Без берегов

Весной к Тасе приехала троюродная сестра Настя с тремя детьми. Когда-то давно Тася обещала ей помочь устроиться в Алма-Ате, за одну оказанную ей услугу. Пришлось семейству немного потесниться. Степан разделил большую комнату пополам. Заложил в середине стенку саманом. С улицы поставил дверь. Сложил печь. Настя с детьми поселилась в отдельной комнате.

Толику было 9 лет, Вали 6 лет, Сергею 4 года. Тася прописала ее к себе в дом, устроила ее к себе на работу на стройку, ее взяли в бухгалтерию. Настя начала осуждать Тасю на работе, она ей сильно завидовала.

–Живет как барыня в отдельном доме, огромный участок земли, муж у нее не пьет, не курит, работяга, сама она красавица. А я одна без мужа с тремя детьми теснюсь в одной, комнате. Женщины с работы говорили Тасе про ее сплетни, но она не обращала внимания.

– Собака лает ветер относит. Смеялась она.

Женщины с работы, подружки Насти, подучили написать на Тасю заявление, что Настя мать одиночка, снимает у нее комнату, платит ей огромные деньги, что едва хватает ей на еду с ее несовершеннолетними детьми. Но и этого ей показалось мало, она проболталась Степану, про их тайну, мало того она еще и Тасе сказала об этом, чтобы окончательно ее унизить и растоптать.

– Да? Это правда? Все так и было? А ты не врешь? Но так не может быть? Степан конечно в эту чушь не поверил, но начал в Тасе сомневаться.

– Тасюра, а когда меня не было эти два с лишнем года, у тебя кто-то был? Не может быть такого, что бы ты жила два года одна без мужика.

– Я детей маленьких поднимала, когда мне было гулять. Ты что совсем уже.

– Мама, а почему Вера с белыми волосами, в кого у нее такие волосы? Значит эта с.. нагуляла ее, пока меня не было, а я дурак признал ее, я ее так люблю. А она не моя дочь?

– Ты же родился с белыми и кудрявыми волосами, как Вера. Потом они у тебя начали темнеть, перед армией стали русые. Забыл, как тебя в школе дразнили, белобрысый. Вера похожа на тебя. Это твоя дочь. Тася жила у меня на глазах, если бы что, я бы знала. Хватит тебе уже мучить жену.

– Все вы бабы одинаковые, вы защищаете ее. Я ваш сын, а она вам кто?

– Валера, сынок. Скажи к маме приходил какой-нибудь дядя чужой, пока меня не было? Скажи сынок папе правду, вспомни, дядя чужой приходил к маме?

–Ты приходил. Ты дядя чужой, а мама сказала, что ты наш папа.

– Во-первых не ты, а вы, я сколько раз тебе говорил, чтобы ты обращался ко мне и к маме на, вы.

–Потому, что ты нам чужой?

– Не чужой, я твой папа, нужно говорить, вы.

– Тогда и ты обращайся ко мне на – вы.

– Ты маленький, а я взрослый, а взрослых нужно называть на – вы.

– Мама никогда не говорила называть ее на – вы. Значит тебя надо называть на – вы, потому что ты чужой, а маму на – ты, потому что мама чужая не может быть. Я ее с детства помню, она всегда была с нами.

– Ты же ребенок наш, дети должны называть отца и мать на – вы. В нашей семье так принято, мы все дети, называем отца и мать на – вы.

– Если я жеребенок, то ты конь?

– Я не говорю, что ты жеребенок, я говорю, ты же ребенок.

– А ты конь.

– Щенок! Заорал Степан. А мать твоя с… и была всегда с… Почему же я тебя маленьким не удавил, вот таким, когда ты в мои ладони помещался. Щенок. Степан выставил вперед ладони. Вот таким ты был, вот таким, маленьким, визжащим. Я же тогда мог легко тебя удавить, в 5 секунд. Гаденыш. Вставай на колени и проси прощенье у отца.

– Не буду, ты мне не отец. Степан снял ремень, начал быть Валерку. Он встал на колени и плакал.

– Стой, пока не попросишь прощенья. Степан ушел. Когда пришла Тася, Валера ей все рассказал. Она не понимала, что происходит, подумала, что сын никак не может до сих пор привыкнуть к отцу.

– Тебе что, трудно было называть его на – вы, если он так хочет. Он твой отец, он старше тебя, если бы не он, то и тебя бы не было, нужно уважать отца и мать, мы твои родители, иди спать. На улице уже было темно. Степан подходил к дому и громко пел на всю улицу:

– Когда б я имел злотые горы и реки полные вина. Все отдал бы за ласки взоры, что б ты владела мной одна.

– Степушка. Ты же обещал мне не пить.

– Твой щенок совсем от рук отбился, не уважает отца. Разбаловала ты его совсем.

– Вот моя доченька, лапулька, сопулька, иди к папе. Степан взял на руки дочь и упал на кровать, Вера заплакала. Тася забрала Веру.

– Иди доченька спать. Тася разула, раздела мужа.

– Жрать давай!

– Спи Степушка, спи, она легла рядом.

– Ты Верку больше любишь чем меня и этот тоже ее любит, а меня никто не любит. Обижался Валера.

– Не Верка, а Вера. Я вас обоих люблю одинаково, вы мои дети, у меня различия между сыном и дочерью нет.

– Я тебе сколько раз говорил называть отца и мать на, вы. Вставай на колени и проси прощенье. Валера встал на колени и захныкал.

– Степушка, глянь-ка, что это там возле нашего домика на веревке белье навешано? Женщина там какая-то ходит.

– А, это, бедная женщина. Она одна с ребенком, ей жить негде, я ей отдал наш домик.

–Как это отдал? Ты же для нашей семьи строил?

– Да пусть живет, нам тоже хватит. Ты тоже своей сестре отдала нашу комнату.

– Так это родственница, а это чужая женщина.

–Что же ей на улице с ребенком жить? Пусть живет, земли всем хватит, я еще построю.

– Там же пол земляной и печки нет.

– Но это лучше, чем на улице. Сделает и пол, и печку сама.

Женщина была смуглая с черными волосами, не то цыганка, те то турчанка. Дочь ее старше Веры на год, сказала, что зовут ее Надя, а дочь Вера. Она была приветливая, улыбалась, посадила сливу у дома Степана и Таси. Эта слива каждый год пышно цвела, но не разу ни одной ягодки не дала. Через 10 лет Тася ее вырубила. Надя все время что-то давала, чем-то угощала, особенно детей.

Потом начала скандалить с Тасей, жаловаться на детей. Ее собака забегала во двор и кусала Валеру и Веру. Пришлось огородиться забором.

– А где мои деньги? Степан сидел у раскрытого чемодана. Здесь пусто, денег нет.

– Степушка. Я не брала твои деньги, ты сам мне выдавал их.

– Куда же они делись? Здесь много денег было, ты же видела. Ты что, уже все истратила. Целый чемодан денег?

– Степушка. Я даже не знала где он лежит, как я их могла брать. Ты сам их брал оттуда. Вспомни, может ты их куда-то спрятал?

– Никуда я их не прятал. Это ты их истратила на себя и на своего щенка.

– А может они уже просто кончились? Три года прошло, как ты приехал с деньгами. За это время ты ни одного дня нигде не работал.

– А зачем мне работать, я знаю, что у меня дома целый чемодан денег. Это тебе трепаться надо с мужиками, ты идешь на работу. Говорил же мне дядя, предупреждал, не женись на красивой женщине, все они гулящие. Я дурак не послушал. А где твои деньги? Ты работаешь, а денег не видно. Куда ты их деваешь? Свои деньги, да еще и мои деньги.

– Как это куда Семушка. На еду, на одежду, нас четверо, дети растут, одежда изнашивается. Валерке в школу сколько надо, ручки, портфель, учебники, форму, обувь. Нас четверо, еды много надо.

– Так я и знал, все на своего щенка тратишь. Что ты Тася лицемеришь, много ешь, а мало с… Жрешь, жрешь, а все не поправляешься.

– А ты почему не поправляешься, тоже много жрешь.

– Я мужик. Мужики не поправляются. А бабы должны быть в теле. Дай мне денег на пиво. Пойду пивка попью.

– У нас денег скоро на еду не будет, а тебе дай на пиво. На пиво не дам. Иди работай. Ты уже три года как на курорте сидишь.

– Дай мне рубль на пиво. Я тебе получку отдал. Дай мне три рубля на пиво. Дай мне пятерку на пиво. Я тебе зарплату отдал. Дай мне десятку на пиво. С… я тебе зарплату отдал, дай мне на пиво. Степан схватил Тася за волосы.

– На, забери свои поганые деньги. Да подавись ты гад, только глотку свою заливаешь. Когда ты уже подавишься. Хоть бы детям конфетку купил.

– Почему так мало, где остальные, я тебе получку отдал.

– Ты уже неделю пьешь. Остальные ты уже пропил. Хоть бы детям еду купил. Степан ушел. Тася собрала немного детских вещей, собрала детей и ушла.

Маша посмотрела в окно. Там стояла Тася, а рядом ее дети. Она вышла на улицу.

– О Боже! Тасенька, дочка. Ну что ты стоишь как сиротинка, входи в дом. Маша обняла дочь, Тася разрыдалась на ее груди.

– Маманя, не могу больше так жить. Не могу больше терпеть издевательства над сыном и надо мной.

– Витю в Армию забрали, мы с Лидой живем, в тесноте да не в обиде.

–Ох эта любовь, хуже гуталина. Давно бы уже бросила своего алкаша, живешь с ним как нищенка и детей мучаешь. Чем с таким мужем, так уж лучше одной жить. Начала язвить Лида. Она пренебрежительно смотрела на Тасю.

–Замолчи Лидка, мала еще встревать во взрослые разговоры. Постыдилась бы так с нянькой разговаривать. Бабы каются, а девки замуж собираются.

– Кто замуж собирается?

– Лидка с Генкой, только школу окончили, уже неймется, осенью маманя свадьбу нам давай. Анютка вон уже вторым беременная ходит.

– Мой хоть образованный и интеллигентный, не то что ваши работяги и алкаши.

– Все они хорошие пока не женятся, потом начинают качать свои права, показывать свое истинное лицо, рожу. Живи Тася, дочка, сколько надо, потом разберемся. Через два дня пришел Степан. Саша ремонтировал забор на улице.

– Где эта с… опять ушла и детей забрала. Позови мне ее, я поговорю.

– Что ты сказал? Ты мою сестру, мать твоих детей с… назвал. Ах ты пес блудливый, алкаш беспробудный, ты когда уже за ум возьмешься или ты уже все свои мозги пропил.

– Да пошел ты на х… Таську мне позови. Я ее муж законный. Саша не выдержал. Схватил его за шкирку, как нашкодившего котенка и понес подальше от дома. Бросил у соседского забора, дал ему кулаком по лицу, еще и пнул его под зад, так он его сильно вывел из себя. Хотел со злости еще добавить, но пожалел, они были в разной весовой категории.

– Я тебя научу, как мою сестру уважать, как жену свою уважать, а если придешь сюда еще раз пьяный, увижу, ноги все переломаю, будешь в гипсе отдыхать пока не поумнеешь.

– Степан приходил вечером через день, через два, трезвый. Нормально разговаривал, помогал Саше по хозяйству, они строили крольчатник, скамейки, веранду. Все лето Тася с детьми прожила у мамы. Степан уговаривал жену вернутся домой.

Веру все полюбили, они ее брали на руки, обнимали, целовали, баловали, Валера тоже любил свою сестру, но сильно ее ревновал и ненавидел, что ее все любят. Когда никого не было рядом он ее обижал, обзывал, дразнил, поколачивал и жаловался на нее маме, что она такая плохая.

Приближался день свадьбы, Таси снова нужно было решить вопрос о возвращении домой. Она понимала, что Степана уже не исправить, но после свадьбы ей все равно придется вернутся домой к мужу. Потому, что здесь будут жить молодая семья с мамой, а ей здесь места уже не будет.

Степан не пил все лето, обещал исправится, работать. Свадьбу играли дома, в кругу близких людей. После свадьбы Тася с детьми вернулась домой, нужно было устраивать детей в школу.

Степан работал, но до первого аванса или получки, приходил пьяный, ночью поднимал и воспитывал детей, когда он шел пьяный, на всю улицу пел песни:

–Шумел камыш, деревья гнулись, и ночка темная была. Тася с детьми убегали из дома, когда было тепло прятались в сарае, а когда холодно дети прятались под кроватями, под столом. Когда он пьяный засыпал на столе, все ложились спать. Но иногда он внезапно просыпался, тогда как говорится, кто не спрятался, я не виноват. Он поднимал детей с постели, проверял дневники, ставил на колени или бил ремнем за непослушание.

– Приходилось терпеть пьяного мужа, деваться было некуда. А он пропивал свой случайный заработок. У Таси нервы уже были на пределе, она уже не могла больше терпеть пьяного мужа, он уже не хотел работать, денег на выпивку не хватало, он начал выносить и продавать из дома продукты, вещи. Когда он вынес из дома последнюю простынь, у Таси терпение кончилось, она начала выгонять мужа из дома.

–Это мой дом, это я его построил, а ты с… живешь в нем со своим щенком.

– Пропади пропадом твой дом, к верху дном и ты вместе с ним. Ты построил сарай, в котором нельзя было жить. Это мои братья пришли настелили пол, построили веранду, сарай, курятник, баню, беседку. Я насадила сад, огород.

– Пошла ты на х… я тебе второй дом построил, что бы ты жила, как королева, а ты с.. а не королева. Тебе только трепаться надо, на работу бежать. Ты мужа не любишь. Не люб я никому. Он заплакал.

– Пошел ты сам туда и не ахай. За что тебя любить, дети твою пьяную, не бритую, вонючую рожу только и видели всю жизнь. Ты детям за всю жизнь ни одной конфетки не купил.

– Не люб я никому. Степан взял вилку со стола, оттянул рубашку и начал тыкать вилкой в рубашку. Да вы же без меня с голоду сдохните.

– Скорее с тобой быстрее с голоду сдохнем. Да ты даже сдохнуть нормально не можешь, тебя алкаша, никакая зараза не берет, ты даже уже Богу не нужен.

– Ты меня с… не любишь. Щенок твой меня ненавидит. Дочка, ты меня хоть любишь? Вера спряталась в другой комнате от этого скандала, сидела там как мышка и тряслась от страха.

– На сколько я тебя раньше любила, на столько я тебя сейчас ненавижу. К этому времени освободилась комната, где жила Настя с детьми, ей дали квартиру.

– Хорошо, давай разводится, давай делить имущество.

– Какое имущество? Ты же сволочь последнюю простыть пропил, ты на свою глотку еду у детей отбирал и пропивал.

– Давай делить дом и детей, как на суде делят. Дочка, ты будешь жить с мамой или с папой? Вера вцепилась обоими руками за мать и плакала. Сын. Ты будешь жить с отцом или с матерью.

–Не буду я жить в этом бабьем царстве. Я уйду к отцу. Валера ушел к отцу в отдельную комнату, но уже к вечеру прибежал.

– Там у него есть нечего, он только за пивом меня посылал, я с ним жить не буду.

Степан жил отдельно, он иногда пропадал на несколько дней, появлялся, приходил пьяный, скандалил. После очередного скандала, Тася села на кровать в отчаянии, обняла детей и качала головой из стороны в сторону. У нее уже не было слез. Она не плакала, она думала, как же она докатилась до такой жизни, как дальше жить. Чем кормить детей. Это никогда не кончится.

– Сиротки вы мои бедные, это я во всем виновата. Как-то Степан пропал надолго.

Тася начала встречаться с мужчиной, он иногда заходил в дом, иногда оставался на ночь. Он никогда не приходил с пустыми руками, всегда что-то приносил покушать, он занимался с детьми. Играл в шахматы с Валерой, загадывал загадки, показывал фокусы.

У него была дочь, ровесница Веры. Дети подружились. Они вместе ходили в кино в парк. Тася светилась от счастья. В семье все уже давно забыли своего родного отца. Чужого дядю называли папой. В доме появилась нормальная еда, чистота и порядок, в доме воцарился покой, тишина и любовь.

Паша сидел на кровати, обнимал Тасю, к маме подсела Вера, Валера подсел к Паше. Мужчина всех крепко прижал к себе, обнимал своими большими руками, для всех хватало тепла и любви.

– Как же я вас всех люблю, мои дорогие, родные, какие же вы все милые. Но тут, как гром среди ясного неба распахнулась дверь, Степан вернулся. С налитыми от злобы и ненависти глазами и начал метать молнии по всему дому.

– Я законный муж, а это мои дети, а ты кто такой? Паша выскочил из дома, как ошпаренный. Тася со Степаном снова начали ругаться.

– Ты моя законная жена. Я глава семьи.

– Ты голова свиньи, а не семьи. Мы с тобой разошлись. Ты живешь отдельно.

– Это ты свинья, живешь, как свинья, ты же небо не видишь, неграмотная, деревенская баба.

– Ох, ты больно грамотный, как я посмотрю. Что же ты опять пришел, к неграмотной, к деревенской, когда ты уже оставишь нас в покое, найди себе грамотную и городскую и живи с ней, кому ты нужен, даже мне неграмотной ты не нужен.

– У меня 5 классов образование, а у тебя всего 4 класса, значит я образованней, чем ты. А у тебя ума нет, умишко то, вот такое. Он большим пальцем зажал кончик указательного пальца, показывая количества ума Таси.

– А у тебя много ума, у тебя ума хватает только пропивать мои заработанные деньги, свою бездонную глотку залить, у детей тащить из дома.

– Пошла ты из моего дома на х… Ты же сдыхала после аборта, что же ты не сдохла с…

– Иди ты сам и не ахай.

– Ты что мужика посылаешь. Ах ты с… Степан начал бить жену. Тася вырвалась, выбежала во двор. Степан схватил камень, догнал жену и ударил ее по затылку. Тася, как стояла, так и упала, как скошенный сноп, лицом в бетон. Вера выскочила за мамой, она увидела, как отец убил маму, она визжала и орала и бросилась на тело матери.

– Мама! Мамочка! Милая, родная, только не умирай, пожалуйста. Господи! Миленький Боженька! Помоги! Она трясла безжизненное тело матери, заливая ее лицо и волосы слезами. Валера загорал в саду, ему надоели склоки родителей, он лежал на траве в одних плавках. Услышав крики матери, выбежавшей из дома, он прибежал во двор.

Ах ты гад! Я убью тебя за мою маму! Валера сжал свои маленькие кулачки, стиснул зубы и пошел в бой на отца.

– Щенок. Ты что на отца с кулаками. Почему я тебя не удавил тогда, когда ты был еще младенцем. Я ведь так хотел тогда удавить тебя. Это было так просто тогда сделать это, так легко. Пять секунд, и ты бы сразу сдох, еще тогда.

Степан схватил тяжелый чугунный утюг, лежащий на скамейке и пошел в бой на 16 летнего сына.

– Ну давай! Давай гаденыш. Змееныш, давай. Хватит прятаться за мамкиной юбкой, она тебе уже не поможет. Эта с.. уже сдохла. Она дохлая лежит, давай щенок. Вера крутилась между братом и отцом и истерично визжала. Я тебя породил, я тебя и уничтожу.

Степан размахивал утюгом над головой Валеры, он выворачивался и ударил кулаком в живот отца. Степан присел на колени задыхаясь, он выронил тяжелый утюг из рук.

– Пошел вон гад, я тебе никогда не прощу издевательства над матерью. Ты никогда не поднимешь на нее ни руки, ни ноги. Подъехала скорая. Тасю увезли в больницу.

– Что ты крутилась тут между нами.

– Я хотела помочь.

– Чем ты можешь помочь, когда мужики дерутся. А если бы тебя зацепили. Валера схватился двумя руками за голову и заорал.

– А! А! А!

– Что болит? Валера? Он тебя ударил?

– Что же я натворил. Боже! Мне нет прощения. Я поднял руку на своего отца. Валера упал в зеленую траву лицом и рыдал. Он рвал руками траву и землю, кидал ее и бил кулаками о землю и выл.

Мария пришла к Тасе домой, когда она лежала в больнице. Она зашла в комнату Степана. Он лежал на кровати, как всегда выпивши. По всей комнате были разбросаны пустые пивные бутылки, грязная, помятая одежда. В душной комнате стояла вонь и смрад.

– Что ж ты изверг окаянный творишь? Сколько же ты будешь издеваться над женой и детьми?

– Мать. Отойди. Не вмешивайся. Это наша семья, мы сами разберемся.

– Мать? Какая я тебе мать? Огненная гиена, твоя мать. Шакал смердящий. Мария схватила стоящее рядом пустое ведро и ударила ребром по лицу зятя. Алая кровь сильным потоком из рассеченного пополам носа хлынула по лицу, заливая рот и глаза. Это тебе за мою дочь, шакал.

Тася вышла из больницы и подала на развод. Учитывая побои мужа, их развели сразу. Она подала на алименты. А какие могут быть алименты от пьющего, не работающего человека.

Степан привел себе такую же, как и он сам женщину. Оттуда часто доносились смех, крик и визг. В последствии по двору стал разноситься смердящий, зловонный запах алкоголя, перемешанный с запахом нечистот.

– Что-то батяни вашего давно не видать. Хоть зима стоит на улице, а все равно, когда проходишь мимо его комнаты – воняет. Это надо же как там все провоняло. Вздыхала Тася.

– Так зима же, у него печки нет, потому и не живет, к весне наверно заявится, наша птичка перелетная, залетная.

– Вера. Давай его выпишем. Весной уже больше полгода будет, как его нет. Мне сказали, если человек полгода не живет, его можно выписать. А то опять будет таскать сюда всякую шваль. Он же еще и домой заходит, с погреба еду таскает. Еще заразу нам какую-нибудь принесет.

– Ну давайте. Тася подала заявление на суд, Степана выписали из города. Больше он здесь не появлялся.

часть 4

Не хочу больше жить

– Алло мамуличка! Доброе утро.

– Привет донечка. Доброе утро.

– Ну как вы там?

– Ну как, как. Как я могу. Переваливаюсь с боку на бок, как дура.

– А вы переваливайтесь с боку на бок, как умная.

– Уже бока все болят, отлежала, надоело все.

– А вы выйдите на улочку, погуляйте. Вам же рядом, дверь открыли и на улицу вышли.

– Не хочу, что там делать, там никого нет. А кто проходит, ко мне не подходят. Все равно я никого не вижу. Меня все ненавидят. Кому я старая нужна. Раньше как-то подходили, спрашивали. Дети кричали, бабуля, бабуля.

– Кто к вам сейчас подойдет. Пандемия. Близко нельзя подходить, только на 1,5 метра можно.

– Ну и что я там одна буду делать?

– А кого вам надо, просто гуляйте сами по себе, дышите воздухом, надо хоть немного двигаться, для сердца полезно.

– Для перца полезло. Когда я уже сдохну. В конце то концов. Надоело мне жить. Думаю, может вниз башкой что ли с балкона нырнуть. Уже все по умирали, одна только я никак не сдохну.

– Ну зачем вы так, так даже думать нельзя, а не то что говорить. Бог дает вам жизнь, значит надо жить, каждому свое время, свой срок. Скоро приеду к вам. Что вам привести?

– Да ничего мне не надо, у меня все есть. Ничего не привози. Капризничала Тася.

– Яблоки еще есть?

– Яблоко вчера последнее доела.

– Ну вот, а говорите, ничего не надо. Завтра к вам приеду. Привезу что-нибудь вкусненькое.

– Лёшь. Я к маме поеду, у нее яблоки кончились.

– Ты что с ума сошла? Нельзя выходить из дома, пандемия.

– Нет, уже разрешили. Я у мамы уже целый месяц не была.

– Если маму не жалеешь, пожалей хоть меня. Мне еще жить пока не надоело.

– Да я же быстренько, шмыг туда, шмыг обратно, только туда и обратно. Я же в маске буду.

–В автобусе можешь подцепить. Я категорически против.

– Как в мультфильме, да? А баба яга против. Смеялась Вера.

– Мамуличка моя, лапуличка моя, красотуличка моя. Обнимала Вера мать. Она с болью в сердце смотрела на мать. Она стала такая маленькая, такая худенькая, такая старенькая, костлявые руки и ноги. Сквозь тонкую, морщинистую кожу видны все мелкие и крупные, темно-коричневые сосуды, капилляры и вены. Кровоподтеки от ударов, падения или столкновения с косяками, дверями, стульями и мебелью.

Это лицо в сеточку и полоску, мелких и крупных морщин, пигментных пятен. Маленькие, узкие глаза. Вдавленные в угловатые глазницы, окаймленные вокруг синевой кожи и кольцами морщин.

– Нет. К этому нельзя привыкнуть, всякий раз Вера ужасалась увиденным. Как страшно смотреть на стареющую мать. Почему наши красивые, любимые мамы стареют. Вера закрыла глаза рукой и отвернулась от матери.

– Вера. Где ты, я тебя не вижу.

– Я тут, мамуличка. Вера приблизила свое лицо к лицу матери и обняла ее.

– Вот, теперь я тебя вижу. Что бы говорить с мамой Вере приходилось говорить ей прямо в ухо громко или кричать, если подальше.

– Опять что-то притащила. Что ты все таскаешь, таскаешь. Я же сказала, ничего не приноси. Что это? Я же сказала, что у меня уже желудок не принимает.

– Это яблоки, это бананы, это повидло, это мороженое.

– Повидло погибло, мороженое за мороженое. Ну ладно, положи в холодильник.

Поговорили немного и опять в путь дорогу. Два часа, чтобы приехать к маме. Два часа, чтобы доехать до дома. 30-40 минут у мамы, считай, что день уже пропал.

– Ну что мамуличка, я уже поеду, а то в пробку попаду, буду тыр, тыр, 3 часа тыркаться.

– Ну ладно. Давай донечка. Одна ты у меня осталась, только ты и твой муж. Дочка и сынок.

– А внуки, правнуки?

– Ой. Никому я не нужна. Лежу тут одна.

воспоминания

Тася полусидя лежала в своей комнате. Чтобы не расправлять постель на кровати вечером и заправлять по утрам она перебралась на маленький диванчик. Здесь она дремала и спала днем и ночью. Под голову положила подушку, ноги укрыла одеялом.

Она уже плохо видела и плохо слышала, ничего делать не могла. Что оставалось делать, только сидеть, лежать и спать. Только иногда нахлынувшие воспоминания прожитой жизни. Только и осталось у нее.

– Нет больше моего сыночка. Нет больше моего сыночка Валеры. Похоронила я своего сыночка Валеру в декабре, скоро уж год как будет. Она качала головой, вытирала слезы платочком и смотрела в яркий свет окна.

– Где теперь мой сыночка? Она как бы разговаривала с кем-то или сама с собой. Иногда вслух, иногда про себя, вздыхая и вытирая слезы.

– Я всех похоронила. Папу, маму, всех братьев, всех сестер, снох, зятьев и некоторых их детей. Иногда она дремала в забытье, снова просыпалась. Лица близких, воспоминания о них, возвращали ее к действительности.