скачать книгу бесплатно
– Да! Охранял! – произнес я. – И что?
Мое состояние в тот момент было как у мошенника, чей обман неожиданно вскрылся. И одновременно с трусливым стыдом меня переполняла злость: а почему я должен стыдиться, что мой батя конвойник? Не педик же, в конце концов, как старший брат того же Русика, студент консерватории, чуть ли не в открытую живущий со старым профессором?
Об этом я знал от своих одноклассников. Но если в прежней школе о гомиках говорили с отвращением, как о чем-то мерзком, то на Арбате над всеми этими добродушно и понимающе потешались. А Элли как-то и вовсе обмолвилась, что однополая склонность – первый признак таланта, если не гениальности.
– И что? – вновь повторил я уже с вызовом.
– Да так, все с тобой ясно. И с твоим ментом-фатером тоже, – уничижительно хохотнул Златкин.
Его лыбящаяся рожа окончательно добила меня.
– Лучше ментом быть, чем в зад долбиться, как твой братец! – залепил я.
Презрительные смешки и шушуканье вмиг смолкли. Одноклассники уставились на меня, как если бы я сотворил нечто запредельное. Ну, например, вышел на середину гостиной, снял штаны и справил бы нужду на глазах у всех.
Естественно, меня выставили взашей. Но этим дело не закончилось. Уже с понедельника весь класс объявил мне бойкот. Да и в школе со мной практически перестали разговаривать. Даже учителя обращались ко мне нехотя, ни разу не назвав ни по имени, ни по фамилии. И я понял, что тут, на Арбате, я больше не выдержу.
Поначалу я представлял, что как-нибудь доберусь до дедова охотничьего «Зауэра», который хранился в самом настоящем, полтора метра высотой, сейфе в его кабинете. Принесу в школу и устрою там нечто вроде американского блокбастера в реале!
Конечно, это были только мечты. На деле же я хотел попросить маман перевести меня обратно в прежнюю школу. Но тут же понял, что она выдаст в ответ: «Как ты только можешь об этом думать?! Мы сделали почти невозможное, чтобы ты учился в нормальном месте, с приличными ребятами!»
Нет. Этот вариант отметался с ходу.
А потом я понял, как смогу осуществить все задуманное. В том числе и свою жестокую месть и Бобу, и Русику, и Элли, и всем остальным.
И вот настал тот день, когда я оказался в кабинете деда…
10
Нэсс вновь замолчал, а затем в который раз наполнил рюмки.
– Знаешь, у нас в институте был такой тост: за сбычу мечт! Да-да, какой-то шутник специально придумал его так нелепо и косноязычно, – он расплылся в ностальгирующей улыбке. – Вот скажи, у тебя все получилось, что задумывал?
– Не сказать, чтобы все, но в целом жизнью доволен.
– А вот я не задумывал, а знал. Знал, что обязательно выйду на сцену. Правда, даже представить не мог, что путь туда мне проложит мой новый приятель Вадик, имеющий такое же отношение к искусству, как испанский летчик к реставрации Петродворца!
Все началось с того, что я подружился с ним с первым, когда перешел в школу на Нахимовском. Вадик меня и уговорил заниматься вместе с ним борьбой в знаменитой спортшколе в Теплом Стане. Вообще-то, туда принимали лет с десяти-одиннадцати, но приятель уломал тренера, и тот разрешил мне приходить.
Конечно, маман и отчим были не в восторге от моего нового увлечения. Но тут сказал свое веское слово дед. После того, что случилось на Арбате, он стал больше интересоваться делами внука. И даже выделил деньги на самбистскую куртку и борцовки. Кстати, и в нашей с тобой школе на Одесской улице я оказался тоже с подачи моего Николая Павловича. Когда матушка вышла замуж за своего Женю, наш академик организовал им трехкомнатный кооператив на Нахимовском. Правда, когда они надумали переехать туда вдвоем, оставив меня на Октябрьском Поле, то генерал Юрасов сразу же заявил: забирайте Серегу к себе! А то ишь, хитрые, решили его на нас с бабкой повесить!
Так я оказался вновь в «некультурном» обществе, да еще стал, как выражался Евгений Ростиславович, «хулиганом в законе». Как же, приличные дети готовятся поступать куда-нибудь типа Института международных отношений, а этот в свободное время с такими же здоровенными оболтусами друг другу руки ломают!
А мне было в кайф. До того, что я даже бросил курить. Да и разве может сравниться попыхивание едкой сигаретой с атмосферой спортзала! Когда ты, переоблачившись в раздевалке в куртку, треники и зашнуровав борцовки, спешишь на ковер. Хотя нет, вначале мы разминались наверху на тренажерах, а потом шли через «галерею красоты» – так мы назвали коридор первого этажа, с рядом зеркал во всю стену. Там, под светом люминесцентных ламп, особенно рельефно играли под кожей мускулы, и казалось, марширует этакий парад физкультурников.
Поначалу я выглядел на фоне других долговязым задохликом, но вскоре, втянувшись и начав серьезно качаться, стал не шибко заметно отличаться от остальных. Сама тренировка начиналась в шесть, но мы обычно старались прийти пораньше. Чтобы потягать гири, пожать от груди штангу, попахать на тренажерах. А потом еще два часа отрабатывать броски, захваты, подсечки и бороться до изнеможения!
Уже чуть больше чем через полгода, к концу восьмого класса, я удивил многих, в том числе и нашего физрука Матвеича. Если в начале сентября мне удалось поднять свою тушку на перекладине от силы три-четыре раза, то к маю я спокойно подтянулся аж пятнадцать раз. Дед Витя, как мы за глаза звали учителя физкультуры, аж присвистнул:
– Вот это да!
Да, занятия борьбой во многом предопределили мою судьбу. В том числе и с поступлением во ВГИК. Помнишь, в конце восьмидесятых страна праздновала пятидесятилетие Высоцкого? По телевизору постоянно крутили фильмы с ним, записи с концертов и, конечно же, спектакли. Больше всего показывали «Гамлета» и «Пугачева». Особенно монолог Хлопуши, где в ту пору еще будущий Жеглов бился среди натянутых цепей и возглашал:
…Проведите! Проведите меня к нему!
Я хочу видеть этого человека!..
Сцена была потрясающая! Я специально не раз перечитал поэму Есенина и понял, что здесь именно тот случай, когда постановка лучше литературного творения. И невольно сам мысленно не раз примерял на себя эту роль, восклицая в унисон Высоцкому:
… И холодное, корявое имя сквозь тьму
Приближал я, как хлеб, к истощенным векам…
И вот в минуты такой медитации в голове начинал созревать свой собственный сюжет этой сцены. Нет, не созревать, а, точнее, проглядывать, как мутный контур сквозь запотевшее стекло.
Окончательно он проявился не где-нибудь, а на тренировке. После разминки на тренажерах мы шествовали в борцовский зал, когда в ряды мускулистых торсов вдруг вторгся сиреневый женский костюмчик. Русичка из спортшколы была субтильной и едва достигала плеча самого низкорослого из нас, но все тотчас замерли, будто натолкнувшись на стену.
– Ну? – голос учительницы звучал одновременно требовательно и умоляюще. – Вы подумали?
– Давайте, как в прошлом году… А что, ведь классно было! – забормотали наперебой парни.
Оказалось, речь идет о грядущем праздничном вечере в честь Дня учителя. Обычно он проходил так: в актовом зале собирается вся школа, младшие читают со сцены стихи, поют хором, а под занавес старшеклассники устраивают показательные выступления с бросками и постановочными схватками.
Но русичка, прозванная учениками Дюймовочкой, которую назначили ответственной за творческую часть торжества, посчитала, что этого мало, и требовала от ребят, как сказали бы сейчас, «креатива». Вот тут-то мысли насчет новой сценки из «Пугачева» одномоментно оформились в четкую картинку.
– Есть идея! – провозгласил я, выступив вперед.
– Да? А ты кто? – уставилась на меня Дюймовочка.
Парни объяснили, что я не здешний, а из тех, что приходят исключительно на тренировки. Поначалу училка скуксилась, но когда я красочно описал свою задумку, у русички аж заблестели глаза:
– Это гениально! Шедеврально!
Моих помощников по сцене из «Пугачева» отсеивали долго и тщательно, вместе с тренером. Он сам подбирал мне партнера для каждого момента, отрабатывал с нами тот или иной прием. Дюймовочка из наставницы-режиссера постепенно превратилась в восторженную зрительницу. Она то и дело хлопала в ладоши, повторяя, как мантру:
– Шедеврально! Гениально!
На генеральную репетицию она привела с собой молодящуюся дамочку, которой постоянно комментировала все происходящее, продолжая повторять про шедевральность, гениальность и эксклюзив. Дамочка же хоть и не заходилась в ответ в восторгах, но смотрела с неподдельным интересом.
– Это обязательно должен увидеть Борислав Владимирович! Обязательно, слышишь? – то и дело повторяла русичка своей товарке.
Слух о том, что самбисты-десятиклассники готовят какой-то сногсшибательный номер, быстро распространился за пределы спортшколы, и в День учителя актовый зал был переполнен. Многие пришли с фотоаппаратами, а пара-тройка человек даже с видеокамерами, которые в те годы были большой редкостью.
Наш выход придержали под конец вечера. Занавес долго не открывали, чтобы на сцену успели постелить маты и занести декорации. Наконец длинная штора поползла вверх, и все увидели троих самбистов в полной экипировке и четвертого, раздетого по пояс, как Высоцкий в том знаменитом спектакле. Это был, естественно, я.
Двое ребят удерживали меня за плечи. Еще один встал впереди, преграждая путь. А я все рвался, хрипя, как автор «Охоты на волков»:
– Я три дня и три ночи искал ваш умет.
Тучи с севера сыпались каменной грудой.
Слава ему! Пусть он даже не Петр!
Чернь его любит за буйство и удаль…
Мои партнеры, изображавшие сообщников главаря яицких мятежников, то и дело оттесняли меня, а под конец и вовсе навалились, заставляя опуститься на колени. До заключительного четверостишия я так и стоял и, лишь дойдя до слов: «Вот за эту услугу ты свободу найдешь. И в карманах зазвякает серебро, а не камни…», стал подниматься на ноги:
– Уж три ночи, три ночи, пробиваясь сквозь тьму,
Я ищу его лагерь, и спросить мне некого.
Проведите ж!
В этот момент я лихо сшиб подсечкой наземь переднего «казака».
– Проведите ж меня к нему!
После этих слов бросил через бедро другого. И, наконец, в унисон с заключительным выкриком:
– Я хочу видеть этого человека! – перекинул через спину третьего.
Зал взорвался аплодисментами. Мои помощники одномоментно вскочили на ноги, взяли меня за руки и повели раскланиваться, как в театре наиглавнейшую звезду спектакля – это тоже было отрепетировано не чуждой сценических тонкостей Дюймовочкой. Сразу же после нашего номера она пожаловала за кулисы вместе с приятельницей, которую приводила на генеральную репетицию, и немолодым тучным мужиком, чье лицо было до боли знакомо.
– Вот, Борислав Владимирович, это и есть наш Сергей, – торжественно представила она ему меня.
Тот вальяжно протянул руку. Пожимая ее, я ожидал, что он назовет себя, но тучный лишь окинул меня оценивающим взором и, не говоря ни слова, покинул сцену, сопровождаемый восклицаниями Дюймовочки:
– Это невероятно! Мальчик превзошел самого Любимова!
Позже русичка объяснила мне, что Тучный не кто иной, как сам Борислав Курылев – народный артист СССР, лауреат всевозможных премий и, самое главное – один из ведущих мастеров ВГИКа. И я обязательно должен попробовать поступить туда. Да, именно туда, а не в ГИТИС, куда собирался поначалу. Ибо в театральном меня никто не знает, а у себя в институте Борислав Владимирович замолвит словечко.
Дюймовочка не просто уговорила меня попытать счастья пролезть в главную кузницу киношников, но сама взялась за мою подготовку к экзаменам. Тут здорово помогла ее лучшая подруга, та самая, которую учительница привела еще на репетицию. Как выяснилось, она тоже трудилась во ВГИКе, уча будущих лицедеев сценическому движению. Через нее мне нашли нескольких тамошних преподавателей, которые взялись меня натаскивать, и практически за копейки. Очевидно, всем им в красках рассказали о моей необычной интерпретации отрывка из «Пугачева».
Маман с Евгением Ростиславовичем, кстати, поначалу поругались из-за моего выбора. Отчим считал, что учиться надо либо в МГИМО, либо, на худой конец, в другом институте, где после можно пристроиться на хлебное место с регулярными заграничными вояжами. Но матушка, сама в прошлом мечтавшая блистать на сцене, настояла на своем.
Сколько же нервов сожрало мне поступление! Среди абитуры постоянно находился тот или иной всезнайка, утверждавший, что у преподов имеется установка заваливать всех, кроме блатных, кому и без того заранее приготовлено место на знаменитой фабрике актеров. Если бы не подруга Дюймовочки, я бы точно психанул, плюнул и забрал документы. Но именно она, заметив смятение на моей физиономии, отозвала в сторонку и сказала, как отрубила:
– Запомни, дружок: если ты оробеешь или замешкаешься, особенно на экзамене по творчеству, то точно не пройдешь. Соберись и будь готов изобразить все, что угодно. И главное: не бойся!
То самое испытание, которое мы между собой называли смотринами, происходило практически как в фильме «Карнавал». Правда, передо мной, в отличие от героини Муравьевой, не восседала легендарная Лидия Смирнова, но тем не менее знаменитостей присутствовало достаточно. В том числе и моя главная надежда – Курылев.
Сперва я подумал, что он представит меня, расскажет про мой дебют в образе Хлопуши-самбиста. Но Борислав Владимирович лишь коротко глянул в мою сторону.
Допрашивать меня начали две совсем незнакомые тетки средних лет. Вначале задали дежурные вопросы, где родился, где учился и тому подобное. А потом расположившийся по правую руку от ректора актер, еще в шестидесятых ставший бессменным любимцем женщин, поинтересовался вроде как бы между делом:
– А какой из современных режиссеров, на ваш взгляд, самый гениальный?
– Из наших или зарубежных?
– Ну, допустим, из наших.
– Ростоцкий, – уверенно ответил я.
– И какие же картины он снял?
– «Дело было в Пенькове», «Майские звезды», «На семи ветрах», «Доживем до понедельника», «Белый Бим Черное Ухо», «И на камнях растут деревья», – на память отчеканил я и добавил: – И, конечно же, «Зори»… В смысле, «А зори здесь тихие» по повести Васильева, – чуть замешкался, а потом добавил, придав голосу уверенности: – Считаю, что это самый удачный фильм Станислава Иосифовича.
– Ну с этим можно, конечно, поспорить, но, как говорится, на вкус и цвет… Ладно, а какая сцена, на ваш взгляд, в этой картине самая сильная?
– Финальная. В смысле, та, где Васков врывается в землянку к немцам. Ну, точнее, его монолог.
– Монолог, говорите, – протянул актер. – Коротка, однако, его речь для монолога… А сможете эту сцену изобразить? Прямо сейчас?
И тут на меня как по команде воззрились все.
Я понял, что настал тот самый момент, когда мне надо было вмиг перенестись из аудитории в залитую дождем землянку, где перед тобой не степенные профессора, а четверо перетрусивших фрицев. Нет, уже трое, одного ты завалил последней пулей из нагана. И вот в твоих руках немецкий «Шмайссер», и ты едва сдерживаешь себя, чтобы не положить их одной очередью. За зарезанную Соню, за утопшую в болоте Лизу, за погибших Галю, Женьку, Риту…
Мне хватило пары секунд, чтобы представить себе все это, – и когда я поднял глаза, я уже не видел экзаменаторов, а лишь троих вермахтовцев. Толстого в черном мундире, молодого белобрысого и второго, чуть постарше, пытавшегося спрятаться за спинами дружков.
Я выпрямился и, колыхнув в руках воображаемым автоматом, тихо произнес:
– Что, взяли? Взяли, да?
Изобразил что-то вроде вымученной улыбки и продолжил:
– Пять девчат было. Пять девочек!
Вновь на секунду замолчал, а затем хрипло громыхнул:
– Всего пятеро!.. А не прошли вы! Никуда не прошли! – шагнул вперед и закричал, надрывая связки: – И сдохнете здесь! Все сдохнете! Лично каждого убью! Лично! А потом пусть судят меня! Пусть судят!..
Я чувствовал, как по лицу покатились слезы, и понял – получилось. Эту неполную минуту я не был Вознесенским. Я стал Васковым.
…Когда я пришел в себя, комиссия оживленно переговаривалась, то и дело поглядывая на меня.
– Скажите, а в этой картине есть, на ваш взгляд, какие-нибудь недоработки, ну, в смысле, ляпы? – неожиданно подал голос невзрачный пегий старичок, одетый, однако, по-молодежному: джинсовый блейзер, водолазка, модный платок вокруг шеи.
– К сожалению, – вздохнул я, внутренне ликуя: на этот вопрос я мог ответить более чем обстоятельно. – Возьмем, к примеру, ту сцену, которую я только что изображал. Вернее, пытался изобразить, – мне подумалось, что лучше поумерить пыл, чтобы не переиграть в самоуверенность. – Двое немцев – диверсанты как диверсанты: комбинезоны, штормовки. А третий, который постарше, одет в повседневный черный мундир, словно не по лесам лазать собрался, а на доклад к любимому фюреру!
– Резонно, – кивнул Модный.
– То же самое и в основных сценах, – продолжил я. – Девушки-зенитчицы одеты в юбки. И в них же отправляются в лес ловить диверсантов. Да такого никогда и быть не могло!
– Вы, видимо, это лично помните? – съехидничал собеседник.
– Нет, я только в семьдесят третьем родился. Но дед, который воевал, рассказывал. В том числе, что женщины никогда на фронте юбки не носили. Ну разве что где-то глубоко в тылу, в штабах. Попробуй проползи в таком виде хоть десять метров: колени до костей сотрешь!
– Резонно, – повторил дедок.
