Без берегов

– Первым умер Витя. У него была язва желудка. Он долго тянул с операцией, мучился, но не соглашался, все терпел. Его положили в больницу. После операции собрали близких, родственников и сообщили, что у него полное поражение желудка. Там не было живого места, желудок весь как губка, так врач сказал. Ему оставалось жить 2-3 недели.

Его выписали домой умирать. А он говорил, как хорошо что я согласился на операцию, мне стало гораздо лучше, а я все боялся делать. А родственники смотрели на него с сожалением, но уже ничего не могли сделать, не могли ему ничем помочь, не могли ему сказать, что дни его сочтены.

Позже умерла его жена, позже – дочь. С женой они жили плохо, часто ругались. Было даже такое, что Наташа забрала старшую дочь Таню и ушла. Сказав, что Светку оставляю тебе, она родилась уже больная, все равно она скоро умрет. Ей было 1,5 года, он ее принес нам, Вера с ней сидела пока Витя не помирился с женой.

А вышло все наоборот, как раз Света и осталась жить, из всей их семьи. Вот как бывает в жизни, здоровые умиряют, а больные, которые по логике должны были давно умереть, выживают. Говорят же, человек предполагает, а Бог располагает.

Вторым умер Иван. Вернее, сначала умерла его жена Рая. Страшная смерть. У них газовый баллон и газовая плита, стояли в подвальном помещении, там была кухня. Она часто говорила Ивану. Захожу, а там сильно пахнет газом. Газ травит, понимаешь? Это опасно, может скопится газ, надо что-то делать. Это он уже после ее смерти нам рассказал. Но Иван не придал этому значения. Эх. Беспечные мужики, бестолковые.

Так и случилось. Утром Рая спустилась на кухню, зажгла плиту, скопившийся газ и газовый баллон вспыхнули. Соседи рассказывали, как они видели Раю на улице, как она сильно кричала от боли и страха. Как она отдирала свой синтетический, красивый и модный халат от своего тела вместе с кожей, было страшно смотреть.

Ваня сильно страдал без жены, год смерти отметили, через неделю он и умер от сердечного приступа, не смог пережить одиночества. Старший сын пропал, уже много лет его никто не видел, о нем никто ничего не знают. Рая рассказывала, что он связался с плохой компанией, часто пропадал, не ночевал дома. Так где-то и сгинул.

Аня. Сначала умер ее муж. Он ездил на грузовой машине. Что-то, где-то украл, его посадили в тюрьму. У него уже был туберкулез в легкой форме, тюрьма усугубила его болезнь. Он умер в тюрьме от туберкулеза легких. Аня сильно переживала о смерти своего золотульки. Так она его всегда называла.

Она его сильно любила. Начала много пить. Зимой посреди комнаты стояла электрическая плитка. Она легла на пол выпивши, рядом с плиткой, спиной к ней, одежда загорелась. Так она крепко спала, что не почувствовала, что горит. Дочь зашла домой, сначала не поняла, все в дыму, а посередине огонь, когда ее вытащили на улицу, она сильно обгорела.

В больнице пролежала 2 недели, врачи удивлялись, что у нее хорошо работают почки, есть надежда, что выживет, но она умерла. Ее сын Леша, умер рано. У него от отца передался туберкулез легких. Осталась маленькая дочь.

Потом умерла Сашина жена Аня. У нее был рак почки. Саша сошелся с третьей гражданской женой Зиной. Потом умерла Лида. Она была самая младшая из сестер и братьев Таси.

Она считалась, что была самая умная и образованная из всех сестер и братьев, из всей семьи. Она закончила 10 классов, это как сейчас высшее образование. В отличии от других детей, у которых было не больше 5-6 классов. Ее все уважали, советовались с ней, прислушивались к ее мнению.

Ах. Да. Совсем забыла. После Вити же умерла мама. Милая наша любимая мамочка, как же мы ее все любили, Тася вспомнила маму и заплакала. Как мы часто собирались у нее семьями с детьми, она любила всех кормить блинами. Пекла их всегда много, чтобы всем хватило. Собирались за тесным столом на празднование ее дня рождения.

Всю еду приносили с собой или что-то готовили у мамы. С меня всегда была моя вкусная солонина, капуста, огурцы, помидоры с огорода и арбузы покупные, все делала в бочках, сама. Все очень любили мою солонину, всегда просили принести. Ох. Было время, ели семя. Вздохнула Тася.

Потом выпивали, кушали, пели песни. Мама, милая мама, как тебя я люблю. Оренбургский пуховый платок, тоже про маму. Когда пели все подходили к маме, обнимали ее и целовали. Каждый из детей хотел выразить ей свою любовь и благодарность. Потом плясали, танцевали, пели частушки. Только Лида с нами не сидела, бегала где-то, со-своим Генкой, как савраска.

Тася задумалась. А потом мамы не стало. Без нее мы уже не собирались. У нее болел часто и сильно правый бок. Она нам говорила, что это в войну, когда в селе осталась одна старая кляча, мы все на ней пахали плугом землю. Она гадина все время лягала меня в правый бок, вот и отбила мне там все.

Когда был сильный приступ, Лида вызвала скорую помощь, мама всегда с Лидой жила, ее положили в больницу. Все дети собрались на улице возле больницы. Врачи сказали, что нужно делать операцию. Саша еще говорил, может нужно врачам на лапу дать, чтобы повнимательней к ней отнеслись. А то скажут, что мол старуха, кому она нужна, надо собрать деньги. А Лида сказала, что уже все сделано, что у нее все под контролем.

Ее прооперировали, сказали, что желчный пузырь лопнул вовремя операции, что возраст, а ей тогда было всего 76 лет. Выписали. Сказали, когда желчь до сердца дойдет, она умрет. Приезжали с больницы делали уколы обезболивающие. Бедная, как она мучилась, она мучилась еще 3 недели.

Помню она сказала, Тася принеси мне помидоры со своего огорода, а я говорю, мама они еще не совсем поспели, ты же их не угрызешь, зубов то у нее не было. Она говорит, а я их пососу хоть немного и мне будет полегче, так хочется твоих домашних помидор. Тася плакала.

– Мамочка. Я тебя уже пережила на 20 лет. Мне нужно было умереть еще 20 лет назад. А я все еще живу на белом свете. Ох. Чокнуться можно. Когда она умерла у ее кровати на столике лежали помидоры, только одна была помятая. Мама, милая мама, как тебя я люблю. А дальше не помню. Бормотала себе под нос Тася.

Когда мама умерла, муж Лиды настоял, чтобы Лида продала дом, они уехали в Россию к родне мужа. Как я ее уговаривала, не уезжай, не продавай дом. Съезди посмотри, поживи, если что, тебе будет куда вернуться. Там его родня, ты там чужая, здесь ты не пропадешь, тут твои братья, сестры. Мы если что поможем, не послушалась. А он, как здесь сволочь гулял, ночи не ночевал, а там совсем загулял, бросил ее одну. Сын женился, дочь в Алматы.

Так она бедная там и умерла, одна, с голоду в холодной комнате. Говорят, что соседи уже почувствовали запах, вскрыли ее комнату, а у нее бедной дома не воды, не еды не было. Променяла такой домино с большим участком земли на барак. Ох. Ох. Ох. Вздыхала Тася. Говорят, что и ее мужа то, давно уже нет.

Подруги то мои уже тоже давно по умирали. Надя. Соседка Аня. Глухонемая была с детства, а сын ее косится на меня, его мать то была моложе меня, а я что виновата, что не могу умереть.

– Вот уже и вечер, день прошел, а какой теперь день, не знаю. Ужин пришел, покушаю, дочке позвоню и спать. День спать и ночь спать. А что мне еще делать, только спать и жрать. Ох. А там как Бог даст. Бог даст день, Бог даст пищу. Бог даст мира на земле. Господи, прости меня грешницу великую, за грехи мои, ведомые и не ведомые.

вера

– Алло! Мамуличка! Доброе утро.

– Доброе утро донечка.

– Я сегодня к вам приеду.

– Зачем?

– Как это зачем? Вы что не хотите, чтобы я к вам приехала?

– У тебя там в огороде много работы, что ты будешь тратить время на меня.

– Я вам привезу огурчики, помидорчики домашние. Что-нибудь еще привезти? Что-нибудь может надо, я по дороге захвачу.

– Что, уже поспели? Ничего мне не надо, у меня все есть. Если что, мне Римка купит. Не надо мне огурцы, я их не угрызу.

– А вы их на терке натрите, такие ароматные, такие аппетитные, домашние, вкусные, свежие. Витамины с огорода.

– Ну ладно, много не вези, а то опять будешь надрываться, тащишь мне все.

– Мамуличка моя, лапуличка моя, красатуличка моя. Вера обнимала мать.

– Да была когда-то красатуличка. А теперь мне даже противно на себя в зеркало смотреть.

– А вы не смотрите. Я вот в зеркало давно не смотрю, чего я там не видела, в этом зеркале. Ложитесь, сейчас я вам массаж сделаю, вот как хорошо. Теперь лежите, отдыхайте. Дайте я фотографии семейные посмотрю. Люблю смотреть фотографии, особенно старые.

–Смотри. Может, что заберешь домой. Ольга смотрела, забрала кое-что домой. Я-то все равно ничего не вижу.

– Ух ты! Какие вы тут с отцом молодые, красивые. А мы с Валеркой такие маленькие. А это вы с отцом сидите. У вас на руках Юра, а у отца Валерка. Валерке наверно года полтора, а Юрику меньше полугода. Черно-белые фотографии, такие старые, пожелтевшие, это им, наверное, лет 70. А Валерка с Юриком почти одинаковые, это Юрик был такой крупный? Такой белобрысый, как и я в детстве.

– Юрик пошел в деда, маминого папу, он был высокий и полный, как дядя Саша.

– Какой отец здесь молодой, красивый, еще пушок от усиков на верхней губе есть. Совсем еще пацан, они с Валеркой так похожи, как близнецы.

– Все говорили, что Валерка на Степана сильно похож, когда он подрос. Но Степан его никак не признавал, столько меня оскорблял, и с… ты его нагуляла от узбека, по имени его не называл. Он его так щенок и звал все время.

– Я помню. А почему от узбека?

– А мы тогда в Ташкенте жили у его друга. Потом в горы уехали, я там Валеркой и забеременела.

– На свежем воздухе? Почему же уехали, там же тепло, хорошо.

– Да ваш отец, он же ни с кем не уживался. Ни с людьми, ни с родственниками, ни на работе долго не задерживался.

– А это мы все в парке. Какой он здесь злой, деловой, серьезный. А я такая худенькая, а рот до ушей. А у Валерки сандалий дырявый, кушать просит. А тут у меня щелочки вместо глаз, как у китайца.

– Это ты спала, фотограф пришел, мы тебя не могли разбудить, так сонную и снимали. Это у меня волосы были такие белые, как молоко, как у альбиноса?

–Это вы тут с бабушкой, бабушка такая молодая, как вы с ней похожи. А это мы с вами, а я такая надутая, я тогда сильно комплексом страдала, мне казалось, что сильно толстая, потому не хотела фотографироваться. А сейчас смотрю, вроде бы не очень толстая, нормальная, но ноги полноватые.

– А это мы с Ольгой в нашем огороде. Стоит наш дом, сарай, деревца, апорт молодой. Лето, жара, а я в вашей белой водолазке, юбку сшила из Валеркиных рваных брюк, пояс сделала сама, одеть нечего было, во нищета была. А сейчас откроешь шифоньер, не знаешь, что надеть, есть вещи, которые я по несколько лет не надевала. Выбросить жалко, а одевать некуда. Вот тогда бы столько вещей было, когда молодая была. А то одно летнее платье ситцевое с вечера постираешь, чтобы его на утро надеть.

– Наш дом. Какой он маленький, низкий, окна такие маленькие. А это какая фотография, вот память. Все ваши братья и сестры, с мужьями и женами, с маленькими детьми. Вы все там такие молодые. Я у отца на коленях, такая хорошенькая, маленькая, худенькая, как куколка, у отца на коленях сижу. А Валерка рядом с вами стоит. Какой он здесь жирный, живот как у беременной женщины, щеки нос задавили, глаза как щелочки. Ужас.

– Я его тогда называла жир трест колбаса, прям сосиска лимонад или директор мясокомбината. Только Лиды здесь нет.

– Так она тогда девушка была, с нами не сидела, с Генкой гуляла.

– Я помню их свадьбу, я вечером залезла в их кровать и не хотела уходить, Лида тоже не хотела меня отпускать, говорит пусть Вера с нами спит, а вы меня забрали, я ревела.

– Да тебя тогда все таскали. То Аня заберет себе. То Лида, то соседи. Тебя все любили маленькую. Это мы тогда все лето у мамы жили, когда я ушла от Степана.

– Я помню, кто увидит, на руки хватает, целует, целует, всю обслюнявит.

– Ты, когда родилась, все говорили, это не ребенок, это просто ангел, беленькая, кудрявая. Спрашивали в кого у нее кудри? Я говорю от отца кудри, отец кудрявый. А ты, когда подросла, так не хотела кудри, плакала, водой их мочила, а они мокрые еще больше завивались.

– Пришла как-то со школы, плачешь, говорю, что случилось? Ты рассказываешь, женщина тебе сказала, такая соплюха, а уже кудри накрутила, а ты говоришь это у меня свои.

– А что разве взрослые люди не знают, что кудрявые волосы бывают от природы. Я помню, как отец меня называл, моя сопуличка, моя лапуличка.

– Любил он тебя сильно, бывало подойдет к твоей кроватке, стоит и смотрит, улыбается и любуется.

– А вас всегда называл Тасюра, Тасюра, вас тоже любил.

– Любил. Вздохнула Тася. А я как его любила, да только не дали нам жить люди добрые.

– Какие люди добрые?

– То дядя его научал, ты городской, красивый, подобрал себе деревенскую, необразованную. Он кичится стал. Потом, когда Валерка родился, соседи говорили, на китайца похож, на узбека похож, нагуляла жена Валерку, это не твой сын. То Настенька, сестра моя троюродная, гадина, начала сплетни распускать, гадости про меня говорить.

– А уж как он эту бедную женщину привел, да в нашем доме поселил, тут уж все, его как подменили. Он начал сильно пить, не работал, начал скандалить, драться. Тут уж вся жизнь наша пошла на перекос. А я соседке рассказывала, про эту бедную женщину, она говорит, знаю я ее, она у нас на заводе работала. Надька. Ее все колдунья называли. Много она людям жизней попортила, многие ее знали. Это она себя Надя называла, а у нее другое не русское имя, не помню уже.

– У нас соседи тоже ее колдунья называли, когда мы в своем доме жили. Собаку на нас натравливала, ее собака на наш огород забегала и кусала, а она кричала фас-фас, тогда Валерку сильно покусала. Что людям неймется, почему они такие злые? Почему не дают жить другим. Может и отец наш к ней бегал, зачем-то же он ее поселил в нашем доме, наверно нравилась она ему.

– Это все зависть мучает людей. Колдунья жила без мужа, и тетя Настя жила тоже без мужа, а вы тут посередине, одна красивая, замужняя, да еще муж не пьет, не курит, да еще и работящий, вот и творили разные гадости, козни, сплетни распускали, небось всем такого мужика то хотелось, такое счастье всем хочется, а он то еще Тасюра, Тасюра, представляете, как их это бесило.

– А мужики, у них же своего ума нет, кто что скажет, они же всему верят, это же легче, чем свой мозг включить. А мой бывший, тоже не пил, не курил, кто что-то скажет, приходит домой, сразу в морду кулаком. Спрашиваю, за что? А если б знал за что, сразу бы убил. Во логика у мужиков железная, у них все мозги в кулаки переместились. Хорошо хоть детей не было, а то бы еще и дети страдали. А откуда они дети-то будут, когда всегда на нервах.

– А отец у нас был молодец, хороший, сам дом построил, а мы его из него выписали, из его же дома. А не выписали бы, все равно уже жизни с ним не было, у него уже крыша совсем съехала. Помните, как он мяч разрезал пополам, надел на голову, привязал его и ходил. Говорит, ты завивку делаешь в парикмахерской, а у меня будут волосы расти и сами там сразу завиваться. Мам, вот это нормальный человек? Это уже все маразм, а ведь ему тогда было чуть больше 40 лет. А потом бы еще и прибил, откуда знаешь, что на уме у такого человека. Пытался же уже убить и вас и Валерку.

– Он же ненормальный. А какой он будет еще, если пил и пил, у него там уже не мозги, там у него вместо крови вино и пиво, а вместо мозгов у него там кисель. А по молодости как гулял. Он нам рассказывал, что его командир не отправил на фронт потому, что он красивый, что ему размножаться надо. Вот и размножался, болтался где-то годами, что дети его забыли.

– Это он на прииске работал, золото мыл, чемодан денег привез. Меня туда звал. Говорит я проглочу кусочек золота, а ты дома потом будешь его отмывать от говна. Я говорю не буду, я пойду и заработаю, а этой гадостью я заниматься не буду.

– Валерка тоже пошел по его стопам, одна жена законная, вторая празднично-выходная, третья гостевая, ездил к женщине в Россию. Мужики, что хотят, то и творят, что им в голову взбредет, а женщины у них всегда виноватые.

– Да дочка, такая уж наша женская доля, как всегда говорила его мать Агрофена. Там не только муж, там еще и пьяные сыновья ей поддавали.

– Да вы что? Это же просто ужас. Вот это семейка. Семейка адамс. Бедная бабушка.

– Мам. А это что? Такие большие фотографии. Это с доски почета?

– Да. Гордо улыбалась Тася.

– Вы еще и на доске почета висели. Какая же вы здесь молодая и красивая. А здесь такая солидная, как директор завода. Сколько? Семь штук? О-го-го. Сколько раз вас вешали. Смеялась Вера.

– Да вешали когда-то. Смеялась Тася. Я смотрю на фотографии, говорю отдай мне мои глазки зрячие, забери себе мои больные, тебе они все равно уже не нужны. А мне бы сейчас так пригодились.

– А это что за игрушки такие красивые? Медали!

– Да, это мои медали. Улыбалась Тася.

– Да вы что? Ударник труда. Еще ударник труда, сколько их тут у вас. А это что за медали? С днем победы. Ух ты! Сколько у вас тут их. А это совсем новенькая, свеженькая. 75 лет. С днем победы. 2020 год. Это вам с России прислали. А это 70 лет победы, 2015 год. Ух ты! Золотые с России. Вот это да! Не забывают вас, медали с России шлют. Какая же вы у нас молодец. Сколько же вам в жизни досталось повидать, пострадать. Мамуличка моя, красатуличка моя. Вера обнимала мать.

– Ладно, мамуличка, пора мне до дому, до хаты. Будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому до хаты. Засиделась я, мне уже бежать надо, а то в пробку попаду, буду три часа тыркаться. Моя мамуличка, моя лапуличка, моя красатуличка. Вера обнимала и целовала мать, она ее очень любила. Вера подошла к решетке окна Таси. Мать перекрестила ее на дорожку.

– Ох дочка, дочка. Вторая мученица. Тебе досталась такая же несчастливая судьба, как и мне. За грехи мои. С первым прожила 14 лет. Помню иду из церкви в обед, я ее даже сразу не узнала, идет вся в слезах. Говорю, Вера ты что ли? Ты что дочка плачешь? Бил? За что?

– За то, что я к вам вчера ходила.

– А что дочери нельзя к матери ходить?

– Не поверил. Начал бить. Говорю за что? Ты сама знаешь за что. Вот сволочь. Она никогда не жаловалась. Я думала, что она хорошо с мужем живет. Спрашиваю, и часто он тебя бьет?

– Часто.

– Вот сволочь. Говорю, потому у вас и детей нет, ты же вся на нервах. Какие тут дети будут. Говорю уходи, уходи от него.

– Куда? На улицу? Он сказал, что квартиру не отдаст, сказал хочешь, вали.

– А что это его квартира? Нам ее под снос дома дали. Гад какой. Привела ее домой, говорю подавай на развод. Так он прибежал через день, просил прощенье, сказал, что не могу без тебя жить, пальцем не трону. Они все такие что ли? Простила.

– Через неделю сама прибежала, опять кинулся на нее, на субботник на работу не пускал. Прибежал через неделю. Уже не просил прощенье, просто схватил ее как вещь, и потащил домой, мы ее еле оторвали от него, хозяин. Хозяин так береги жену, люби жену свою, сволочь.

– Это еще хорошо, что детей нет. А то как я пряталась под кроватью от пьяного сына, сказать кому-то даже стыдно. А мужикам издеваться над женщинами не стыдно. Да что же это на земле бедной творится, это тебе дочка, за грехи мои, за грехи мои, ты моя дочка страдаешь. Тася заплакала.

–Хорошо хоть сейчас живет с мужем хорошо, не бьет ее. А может плохо? Может бьет ее? Я же не знаю, она мне ничего никогда не рассказывала, сейчас тоже ничего не рассказывает. Говорит все хорошо. Все они мужики на людях хорошие, улыбаются. А дома издеваются сволочи.

– Алло мамуличка. Доброе утро.

– Доброе утро донечка.

– Сегодня к вам приеду.

–Ты же недавно была.

– Уже месяц прошел. Я вам яблочки привезу, помидоры.

– Мамуличка моя, красатуличка моя. Вера обнимала мать. Я вам привезла помидоры свежие, цветочки, огурчики.

– Это твой труд?

– Да мамуличка моя, это мой труд.

– Ну и кушали бы сами.

– Да что вы мамуличка, думаете что нам не хватит, я много насадила. Хватит всем. Буду делать сок, кобру в банки на зиму, соленые, маринованные. Я помидоры сильно люблю, не могу дождаться, когда они уже поспеют. Летом сижу только на жареной картошке и на салате из помидор, с зеленым луком, туда еще петрушку, сельдерей, подсолнечное масло, вкусняшка.

Вот по усадьбе передача была, говорили какие они полезные. Антибактерицидные, лечат тело и душу, солевой обмен, борьба со стрессом. В них лекопин, серотонин, хром, полезен для сердца, борьба со старением, с ожирением, просто чудо, какая вкуснятина.

– Я помню какие у нас дома были помидоры, большие, мясистые, как вы с отцом поливали их. Большая глубокая лунка, в ней 3 куста, отец лил в нее 3 ведра, а я в ведро не могу налить много воды, волочу по земле большое ведро. Отец говорил, надо Вере купить маленькое ведерко, а то она это поднять не может, даже пустое.

– Да, было время, ели семя, а теперь я тут сижу, да лежу, с одного бока переваливаюсь на другое, как дура, катаюсь с боку на бок.

– А вы как умная катайтесь с боку набок.

– Никак сдохнуть не могу. Заплакала Тася.

– Опять начинается. Ну что вы опять начали эту песню.

– Никому я не нужна, даже Богу не нужна. С…гулящая, грешница великая. Гуляла, б…

– Тихо. Тихо. Вера закрыла матери рот рукой. Тихо. Внуки услышат. Нехорошо о вас подумают.

– Пусть услышат, пусть все знают, какая я есть.

– Тихо. Что на вас нашло? Вы что думаете, что Бог про вас забыл? Он никогда про нас не забывает. Он помнит каждого. Ни о ком не забывает. Он нас любит. Отец-Мать наш небесный. Вы сами просили его, всегда просите. Господи спаси сохрани, помилуй. Он вас слышит, не только ваши слова, даже мысли. Вы забыли, как вы пахали, до войны батрачили, в войну на тракторе ишачили, после войны на стройке работали. Чтобы квартиру эту получить, сколько цемента глотали, без глаз остались.

– 25 лет назад вам оперировали один глаз, 15 лет назад вам оперировали второй глаз. Теперь один глаз совсем не видит, бельмо, другой чуть-чуть видит. А вы их еще слезами наполняете, разъедаете солью. После пенсии еще работали 3 года дворником, летом пыль, зимой снег убирали, лед долбали.

– Бог, он все видит, он вас так жалеет, он вам дал время, чтобы вы теперь отдыхали. Он вам дал лучшую жизнь. Живете в отдельной комнате, в квартире со всеми удобствами, как у Бога за пазухой. Пенсия хорошая, на дом приносят. Подумайте, как вы его обижаете этим разговором.

– Вы думаете, что там хорошо. Никто еще оттуда не пришел и не сказал, как там. А там вы отдыхать, лежать не будите, там тоже работать надо, конечно без тела. Будите работать ангелом, там тоже у каждого своя работа. Помогать людям, тем кто на земле еще живет, кому плохо, кто болеет, кто оступился, поставить на путь истинный. Творческим людям будите помогать.

– Там нет праздников и выходных, будите работать 24 часа в сутки. Да еще будите изучать свои ошибки прошлых жизней, составлять план на следующую жизнь, там работы много. Вы думаете придете туда, там отдохнете и поспите, там спать некогда будет, там будите учиться и учить других. Так что отдыхайте здесь, может еще 2-3 года отдыхать будите.

– О у! Хо-хо! Не хрена себе уха! Это, что мне 99 лет будет. Это же с ума сойти можно.

– Можно, но не нужно. Так что настраивайтесь и не бушуйте. Это Вера специально придумала. Когда мама ей не звонила вечером, она сильно переживала, не могла спать. Думала, что в любую минуту ей могут позвонит и сказать, что бабушки уже нет.

– Страшная картина вырисовывалась в Верином воображении, перед ее глазами. Страшные мысли посещали ее голову. Может она уже не дышит, может ее сердце уже остановилось, а я не знаю. Может ее уже нет, ее любимой мамочки, что она теперь будет делать без нее.

– Она больше не позвонит ни утром, не вечером потому, что ее больше нет. Ее охватывала паника, ужас, среди ночи сердце стучало со страшной силой, било в виски, поднималось давление. Она не знала, что бы еще выпить, чтобы сбить давление, от головной боли, чем еще успокоить свое сердце.

Вера начала менять плохие мысли на позитив, что все хорошо, просто она заснула, проспала, завтра утром позвонит. Вера видела ее в своих мыслях, что она лежит на диване, спит, живая. Мама ей утром перезванивала. Так же было и утром, если она не звонила ей в назначенное время, в 10 часов утра, Вера раньше сильно переживала, звонит, она не берет трубку, значит что-то случилось. Она начинала паниковать, страдать, нервничать.

Вера начинала менять свои мысли, она думала, мама утром встала, сходила в туалет, помолилась, прилегла, заснула и не слышит. У нее же плохой слух, или света нет, или телефон не работает. Это нужно не только думать, это нужно видеть в своей голове, визуализировать.

Потому Вера так сказала маме, она будет знать, что ей еще жить 2-3 года, она на это настроится, будет спокойно жить и не дергаться. А дальше, как Бог даст.