– Пусть заходит, – отрываясь от письма, ответил Четов. – Опять что-нибудь просить будет…
Зайсан Тархан Кубашев, спасаясь от беспредела маньчжурских войск, пришел вместе со своим улусом просить защиты у русских властей далёким летом 1757 года. Почти всех людей из его улуса отправили на Волгу, но хитрый зайсан сумел остаться при Бикатунском остроге[1 - Бикатунский отрог (Бийская крепость) – основан по указу Петра I в 1709 году. Сожжён джунгарами в 1710 году. Вновь возведён в 1718 году в 20 верстах от прежнего.], поближе к родному Алтаю, и поселился с семьёй на окраине слободки. Здесь он бросил своих идолов и принял христианскую веру. Каждое воскресенье и в праздники приходил он вместе с семьёй отстоять молебен в новой Успенской церкви. После службы Тархан частенько заходил к отцу Александру или священнику Стефану Удинцову, открывал подаренную ему Библию и просил объяснить непонятные места из Священного Писания.
– Здравствуй, коменданта, – улыбаясь и низко кланяясь, проговорил вошедший алтаец.
– Здравствуй, здравствуй, Тархан. Ну, что там у тебя стряслось?
Всё ещё кланяясь и улыбаясь, гость, не спеша и как бы извиняясь, стал объяснять цель своего визита.
– Брат мой зайсан Емзынак Батырев просит русского подданства – раньше-то побоялся, что на Волгу могут отправить, а сейчас вот решился.
– Хорошо, пусть приезжает в крепость, думаю, что решим его дело.
– Так он в тридцати верстах отсюда, на Катуни стоит – боится без разрешения коменданта ближе подходить.
– Ладно, пошлю я с тобой двух казаков, они и проводят его сюда.
– Митька, – крикнул он денщика, – сыщи атамана казаков, пусть двоих верховых с Тарханом пошлёт.
– Вот благодарность тебе коменданта! Хороший ты человек, много добра людям делаешь.
Тархан повернулся, собираясь уходить, хозяин тоже встал и вместе с гостем вышел на улицу. Духота ещё более усилилась, небо заволокло серыми тучами.
– Ну вот, слава Богу, грозу напарило, – произнёс Пётр, и как бы в подтверждение его слов с запада донеслись длинные раскаты грома.
– Пойду я, однако. До дождя бы до дому успеть. Благодарность тебе ещё раз, Господь воздаст тебе за доброе сердце, – и Тархан, кланяясь, направился к воротам крепости.
– Не забудь завтра пораньше прийти, до восхода солнца надо бы выехать, – крикнул ему вдогонку Пётр.
Он обошёл крепость, проверил караулы дозорных и, чувствуя, что проголодался, направился к поварне.
Внезапно сорвавшийся ветер погнал позёмку песка с крутого берега реки. Крупные редкие капли дождя, срываясь с нависших облаков, стали бить по пыльной сухой земле. Не успел Пётр дойти до постройки, где находилась кухня, как на него обрушился проливной дождь; яркая молния осветила всё вокруг, и через мгновение раздались оглушительные раскаты грома. Вмиг промокнув, он вбежал на крыльцо, отряхнулся и зашёл внутрь.
От плиты, где управлялась молодая кухарка, приятно потянуло запахом щей и каши. Офицеры, с аппетитом хлебавшие суп, повскакивали, увидя вошедшего коменданта.
– Сидите, господа, не нужно прерывать обеда, даже если зашёл командир. За трапезой мы все равны. Здесь у нас один – голова, – улыбнувшись, кивнул комендант в сторону печи, на хлопотавшую повариху.
Пётр прошёл в дальний угол столовой и уселся за грубо сколоченный стол.
– Ну, слава Богу, дождались дождичка, – снял он промокший головной убор и положил рядом с собой. – А я аж с улицы учуял запах щей – ну и мастерица ты, Дашутка! – похвалил он кухарку. – Налей-ка мне ещё холодненького кваску: с утра от духоты в горле пересохло.
Дарья, раскрасневшаяся от жара печи, подбежала к коменданту и поставила перед ним миску аппетитных щей и большую кружку ароматного холодного квасу, настоянного с душицей и мятой.
– Кушайте на здоровие, Пётр Иванович, – мелодичным голосом пропела она.
Офицеры, отобедав, тихо переговаривались между собой в ожидании, когда закончит трапезу командир. Пётр допил квас, поблагодарил Дашу за вкусный обед и, не спеша, направился к выходу. Офицеры поспешили следом за ним.
Дождь уже закончился, было тихо и безветренно. Повисшие на листьях деревьев капли, сверкая в ярких лучах солнца, тяжело срывались на промокшую землю, оставляя крохотные воронки в сером песке.
Пётр невольно остановился, щурясь от яркого света, поправил съехавшую шпагу и, извинившись перед офицерами, направился к берегу Бии. Над водой поднимался лёгкий пар, а на юге, над заречным бором, широким коромыслом повисла огромная радуга. Воздух до того был лёгок и свеж, что после дообеденной духоты был как бальзам для истомившегося тела.
Как хорошо было вот так, просто, ни о чём не думая, постоять на берегу, забыв о делах и заботах, созерцая обновлённую после грозы природу: виднеющиеся вдали голубые горы и как будто остановившуюся в своём течении гладь реки…
После жизненного непостоянства, мотания по разным крепостям и острогам он в 1770 году был назначен комендантом Бийской крепости. Начав военную службу солдатом-гвардейцем, а затем получив офицерское звание, Пётр участвовал в Семилетней войне, которую прошёл от начала до конца, и в чине полковника, наконец-то, нашёл свою пристань. И, хотя за всем этим он так и не женился, но зато теперь это был его дом: эта крепость, эта река, зеленеющий лес и голубые горы – всё стало для него своим, родным. Родом из Киева, он всей душой полюбил эти края и считал уже себя коренным сибиряком. Недаром говорят: «Казак, как голубь: куда ни прилетит, там и пристанет»…
Звон колоколов, призывающих народ к вечерне, прервал его мысли. Пётр развернулся и поспешил к церкви, смешавшись с толпой слободских и казаков, спешащих на молебен. Церковь, умытая дождём, казалась по-особенному праздничной среди окружающей её зелени. Взмывая высоко вверх, она, казалось, цепляла золочёными крестами проплывавшие после грозы редкие облака.
Над засветившимися в лучах яркого солнца куполами кружилась стая рассерженных ворон, громким карканьем выражающих своё недовольство за потревоженный колокольным звоном сон.
Люди, пришедшие к вечерне, с уважением расступились перед комендантом, пропуская его в первые ряды, но он, остановившись неподалёку от дверей, так и простоял там до конца службы, в молитве прося Господа помочь в свалившейся на горнизон нужде.
На следующее утро вскочив спозаранку, Пётр вышел во двор крепости, где его уже дожидался улыбающийся и кланяющийся Тархан. Со стороны казарм появились двое зевающих казаков; завидя коменданта, они враз оживились и строевой походкой проделали остальной путь.
– Ну, вот и все в сборе. Надеюсь, до вечера управитесь.
– Конечно, управимся, Пётр Иванович! – хором ответили казаки.
Все вместе они вышли за ворота крепости, Тархан отвязал стоявшую там лошадь и вместе с казаками отправился к переправе.
Пётр, проводив взглядом отплывающие лодки, направился к слободе, где на берегу реки жил бывший тульский казак Яков Щукин. Так же, как и Пётр, он прошёл Семилетнюю войну, после чего, отслужив в Бийской крепости, был списан – старые раны дали о себе знать. И вот уже два года, после указа о выделении казакам наделов земли, занимался хлебопашеством, охотой, рыбалкой, а ещё поднимал вместе с женой Прасковьей четверых детей.
Пётр знал, что живут они в большой нужде, но стараются никому этого не показывать; дети, хоть и ходят в стареньком, а всегда чисты и опрятны. Яков, с мотком ниток за поясом, починял растянутые между двух жердей старые сети.
– Здравствуй! Вижу, к рыбалке готовишься, – поприветствовал его Пётр.
– Доброго здоровьица, Пётр Иванович, – отставляя свою работу, ответил Яков.
– Вот, проходил мимо, дай, думаю, зайду, старого товарища попроведаю. А что дома-то один?.. Тяготят, небось, домашние заботы?
– Да что там говорить – конечно, тяготят, – махнул рукой Яков. – Казак на службе горит, а без службы тухнет… А Прасковья с детьми в поле, с рассвету ушли – овёс от лебеды прополоть надобно. Мне-то велено к их приходу рыбки наловить да обед сготовить – вот такие мои заботы.
– С удовольствием оставил бы всё да махнул с тобой на рыбалку, – с молодецким задором произнёс Пётр, чтобы как-то взбодрить бывшего сослуживца.
– Не оставишь, Пётр Иванович, вон сколько у тебя забот! Вижу, как ты за крепость, за людей радеешь. Куда без тебя?! Вспомни, как церковь строили, поработал ты тогда и пилой, и топором, да и мы, глядя на тебя, изо всей мочи старалися.
– Ну, Яков, церковь – это дело народное… Как все просили новую, просторную! В старой-то в праздники половина народа на улице стояла. Вот, всем миром и сладили… – Пётр замолчал, после чего, неловко закашлявшись, продолжил:
– Вот, возьми, – протянул он три серебряных рубля (по тем временам немалые деньги для солдата). – Хоть детям какие обновки купите, да себе кой-чего.
– Благодарю тебя сердечно, Пётр Иванович. Да сам-то ты как? Знаю, не только мне помогаешь.
– Да куда мне одному?! Состояния себе копить не собираюсь. Да и наследниками не обзавёлся.
Они поговорили ещё немного о том о сём, и Пётр, не желая больше отвлекать Якова от работы, попрощался и зашагал к крепости, где его ждала куча неотложных дел.
…Под вечер к восточным воротам подъехала разношёрстная толпа из казаков и одетых в национальную одежду инородцев.
– А это что за табор вы привели?! – крикнули с башни дозорные.
– Давай отворяй! Эти – к коменданту, Пётр Иванович лично за ними посылали, – ответили казаки.
Тяжёлые, сделанные из лиственницы ворота со скрипом отворились, пропуская всю толпу на территорию крепости. Один из сопровождавших казаков сразу же побежал с докладом к коменданту о прибытии.
Гости, настороженно оглядываясь, рассматривали внутреннее строение цитадели. Впервые они воочию увидали грозную Бикатунскую крепость, о которой уже давно ходили слухи по южному Алтаю. Переговариваясь между собой, они с любопытством рассматривали крепостные башни, тяжёлые пушки, Успенскую церковь с крестами, отливающими багрянцем в лучах заходящего солнца, – всё это для них, всю жизнь проживших в горах, казалось каким-то чудом.
Спустя немного времени Пётр, улыбаясь, вышел навстречу прибывшим. Завидев коменданта, гости враз притихли и самый важный из них, одетый в дорогие одежды, с низким поклоном подошёл к Петру. Тархан тоже поспешил с ним в качестве толмача.
– Это брат мой зайсан Емзынак Батырев, вон те двое – его сыновья, остальные – демичи и уважаемые люди его улуса. Он говорит, что рад видеть командира крепости и желает здоровия тебе и всему русскому народу.
– Передай ему, что мы также рады гостям с Телеуцкой землицы[2 - Телеуцкая землица – сегодняшняя территория Горного Алтая.], пусть чувствуют себя как дома – теперь они часть России, и нам есть о чём поговорить.
Тархан перевёл брату ответ коменданта. Тот, низко кланяясь, закивал головой, после чего что-то прошептал своим сыновьям, указывая на стоявших неподалёку лошадей.
Через мгновение они подошли и, поклонившись, прижали руки к груди, передавая удерживаемых под уздцы четырёх неосёдланных скакунов.
– Это тебе подарок от Емзынака: вот эти три из его табуна, а вон тот, вороной – выменянный за собольи шкуры у монгольцев. Брат говорит, что хочет лично тебе подарить этого вороного – правда, горяч конь, необъезженный.
Пётр в ответ также в знак благодарности и уважения прижал руки к груди и попросил Тархана перевести, что он будет рад взять себе эту лошадь. И, как бы в подтверждение своих слов, сбросил с себя китель, сунул его в руки денщика и легко, с взыгравшей казацкой удалью, запрыгнул на спину вороного жеребца. От неожиданности тот заржал и резко вскочил на дыбы, стараясь сбросить непрошеного седока. Стоявшие рядом разом отхлынули в разные стороны.
– Осторожней, Пётр Иванович, – закричали стоящие поодаль офицеры, – он ведь дикий – кабы не покалечил.
В ответ Пётр только улыбнулся, крепче ухватил узду и сильнее прижался к шее коня, который, заржав и мотая головой, старался освободиться от всадника. Он то вставал на дыбы, то высоко подбрасывал холку и, с силой ударяя копытами, выбивал из-под себя комья земли.
Окружающие, притихнув, с широко открытыми глазами следили за поединком ретивого жеребца и коменданта. Пётр с застывшей улыбкой на лице крепко держался на спине буйного скакуна. Затем пришпорил жеребца, и тот, видя, что с седоком ему не сладить, поднимая пыль, галопом пустился по территории крепости. Сделав несколько кругов, Пётр спешился, отдал поводья растерянно стоявшему денщику и подошёл к Емзынаку.
– Хорош конь! – с восторгом сказал он алтайскому зайсану. – Вот бы таких побольше – к нам в гарнизон…
«А не поможет ли этот зайсан решить вопрос с лошадьми?» – осенила его внезапная мысль. Возможно, терзавшие его заботы смогут неожиданно разрешиться».
Не привыкший откладывать дела на потом, комендант пригласил Тархана с братом к себе в избу, а остальных гостей поручил денщику, наказав ему, чтоб накормил, обустроил на ночлег и был пока при них.
Зайдя в горницу, Емзынак, всю жизнь проживший в юрте, с интересом стал разглядывать окружавшие его предметы. Он подошёл к стене и, цокая языком, заворожено уставился на висевшую наградную шпагу, украшенную драгоценными камнями; затем подошёл поближе, осторожно дотронулся до позолоченных ножен и восторженно стал говорить что-то своему брату.
