Одно Целое

Машины скорой заезжают через шлагбаум на территорию больницы, нас туда не пускают. Мы расплачиваемся с таксистом и бежим к зданию клиники. В холле приёмного покоя встречаем главу службы безопасности. Он стоит в окружении нескольких подчинённых и раздаёт указания. Через минуту все разбегаются по разным направлениям. Мы догоняем Дольского.

– Здравствуйте, – подойдя ближе, говорю я.

– Опять вы здесь?! Я вам что сказал?! – Дольский смотрит на нас с недоумением.

– Мы не могли не приехать, что там, скажите? – спрашиваю.

– Вам в номере своём сейчас нужно быть, выпить валерьянки и спать лечь, – продолжает он развивать свою мысль.

– Как она?! Скажите, умоляю! – Лена не выдерживает и начинает плакать.

– Вы обещаете мне, что уйдёте?

– Нет, не обещаю, но раз уж мы всё равно здесь, скажите, не томите, – продолжаю настаивать я.

– Ладно, хрен с вами! Чую, вы не отстанете, – сдаётся, наконец, он. – Ничего сверхстрашного не произошло, они, можно сказать, отделались лёгким испугом.

– То есть они живы? – Лена слегка успокаивается, но голос её по-прежнему дрожит.

– Да, живы. У них ушибы, ссадины, сотрясения. Но, вроде, ничего серьёзного нет. Сейчас их осматривают дополнительно.

– А можно нам?..

– Нет, – не даёт договорить Дольский. – Завтра возможно. Сделают анализы, процедуры положенные, потом видно будет. Ещё раз повторяю, поезжайте в отель и ложитесь спать. Всё давайте, мне не до вас сейчас.

– Что ж, спасибо за информацию, – успеваю сказать я перед его уходом.

Я усаживаю Лену в кресло и подхожу к дежурной медсестре.

– Доброй ночи, – начинаю я разговор.

– Доброй, – не особо приветливо кивает та в ответ.

– Подскажите, когда можно будет?..

– Когда доктор разрешит, по состоянию, – она тоже прерывает меня и сухо отвечает.

– Нам очень нужно знать, наша близкая подруга здесь. Только что привезли вместе Сергеем Дмитриевым, – пытаюсь я одновременно воззвать к состраданию и надавить фамилией Сержа.

– Не сегодня точно. Хотите, можете подождать, но я вам советую пойти сейчас домой, поспать и отдохнуть, – выражение её лица чуть меняется.

Остаётся неизвестным, что на неё подействовало: сочувствие нам или значимость второго пациента, к которому мы также были причастны.

– Спасибо, мы подождём, – говорю я.

– Буфет открывается в девять, он для медперсонала, но, думаю, не откажут вам. Пока вот – автомат, если хотите, – медсестра указывает жестом на автоматы с кофе, чаем и шоколадками.

Я киваю и отхожу от стойки.

– Ну что там? – спрашивает Лена. Вид у неё измотанный и уставший, как, впрочем, и у меня.

– То же самое. Пустить нас могут не раньше, чем завтра, – выдыхаю я.

– Ясно. Нас же не выгоняют отсюда сейчас?

– Нет, мы можем подождать.

– Хорошо.

– Попробуй поспать хотя бы чуть-чуть, – я сажусь рядом с ней.

– Попробую, если получиться, – Лена облокачивается на моё плечо, я обнимаю её.

Глава 21

Встречать утро в больнице явно не моё любимое времяпрепровождение. Одно нахождение здесь само по себе как-то не очень. Кто-то куда-то идёт, кого-то куда-то везут, в воздухе витает специфический для этого места запах: стерильности, надежды и затаившегося отчаянья.

Я осторожно, чтобы не разбудить задремавшую Лену, встаю с дивана в «зале ожидания», подхожу к автомату, покупаю кофе, выпиваю его глядя в окно. Погода сегодня ясная: ветерок слегка колышет деревья, облака купаются в лучах недавно взошедшего солнца на голубом, одухотворённом небе. Выкинув пустой стаканчик, я иду к туалету, чтобы хоть как-то умыться и привести себя в порядок. После водных процедур возвращаюсь обратно. Замечаю, что возле стойки медсестры никого нет, и решаюсь на разведывательную вылазку. Прохожу вглубь здания, поднимаюсь этажом выше и через какое-то время вижу одного из амбалов службы безопасности отца Сержа. Стало быть, мне куда-то сюда. Иду за ним аккуратно, держась на расстоянии. По пути мне попадается очень кстати кем-то забытый белый халат, лежащий на кушетке. Я надеваю его, чтобы хоть как-то замаскироваться и сойти за «своего». Выжидаю момент, когда охранник повернётся к окну, и проскальзываю сквозь двери отделения. Иду по длинному коридору и замечаю чуть впереди ещё одного здоровенного мужика из службы безопасности. Останавливаюсь и занимаю выжидательную позицию. Вскоре из палаты выходит врач, что-то говорит охраннику, после чего куда-то целеустремлённо направляется.

– Доктор, доктор, можно вас на секундочку, – догоняю я его быстрым шагом.

– Да, что? – оборачивается он.

– Здравствуйте, я насчёт пациентки, поступившей вчера, – начинаю объяснять, – привезли вместе с Сергеем Дмитриевым.

– Утро доброе, а вы собственно кто? – врач внимательно смотрит на меня оценивающим взглядом, убирая за спину свой медицинский планшет.

– Я её близкий друг, её и Сержа… Сергея. Как они? Можно их увидеть? – судьба Сержа, после того, что он сделал, чуть не лишив нас Тамары, меня мало волнует, но я решаю упомянуть его и повысить свои шансы на посещение.

– Допускаются только родственники, – он пытается уйти, поняв, что я – не такая уж «важная птица», – может быть позже.

– Поймите, это очень важно! – я беру его за локоть.

– Говорю же, может быть позже, сейчас им нужен покой, – он взглядом показывает мне неуместность моего жеста.

– Извините, – я убираю руку, – но это, правда, очень важно, мы из другого города, приехали все вместе, скажите хотя бы как они?

– Несколько ушибов и лёгкое сотрясение, всё будет в порядке, не волнуйтесь, переведём скоро их в общее отделение, тогда и повидаетесь, – он снова пытается уйти.

– А когда? – настаиваю я, – я же говорю, это очень важно.

– Ну, хорошо, я посмотрю, что можно будет сделать, если вы, наконец, от меня отстанете, – наконец сдаётся он.

– Конечно-конечно, как скажите, – распинаюсь в уважении я.

– Во второй половине дня сегодня. А сейчас всё, у меня обход, – отворачивается и уходит.

Я возвращаюсь назад. Лена разговаривает о чём-то с медсестрой, затем, увидев меня подходит:

– Ну что там? – с нетерпением спрашивает она.

– Всё в порядке, ухудшений нет. Пускают пока только близких родственников, но мне кое-как удалось договориться на посещение сегодня во второй половине дня, – сообщаю я последнюю информацию.

– Хоть так, спасибо, ты молодец, – Лена целует меня в щёку, – Тамара ведь даже телефон не взяла, ни дозвониться, ни смс-ку отправить.

– Ничего, наверное, ей сказали, что мы здесь, – предполагаю я.

– Думаешь? Ну не знаю, может быть, – отвечает Лена.

В ожидании, позавтракав парой шоколадок из автомата, мы выходим на улицу. День уже явно проснулся и набирает обороты. Сегодня воскресенье и возле здания больницы начинает формироваться поток людей, навещающих своих родственников, друзей и знакомых. Я достаю из кармана пачку сигарет, отхожу в сторону и закуриваю. Плывут облака, греет солнце, даже, пожалуй, печёт, несмотря на конец ноября и то, что через пару дней уже будет зима. Ах да, я и забыл совсем, что нахожусь в субтропиках, здесь вообще всё по-другому. По-другому течёт время, по-другому живут люди. Наверное, и думают они тоже по-другому. В тех городах и местах, где нет моря, где достаточно холодно или сыро по семь-восемь месяцев в году, все только и мечтают о тёплых краях, пляжах и ласковых солёных водах. А о чём мечтают те, кто живёт в этих тёплых краях? Вряд ли о путешествиях за полярный круг, хотя, возможно, и таковые найдутся. Надо спросить какого-нибудь южанина о его мечтах. А может, и не надо? Сдались мне его мечты? Я со своими-то никак не разберусь. Не понимаю, о чём мечтать? Конечно, об общем истинном и вечном. О мире, здоровье и благополучии, но это такие, само собой разумеющиеся, вещи, о которых мечтают все, и которые, по большому счёту, от тебя мало зависят. Можно, например, бросить курить, при этом сильно обламываясь и мучаясь. Вроде, ты позаботился о здоровье, но где гарантии, что теперь ты проживёшь долго и счастливо? И вот однажды в какой-нибудь стрессовой ситуации ты сорвёшься. И что? Теперь ты снова не будешь счастлив? Будешь корить и истязать себя, что так плохо поступил? И всё сначала. Как будто в этом суть проблемы. Всё находится гораздо глубже, в каких-то внутренних пространствах самоопределения. Лучше быть талантливым токарем на каком-нибудь заводе и получать удовольствие от своей работы и деятельности, чем быть, например, начальником этого токаря, который мечтает стать пианистом и ненавидит из-за этого свою работу. Все проблемы кроются в том, что большинство людей занимается не своим делом. Найти себя и достичь успеха в предназначенном тебе деле – это, пожалуй, высшее благо для любой личности. Так вот, и о чём же мне мечтать? По сути, я не знаю, где я, не знаю, кто я. Мне казалось, что я нашёл себя в нашем этом уединённом с Леной и Тамарой мире. Но всё как будто рушится, причём внезапно, без предпосылок, без объявления войны, без каких-то веских причин. Было хорошо и безоблачно, а потом, бах, и всё уже даёт сбой и трещит по швам. Обвинять в этом Сержа тоже глупо, он мог послужить, разве что, поводом, сигналом к действию. Тамара? Руководствуясь только фактами: она встретила Сержа, она завлекла нас в эту поездку, она села в эту машину, она лежит сейчас на больничной койке. Если это какой-то коварный и изощрённый план по разрушению нашей вселенной, то у него должен быть и какой-то веский мотив. Но мы же не политики, не шпионы, не заговорщики при дворе какой-нибудь царствующей монархической династии. Поэтому и смысла нет, и мотива нет, и плана нет. Если прошла любовь, и всё надоело, можно просто сказать об этом. Пусть будет больно, но всё поправимо, как бы цинично это ни звучало. Жизнь не закончится и в своём продолжении поможет обрести новые чувства. В наличии у нас любви я не сомневаюсь. Тогда что? Что вообще происходит?

– О чём думаешь? – Лена подходит ко мне.

– Да так, с недосыпа фигня всякая в голову лезет? – говорю и достаю ещё сигарету.

– Дай мне тоже, мои ещё вчера закончились.

Я отдаю последнюю сигарету, сминаю пачку и отправляю её в урну.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю.

– Получше, вроде, поспала немного, к Тамаре сейчас пойдём, получше, да, – Лена делает затяжку и выпускает длинную полоску серого дыма из слегка потрескавшихся губ, – а ты как?

– Тоже ничего, только очень хочется напиться, так чтоб вообще, – говорю я и слегка улыбаюсь, щурясь от яркого солнца.

– Да, нажраться до визга сейчас бы не помешало, – Лена улыбается мне в ответ.

Кажется, что обстановка слегка разрядилась. Мы докуриваем и смотрим на пробегающую мимо нас собаку. Она держит путь с очень деловым видом куда-то за угол, вдруг внезапно останавливается, делает несколько оборотов вокруг своей оси и накладывает огромную кучу. Затем, с тем же деловым и невозмутимым видом, продолжает свой маршрут. Через несколько секунд слышится лай. Мы пребываем какое-то время в немой сцене, а потом начинаем истерически смеяться, даже ржать, с такой силой, что на нас оборачиваются люди.

Глава 22

Лена держит меня за руку, мы поднимаемся по лестнице, идём по коридорам, проходим палаты открытые и закрытые, встречаем на пути множество различных людей. Различных по своим судьбам, обстоятельствам жизни, мечтам, желаниям. Проходим насквозь – мы через них, они через нас. Наконец, достигаем двери с единственно нужным нам номером и единственно важным для нас пациентом внутри. На нас – белые халаты, на всякий случай честно украденные, вернее, взятые на время в одной из кладовых с надписью «посторонним вход воспрещён». Никаких препятствующих факторов, вроде бы, нет: ни медсестёр, ни врачей, ни охраны. Видимо, повезло. Или пересмена, или обед, или ещё что-то, да не важно. Путь свободен, и мы заходим к Тамаре, не дожидаясь официальных разрешений на посещение.

– Привет, как ты тут? – осторожно начинаю я.

– Томик… – Лена аккуратно, но быстро подходит к постели и обнимает Тамару.

– Привет, я очень рада вас видеть, – Тамара чуть привстаёт, отвечает на объятия Лены, оставаясь при этом в задумчивости, скользящей во взгляде.

– Как ты себя чувствуешь? – продолжаю я, поймав эту мимолётность, но стараясь её не замечать. Подхожу ближе, целую, пытаясь воспроизвести нотку обыденной нормальности.

– Неплохо, не совсем отпустило от лекарств, но вроде терпимо, – Тамара тоже ловит мой взгляд.

– Мы так волновались. Всё это какой-то кошмар, – Лена с трудом сдерживает слёзы.

– Да всё в порядке, не нужно так переживать, всё хорошо будет, – Тамара пытается улыбнуться.

– Зачем ты пошла с Сержем, он же не в себе был, и всё это уже завершалось, нужно было подождать немного и вообще… – слова вырываются из меня хаотично и наотрез отказываются выстраиваться в законченные предложения.

– Поэтому и пошла. Я нужна ему, ему сейчас очень тяжело, – Тамара отводит свой взгляд куда-то во вне.

– А нам, ты думаешь, легко? – Лена выпускает её из объятий, – ты знаешь, что я испытала, стоя там, на дороге, видя сквозь разбитое стекло тебя всю в крови?

– Прости, я не думала, что так всё выйдет, я не хотела никому причинить боли, – Тамара фокусирует пониманием взгляд на Лене.

– Это ты меня прости… Это всё нервы, я не должна срываться на тебя, – Лена снова обнимает Тамару, – я просто очень сильно испугалась. Что потеряю тебя, не увижу больше.

Я в некотором отстранении наблюдаю за их диалогом, судорожно пытаясь подобрать правильные слова.

– Я жива, цела, и всё будет хорошо, – Тамара снова пытается успокоить Лену.

– Самое главное, что жива, что с нами, с остальным справимся. Хотя, видок у тебя побитый малясь, – пытаюсь подшутить я своей нелепо сформировавшейся фразой, в надежде немного ослабить напряжённую нервную нить разговора.

– Да уж, парочка СПА-процедур не помешает, – поддерживает меня Тамара.

– Дураки, – на лице Лены проскальзывает микроулыбочка.

Пара секунд неловкого молчания растягивается в нелепой скованности.

– Как там Серёжа? Вы что-нибудь про него знаете? – с ноткой вопросительной надежды и чего-то не совсем мне понятного спрашивает Тамара.

– Нет. Никакой информации про него у нас нет, – немного холодно отвечаю я, – вроде, ничего страшного, ушибы, сотрясение, не более. Мы с ним не говорили, это со слов врача.

– Тут сейчас почти военное положение. Отец Сержа тоже здесь, охранники мельтешат туда-сюда, – говорит Лена, – мы к тебе-то еле-еле прорвались.

– Да, мы здесь, можно сказать, нелегально. Так что, скорее всего, времени не много, и скоро нас отсюда выгонят, – дополняю я, прислушиваясь к шагам в коридоре за дверью.

– Вы мои герои, люблю вас, – Тамара смотрит то на меня, то на Лену, улыбается и как будто возвращается в себя прежнюю.

– Мы тебя тоже очень любим, – отвечаем с Леной в один голос.

– Серёже помощь нужна, – Тамара вновь переводит разговор.

– Не думай о нём, выздоравливай скорее, чтоб свалить побыстрее отсюда и забыть всё как страшный сон, – Лена обращает взгляд на меня.

– Я не могу не думать, винить его. Я к нему очень хорошо отношусь, – снова эта прострация.

– Мы тоже к нему хорошо относимся. Ситуация не самая простая, но он не имел права рисковать твоей жизнью, как бы хреново ему ни было, – произношу я со злобой.

– Он не рисковал, так получилось, это был несчастный случай, – Тамара пытается найти оправдательные слова на мой обвинительный выпад.

– Это был несчастный случай, которого вполне могло и не быть, – Лена хочет сгладить ситуацию, но интонация голоса получается ещё более укорительной, чем моя.

– Прекратите, я не справлюсь с вами обоими! – Тамара закрывает ладонями глаза.

– Извини, нам не следовало, мы не должны были, – я снова начинаю подбирать слова, но не выходит.

– Мне нужно отдохнуть, давайте позже поговорим, голова разболелась, – Тамара съезжает под простыню, прикрывая ей губы.

– Томик… – Лена тянется к ней, чтобы обнять, но та отстраняется.

– Я люблю вас, но давайте позже, я устала, – Тамара отворачивается, притянув колени к груди под простынёй.

Мы выходим из палаты и идём по коридору. Недопонимание, мучительная незавершённость овладевает.

Глава 23

Нежелание ссор и конфликтов очень часто именно к ним и ведёт. Пара случайных фраз в напряжённой атмосфере, и вот – железобетонный несокрушимый дом доверия, надёжности и преданности рушится, будто он карточный. В тени деревьев под жарким палящим солнцем некогда отдыхали запутавшиеся души, а теперь какой-то злобный дровосек с перерабатывающей фабрики вырубил всю рощу. У него, наверное, были на это свои причины, может он и не хотел особо, но так вышло. От этого совсем не легче. Гадство! Не понятно кто кого предал, когда никто никого не предавал. Все остались при своём, и обвинить некого. У каждого своя правда, свои чувства. Но почему тогда так паршиво? Облака в небе плывут в другую сторону, мысли в голове тоже. Они кружатся в каком-то своём странном ритме по направлению в неизвестность. Эта неизвестность чувств болезненна и печальна, она очень остро переживается неокрепшей душой. Сигнальные маячки как будто зажигаются одновременно вокруг тебя, и ты не знаешь – куда вести свой корабль? Как вообще вокруг могло оказаться столько маяков? Это какой-то обман! Не может этого быть! Ты плывёшь, видишь маяк – значит впереди суша, какой-то остров, где можно переждать бурю, пополнить запасы, решить, в конце концов, оставаться здесь или плыть дальше. А когда ты видишь маяки вокруг себя? Что это? Помешательство? Лихорадка? Пение сирен? Никто, вроде, не пел сладострастно, никто никуда не манил. Плыл себе корабль и плыл. Попадал на мели, двигался на полных парусах с попутным ветром, да мало ли что ещё. А теперь горят эти треклятые огни, сбивая с толку. Если впереди суша, позади суша, слева и справа тоже суша, а ты плывёшь, волны ударяются о корму твоего корабля, то, что это такое вообще? Так без паники! Всё – одна большая непонятная хреновина, помутнение. Нужно преодолеть, пересилить, нужно просто дождаться рассвета, когда маяки уже будут не к чему. Среди белого дня всё и так будет прекрасно видно: где суша, где вода, где островок спокойствия, а где пиратская бухта. Да, нужно переждать.

Мы находим ближайший бар, садимся у окна, говорим официантке принести нам по пиву и в тишине смотрим меню. Лена заказывает какой-то горячий салат, я стейк. За окном ни намёка на пасмурность, погода лыбится голубоглазой улыбкой, машины едут куда-то, люди перемещаются взад-вперёд, всё в порядке вещей. Нам приносят пиво, мы делаем по глотку.

– И что это за хрень? – прерывает молчание Лена.

– Ты о чём? Что у них нет сигарет в продаже?

– Очень смешно.

– Да, нет, действительно нужно было зайти в магазин, купить.

– Прекрати, ты знаешь, о чём я! – Лена смотрит на меня пристально.

– Знаю, но предпочёл бы об этом не думать, по крайней мере, пока мозги на место не встанут, – отвечая её взгляду, произношу я.

– А они встанут?

– Не знаю, но очень на это надеюсь, а то совсем пиздец какой-то, – выдыхаю я.

– Я, конечно, понимаю, но хотелось бы немного конкретики по вопросу: что нам, блядь, делать? – с налётом саркастической ненависти продолжает Лена.

– Для начала нужно чего-нибудь съесть и отвлечься от всего произошедшего, насколько это возможно, – пытаюсь вырулить куда-то я.

– А это возможно? – по взгляду Лены понятно, что мои попытки явно сейчас не работают.

– Не знаю, но очень на это надеюсь, – говорю.

– Ну, вот опять, – Лена вскидывает скомканную салфетку.

– Что? – уже тоже начинаю заводиться я.

– Ты опять отвечаешь этими грёбаными расплывчатыми пустыми формулировками, а я не риторические вопросы задаю.

– Послушай, что ты от меня хочешь?! – пылю я, но сдерживаюсь. – Я просто пытаюсь не поддаваться панике, безрассудству. У меня не особо выходит. И да, что делать, я не знаю.

– Круто.

Повисает пауза, «не смотрящая друг на друга». Спасает официантка, которая приносит наш заказ. Она пытается улыбаться, но видя напряжённость, зависшую в воздухе, быстро расставляет перед нами тарелки и спешно удаляется.

– Хорош, не надувайся, не хватало ещё и нам поссорится, – через несколько минут молчания начинаю я.

– Я не ссорюсь, я пытаюсь понять, – Лена поворачивает свой взгляд от окна и смотрит куда-то между мной и столом.

– Что понять? Что происходит не понять какими-то логическими умозаключениями, – по-прежнему полу взвинчено говорю я, хоть и пытаюсь успокоиться. – Это что-то из серии: пережить и подождать. Всё равно рано или поздно это во что-то выльется, к чему-то приведёт.

– То есть ты предлагаешь бездействовать и просто ждать, заниматься своими делами? – Лена берёт вилку и кладёт её снова на стол со звоном.

– А ты предлагаешь что? Прокрасться ночью в больницу, связать, похитить Тамару, отвезти её домой, приковать к батарее и начать доказывать, как сильно мы её любим? – слегка привстаю я.

– Не утрируй, но в целом мысль верная, – она снова берёт вилку.

– Насильно мил не будешь, – беру я свою.

– И ты что думаешь, что это всё? Это конец? Она теперь любит Сержа, живите долго и счастливо, пусть у вас родятся черепашки-ниндзя и спасут мир? Так что ли?

– Нет, я так не думаю. А почему черепашки-ниндзя? – уголок моих губ приподнимается.

– Костя! Ну, просто так сказала, – взвинченность немного теплеет.

– Я думаю, что сейчас у всех нас непонятно что внутри твориться, и, сгоряча, каждый может наделать кучу ошибок. Поэтому и нужно просто дать всем остыть.

– Может ты и прав, конечно, но я не могу бездействовать и просто ждать, когда там где-то что-то само по себе разрешится.

– Я и не предлагаю всё на самотёк пустить. Завтра приведём себя в порядок, купим цветов и пойдём к Тамаре, попробуем по нормальному – говорю я, кладу свою вилку и беру Лену за руку.

– Хорошо.

– Всё вскоре нормализуется, я уверен.

– Мне бы твою уверенность.

«Всем бы нам и, мне в том числе, такую уверенность», – думаю про себя я, не решаясь произнести вслух, чтобы не возвращать снова разговор в нервную стадию.

Мы доедаем молча, расплачиваемся и уходим.

Глава 24

Длительное некурение действует раздражающим фактором, как на курильщика, так и на бросившего человека. Зависимость от процесса, своего рода, ритуала выстраивает целые хитроумные схемы, чтобы сбежать куда-нибудь и покурить, даже если это совсем неуместно и нельзя. В эпоху обломов и разочарований, подстерегающих повсеместно почти за каждым поворотом судьбоносной ереси перемешанной с рекламой и пропагандой, хочется найти маленький островок спокойствия, где тебя хоть на пару минут оставят наедине с твоим мироощущением. Если ты спортсмен, ярый поборник здорового образа жизни, то тебе нужно отжаться пару десятков раз, поприседать или типа того. А если ты ходишь, бродишь, пытаешься жить, видя правдивую подноготную действительности, всё своё бессилие на пути к глобальному изменению всего вокруг в лучшую сторону, то тебе очень хочется покурить. Остановить на пару минут циклическое движение повторяющихся событий жизни и побыть в смежной плоскости созерцания со стороны. Хоть на пару минут, но хочется. Очень часто очень сильно раздражают люди, которые пытаются навязать свою компанию для совместного курения, когда тебе хочется побыть в одиночестве небольшой промежуток времени. Они выходят с тобой и начинают рассказывать тебе какую-нибудь херню о своей жизни, а ты стоишь, киваешь и думаешь: «Ага, покурил, блядь, спокойно». Зачем так делать? Я же не подхожу, не навязываю свои проблемы. От таких людей должно исходить не «пойдём покурим, передохнём», а «о, я смотрю ты что-то подзаебался, давай я загружу тебя ещё чем-нибудь, расскажу тебе поебень какую-нибудь, испорчу передышку, а? Погнали, дружище?». Так бы и отвёз их всех на какой-нибудь остров, чтоб они друг другу мозг вынесли и слились в едином экстазе потокового бреда из своих ротовых полостей. Или более лёгкая версия, без проблемной части: просто задвигают тебе что-нибудь о погоде или ещё о чём-то нейтральном, с целью нарушить тишину каким-то нелепым и ненужным разговором. Это, конечно, лучше, чем рассказ о житейских проблемах, но всё-таки. Нахрена это делать? Хочется постоять, отвлечься, о чём-то своём подумать, а тут на тебе – разговор ни к чему. И грубить, вроде, неудобно и послать неуместно, вот и стой, мучайся, пока сигарета истлеет. Самый верный способ бросить курить, это не чтение специальных книжек, не тренинги психологические, не запреты идиотические, а приставление к каждому курильщику таково вот бесящего спутника во время перекуров. Вот хочешь покурить, а тебе прямо, хоп – на напарника надоедливого в компанию. Ох, уж эти случайные коллеги – моральные калеки. Мы же не друзья, так, какие-то нечаянные знакомые, временные попутчики. Чего лезть-то? Если не складывается общение вне перекуров, то вряд ли оно в перекур пятиминутный как-то нормализуется. Если уж курить, то для удовольствия. А так, совсем незачем. Это же уже давно не модно. Срочно бросайте все надоеды и прилипалы, не травмируйте людей своим компанейским нытьём.