Пыль моря

Дождь шумел, близкие деревья трепались под порывами ветра. На ночлег выбирали места открытые, опасаясь быть придавленными подгнившими деревьями. По дороге им не раз случалось видеть или слышать, как падают состарившиеся и ослабевшие гиганты. Костёр дымил и давал мало тепла, но это было единственное место, где хоть как-то хотелось остаться и отдохнуть.

Утром Мишка поднял друзей, но Тин-линь не хотел подниматься и идти дальше. Он был вял, в глазах поблёскивали злобные огоньки затравленного зверька.

Друзья ждали его, переминаясь с ноги на ногу. Взгляд их выражал безразличие и воловью покорность.

– Вставай, Тин, – настаивал Мишка и тянул его за руку, – Ждать тут нечего. По дороге поищем чего-нибудь. Вставай, все ждут.

– Идите одни, я останусь один. Мучить себя не хочу. Всё равно смерть, так хоть без надрыва.

Мишка почувствовал нахлынувшую злобу и задышал шумно.

– Вставай, собака! – заорал он и с такой силой рванул руку на себя, что фигура Тин-линя тотчас взвилась в воздух и повисла на руке Мишки. Другой рукой он с силой ударил по лицу. Голова мотнулась в сторону, и китаец рухнул на траву, отпущенный Мишкиной рукой. – Оставайся и подыхай, слизняк! – и, пнув ногой всхлипывающего Тин-линя, зашагал прочь.

Он слышал шаги и бормотания за спиной и понимал, что все безропотно пробираются по его следам. Они вошли в лес и начались повседневные изнурительные вёрсты таёжного пути. Потоки мутной воды шумели по откосам, ворочая камни и неся песок.

На второй день вышли к долине, на дне которой увидели три крохотные фанзы и грядки огорода. Рядом паслась корова.

– Вот и жильё! – с дрожью в голосе сказал Мишка, и остановился в волнении, зачарованно всматриваясь в неясные очертания предметов, затушёванных сеткой дождя.

– О, добрые духи смилостивились над нами! – воскликнул Тин-линь, и с облегчением упал на колени.

Силы покидали, и прошло немало времени, прежде чем горемыки справились с волнением и слабостью и смогли продолжить путь. Спустились в долину и через час забрались в крохотную постройку, похожую на хлев для скота. Их встретили перепуганные глаза старого корейца и его немногочисленных домочадцев.

Мишка придал своему виду более грозный вид и выставил вперёд тяжёлое и внушительное ружьё. Детвора забилась в угол, женщина испуганно и визгливо завыла.

Мишка кивнул Тин-линю, и тот тихо от усталости и слабости заговорил.

Вскоре кореец прикрикнул на женщину и та поспешно, озираясь на непрошеных гостей, притащила холодной каши. Изголодавшиеся бродяги набросились на еду и в мгновение опорожнили посудины. Голод только сильнее разыгрался, но больше просить не стали. Глаза слипались, неудержимо хотелось спать.

– Не перерезали бы нас во сне, – заметил Мишка.

– Не осмелятся, – тихо ответил Тин-линь.

– Кто их знает. Пошли, поспим по очереди под крышей на сене, а там посмотрим. Скоро вечер.

Старик проводил гостей в сарай. Во дворе на них глазели остальные жители хуторка, в глазах отчётливо сквозил страх и растерянность.

Забрались в сарай, где стойко пахло коровой и навозом. Сено, чуть отсыревшее, пахло тонкими ароматами горных трав и дурманило голову. Повалились на него, а Мишка сел на жердину и стал дежурить, вслушиваясь в доносившийся до него негромкий говорок оставшихся во дворе корейцев.

Вскоре сон сморил стража и он свалился с жердины. Проснулся, и с трудом взобрался снова. Так прошла ночь, которую Мишка проспал так же крепко, как и остальные его спутники.

Три дня отдыхали и отъедались тем скудным, что смогли оторвать от себя полунищие корейцы. Никто не знал их языка, но они чуток понимали по-китайски. И смертельно боялись маньчжуров, о которых слышали, но никто не видел. Мишку они приняли именно за такого, и сторонились как только он появлялся поблизости.

Кое как Тин-линь сумел им внушить, что маньчжур среди них нет, но страх их словно ещё больше усилился. Однако Мишка заставил одного, совсем молодого паренька, сходить на третий день на охоту. Дожди стали стихать и ветры тоже. К вечеру вернулись с тушкой оленёнка. Пир был знатным, отчуждённость немного спала.

Из расспросов узнали, что до моря можно добраться дня за четыре, и что по пути можно не встретить никого. Мишка удивился этому, но Тин-линь заметил:

– Маньчжуры всех с побережья выгнали. Боятся флота с Тайваня, что остался за Чжэнами. Этот флот всюду находил поддержку по берегам моря.

– Неужто всех угнали? И никто не остался?

– А что им делать? Всех саблями рубили, кто не выполнял приказов сына неба. Маньчжуры не шутят.

– А как же мы на этом море? Что там делать будем? Раньше не мог о том сказать?

– А как бы вы все пошли к морю, зная о том? Ничего. Всех не выгнали. Кто-нибудь да остался. Главное – джонку найти, которая пойдёт к югу.

– Где ты её добудешь, если людей нет? – Мишка с раздражением глянул в смущённое лицо Тин-линя.

– Можно к корейцам податься ближе, и там обязательно повстречаем джонки. Их в этом море много плавает, странники часто о них рассказывали. Я слышал.

– Эх ты! Сколько натерпелись, а теперь ещё больше ждать надо. Хоть тут оставайся, с этими корейцами.

– Долго не проживёшь. Узнают маньчжуры и голову отрубят. Это у них быстро получается.

– Чтоб тебя некому было похоронить! – бросил Мишка и отошёл в раздумье от товарища. Тин-линь сощурил в страхе глаза и сгорбился. Он и сам теперь понимал всю шаткость его затеи. Но делать нечего, назад всё равно не добраться, даже если и захотеть.

Погода наладилась. Солнце высушивало тайгу. Ювэй переставал кашлять, и слегка оправился от голода и усталости.

– Завтра в путь, – молвил Мишка, – нечего здесь сидеть. Тин правильно сказал о маньчжурах. Могут узнать, или сами корейцы донесут. Что мы им? Нахлебники мы им. Заплати им, Тин. Самим нечего жрать, а тут мы нагрянули. Не жмись.

Тин-линь с трудом всучил несколько лянов перепуганному корейцу, и взамен ещё получил старую обувку на всех, и кое-что из одежды. Старик явно радовался известию о завтрашнем уходе непрошеных гостей, и старался изо всех сил угодить страшным людям.

Назавтра чуть свет Мишка повёл своих людей в тайгу. За спинами болтались тощие мешки, но впереди была жизнь и надежда. До моря не так уж далеко, а еды взяли на неделю. Корейцы собрали, что смогли. Они-то перебьются, у себя дома.

Молодой парень взялся проводить странных путников, которые уже не казались такими уж страшными. Мишка поглядывал на его смуглое лицо, тот улыбался смущённо и как-то просительно. Ему шёл пятнадцатый год и он становился мужчиной, но ещё не мог расстаться с детством.

– Что, Хун Жо, не охота с нами расставаться? – сказал Мишка. Парень с готовностью улыбнулся, но ничего не понял. Закивал головой и заговорил быстро, волнуясь.

– Да шут с тобой! Всё одно не понимаем друг дружку. Так и на охоту ходили. Всё знаками, но там было легче. Так что, друг мой, ничего у нас с тобой не выйдет.

Хун Жо кивал головой, говорил, но его уже никто не слушал. Он нёс мешок Ювэя, они пытались тоже поговорить. Ювэй был в восторге от общества мальчишки, хоть и постарше. Они все дни проводили вместе и научились понимать друг друга. Несколько выученных слов им было достаточно. Но что-то тревожило парня, и Мишка частенько поглядывал на него и злился. Впереди была сплошная стена неизвестности. Раньше хоть цель у них стояла, а теперь эта цель превратилась в химеру, и шли они, как слепые щенки, шатаясь из стороны в сторону. Впереди просвета не было.

Глава 22. Море

С удивлением и волнением взирали уставшие и изодранные путники на открывшуюся перед ними даль. Привыкшие за столько дней к чащобам дремучего леса, они с чувством какой-то боязни оглядывали далеко уходящую к небу и там сливающуюся с ним водную синеву. День выдался светлый и чистый. Редкие облака проплывали в синеве и только у горизонта сливались в сплошную, неопределённого цвета, массу. Ветер едва уловимо доносил влагу со странными и волнующими запахами. А может это им казалось.

– Неужто дошли, – тихо молвил Мишка.

– Значит, так, – отозвался Тин-линь.

– Чудно, неужто всё это вода? Сколько ж её? А даль какая!

Вдали в обе стороны в прозрачной дымке терялись холмистые мысы. Ничто не нарушало однообразия морской глади. Она только слегка рябила, но отдельных волн с такого расстояния увидеть было нельзя.

– Однако жилья нигде не видать, – заметил Мишка, торопливо оглядывая побережье.

– Далеко. Спустимся к берегу и будем искать, – ответил Тин-линь.

– Тогда пошли. Налюбовались и довольно. Мешкать нечего.

С сожалением стали спускаться с бугра и скоро море скрылось из виду. Изредка мелькала синева, проскакивая сквозь листву деревьев. Лес в этих местах рос не так густо и дорога стала легче. Но прошло не менее часа, прежде чем они оказались на берегу. Он открылся сразу. Кончился лес, шагах в ста шумело море. Волны с грохотом наваливались на пологий берег, катя гальку за собой, убегали навстречу новой волне, конца которым, казалось, никогда не будет.

Все кинулись к воде. Мишка сбросил рваньё и осторожно попробовал ногой набежавшую волну.

– Ого, тёплая! Пошли купаться! – и с этими словами отважно кинулся в набежавшую волну. Пена прошла над его тощей спиной, и он с глупо сияющей улыбкой вскочил на ноги. – Прыгайте за мной, чего боитесь? Красота!

Освежённые и возбуждённые, принялись готовить ужин. День кончался, усталость давала знать. Скудная еда не восстанавливала силы.

– Интересно б знать, куда мы вышли? – протянул Тин-линь и искорка беспокойства мелькнула в его глазах.

– Через день-другой узнаем. Не было б хуже от этого, – Мишка, прищурив глаза, поправлял костёр.

– Одно ведомо – к западу маньчжуры должны быть, ну а восточнее, скорей всего, можно встретить корейцев. Стало быть, на запад нам путь заказан.

– Да уж, к маньчжурам меня не заманишь по доброй воле.

– Завтра тогда и тронемся по берегу к востоку.

– Думаю, что поосторожней надо идти. Зря на глаза без разбору попадаться никому не след. Ближе к лесу держаться надо.

– Глядите, глядите! Море уходит! Куда это оно? – вопил Ювэй и все с испугом вскочили на ноги.

Большая полоса обнажённого берега сверкала большими лужами, в которых бились редкие рыбёшки. Нити водорослей тёмными полосами устилали песок. Крабы торопливо переваливались, поспешая за водой.

– Пусть уходит, авось вернётся! – закричал Мишка. – Собирай крабов и рыб! Не пускай в море! Хватай!

Ювэй зашлёпал по лужам, хватая извивающихся рыбёшек. Крабов трогать не осмелился и обегал их стороной. Но И-дун судорожно цапал их и отшвыривал подальше на берег.

За полчаса насобирали целый котёл крабов и рыб. Мелочь, но все так обрадовались, что снова сели к костру жарить улов.

– Чудно. Море ушло, – молвил Мишка, обжигаясь обугленной рыбкой. – Когда оно назад вернётся? А может так и останется?

– Вроде слышал я о таком, – отозвался Тин-линь. – Кто-то говорил, что оно так всегда, то нахлынет, то назад уходит. Во всяком случае, хоть еды даёт немного. Всё облегчение нам.

– Видать милости мы у господа нашего заслужили. Да и ваши духи не такие уж злые оказались.

Солнце садилось за мысами. Ветер стих, и шум набегающих волн непрерывно стоял в вечереющем воздухе.

На опушке устроили навес, устелили землю сосновыми ветками, и забросали травой, собранной по берегу. Мягкая и чёрная, она отдавала гнилью, но зато спать на ней должно быть отменно. Первые звёзды замерцали на темнеющем небе, в лесу замолкали птицы. И под монотонный шум волн истомлённые и взволнованные путники блаженно уснули.

Весь следующий день двигались вдоль берега, но людей не встретили. Мучила жажда. Ручьи попадались редко, а морскую воду пить не решались. Дважды наблюдали отлив, и уже поняли, что это такое. К вечеру забрались на высокий мыс и там расположились на ночлег. В темноте заметили едва заметное мерцание далёкого огонька.

– Видишь, Миш, значит, люди есть, – воскликнул Тин-линь, указывая на слабую точку в темноте.

– Далековато, но завтра дойдём к полудню и глянем, кто это, – отозвался Мишка. – Проверим ружья. Не в гости идём. Мало ли что может случиться. Осторожливость не помешает.

Однако долго идти не пришлось. Часа через три заметили несколько хижин, сложенных из сучьев и покрытых травой. Четыре семьи корейцев с ветхими лодками на берегу ютились в этих хибарах. При виде приближающихся незнакомых людей, они всё бросили и, схватив детей, бросились в ближайший лесок, торопливо взбираясь на кручи.

– Ишь удирают, дурни! За маньчжур нас приняли. Как их остановить?

– Остановишь! Надо было ружья спрятать. Вернутся ли теперь? – Тин- линь с досадой сплюнул.

– Может и вернутся. Увидят, что мы ничего плохого не делаем и вернутся. Да и что у них взять? – Мишка с интересом оглядывал приближающиеся шалаши. – Да они тут, наверное, и не живут постоянно. В таких завалюшках зиму не выдержишь.

– Ясно, что не живут. Рыбой промышлять пришли или приплыли. Лодки по лесу не потащишь. Значит, деревня может быть недалеко.

Пришли в становище. Хижины действительно убогие, внутри почти ничего не было. В одном месте нашли корзину со свежим уловом. Некоторые рыбины ещё шевелили хвостами.

– Вот и обед настоящий будет у нас! – обрадованно ухмыльнулся Мишка.

Ничего другого из припасов не нашли. Стали кричать в лес, но оттуда никто не отвечал.

– Всё ж поглядывать надо на пригорок, – заметил Мишка, – Ещё нагрянут врасплох. Ружья держать наготове.

После обеда легли отдохнуть, но подозрительно поглядывали в сторону леса. Часа через два показалась сгорбленная фигура старухи. Она с опаской спускалась вниз, тяжело опираясь на суковатую палку. Мишка встал и с любопытством наблюдал. Вскоре старуха спустилась, но дальше идти не решалась.

– Пошли, Тин, узнаем что-нибудь. Вишь на разведку старую послали. Видать решили, что такую не жалко и потерять в случае чего.

Пока подходили, старуха медленно пятилась назад и горбилась ещё сильнее. Коричневая сморщенная кожа лица испещрена множеством морщин, седая голова тряслась мелко и непрерывно.

Старуха снизу боязливо бросала взгляды на подошедших, губы её вяло шевелились.

Тин-линь заговорил по-китайски, но старуха не понимала. Тогда он, с трудом вспоминая слова, стал пытаться объяснить ей, что они друзья. Её повели к морю и показали, что ничего, кроме рыбы, не тронули. Кое-как старуха оправилась от испуга и стала что-то понимать. Вскоре она обернулась к бугру и стала махать суком. Показались люди. С опаской спустились к берегу. Здесь оказались пятеро мужчин и несколько женщин с детьми. Всех сковал страх, их движения были вялые и осторожные.

Тин-линь изо всех сил старался расположить их к себе. Однако только вид Ювэя стронул отчуждение с места. Корейцы оживились и заговорили с интересом, а когда Тин-линь вспомнил семейство Сун, которое они повстречали в тайге, то рыбаки почти совсем успокоились. Послали в лес мальчишку, и тот притащил проса и риса.

Быстро сварили уху и рис с рыбой. На радостях, что так хорошо устроилось, корейцы не жалели своих запасов и с удовольствием угощали своих гостей.

Глава рода Че Чан Сов знакомил со своими сыновьями и их жёнами. У старшего сына Янг Чанга был уже взрослый сын, остальные помоложе. Все с любопытством глядели на пришельцев. Под взглядом Мишки они старались отступить за спины отцов и побаивались подходить близко.

К вечеру стали ладить лодки к вечерней ловле рыбы. И хотя на удачу трудно было рассчитывать, но дополнительные расходы заставляли трудиться и в ночное время.

Весь следующий день прошёл в расспросах. Слов для такого разговора было мало. Тин-линь знал несколько слов корейских, а те столько же китайских. Всё же удалось понять, что в этих местах джонки бывают так редко, что ждать можно целые месяцы. Надо двигаться дальше на восток хотя бы дня два. Тогда можно надеяться на встречу с рыбаками и большим судном или джонкой редкого купца.

Очень редко можно встретить отряд маньчжур, но их так боялись, что одно упоминание о них приводило в ужас. Маньчжурские посты стояли за рекой Ялуцзян, и туда никто не отваживается заходить. Правда в последнее время море не так строго охранялось, и некоторые корейцы отваживались порыбачить на берегу.

Корейцы научили беглецов искать съедобные водоросли и устрицы. И теперь не так страшил голод. И-дун выменял на нож два крючка и леску. На худой день можно попытать счастья ловлей рыбы.

Долго уговаривали старейшину дать лодку до ближайшей деревни. Наконец старый Че согласился, и на утро решили отплыть в сопровождении Янг Чанга. Несколько горстей проса да котелок соевых бобов удалось купить за несколько лянов.

Утро выдалось ветреное. Че долго всматривался и качал головой. Волна с грохотом набегала на песчаный берег. Лодки далеко вытащены на песок. Наконец старик махнул рукой и сыновья стали стаскивать лодку. Волна обдала всех солёными брызгами, а потом окатила с ног до головы. Вскочили в лодку и поспешно выгребли за пределы прибоя. Волна шла пологая, но высокая. Лодка качалась, её кренило то на один борт, то на другой. Никогда не плававшие по морю путники уцепились за борта, в глазах тревожно забегали искорки страха.

Мишка вспомнил бури на Амуре, но тогда всюду был виден близкий берег, а здесь он с одной стороны, а с другой – пугающая и манящая одновременно даль с седыми барашками волн.

Янг Чанг поставил небольшой парус, и лодка ходко пошла на восток. Ход её выровнялся и качка уменьшилась. В лодке повеселели, слушая шелест травяного паруса и журчание воды за бортом. Изредка в борт бухала волна и тогда все хватались за борта. Янг Чанг ухмылялся в реденькую бородёнку. Он спокойно правил и временами поправлял парус. Мишка с интересом наблюдал и поглядывал на далёкий уже берег.

Глава 23. Почти попались

Надежда на быстрое и лёгкое плавание не оправдались. К полудню ветер переменился, пришлось сесть на вёсла. Янг Чанг стал нервничать и ворчал поминутно. Так до вечера и не доплыли до деревни. И берега тянулись пустынные и безлюдные. Вдали виднелся столб дыма, но это горела тайга.

Пришлось заночевать на берегу. Ночью не рискнули продолжать плавание. Все были и так были измотаны качкой. Морская болезнь не пощадила никого, но Мишка чувствовал себя немного лучше остальных.

Утром с отвращением продолжили путь. Часа через три показались хилые строения деревни. Два десятка обмазанных глиной хижин прилепились к бугру шагах в ста от берега. Тин-линь озабоченно поглядывал на деревеньку и после продолжительного раздумья сказал:

– А не прикинуться нам маньчжурами. Миш может сойти за него, а мы вроде его солдаты. Ружья есть и язык я знаю, а тебе, Миш, нечего с корейцами и разговаривать. Два-три слова по-маньчжурски ты знаешь, этого будет достаточно. Что скажете?

– Можно и так, – ответил Мишка, – Тогда пусть нас высадит этот рыбак, не доезжая до деревни. Мало ли что он может наговорить своим родственникам и друзьям. Мы-то не поймём.

– Так и сделаем.

Тин-линь поговорил с рыбаком, и тот с неохотой согласился высадить путников в версте от деревни. Поставил парус и быстро стал удаляться.

– Ну а теперь вся надежда на господа, да на добрых духов, – проговорил Мишка и пробормотал какое-то подобие молитвы.

Тин-линь с товарищами тоже сели на пятки и принялись задабривать духов, раскладывая на песке нехитрые дары в виде ленточек от халата и кусочки рыбы с просом, оставшиеся от утреннего завтрака.

Вооружившись поддержкой богов, тронулись к деревне. Их давно уже заметили, кучки рыбаков с напряжённым вниманием наблюдали за приближением страшных людей. А наши горемыки действительно представляли неприглядный вид в своих грязных халатах, превратившихся в лохмотья.

Однако это вполне могло быть им на руку. О маньчжурах ходили самые невероятные слухи. Не так уж часто простым корейским рыбакам приходилось встречаться с завоевателями, и любой самый страшный вид мог быть с достоверностью принят жителями этой деревушки.

– Ружья выставляй, и морды делай свирепей, – предложил Тин-линь. – Надо сразу запугать их, тогда сговорчивее будут и покорнее.

Бодрым шагом вошли в деревню. Ребятишки с матерями скрылись в хибарах. Мужчины в подобострастном поклоне склонились перед незнакомцами. Тин-линь обратился к старикам:

– Еды, ночлег и воды помыться! Где староста? Давай сюда, собака!

Он видел, что его понимают слабо, но впечатление произведено было должное. Седенький старичок со сморщенным лицом засеменил навстречу и упал на колени. Он не смог вспомнить ни одного маньчжурского слова, а скорее всего и не знал таких. Его голос срывался, и из глаз выкатывались редкие крупные слёзы.

– Что бормочешь, падаль! Говори понятно, – и с этими словами он поднял тяжёлое ружьё.

Старик распростёрся у ног пришельцев. Остальные последовали его примеру и тихо завыли тонкими голосами.

– Кто может говорить со мной на китайском или маньчжурском языке?

Вперёд подполз пожилой на вид человек с плоским коричневым лицом.

Не поднимая головы, он стал говорить какие-то слова, отдалённо напоминающие китайские. Мишка подошёл и встряхнул мужчину, приподнял и поставил на ноги. Они не держали и подгибались. Для придания ногам твёрдости Мишка рявкнул что-то и двинул корейца в спину. Это возымело надлежащее действие, и рыбак стал ровно.

С большим трудом Тин-линь добился, чтоб его поняли. Мужчины закричали на женщин и те понеслись собирать еду и таскать воду. Путников отвели в самый лучший дом старосты. Всех жильцов выгнали, а сами расположились на лавках и канах. Вскоре притащили почти новые халаты и еды.

– Ну что, пока всё идёт хорошо, – заметил Мишка.

– Нагнали страху, теперь бояться нечего, – ответил Тин-линь, довольно орудуя палочками.

– А мне жалко их, – молвил И-дун и с опаской глянул на хозяина.

– Жалко и мне, но иначе нельзя. Маньчжуры и так строже с ними обходятся. Хуже будет, если заподозрят недоброе.

– По всем правилам надо бы побить одного-другого. – Мишка с трудом справлялся с палочками. Он до сих пор не мог привыкнуть есть из миски этими тонкими и неудобными палочками, и предпочитал орудовать руками. У Дау он нарезал себе ложек, но теперь ещё не успел, и приходилось выкручиваться.

Облачились в корейские халаты с колпаками на головах, вышли на улицу. Навстречу засеменил староста Хан Бонг Чоль. Рядом топтался деревенский толмач. Поминутно кланяясь и бормоча что-то невнятное, они семенили сзади. А Мишка осматривал деревню и лодки, вытащенные на песок.

Сели на перевёрнутую лодку и поманили толмача.

– Часто тут плавают джонки купцов? – спросил Тин-линь.

После недолгих переговоров толмач ответил, что редко, но скоро ожидается. Как скоро – никто не понял. Толмач показывал четыре-пять пальцев и все решили, что через пять дней.

Долго беседовали, расспрашивая о джонках, купцах и маньчжурах. Маньчжур здесь видели один раз, и с тех пор эта встреча тяжёлым грузом давила на деревню. Двух молодых рыбаков утащили с собой, а вскоре труп одного выбросило море в трёх ли от деревни. Узнали, что в дне пути на восток находится другая деревня, побольше, и там могут быть маньчжуры.

Тин-линь обеспокоился, но не подал вида. Делать было нечего, как выжидать, надеясь на купца с джонкой.

На пятый день отдыха сразу после полудня Ювэй примчался с окраины деревни и со страхом в глазах прокричал:

– Кто-то идёт сюда! Человек шесть-семь. С ружьями!

– Вот собачьи души! Неужто маньчжуры? – Мишка вскочил и, схватив оружие, выскочил их хибары.

Поднялись на бугор и увидели группу вооружённых людей, подходящих к деревне. Зоркие глаза Мишки разглядели маньчжурских солдат. Деревня словно вымерла. Только тут Мишка заметил это.

– Донесли, собаки! Ну, погоди! Дай отбиться, а там посмотрим!

До солдат оставалось не более двухсот шагов. Они шли усталой походкой и с неохотой. Сзади плелись двое носильщиков, нагруженных мешками и одеялами.

– Что делать, братцы? – спросил Мишка побледневших товарищей, – Бежать поздно, перестреляют, да и не готовы мы к такому. Отбиваться придётся. Что скажете?

– А что здесь скажешь? На пощаду надеяться нечего. Маньчжуры не затем сюда тащились. Надо биться, – и Тин-линь удобнее улёгся за кустом, раздвигая ветки. – У нас три ружья, нападения они не ждут. Может, повезёт нам и сейчас.

– Только не трусить, – зловеще шепнул Мишка. – Если что не так получится – саблями пробиваться станем.

Солдаты подходили неторопливо и безбоязненно. Впереди шагал их начальник, его сабля болталась у ног.

– Пока они изготовятся к стрельбе, мы успеем перезарядить ружья, – молвил Мишка, – Целься лучше. Я беру первого, а вы остальных по очереди. И все разом.

– Не близко ли подпускаем? – спросил Тин-линь, явно нервничая и опасаясь. Лицо стало бледным, веки мелко подрагивали.

– В самый раз. А то с перепугу попасть не сможете. И-дун? Ты бери третьего, цель в живот, так вернее будет. Как выйдут на травку, так и пальнём. Только не спешите.