Полная версия:
WW II Война, раздел Польши
Георгий Комиссаров
WW II Война, раздел Польши
Вступление
29 июня 1941 год, Берлин
Начавшись 22 июня, вот уже восьмой день шла самая кровопролитная война в истории…
Что это самая ужасная трагедия человечества и народа СССР, пока… кроме меня… ещё никто не знал и представить себе не мог.
Я, спецпосланник НКИД СССР Козырев Сергей Владленович, волей высших сил, имел дар предвидеть события и всеми силами старался предотвратить эту страшную войну. Но у меня ничего не вышло… И сейчас я оказался в самом логове врага – в столице Третьего рейха.
Будучи, как и все наши, запертым в советском полпредстве, мне всё же удалось подкупить эсэсовца Хейнемана и он в очередной раз помог мне выбраться на волю…
И я снова тайно встретился с временным поверенным в делах САСШ в Третьем рейхе Леландом Беррнадом Моррисом.
Он меня порадовал тем известием, что на Германию и её союзников оказывается нажим всеми нейтральными странами в деле обмена советских граждан, оказавшихся на территории Рейха и оккупированных стран, на немцев, что были в это время в СССР по формуле «всех на всех».
После встречи с американцем, я прибыл в условленное время и место, где меня и ждал эсэсовец.
После дежурных шуток насчёт моей «девушки», Хейнеман предложил провести оставшееся время воскресного дня вместе. Я охотно согласился, так как рассчитывал на помощь эсэсовца и в будущем.
Времени было у нас много, и мы решили выехать на кольцевую автостраду. Остановились в лесу и, немного погуляв, вернулись в город, ведя всё время непринуждённую беседу.
Хейнеман предложил куда-нибудь зайти перекусить. Остановив машину у ресторана на углу Курфюрстендам, напротив Гедехнискирхе, мы прошли в просторный зал сквозь блестящие вращающиеся двери и стали подбирать подходящий столик. Вдруг раздался возглас:
– Эй, Хейнеман! Иди сюда.
За большим столом сидело шестеро офицеров-эсэсовцев. Стол был уставлен пивными кружками.
Видимо, компания сидела долго, так как на краю стола возвышалась целая стопка картонных кружочков, которые подставляют под кружки и по которым официант в конце трапезы подсчитывает количество выпитого пива. Несомненно, эта компания хорошо знала Хейнемана.
Эсэсовцы махали ему, приглашая за их столик.
– Что же делать? Не очень-то будет приятно, если обнаружится, что вместе с Хейнеманом по Берлину разгуливает интернированный советский гражданин, – пронеслось у меня в голове.
Но тут я услышал торопливый шепот Хейнемана:
– Я вас представлю как родственника жены из Мюнхена. Вы работаете на военном заводе и потому не распространяетесь о делах. Вас зовут Курт Хюскер. Будьте осторожны. Пойдемте…
Я согласно кивнул.
Мы подошли к столику, где эсэсовцы – кто поднявшись во весь рост, а кто только едва привстав со стула – приветствовали нас возгласами «Хайль Гитлер!»
Хейнеман ответил им зычным голосом, а я пробормотал невнятно.
После того как Хейнеман представил меня, мы расселись и заказали всем по кружке пива.
Разговор шел, конечно, о военных действиях на советско-германском фронте, о ночных налетах на Берлин, которые возобновила английская авиация. Эсэсовцы говорили об ожесточенных боях на советско-германском фронте, о сопротивлении, оказываемом советскими войсками, таком ожесточенном, какого немцы еще ни разу не встречали за всю войну.
Я не сомневался, что моё знание языка, закрепленное за время учёбы и работы в Германии, меня не подведет и был благодарен Хейнеману за его выдумку насчет военного завода в Мюнхене. Это давало мне повод больше отмалчиваться. Во всяком случае, никто из эсэсовцев не заподозрил, что я не тот, за кого себя выдаю.
Один из эсэсовцев произнес короткую речь во славу Великогермании, фюрера и немецкого оружия, закончив ее словами:
– За победу…
Все встали.
И осушая кружку, я думал о нашей неминуемой победе над гитлеровскими захватчиками, вероломно напавшими на мою Родину. И, ставя кружку на стол, сказал:
– За нашу Победу!
Хейнеман посмотрел на часы. Нам было пора ехать. Но эсэсовцы никак не хотели нас отпускать.
Нам нужно было до начала комендантского часа вернуться и пришлось выжать из маленького «опеля» все, чтобы побыстрее добраться до полпредства.
Бережков уже ждал нас. Было видно, что он нервничает.
Войдя, я пожал ему плечо, и он понял, что моя вылазка и на этот раз прошла успешно. Мы без помех вернулись в посольство.
Когда довольный Хейнеман удалился, Бережков протянул мне машинописные листки, пояснив:
– Это дневное сообщение Совинформбюро за 29 июня.
Я с интересом его прочёл. В нём говорилось:
«Наступление танковых частей передового эшелона противника на Минском и Слуцком направлениях остановлено действиями наших войск. Танковые части противника несут большие потери.
На Минском и Барановичском направлениях идут ожесточённые бои с пехотными соединениями противника, которые стремятся соединиться с передовым эшелоном танков.
Упорным сопротивлением и контратаками на этих направлениях наши войска задерживают продвижение основных сил противника, нанося им большое поражение.
На Луцком направлении продолжаются крупные танковые бои, в ходе которых наша авиация нанесла ряд сокрушительных ударов по танкам противника. Результаты боя уточняются.
На всём протяжении советско-финляндской госграницы противник проводил усиленную наземную разведку, сопровождаемую артиллерийским огнём. Все попытки разведчиков противника проникнуть на нашу территорию отбиты.
На остальных участках фронта наши войска прочно удерживают госграницу.
По дополнительным данным, 27 июня в Рижском заливе потоплена подводная лодка противника.
* * *
Наши боевые лётчики отважно дерутся с противником, постоянно помня о взаимной помощи и выручке в бою. Лётчик-орденоносец капитан Гейбо, выручая товарища, вступил в бой с двумя фашистскими самолётами, прикрыл выход товарища из боя и заставил противника отступить. Во главе небольшой
группы истребителей он атаковал18 немецких бомбардировщиков и обратил их в бегство. Возвращавшийся после удачного бомбометания по немецким танкам капитан-орденоносец Тихий был атакован истребителями противника и обстрелян зенитками.
Самолёт сильно пострадал, стрелок -радист был тяжело ранен. На помощь пришёл сосед, смело ринувшийся на врага.
Стрелок-радист метким огнём уничтожил два фашистских «Мессершмитта».
* * *
Героически сражается N-ская кавалерийская дивизия. Слава о ней гремит по всемуучастку фронта. Внезапным ударом крупные силы немцев захватили пограничное село П. Это было рано утром. В четыре часа вечера к селу подошёл кавалерийский полк. Бой начался на подступах к селу.
Сломив сопротивление, красные кавалеристы ворвались на улицы селения. Завязалась ожесточённая схватка. Немцы отступили, неся большие потери.
* * *
Младший сержант Бельский и красноармеец Иванов пошли в разведку в расположение фашистского полка. Их окружили два вражеских взвода под командой офицера.
Смелые разведчики не растерялись. Сразив меткими выстрелами офицера и нескольких солдат, разведчики прорвали окружение и скрылись в лесу. Через час они доставили штабу данные о местопребывании и численности врага.
* * *
На нашу сторону перелетел немецкий самолёт «Ю-88» 1-й группы 54 эскадры. Бортмеханик этого самолёта ефрейтор Пауль Гофбауер в своём обращении к обманутым Гитлером лётчикам и солдатам немецкой армии говорит: «Братья!
Поверните штыки против Гитлера и фашизма. Переходите в Советскую Россию. Я нахожусь сейчас в Советской России и вижу, что с пленными немцами здесь обращаются хорошо, гуманно, по-человечески. Лётчики! Не бросайте бомб на мирные русские города. Перелетайте на своих самолётах в Советскую Россию и вместе со всеми культурными людьми помогайте уничтожать кровавый фашизм».
* * *
Многие пленные немецкие солдаты на допросах рассказывают, что их сняли с гарнизонов, расположенных в оккупированных областях Франции, посадили в поезда, не сказав, куда их направляют. Только столкнувшись с красноармейцами, они поняли, что началась война с Советским Союзом. Военнопленные сообщают, что их гнали в бой под угрозой расстрела из пулемётов в спину.
* * *
В Голландии изо дня в день растут симпатии к советскому народу и сочувствие
его отечественной войне против германского фашизма. Многие голландцы говорят:
«Русские устояли перед лицом великого нашествия монголов; русские разбили великого завоевателя, шведского короля Карла XII; они изгнали Наполеона. Русский народ с присущей ему силой и отвагой уничтожит любых захватчиков».
Дочитав до конца сообщение Совинформбюро, я направился к Деканозову, доложить о результатах своей вылазки за стены полпредства.
Моя информация его порадовала. Он… кажется… стал наконец понимать всю трагедию нашего положения. Если даже отбросить брехню гебельсовской пропаганды, то всё равно картина была далека от той, что рисовалась у каждого советского гражданина в его воображении неделю назад. Было ясно, что через месяц Красная Армия победоносно не вступит в Берлин. А значит нужно было крепко думать, как нам выбираться отсюда.
Но пока иного выхода, как твёрдо стоять на обмене «всех на всех», – не было.
Позабавил всех мой рассказ, как я в Берлине среди эсэсовцев выпил «За нашу Победу!».
Импровизированное совещание в кабинете у Деканозова прервал товарищ Тупиков, который всех нас приглашал в главный зал полпредства, для прослушивания вечерней сводки Совинформбюро.
Ровно в 00-00 часов по Москве раздался ровный и безэмоциональный голос Левитана. Все уже научились разбираться в его интонациях и поняли, что и в этот раз ничего радостного не будет.
Далее он сообщил:
«Сегодня 29 июня 1941 года финско-немецкие войска перешли в наступление по всему фронту от Баренцева моря до Финского залива, стремясь прорвать наши укрепления по линии госграницы.
Неоднократные атаки финско-немецких войск были отбиты нашими войсками.
В результате боёв за день противник, оставив в целом ряде пунктов сотни убитых и преследуемый огнём нашей артиллерии, отошёл к своим укреплениям.
На Вильненско-Двинском направлении попытки подвижных частей противника воздействовать на фланги и тыл наших войск, отходящих в результате боёв в районе Шауляй, Кейданы, Поневеж, Каунас на новые позиции, успеха не имели.
Энергичными контратаками наших войск подвижным частям противника нанесён значительный ущерб как в личном составе, так и особенно в материальной части.
На Минском направлении усилиями наших наземных войск и авиации дальнейшее продвижение прорвавшихся мото-мех-частей противника остановлено.
Отрезанные нашими войсками от своих баз и пехоты мото-мех-части противника, находясь под непрерывным огнём нашей авиации, поставлены в исключительно тяжёлое положение.
Отходящие от госграницы наши пехотные части прикрытия ведут ожесточённые бои и сдерживают продвижение моторизованных и пехотных войск противника на линии
Лида – Волковыск.
На Луцком направлении сражение крупных механизированных масс продолжается.
Несмотря на ввод противником на этом направлении свежих танковых частей, все его попытки прорваться на Новоград-Волынском и Шепетовском направлениях отбиты.
Рядом последовательных и непрерывных ударов наших танковых войск и авиации большая часть танковых и моторизованных войск противника разгромлена.
По словам пленных, одна танковая дивизия противника в бою под городом Лида полностью уничтожена.
На протяжении 29 июня наша авиация вела успешные воздушные бои с авиацией противника, непрерывно бомбардировала его прорвавшиеся танковые части и моторизованную пехоту и мощным ударом с воздуха способствовала нашим войскам, особенно на Луцком направлении».
Этим сообщением Левитан закончил самую интересную часть и перешёл к агитационной, как все её уже стали называть.
В ней он сообщил:
«Гитлер и его генералы, привыкшие к лёгким победам па протяжении всей второй империалистической войны, сообщают по радио, что за семь дней войны они захватили или уничтожили более 2 000 советских танков, 600 орудий, уничтожили более 4 000 советских самолётов и взяли в плен более 400 000 красноармейцев.
При этом за тот же период немцы потеряли будто бы всего лишь 150 самолётов, а сколько потеряли танков, орудий и пленными – об этом германское радио умалчивает.
Нам даже неловко опровергать эту явную ложь и хвастливую брехню.
На самом деле положение рисуется в совершенно другом свете.
Немцы сосредоточили на советской границе более 170 дивизий. Из них по крайней мере третья часть представляет танковые и моторизованные дивизии.
Воспользовавшись тем, что советские войска не были подведены к границам,
немцы, не объявляя войны, воровским образом напали на наши пограничные части, и в первый день войны хвалёные немецкие войска воевали против наших пограничников, не имевших ни танков, ни артиллерии.
К концу первого дня войны и весь второй день войны только передовые части наших регулярных войск имели возможность принимать участие в боях, и только на третий, а кое-где на четвёртый день войны наши регулярные войска успели войти в соприкосновение с противником. Именно ввиду этого удалось немцам занять Белосток, Гродно, Брест, Вильно, Каунас» – сказал с грустью Левитан.
В зале пронёсся стон отчаяния… До этого никто и предположить не мог, что наши войска оставили не только приграничные города, но и столицу Советской Литвы – Каунас!
Товарищ Тупиков нанося на свою карту положение на фронте, всё время повторял, что города хоть и в глубоком тылу прорвавшихся мото-мех-частей вермахта, продолжают оборону и скоро будут «деблокированы». А тут такое заявление …
Но ровный голос Левитана продолжал:
«Немцы преследовали цель в несколько дней сорвать развёртывание наших войск и молниеносным ударом в недельный срок занять Киев и Смоленск. Однако, как видно из хода событий, немцам не удалось добиться своей цели: наши войска всё же сумели развернуться, и так называемый молниеносный удар на Киев, Смоленск оказался сорванным.
В результате упорных и ожесточённых боёв – за период в 7-8 дней немцы потеряли не менее 2 500 танков, около 1 500 самолётов, более 30 000 пленными.
За тот же период мы потеряли: 850 самолётов, до 900 танков, до 15 000 пропавшими без вести и пленными.
Такова картина действительного положения на фронте, которую мы с полным основанием противопоставляем хвастливым сообщениям германского радио.
Итоги первых 8 дней войны позволяют сделать следующие выводы: молниеносная победа, на которую рассчитывало немецкое командование, провалилась; взаимодействие германских фронтов сорвано; наступательный
дух немецкой армии подорван; а советские войска, несмотря на их позднее развёртывание, продолжают защищать советскую землю, нанося врагу жестокие и изнуряющие его удары», – более бодро завершил Левитан сообщение Совинформбюро.
Но несмотря на его оптимизм в конце, народ в зале полпредства СССР в Третьем рейхе был … мягко говоря… растерян.
Тупиков явно не решался снимать красные флажки с городов, которые советский диктор только что объявил занятыми немцами.
Внимание на себя перетянул местный комсорг товарищ Гольдберг. Он зычным, но с комиссарскими нотками голосом выкрикнул:
«Да здравствует непобедимая Красная Армия! Урааа!»
Ему неровно ответили… В основном его окружение, такие же чернявые комсомольцы…
Но он не отчаялся и снова прокричал:
«Да здравствует великий Сталин! Урааа!»
В этот раз… хоть так же нестройно… но ответили ему почти все. И даже Деканозов, стоявший с несколько подавленным видом, буркнул что-то себе под нос и скривил рот в улыбке, которая видимо должна была продемонстрировать его ликование.
Я лично его понимал. Если верить слухам, у него в Каунасе были какие то родственники… Не то тёща, не то сестра жены…
Мне было хорошо известно, что советская партноменклатура и не только… воспользовалась присоединением Прибалтики и западной Украины с Беларусью, направив туда своих родственников на ответственные посты или просто на жительство.
Вернее, под таким благовидным предлогом они вполне законно улучшили их и попутно своё материальное положение, так как в бывших капиталистических регионах было всё гораздо дешевле и обильнее… чем на другой территории СССР.
А то, что там и в мирный период было неспокойно я тоже знал. Поэтому совершенно не завидовал таким вот переселенцам, оказавшимся теперь ещё и в оккупации…
Не желая обсуждать услышанное, я быстро покинул зал, и отправился спать к себе в закуток…
Засыпая, я вспомнил, как в своё время и сам жадно читал и воспринимал любую информацию, что появлялась с началом войны между Германией и Польшей…
Глава 1
1 сентября 1939 года, Берлин
В шесть утра меня разбудил товарищ Астахов. Он коротко сказал: «Это произошло».
Я был очень сонный, – но меня просто пронзило. Я пробормотал: «Спасибо» – и вскочил с кровати.
Война началась! Германия напала на Польшу.
Не успел я сделать утренний моцион, как тот же Астахов огорошил меня новостью, что завтра на место полпреда сюда прибудет товарищ Шкварцев.
Для меня это не было неожиданностью… кроме самого момента…
Так ещё в середине апреля этого 1939 года полпред СССР в Германии товарищ Мерекалов был вызван в Москву на совещание и в Берлин уже не вернулся. Несколько месяцев нашу миссию тут возглавляет поверенный в делах товарищ Астахов.
Во время недавних переговоров в Москве, Риббентроп заявил, что отсутствие советского посла в Берлине не отвечает духу новых советско-германских отношений.
В результате этого была срочно подобрана кандидатура нового полпреда. Александр Шкварцев, как по мне, был личностью интересной, представительной, но для дипломатической работы не совсем подходящей.
Родился он в 1900 году в Рыбинске.
В 1930 году защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата технических наук на тему «Использование угаров в английском прядении в смеси с хлопком». Работает доцентом Московского текстильного института. Был там секретарём парторганизации. Имеет воинское звание батальонного комиссара. С августа текущего1939 года находится в резерве народного комиссариата иностранных дел СССР.
Пришёл в Наркоминдел по путёвке райкома партии.
Это назначение свидетельствовало о том, что после чистки в рядах советских дипломатов не осталось сколько-нибудь квалифицированных специалистов.
И вот сразу после переговоров с Риббентропом, 24 августа Шкварцев был вызван на приём к Сталину.
На должность посла в Берлин было два кандидата: Бородулин – директор Текстильного института и Шкварцев – секретаря парткома там же.
Сталин попросил Молотова познакомить его с этими лицами.
Он поставил один вопрос: – Какой сейчас самый невралгический пункт в политике?. Шкварцев ответил, не задумываясь: «Литва».
– Так что же мы думаем: вот он и есть посол, а Бородулин – торгпред!, – воскликнул тогда Вождь.
Это всё промелькнуло у меня в голове, на секунду затмив самую главную новость – Война!
А сейчас я направлялся в германский МИД за официальными разъяснениями.
Купив по дороге газету, я узнал, что это не война, а «контрнаступление»! Сегодня утром на рассвете Гитлер напал на Польшу в ответ на «захват поляками радиостанции в Глайвице». Всё случилось, как и рассказал мне мой друг Вальтер Шелленберг.
Это был… с моей точки зрения… вопиющий, ничем не оправданный, не спровоцированный акт агрессии. Но Гитлер и верховное командование вермахта называют его «контрнаступлением».
«По приказу Фюрера и Верховного Главнокомандующего вермахт выступил на защиту рейха. В соответствии с инструкциями по контролю над польской агрессией войска германской армии сегодня рано утром провели контратаку по всей германо-польской границе. Одновременно эскадрильи военно-воздушных сил взлетели, чтобы атаковать военные объекты в Польше. Военно-морской флот выступил на защиту Балтийского моря», – таким было первое военное коммюнике второй мировой войны, выпущенное 1 сентября 1939 года.
Германское информационное бюро распространило сообщение под общим заголовком «Поляки совершили нападение на радиостанцию в Глайвице». В нём говорилось:
«Бреслау. 31 августа. Сегодня около 8 часов вечера поляки атаковали и захватили радиостанцию в Глайвице. Силой ворвавшись в здание радиостанции, они успели обратиться с воззванием на польском и частично немецком языке. Однако через несколько минут их разгромила полиция, вызванная радиослушателями. Полиция была вынуждена применить оружие. Среди захватчиков есть убитые».
«Оппельн. 31 августа. Поступили новые сообщения о событиях в Глайвице. Нападение на радиостанцию было, очевидно, сигналом к общему наступлению польских партизан на германскую территорию. Почти одновременно с этим, как удалось установить, польские партизаны перешли германскую границу ещё в двух местах. Это также были хорошо вооружённые отряды, по-видимому, поддерживавшиеся польскими регулярными частями. Подразделения полиции безопасности, охраняющие государственную границу, вступили в бой с захватчиками. Ожесточённые бои продолжаются»
Было серое утро с нависшими облаками. Из громкоговорителей раздавался хриплый, возбужденный голос Гитлера: «Прошлой ночью польские солдаты регулярной армии впервые открыли огонь на своей собственной территории. Снова я надел мундир, который был для меня самой лучшей и любимой одеждой. Я сниму его только после победы…»
Тем не менее… когда я ехал в германский МИД на лицах берлинских прохожих читалось безразличие.
Напротив отеля «Адлон» утренняя смена рабочих трудилась на строительстве нового здания «ИГ Фарбен» так, словно ничего не произошло.
Никто не покупал экстренные выпуски газет, заголовки которых выкрикивали мальчишки-газетчики.
По оси с востока на запад люфтваффе устанавливают пять больших зенитных орудий, чтобы обеспечить защиту Гитлеру, когда в десять утра он выступит с обращением к рейхстагу.
Риббентроп принял меня незамедлительно и вручил «Меморандум о решении польского вопроса совместно с СССР»
Затем министр иностранных дел Германии информировал о нижеследующем:
– Английский посол, герр фон Козырёфф, как вам известно, выразил фюреру пожелание относительно мирного разрешения польского вопроса и улучшения германоанглийских отношений.
– Фюрер заявил ему, что польская проблема должна быть разрешена так или иначе. Что касается улучшения отношений между Германией и Англией, то он также этого желает, но при абсолютном соблюдении предпосылки, что это не
затронет германо-советского соглашения, являющегося безусловным и представляющего поворотный пункт германской внешней политики на долгий срок.
– Кроме того, германская сторона не допустит, чтобы был затронут германо-итальянский союз.
– После этого разговора Хендерсон отбыл в Лондон, откуда он привез ответ английского правительства, согласно которому Англия надеется на возможность разрешения польской проблемы путем непосредственных германо-польских переговоров.
– Этот ответ в настоящее время подлежит обсуждению, причем германская сторона будет держать правительство СССР в курсе результатов этого обсуждения…
– Всеми вопросами, касающимися Востока, Германия во всяком случае будет заниматься совместно с СССР и не примет участия ни в каких международных конференциях без СССР.
В заключение Риббентроп подчеркнул твердую решимость фюрера в короткий срок так или иначе разрешить польский вопрос.
– Германская армия выступила в поход, – воскликнул Риббентроп.
Затем он пригласил меня на заседание Рейхстага.
По дороге на заседание рейхстага, созванного, как обычно повелось… после пожара… в Кролл-Опера-Хаус в Тиргартене я заметил, что повсюду установлены зенитные батареи.
В своей речи, Гитлер заявил о многочисленных инцидентах, произошедших на приграничной территории, в качестве оправдания «оборонительных действий» вермахта:
«Я более не вижу готовности со стороны польского правительства вести с нами серьёзные переговоры… Этой ночью произошёл инцидент, прошлой ночью целых четырнадцать, из которых три были очень серьёзными. Поэтому я решил говорить с Польшей на том же языке, на каком Польша разговаривала с нами в последние месяцы. Сегодня ночью регулярные польские войска впервые обстреляли нашу территорию. С 5:45 утра мы отвечали на их огонь… Я буду продолжать эту борьбу, неважно против кого, до тех пор, пока не будет обеспечена безопасность Рейха и его права…»
Когда я слушал речь Гитлера, мне казалось, что в его голосе проскальзывает какая-то странная напряженность, будто он озадачен тем затруднительным положением, в которое сам себя поставил, и ощущает безрассудство своего шага.
