Разгром

скачать книгу бесплатно


– Прошу извинить меня за недостойное гостя опоздание, Радж, – извинился волшебник, присаживаясь рядом с Паласаром.

– Ну что ты! – спохватился хозяин. – Ты, должно быть, голоден. – Радж любил потчевать.

– Как я понял по обрывкам разговора, мой друг безуспешно пытался раскрыть вам мой интерес к парсийским древностям.

– И что же заинтересовало мага, как говорят, величайшего к северу от Багдада, среди этих осколков старой веры? – спросил кто-то из гостей.

– Нашел одну настенную надпись, не мог оторваться, пока не прочитал до конца, а сарматский язык, как многим известно, сложен для перевода. Поверите ли, они пишут не справа налево и даже не сверху вниз, а слева направо, как римляне и греки! Какая удача, что я вырос именно в этом направлении письма!

Вздох удивления прошел над столом.

– И что же за мудрость содержалась в этой древней надписи?

– О, величайшая, – ответил Мельхиор и, подхватив миску булгура, начал отправлять в рот маслянистые, пахнущие фенхелем, комки.

Все ждали продолжения, и, немного насытившись, волшебник продолжил:

– Сей герметичный текст содержал полные правила проведения лошадного базара, что проходил здесь шесть веков назад каждый день две луны после Нового года. Поверите ли, но, зазывая продавцов, городские власти писали, что лучшего скакуна ярмарки тогдашний шах покупал за его вес серебром, для чего на площади были сооружены специальные весы!

Снова удивленный шепот прокатился над столом. Волшебник легко выдумывал, чем можно занять приземленные умы, а Паласар, только что блестяще выбравшийся из неудобного положения, сам подивился его умению владеть публикой.

– Как ни велики кажутся нынешние цены, глядя на прошлое, видишь, что вашей праздничной дороговизне есть к чему стремиться, – закончил Мелихиор.

– Вот это – настоящая мудрость, – подчеркнул Фраман Радж, как и всякий пожилой человек, грустивший по старым временам. Грустивший не потому, что времена были чем-то лучше, а потому, что тогда он был молод. А шесть веков на кону или пара десятков лет – Радж был не так силен в числах, как в гостеприимстве.

– Вес серебра не может иметь прямого отношения к ценам на лошадей! – заспорил доселе молчавший купец. – Это лишь уловка, чтобы заманить побольше зевак. Не видим ли мы таких же мер в наше время?

Его голос оказался знаком Паласару. Уж не тот ли это важный сейид, чей караван они встретили вчера у городских ворот и который так громогласно ругался за место для верблюдов?

– Возможно, – предположил волшебник, – хотя если лучший конь торгуется весом серебра, не означает ли это, что кони тех же кровей пойдут хотя бы вполовину?

– Совсем не обязательно, – не согласился гость, – хотя я торгую золотом и украшениями, а не конями, но я знаю, что за крупнейший рубин может платиться людскими жизнями в кровопролитных набегах, хотя чуть меньшие мирно торгуются за серебро. Как только что-то становится самым лучшим, хоть на полграна лучше, его цена растет и раздувается на тщеславии, а тщеславие – чувство безграничное.

– Разрешите представить вам моего гостя, сейида Лезаха, – улыбнулся Фраман Радж. – Лезах прибыл вчера из Шираза. У него очень много дел перед праздником, поэтому только сегодня вечером он смог быть с нами.

Волшебник развел руками, признавая поражение:

– Предоставлю купцам изрекать истину о торговле. Пусть каждый остается знатоком в своем ремесле. Я лишь скромный маг.

Он задрал повыше рукава, взмахнул руками, и из ладоней вылетел соловей. Птица неловко вспорхнула над столом, словно хотела показаться гостям, дать им разглядеть свою красоту, описала круг над головой купца и, чирикнув, взлетела под потолок. Гости удивленно зашумели, а волшебник вернулся к еде. Он был очень голоден: хозяева подземелий, причем обе их фракции, оказались не слишком радушными на угощения.

Ужин подходил к концу. Детей отослали укладываться спать. Фраман Радж с Лезахом удалились в шахматную залу, чтобы вернуться к недоиграной партии. Гости разбредались по своим покоям. Слуги прибирались на столе, уносили посуду, расправляли и убирали в сундуки помятые подушки и шелковые коврики, на которых сидели гости. Погасли масляные светильники, и вскоре Паласар с Мельхиором остались одни. Волшебник размышлял.

– Ты нашел, кого искал? – вывел его из раздумий Паласар.

– Нашел и говорил с ними.

– Что говорят?

– Что городу осталось жить два дня.

– Как это? – Паласар подумал, что волшебник ведет речь в переносном смысле.

– Они готовят ритуал, жертвоприношение какому-то кровавому богу. Весь город со всеми жителями будет принесен в жертву. Они составили заговор и, пользуясь умением менять форму, проникли в окружение шаха. Праздник выбран, чтобы собрать больше жертв в одном месте.

– И что же делать? – воскликнул Паласар, пока в его голове пронеслось, как скорейшим образом добраться из трапезной Фраман Раджа до городских ворот.

– Если б я знал! – развел руками Мельхиор. – Я знаю, что делать мне: пытаться остановить этот кошмар, но сила не на моей стороне, я не вижу верного пути к успеху, хотя свой путь вижу отчетливо. Завтра я буду говорить с шахом, постараюсь вырвать его из-под влияния окружения, если он еще не подменен. Что делать тебе, я не знаю.

– Предупредить остальных.

– Пара смутьянов смутит немногих. Раздача золота, помнишь?

– Об этом я забыл.

– Каждый должен заниматься своим делом. Тебе лучше бежать из города или укрыться в подземельях, чтобы потом рассказать людям нашу историю.

– Предупредить Раджа?

– Он не поверит. Решит, что я пророчествую в духе мистиков, болтающих о божьей каре и конце света. Я же маг, просветленный, а он воевода. Ему бы говорить с лазутчиком. Он уважает меня, но верит собственным глазам, и нельзя его за это упрекать: с лазутчиками и мамлюками он провел лучшие годы молодости, а меня знает недолго.

– Прокаженные знают?

– Еще нет. Завтра тебе надо укрыться в парсийском храме, там спокойно, – продолжил волшебник после долгого молчания. – Я пойду к шаху. Если я не вернусь к ночи, беги из города, когда тьма ляжет на улицы. Прости, рассказчик, что не принес хороших новостей. – Мельхиор поднялся на ноги и пошел к выходу из трапезной. – Я пришлю к тебе Аридуашни. У меня другие заботы в эту ночь, а твои стихи ей по нраву, они имеют поистине магическую власть над женскими ногами. Ты видел, как быстро она выбежала, чуть не облив меня кипятком?

– Как ветер, – механически произнес Паласар. Стихотворное настроение покинуло его со слов «жертвоприношение кровавому богу». Время бежать, а не вожделеть.

Паласар остался один в большой полутемной зале, хранившей отпечаток застольного веселья и смертного приговора. Бежать! За городом большой лагерь, много людей. Можно остановиться в чьем-нибудь шатре, рассказать что-нибудь, что-нибудь послушать. Если не найдется шатра, заночевать под открытом небом, положив вокруг себя колючую веревку из конского волоса, которую из-за нежного брюшка не могут переползли змеи… Паласар рисовал эту картину, хотя про себя решил, что не сбежит. Не сейчас.

Рассказывать истории, которые видел издалека, совсем не то, что рассказывать виденные изнутри, вплетенные в события своей собственной единственной и драгоценной жизни; цена таких историй намного выше. Мельхиор знает, что происходит, и пока он не отослал его, надо оставаться с ним.

Паласар потер лоб и нащупал первую морщину. Опять начинается. Наверное, он единственный человек, который ощутил безжалостность сансары в течение одной жизни. К счастью, он не верил в перерождение; испытывать то, что испытывал он, да еще и на протяжении бесконечного цикла рождений, должно быть, похуже ада, нарисованного воображением христианских отцов. Первая морщина. За ней последуют другие, и Аридуашни будет не смущаться его ухаживаний, а смеяться над ними, и он уподобится волшебнику, покупающему ласки за славу, а не за красоту и умение очаровывать. Хотя не все ли равно за что, хоть за деньги? Нет, Паласару не все равно. Значит, скоро снова в дорогу, даже если б город не был обречен.

В комнате Паласара дожидалась нового поклонника Аридуашни. Она дремала, но как только скрипнула дверь, проснулась, сказала: «Ты долго» – и легла, чтобы Паласару было удобнее. Паласар спровадил ее утром. Настойчиво прогонять не пришлось, потому что Фраман Радж с Мельхиором собирались во дворец на высочайшую встречу и обоим нужна была помощь.

Паласар так не спешил и вышел из дома, когда мостовые, политые с утра поливальщиками, успели высохнуть. В одиночестве побрел рассказчик по городу отыскивать убежище прокаженных. Путь его лежал безлюдными закоулками, а площадь перед шахским дворцом была, как снежная равнина, бела от халатов и тюрбанов. Народ толпился в ожидании, как бы предвкушая завтрашнее празднество. Фраман Радж в белоснежной одежде пробирался через толпу. За ним гордо, как лев, шел блистающий черно-красными с золотой вышивкой шелками Мельхиор. При виде необычных и грозных одежд мистика народ с любопытством расступался.

Стража, оттеснявшая толпу от прохода во внутренний двор, узнала Фраман Раджа, часто ходившего в присутствие, где он сидел надимом, и пропустила его вместе с необычным гостем. Во дворце перед парадным входом в тронный зал стояла толпа людей, которую трудно назвать народом. Все это были люди высшего сословия, приглашенные шахом на последнюю перед праздником аудиенцию. Мельхиору, как и всем, пришлось ждать довольно долго. Военные чины с привычной выдержкой переносили тяготу полуденного зноя, а толстые купцы и богословы едва не шлепались в обморок.

Когда Фраман Раджу и Мельхиору удалось попасть в тронный зал, солнце двинулось к горизонту, но и в тронном зале им пришлось подождать. Распорядитель дворца, именовавшийся на арабский манер хаджибом, важный, как индюк, и разукрашенный, как павлин, отправил Раджа к чинам, а Мельхиора записал мелом на глиняной табличке и поставил в очередь. Волшебник не торопился. Шах Андзор сидел на троне в окружении шести – по трое с каждой стороны – визирей. Все визири были доппельгангерами под личиной людей. Они скупо поглядывали на Мельхиора, стараясь даже движениями глаз не показать интерес, но они знали. Шах же ничего не замечал или делал вид, что не замечает. Он приветствовал поэтов и выслушивал астрологов, в полудреме пропускал мимо ушей отчеты о размещении иноземных гостей и даровал разрешения на торговлю крупным купеческим рыбам, сумевшим подкупами и взятками пробраться в его тронный зал. Наконец глашатай взялся за табличку с именем волшебника и нараспев произнес:

– К стопам высокородного шаха Андзора призывается маг Мельхиор из северных земель!

Мельхиор вышел из толпы:

– Многих побед великому шаху, и да расстелятся в пыли враги его, как я расстилаюсь перед стопами его, – произнес Мельхиор придворную формулу и по обычаю распростерся на полу, дожидаясь разрешения подняться и предстать. Глупые обычаи шахского самодурства, закрепившиеся за много поколений до Андзора, его не смутили. Нынешние правители много разных традиций и уложений – как хороших, так и скверных – сохранили со времен древних персов. Андзор, однако, понимая цену времени, не стал долго держать волшебника на полу.

– Поднимись и предстань, – объявил шах, едва церемониал был соблюден.

Шелковая накидка Мельхиора зашевелилась и подняла его на ноги, так что ему и пальцем пошевелить не пришлось, чтобы оказаться перед шахом во весь рост.

– Неплохо, – хлопнул в ладоши Андзор, – ловкий фокус. Ты мой седьмой маг за сегодня и пока лучший. Если бы не праздник, головы прежних шестерых украшали бы наши колья правосудия у северных ворот. Чем еще порадуешь? – Шах утомился, но был в добром расположении духа. Он надеялся на пару броских фокусов в духе трюка с накидкой.

Шах хотел поскорее найти подходящего трюкача и объявить во всеуслышание о его чудодейственной силе. Лучше, чтобы эта сила была из разряда исцеления болезней, потому что простолюдины больше всего обожают чудесные исцеления. Первые шестеро магов и впрямь никуда не годились. Их магия могла одурачить только самых глупых или бесконечно доверчивых. О том, что седьмой волшебник придет к шаху с другой целью и может иметь иные намерения, Андзору не приходилось задумываться.

– Благодарю за похвалу, великий шах, – начал Мельхиор. – Меня называют магистром иллюзий за то, что я могу превратиться во что угодно.

«Очень недурно!» – воскликнул про себя Андзор и продолжил мысль вслух:

– Если ты сможешь это доказать, то завтра будешь выступать перед толпой на рыночной площади и заберешь столько денег, сколько унесешь, но ни монетой больше.

– Вы слишком высоко оцениваете меня, великий шах. В вашей свите я вижу людей, не менее моего сведущих в искусстве менять обличье. Не желают ли они показать нам свое искусство, перед которым я, возможно, смиренно преклоню голову?

Ропот удивления поднялся в зале. Шах пристально посмотрел на Мельхиора, его лицо нахмурилось, волшебник заметил, что Андзор пришел в замешательство, но не удивился. Подменные визири остались непроницаемы. Один из них встал, чтобы приблизиться к шаху, но тот жестом оставил его на месте.

– Кого ты имеешь в виду?

– Сероликих, что стоят среди нас. Если они неизвестны вам, великий шах, я могу назвать их.

– Тебе не следует говорить, – ответил шах Мельхиору. Надо как-то убрать этого умника, но аккуратно. – Твои слова понятны мне, но темны и могут быть неправильно истолкованы. Я убедился, что ты великий маг. Ты будешь выступать завтра.

– Если великий шах хочет, чтобы я выступал, а не говорил, то мне придется удивить всех и сдернуть пару масок с тех, кто при великом шахе их носит не по праву, – надавил волшебник. Шах что-то знает, или что-то скрывает, или не подает виду, потому что боится за свою жизнь. Надо пробиться к нему.

– Личная аудиенция Мельхиору! – объявил шах, поднялся с трона и удалился, сделав на ходу знак распорядителю. Шесть визирей молча последовали за Андзором. В зале поднялся недовольный гомон. Фраман Раджа засыпали вопросами. Стража застучала древками копий по мрамору, призывая к порядку.

Хаджиб побледнел. Он бледнел всякий раз, когда буква церемонии нарушалась хотя бы неурочным пением птицы или внезапным облачком на солнце. Надо ли говорить, что после внезапного удаления шаха он стал белее самого настиранного халата в тронной зале. Хаджиб и двое стражей с изогнутыми мечами подошли к волшебнику, и распорядитель сказал ему следовать за ним. Мельхиор с хаджибом и стражей долго шли по дворцу, забираясь все выше и выше.

– Ты неплохой человек, сейид, – вдруг сказал хаджиб, – не ровня тем прошлым, хотя и говоришь непонятно. Не смотри на шаха так пристально, опусти голову, не увиливай – он это чует. Будет сердиться, чуть что – проси пощады и сули откуп.

– У тебя есть основания опасаться за мою жизнь? – спросил Мельхиор, не ждавший, что хаджиб станет говорить о чем-то, кроме заведенных порядков.

– Изменение порядка – это плохой знак. Четвертый раз, как я главный хаджиб, шах прерывает собрание личной аудиенцией. Головы первых двух просителей висели потом на кольях у северных ворот. Третьего, а был он трех недель до вас, вообще больше не видели ни с головой, ни без.

– Спасибо за совет. Тебе я посоветую скрыться из города при первой возможности.

– Мое место во дворце, чужестранец.

Хаджиб распахнул двери в шахские покои, и стража провела Мельхиора внутрь.

Из просторной, но неприкаянно пустой комнаты открывался чарующий вид на город. По знаку шаха хаджиб и стража вышли, двери затворили, и в покоях с Андзором остались только шесть визирей и Мельхиор.

– Что тебе известно? – торопливо спросил шах. – Говори ясно, время дорого.

– Что против вас готовится заговор.

– И кто участвует в этом заговоре?

– Ваши визири, что сейчас рядом с вами. Их поддерживает группа. Они обосновались в подземельях под дворцом и готовят недоброе чернокнижие.

– И тебе известно содержание этого заговора?

– Ему известно, – ответил первый визирь за Мельхиора.

– Тогда ему известно все, – обратился шах к визирю. Тот согласно кивнул. – Когда вы собирались поставить меня в известность? – требовательно спросил Андзор. Шаху казалось, что в своем дворце он еще повелевает кем-то, кроме хаджиба.

– До начала аудиенции мы считали, что его убили, – ответил визирь, – поэтому, увидев его сегодня, мы решили не прерывать собрание и избавиться от него до начала ритуала. Предположительно, ночью.

– Теперь поздно, надо привлечь его на свою сторону, – рассудил шах и снова обратился к Мельхиору: – Я веду сложную политику, которую сразу не понять чужеземцу даже твоих способностей. Мы погрязли в междоусобице. Моя армия воюет на чужбине, наши юноши гибнут за альянсы, которые не держатся и года. Мы воюем, чтобы встретить зиму, но весной мы просыпаемся во рву со змеями и снова боремся, чтобы выбраться из него. И если бы только это!.. На севере поднимает голову новая империя. Лев раздавит нас одной лапой, когда в нем проснется охота к завоеваниям. Мне надоело, что мой город выступает пешкой в игре империй. Я решил заключить альянс, который избавит меня от нескончаемых беспокойств за безопасность. Я нашел нового бога и новых союзников, которые положат конец войнам.

– Этому богу нужна жертва, которая хуже многих войн, – заметил Мельхиор.

– Жертвы окупятся. Сила, которая станет за мной, привлечет под мою защиту намного больше людей, чем погибнет здесь.

– Мы говорим о гибели всего города, – уточнил Мельхиор.

– Нет, всего лишь о горстке черни, собравшейся покутить на мое золото. Через год такого сброда у меня будет вдвое больше.

Шах открыл себя, но как переубедить фанатика? Проще воды Нила повернуть вспять, чем призвать фанатика к благоразумию. Андзор тем временем продолжал восхищаться своей политической мудростью:

– Небольшая цена за годы благоденствия для всех. Я создам новую империю, я организую новую религию, новые культы, новые храмы, новые традиции. Места погибших с радостью займут тысячи новообращенных, которые будут работать на благо будущего и прославлять Баала по обычаям моих союзников. Мы возведем на трон старого бога, которого забыли. Мои союзники рассказали мне о том благе и процветании, которое Баал принес их миру. Если бы ты только знал, что знаю я, ты бы смотрел на меня как на пророка, а не как на тирана. Мы принесем эти блага людям, которые захотят последовать за нами. А если кто-то осмелится пойти против, то судьба черни моего города послужит им предостережением. Да и кто пойдет против пророка, бог которого сокрушает города по его просьбе!

– Бог, разрушающий города… – задумчиво произнес Мельхиор. – Напомни, если память меня подвела, великий шах, но судьба Содома и Гоморры предостерегла не многих грешников.

– Когда пример был перед глазами, она предостерегла многих. («А ты тогда жил?», – подумалось Мельхиору.) Пора напомнить людям, что такое расплата и наказание. Ты можешь присоединиться к нам. Союзники согласны, что ты великий маг, иначе ты был бы мертв. Я могу использовать это. Выступай сегодня перед толпой. Исцеляй калечных, поднимай на ноги немощных. Я объявлю, что завтра ты избавишь от болезней всех, пришедших на площадь! Ты представляешь, как слух о тебе покатится к городским стенам, сколько людей будут отдавать последнее, лишь бы пробраться завтра на торжества!

Глаза шаха горели. Мысли о завтрашнем дне привели его в экстатическое состояние провидения будущего. Место провидения занимало плоское фантазирование, замешанное на глубоко личном чувстве собственного величия. Сделать с Андзором в этом состоянии ничего нельзя. Повлиять Мельхиор мог только на визирей. Повлиять на них он рассчитывал тем же нехитрым образом, каким прошлым днем повлиял на Пепла.

Шаха волшебник решил не трогать. Его смерть не остановит ритуал, а подменят его так же легко, как и визирей. Шах был его скрытым козырем, картой таро, которая в последующем раскладе может перевернуться. Если показать ему, что благодетели, с которыми он связал надежды, не так сильны, как о себе думают…

Не раскрывая губ, Мельхиор прошептал Истинное видение. Шестеро визирей хорошо сработались и использовали против него сложные заклинания, доступные только при совершенном взаимодействии. Магия визирей окружила залу плотным кольцом. Выходы волшебнику перекрыты. Если шах еще раздумывал, оставлять ли Мельхиора в живых, то решение визирей было очевидно. Справиться со всеми не получится, но одного из них Мельхиор выцепит. Выхватит, как вырвет львица кобылу из сбившегося в кучу табуна.

– Твое сознание, великий шах, одурманено ядом власти. Ты безумен.

Возвращаясь от грандиозных мечтаний об империи к рутине политических дел, шах только вздохнул на эти обвинения и сделал знак поторопиться.

– Я иначе вижу свой путь среди предначертанного демонами, что окружили тебя ложью, поэтому не помогу тебе.

– Убейте его, – равнодушно приказал шах и взмахнул рукой, будто отказывался за обедом от поданного блюда.

Шесть заклятий пронзили Мельхиора, но он загодя переместился за спину визирям, и когда темная магия ударила в куклу, оставленную для отвлечения внимания, он протягивал руки к беззащитной шее одного из шестерых. Шея – слабое место доппельгангеров. Пальцы волшебника превратились в орлиные когти, и первый из шестерых упал на колени, захлебываясь в крови. От его тела поднялся грязно-розовый дым, и серое, безликое существо, скрытое под маской важного сановника, распласталось на полу. Пятеро повернулись к волшебнику.

С умными врагами один трюк нельзя использовать дважды. Они наверняка не допустят его за спину. Сверкнули заклятия. Мельхиор вспыхнул пламенем, и потусторонняя магия снова прошла сквозь него. Жаром и светом загорелся перед шахом огнекрылый феникс – очень трудная трансформация. Вихрь поднялся от хлопаний крыльев, и визири заслонились от него щитом. Из потайного хода перед растерявшимся шахом возник начальник стражи и, своим телом закрывая правителя от ветра, втащил его под защиту визирей. Феникс разодрал когтями магическую сеть, прикрывавшую окно. Представление закончено. В таком виде нельзя лететь по городу, а то рассказы о чудесах и впрямь могут сыграть на руку шаху и его визирям.

– Завтра утром мы встретимся, великий шах, – предупредил Мельхиор, вернувшись в человеческое обличье в створе окна, и тут же, пока не достали его новые заклинания, обернулся ветром и исчез за стенами дворца.

Шах выбрался из объятий начальника стражи и поглядел на серое лицо мертвеца. Он второй раз видел их истинное обличье. И хоть сердце шаха было каменным, даже оно не могло удержаться от отвращения при виде этого чуждого миру людей существа. Шах отвернулся.

– Хорошо сработано, Расул, – Андзор поблагодарил начальника стражи за своевременное вмешательство. – Подарю завтра перстень в честь праздника.