скачать книгу бесплатно
С этими словами он, усмехаясь, сложил себе на руку все собранные штаны, поднялся на бугор и неторопливо пошёл в сторону своего двора с видом человека, добросовестно исполнившего свой долг.
Тягостная тишина зависла над Заливом.
По мере того, как Санга удалялся, пацаны молча выбредали из воды. Ранжил теперь уже не смеялся, что оказалось совершенно ему не к лицу.
Померкло над Заливом июльское солнце. Братва была повержена в состояние безысходности, чёрного уныния. Неизвестно, что было делать дальше… Одно оставалось непреложным: когда-то надо идти к Санге, давать «нюхать табак», выручать штаны. Такое положение дел никто не хотел признавать первым, из-за чего они даже ненавидели сейчас друг друга.
– Хоть бы у него обвалилась кузница и придавила бы его… – выразил кто-то пожелание, которое упало в благодатную почву. Они наперебой желали Санге всяческих бед и несчастий, обретая друг с другом былую солидарность. Отведя душу, смолкли, так как ничего не менялось. Предстояло идти к ненавистному Сангашке.
Наконец, в смутной надежде, что всё как-нибудь обойдётся, не сговариваясь, впереглядку, они потянулись ко двору Санги, робкой гурьбой протиснулись в калитку.
Санга сидел у себя в пристройке, «мазал горло». Увидев пацанов, он несказанно обрадовался.
– Табак принёс… Заходи. Пошто боишься, однако, я не кусаюсь.
В пристройке было грязно, пахло кислым молоком, аракушкой. В избе гремела посудой Сангашиха.
Санга издевательски улыбаясь, оглядывая переминающихся с ноги на ногу посетителей, достал из кучи первые попавшиеся под руку штаны с брезентовыми заплатами на коленях.
– Это чей?
– Цапли.
– Кто такой Сапли?
Цапля выступил шаг вперёд и почесал ногой о ногу. Когда
Санга привстал из-за стола и подался вперёд, он исторг интересный звук «ы-ы-а…» и попятился в угол. У Санги лукаво блеснули глаза. Собрав свои корявые пальца в щепотку, он сделал резкое движение по направлению к цаплиному «табаку». Цапля вскрикнул и, не помня себя, вылетел в дверь.
Санга рассмеялся.
– Однако, трус, – резюмировал он, поднимая с пола другие штаны. – Это чей?
– Мои, – признался Сорока.
– Иди ближе.
Санга повторил движение, что перед этим к Цапле, затем по-бычьи, шумно втянул в себя воздух, притворно чихнул, делая вид, что «табак» очень крепкий.
– Молодес… Бери свой штаны. И все бери, – вдруг сломался он. – Саплин бери тоже. Приходи завтра кузница, дарить буду, как его… самокат называется. Другой игрушка имеется.
Заполучив штаны, братцы мгновенно оделись.
– А ножики вы умеете делать? – не без дальнего умысла, осмелев, поинтересовался Воробей.
– Умею, как же.
– А пистолет?
– Умею.
– И даже танка? – не утерпел жизнерадостный Ранжил, желая до конца выяснить способности Санги.
– И все умею. Приходи кузница.
Из избы вышла Сангашиха, высокая крепкая старуха в чёрном халате с листом сушенной арцы? в руках.
– Карман есть, нет ли? – Щедро оделив их арцо?й, она сгребла остатки в мешочек. – Это Сапли. Бедный, пугался…
Друзья переглянулись, повеселели. Как-то само собою становилось очевидным, что Санга не такой уж и страшный, и выходило так, что Залив, похоже, теперь был для них свободен беспрепятственно и навсегда. Сангашиха участливо смотрела на них и беззвучно смеялась, обнажая красные дёсны.
Визитёр
В дверь постучали.
– Да-да! – откликнулся Прокопий, сидевший на уголке дивана и чинивший подвешенную на шнуре сеть.
Стук повторился.
– Войдите! – сняв очки, добавил громкости Прокопий.
Дверь медленно отворилась, и через порог грузно переступил Уханов, сосед из дома напротив.
Они никогда не захаживали друг к другу, и потому Прокопий молча и настороженно взирал на вошедшего. Строгий и желчный, он не жаловал Уханова, особенно после того случая на совместной рыбалке прошлой осенью. Рыбачили в общий котёл, то есть солили рыбу в один бочонок. В первые дни попадало неплохо, ленки все были добрые, килограммовые. Но дня через три как отрезало – скудно, все средненькие, да светляки?.
Через день Уханов запросился домой. У Прокопия было в плане ещё съездить на покос, посмотреть, не пробило ли недавним ненастьем зароды, и он, седлая коня, сказал Уханову:
– Ты там раскидай рыбу, бери половину и поезжай. А я уж завтра ворочусь.
Уханов так и сделал. Взял половину по количеству, выбрав крупных ленков, а всю мелочь оставил Прокопию.
– Ну, ты жукан! – сказал тогда ему Прокопий, – Ловко ты разделил рыбу, бесстыжий!
Уханов отхохотался. Отдать должное, он никогда не обижался, видно, и впрямь был до того бесстыж, что любое, даже резкое, обидное для кого другого слово, проходило мимо него; и когда, припёртый к стенке, не находил ответа, то либо крякал, либо, морща нос, хохотал.
Поздоровавшись и переминаясь с ноги на ногу, Уханов продолжал стоять у двери, точно перед ним был паркет, а он – в грязных резиновых сапогах.
– Что стоишь? Проходи, гостем будешь, – ответно поздоровавшись, сказал Прокопий, кивком указал на табурет.
Уханов сел. Сдвинутые к переносице «кустики» бровей придавали его крупному, не знающему бритвы, лицу насупленное выражение. Казалось, он был чем-то существенно озабочен. Прокопию оставалось только гадать, с чем же это пожаловал к нему Уханов. Потом вспомнил, что тот тоже сейчас дома один. Только старуха у него не в гостях у сына, как у Прокопия, а в больнице. Выходит, что он просто зашёл от скуки, за солидарность.
– Один домовничаешь… – не то вопрошая, не то просто что-то сказать, произнёс Уханов.
– Оди-ин, – нараспев отвечал Прокопий, подтверждая факт. – На днях заявится. У тебя когда?
– Телеграмму отбила, выписалась. Машину попутную ждёт.
– Не слыхал, свет будет сегодня?
Электричество давали в посёлке от дизеля, по вечерам, но все вот уже неделю жили без света, что-то там с генератором стряслось.
– В обед видел Фимку, электрика, говорит, может сегодня дадут, а может нет. Худо без света, – посетовал Уханов. – Так вечером, глядишь, чего-нибудь поделал бы, а при лампе, ничего не видать. У меня и стекла-то лампового нету… Это, как его… Я вот чего хотел тебя спросить, у тебя нет лишнего стекла?
«Если ты стекло занять пришёл, то издалека заехал», – подумал Прокопий.
– Одно, последнее, – указал он на кухонный стол, где стояла подготовленная им заранее на вечер керосиновая лампа – заправленная, с подрезанным фитилём, протёртым стеклом.
Начинало смеркаться, уже плохо было видно даже в очках, и Прокопий, положив деревянную насадочную иглу на диван, пошёл к печке, где на плите закипал чайник.
– Чай пить будем. Садись сюда. – Он поставил на стол вазочку с вареньем, хлеб, масло.
Уханов пил чай чинно и очень культурно, осторожно тянулся к вазочке с вареньем, точно боялся, что его шлёпнут по руке.
– Вроде свет дали, счётчик скрипит, – прислушиваясь, сказал Прокопий. – Включи-ка, выключатель у тебя над головой.
Сидя на стуле спиной к простенку, Уханов глянул через одно плечо, потом через другое, краем глаза заметил проводку – надо было встать и повернуться, чтобы дотянуться до выключателя. Он встал и, неуклюже повернувшись, локтём зацепил лампу, стоявшую на краю стола. Она упала на пол, тренькнуло стекло.
Прокопий, наливая в то время по третьей чашке чая, повернулся.
– В рот компот! – На скулах у него играли желваки.
– Я – невзначай…
– «Невзначай»! Последнюю дудку, коряга, разбил!
Кряхтя, Уханов полез под стол за лампой.
Будто в насмешку появившийся было свет в лампочке начал меркнуть, отчётливо стало видно красную спираль, и – разом настали сумрак.
– Ещё не лучше! – Прокопий поставил чашки на стол, вынул остатки стекла из горелки, снял верхнюю часть её и чиркнул спичкой.
Убогий коптящий огонёк осветил стол. Прокопий убрал немного фитиль.
– Не ладится что-то у них со светом…
Уханов заверил, что как только Щипахин поедет в город, он закажет с ним стекло. У него самого нет стекла.
– Он, Пищахин…
– Щипахин! – поправил его Прокопий.
– Щипахин… Я всё время путаю его… Он, говорят, на днях собирался в город…Пищахин-то…Закажу с ним и сразу принесу. Своё бы отдал, да у меня нету.
– Ладно, будет – принесёшь. Вот только подкузьмил ты мне, как если свет не наладят.
– Не догадался старухе заказать. Хоть бы скорее приехала, – пожаловался Уханов. – Хозяйство, огород – всё в одни руки. Картошку вот надо начинать копать…
– А парень-то у тебя на что! – возразил ему Прокопий.
– Колька-то? Он опять с тем коммерсантом уехал в город.
– Невесту, поди, искать?
– Не знаю… Может подработать – тому какой-то груз надо перевозить. Говорел, заплотит…
Своих детей у Уханова не было. Был приёмный сын Колька – парень лет двадцати. Не парень, а, можно сказать, «сокровище». Может, в кого из своих неведомых родителей удался. В школе Колька учился плохо и после шестого класса окончил курс наук. Рано стал проявлять нездоровый интерес к девочкам, не отказывался от винца. Шустрый, но нерадивый, он хоть и не уклонялся от домашней работы, но делал всё на скорую руку, лишь бы отделаться. Чаще всего остальное гонял на мотоцикле с одного края деревни на другой или на моторной лодке по речке. Когда же был дома, во дворе у Уханова дубасил магнитофон. Словом, парень явно отбивался от рук.
И вот как-то Уханову пришла в голову мысль: если женить Кольку, может быть, остепенится? Эта мысль породила идею, и до того в неё уверовал Уханов, что она сделалась навязчивой. Идея сия в свою очередь трансформировалась в задачу.
Дело осложнялось тем, что невесту надо было искать где-то на стороне – немногие местные, попросту шарахались от Кольки. Прокопий заикнулся про невесту неспроста, а с ехидцей. В прошлый раз Колька всё с тем же упомянутым коммерсантом увязался в город, завёл там знакомство, а через некоторое время к Уханову нагрянули на «Волге» сваты. Без невесты. Сказывали, на сессии она, экзамены сдаёт. «Вместе с Николаем» приедет, дней через несколько.
Уханов, принявший на радостя?х добрую чарку, расхаживал гоголем по двору, похожий на краснощёкого бая и довольно покрякивал.
На другой день, когда Уханов ходил за бутылкой на посошок в дальний конец села, сваты внезапно отбыли. Какое-то время спустя обнаружилось, что у Уханова пропали роскошная рысья шапка, которую он надевал только по праздникам, да на выборы голосовать, а также парочка колькиных соболей; их они прочили невесте в подарок.
С тех пор Уханов щеголял в потёртой баранячьей шапке, уши которой никогда не завязывались и торчали в разные стороны. Позже, на прошлогодней рыбалке, Уханов признался Прокопию, что был дураком, подсунув тогда несостоявшимся сватам три кабарговые струи, чтобы они повыгоднее продали их, а деньги те молодым бы на свадьбу.
– Это, круть-верть… Я вот чего хотел у тебя спросить. Может, на рыбалку нынче напа?ру?
– Ты бы позвал меня куда-нибудь на другое, – сладенько отозвался Прокопий.
Уханов, враз понял, в чей огород прилетел камень, крякнул, как от берёзового веника в бане.
«Так вот ты зачем пришёл?» – подумал Прокопий, догадываясь истинной причине визита соседа.
Если кони были у обоих, то у Прокопия к тому же имелась двуколка на резиновом ходу, на которой удобно было возить и палатку, и печку, и сеть, и прочее. За ним также за долгие годы негласно закрепилось рыбное зимовальное плёсо. Прокопию было ясно, зачем он нужен Уханову.
Не получив утвердительного ответа, Уханов подошёл к сети, потрогал дель, похвалил:
– Хорошая нитка, цопкая. У меня такая же сеть была, да Колька об камни всю изорвал.
– Варнак твой Колька, – только и сказал ему Прокопий.
В этом замечании Уханову почудилась поддержка его заветным выстраданным помыслам.
– Вот я и говорю, трали-вали, женить бы его, – откликнулся он. – Может, поумнел бы!
Он с маху плюхнулся на продавленный диван, в потёмках не соизмерив его высоту. При этом под ним что-то хрустнуло. Уханов в недоумении приподнялся.
– Ты… ты иголку сломал! – обомлев, едва выдохнул Прокопий. – Ты что мне натворил, асмодей?!
– Я нечаянно… – молвил Уханов, в недоумении приподнимаясь, не на шутку струхнув. – Темно, трали-вали, я не заметил иголку…
И тут неожиданно вспыхнул свет – выключатель оставался включённым.
Ошарашенный случившимся, Уханов держал в сломанную насадочную иглу в руке:
– Я это, круть-верть, тебе свою принесу.
