Разгром

скачать книгу бесплатно


– Ты пробовал изучать Искусство?

Паласар задумался перед тем, как ответить.

– Сам не имею склонности иначе чем к материям простых и сложных элементов, знания о которых известны издревле алхимии, да травам, однако я наслышан и про чародейство, хотя сам избегаю того, чему не смею предаваться по своей воле.

– Да, я вижу.

– В чем же opus magnumpus agnum твоего Искусства, если власть над огнем лишь скромный повод постращать несведущих?

Теперь задумался волшебник.

– Я вижу, – повторил Мельхиор значительно. – Мой венец – заклинание, которое дает мне видеть все так, как оно есть на самом деле. Ничто не скроет от меня своей настоящей формы.

Паласар хотел узнать подробности, но они подходили к воротам, у которых стояли верблюды, и ему, как более опытному покупателю, предстояло вести переговоры. Рассказчик историй подошел к первому попавшемуся караванщику и объяснил ему цель их поездки. Караванщик удалился к своим, и через минуту к Паласару вышел гнусного вида погонщик, готовый их отвести.

Погонщик, одетый в пыльную курту, спрятал руки в отвороты этой то ли рубахи, то халата (спрятанные руки – жест о честности не свидетельствующий) и назвал цену. Паласар, ни секунды не задумываясь, округлил глаза и разразился фонтаном цветистых, но приличествующих своей персоне проклятий в адрес погонщика и его рода, грозя всем различными карами в этом и загробном мире. После пролога Паласар снизил цену вдвое. Погонщик, неосознанно подражая своим верблюдам, лениво сплюнул и символически скинул два динара. Паласар продолжил обличать «грабителя» во всех возможных грехах, неоднократно помянув, что скорее все верблюды, что стоят сейчас на привязи, табуном молоденьких жеребчиков проскочат через игольное ушко вместе со всей упряжью, чем «бессовестный мздоимец и крохобор» удостоится предстать перед Аллахом, чтобы вкусить райских благ.

Старания Паласара, однако, не привели к значительным успехам. Риск лишиться посмертной награды не тронул мздоимца и крохобора. Погонщики отлично знали, зачем и в какие ущелья собираются два хорошо одетых сейида: прокаженных иногда навещали родственники. Некоторые из родни были достаточно состоятельны, чтобы позволить себе поездку верхом, и для погонщиков, как это обычно и бывает, мало что из городских дел являлось тайной.

После соблюдения церемонии торга товарищи с погонщиком на двух верблюдах тронулись в путь. Паласар ехал на первом верблюде вместе с погонщиком, за которым по обоюдному согласию товарищи решили приглядывать в оба, а Мельхиор, как человек более знатный, вольготно разместился на потертой попоне второго зверя.

Скоро прискакали к ущельям. Погонщику не хотелось провести весь день на солнцепеке, поэтому он гнал своих подопечных скорой рысью, не заботясь о том, найдут ли они в ущельях воду. Невосприимчивость верблюдов к жажде была одним из немногих достоинств этих неприятно пахнущих животных. Увы, горные способности этих животных не так хороши, как у ослов и мулов, а где-то уступают и лошадям, поэтому у начала ущелья Мельхиору пришлось спешиться. Оставив Паласара сторожить погонщика, сторожащего верблюдов, он направился в ущелье, где должны были жить прокаженные, пешком.

Волшебник вернулся на удивление быстро. Паласар успел выложить камушками на песке несколько созвездий. От карты звездного неба, которую он наметил, они составляли одну четвертую часть.

Мельхиор дал знак собираться. Погонщик поднял одного верблюда, но второй остался флегматично сидеть на песке.

– Ох уж мне эти вонючие верблюды со своим особым мнением по каждому поводу, – раздраженно вздохнул погонщик, привычно пиная корабль пустыни в брюхо. Последний, не менее погонщика привыкший к этим пинкам, даже не приоткрыл век. Тогда погонщик решил действовать жестче: он зачерпнул горсть песка, ударил верблюда ногой в голову и, когда тот недовольно открыл глаза, бросил ему горсть песка в морду. Верблюд с ревом подскочил, заметался, угрожая вырваться, но погонщик проявил сноровку и вместо того, чтобы тягаться с верблюдом в кто кого пересилит, сделал несколько прыгающих шагов в его сторону, чтобы не дать вырвать поводья. Чуть отпустив верблюда, он начал подтягивать повод обратно к себе, и дисциплина была восстановлена. – И так каждый раз, каждый проклятый раз эти пляски, словно джинн в него вселился. Но что меня утешает: когда-нибудь я сдеру с этого мешка навоза шкуру, мой шурин пошьет из нее отличные бурдюки, а мой брат продаст их у себя в лавке. – И погонщик с таким достоинством поднял указательный палец вверх, будто эти бурдюки из шкуры неубитого верблюда призваны были обеспечить ему безбедную старость.

На обратном пути подлости от погонщика можно было не опасаться, и спутники вдвоем заняли второго, обиженного верблюда.

– Скорое возвращение и печать равнодушия, что серым камнем лежит на лице почтенного мудреца с самого начала пути, сказали мне, что мы не продвинулись в нашем походе. Не обманули ли меня эти знаки? – вкрадчиво потревожил спутника Паласар.

– Ты прав: знаки! – вернулся к настоящему укачавшийся до полудремы Мельхиор. Волшебник и пешком был весь день задумчив, как философ, а на мягком горбе верблюда его чуть ли не сонная болезнь одолела.

– Знаки, знаки, знаки… – забормотал волшебник, собираясь словами и мыслями.

– Их оставили прокаженные? – подсказал Паласар.

– Нет, – махнул рукой Мельхиор, – они давно ушли. Я не читаю следов, но времени собраться у них было немного. Не ушли – сбежали, можно сказать.

– И куда они ушли или сбежали?

– В ущелье течет река, она снабжала их водой. Река начинается под землей и в землю же уходит. Думаю, она течет и под городом, и есть цепь пещер, по которым они прошли под стенами. Сейчас входы, какие и были, запечатаны.

– В пустыне встречаются реки, что текут без видимого начала и конца, лишь кратко показывая свои воды солнцу, – подтвердил Паласар. – А знаки?

– Темные, зловещие знаки. Редкие знаки. Они не в ходу среди людей. Знаки сулят погибель. Прочитавший их должен спасаться бегством, за меньшее – поостеречься. Здесь намечается связь. Те, кто оставили знаки и запечатали входы, не ждут гостей. Они заставили прокаженных покинуть поселение, и те, рискуя жизнью, ищут укрытия в городе. Связь с праздником, который объявил шах, я также подозреваю.

– Какая-то загадка. – Паласар любил загадки. Из них получались интересные истории. Главное, чтобы загадки не вели к риску для жизни, а такое случалось. – Только при чем тут праздник, я никак не соображу?

Мельхиор не ответил, потому что сам не мог сообразить.

– Говоря о знаках, я разузнал, что нашего верблюжатника зовут Матали, – с хитрецой сообщил Паласар и подмигнул волшебнику.

– Мне это что-то должно сказать, кроме того, что в мое отсутствие ты был расположен к беседе?

– Матали – возница Индры, – обиделся Паласар.

– И кто такой Индра? – насмешливо, словно похваляясь незнанием, спросил Мельхиор.

– Крупный бог в Индии, не важно. – Паласар уловил насмешку и вместо подготовленного отступления в тайны индуистского пантеона хмуро насупился.

– А… – протянул волшебник.

Дальше до города товарищи ехали молча. Мельхиору показалось, что он научился управлять словесными извержениями Паласара, но тот лишь взял передышку и, как перекрытая плотиной река, готовился прорваться в другом месте в неожиданное время.

– Вернемся к старому плану и зайдем в чайхану, – предложил Мельхиор, когда они спешились за городскими воротами и, расплатившись с погонщиком, стали свидетелями очередной торгашеской перепалки.

На этот раз какой-то заезжий купец с роскошным караваном крыл площадной бранью всех погонщиков и караванщиков разом. Его отборным верблюдам, видите ли, не давали хорошего места, да и за негодное место цену драли нещадную. На помощь купцу поспешили его многочисленные погонщики и управляющие, но местные воротилы верблюжьего дела им в упрямости ни капли не уступали. Все кругом ругались на чем свет стоит и получали от этого несказанное удовольствие.

– Поспешим, потому что ни говорить, ни думать, ни даже дышать в таком гаме определенно невозможно, – раздраженно подвел черту Мельхиор, единственный не получавший никакого удовольствия от творившегося вокруг замечательного представления.

– На базаре как на базаре, – вздохнул Паласар, бывший на этот раз не в силах облегчить страданий своего непривычного к восточной сутолоке товарища. Как ребенок, которого крестьяне тащат на работу в поле, озирается на любимый шалаш в раскидистой кроне дерева, так и Паласар то и дело поворачивал голову, надеясь хоть краем уха услышать, выбьет ли тот важный купец себе место или воротилы поставят на место самого купца.

В дорогой чайхане по соседству с базаром-у-дворца была прохлада, чинная обстановка и два вида чая: черный и красный. Видя богатые одежды гостей, половой намекнул на некий зеленый чай прямиком из Китая – исключительную, по его словам, диковинку. В этом году Китай был в моде: стоило намекнуть, что вещь сделана в Китае, и можно было драть с невежд три цены, но Паласар не дал себя обмануть и продать им эту непьющуюся бурду за баснословные деньги. Хватит того, что в канун праздника и обычные цены взвинтили без всякой оглядки на стыд и совесть.

Они взяли по чайнику черного и красного и расселись на коврах. Черный и красный на пробу тоже оказались одним чаем, только черный был крепче заварен; впрочем, изобилие сортов не всегда благо. Паласар вспомнил, как в Киренах всякое бессмысленное разнообразие Тед, его тогдашний спутник, презрительно именовал маркетингом. Более мерзкого для слуха слова Паласар не мог представить, а уж что за ним скрывалось, и вовсе предпочел тогда не расспрашивать.

Разлив чай по чашкам, путешественники вернулись к незаконченному разговору.

– Прокаженные обычно живут общинами. В городе нет известных или разрешенных общин, и если они каким-то образом оказываются в гуще толпы, значит, они приходят через тайные ходы, – закончил вынашиваемую с дороги мысль Паласар. – Это пребывает в согласии с нашими наблюдениями о подземной реке и возможной сети пещер под городом.

– Именно! Или у их общины есть скрытое убежище, которое располагается в самом городе или под городом. Тогда они перебрались в него при первых признаках опасности.

– Опасности? – Паласар как-то не подумал об опасности. Он не любил опасности. Слушать и рассказывать про опасности – это увлекательно, замечательно, прекрасно, но самому быть поблизости – это кое-что совсем другое. Почему тайны всегда должны соседствовать с опасностями?

– Конечно! Не думаешь же ты, рассказчик историй, что несколько сотен людей просто покинут обжитое место без веских причин, да еще будут рисковать жизнью на городских улицах.

– М-м-м-м-м… – замычал Паласар, обдумывая новые обстоятельства. – Нет, разумеется. Определенно нет. Без малейших сомнений.

– В любом случае надо найти их новое убежище. На третий день начнется праздник в честь годовщины восшествия на престол нынешнего шаха. Будет много народу, который придет трепетать и благолепствовать в лучезарном свете своего правителя.

– Может быть, раболепствовать? – предположил Паласар.

– Или так, не знаю точно, как принято в здешних традициях. Хотя полагаю, что здесь, как и во многих местах, бескорыстная любовь народа к правителю находится в неизменной связи с обычаем раздавать деньги во время праздника.

– Насколько я осведомлен в здешних традициях, это так, мудрейший, – подтвердил Паласар, и Мельхиор продолжил:

– Прежде, на второй день, у меня аудиенция у шаха. На ней мне представится возможность выступить, и, если в этом городе что-то происходит, мне нужно собрать доказательства за завтра.

– Не много времени у нас в запасе, если учесть сложность задачи. Без того, чтобы поговорить с живым прокаженным, разгадать тайну их поведения и бегства будет нелегко.

– У меня есть свои пути узнавать истину, – похвалился Мельхиор. – Меня больше тревожит, что может за этим скрываться.

Паласар пока ничего не знал о таинственных пришельцах, которых видел Мельхиор в городе, поэтому не разделял глубоких опасений своего спутника. Упоминание об опасности было тревожным, но сам рассказчик историй еще не видел ничего пугающего.

– Что тебе известно о местном шахе? – спросил Мельхиор.

– Немногое. Он мало известен за пределами своих владений, которые я при его жизни посещаю впервые.

– Я познакомился с его историей, которую мне прислали для подготовки к аудиенции. Фраман Раджу тоже было что про него сказать. Так вот, Андзор не урожденный шах, – начал рассказ Мельхиор. – Он пришел к власти в результате заговора и переворота, когда ему было пятнадцать лет от роду. Заговор составляли, конечно, другие. Он был лишь знаменем, но проявил себя с лучшей стороны и в решающий момент уличных боев повел верных людей на штурм неприступной башни. Он бежал под стрелами впереди всех. В пятнадцать лет, как я помню, смерти еще не существует, и тем Андзор заслужил пропасть уважения и почитания и прибавил к своему имени «Светоносный».

Затем многие прочили Светоносному судьбу Солнечного, сиречь Гелиогабала… Ты, конечно, сведущ в истории Рима? – У Паласара задергался глаз и нижняя губа, он сразу и не нашел, что ответить на такое оскорбление, только согласно кивнул. – Гелиогабала, в той же степени отличившегося в бою в летах еще моложе. Гелиогабала, который, умерев от роду восемнадцати лет, успел за недолгое правление заслужить славу одного из безумнейших императоров. Печальную славу Калигулы и Нерона, к которой эти сомнительнодостойные мужи Рима шли – в случае Нерона – десятилетиями, подросток Гелиогабал снискал за каких-то пять лет.

– Позволь прервать тебя, – вмешался Паласар, которому показалось, что сомнения в знакомстве с историей римских императоров нанесли непоправимый урон его обширным познаниям. Этими скудными сведениями боялся смутить его великий волшебник?! Только не это. Познания его возопили о беспощадной мести, и она обученным соколом обрушилась на голову Мельхиора, которому еще причиталось за Индру с Матали, – но, по моему едва ли достойному внимания мнению, сравнение с халифом аль-Хакимом (Мельхиор понятия не имел, кто это) было бы более уместным, поскольку до границ Римской империи от нас куда дальше как в категории пространства, так и в числе прожитых поколений, а вышеупомянутый аль-Хаким не только стал халифом в возрасте одиннадцати лет, но и произошло это не так давно – в 996 году от рождества предпоследнего пророка.

Паласар уже скитался по свету и видел аль-Хакима во плоти. В те времена династия, последним потомком которой был Мельхиор, только пришла к власти.

– С моей стороны, – продолжал Паласар, – упоминание праведного Христа было неуместно рядом с именем аль-Хакима, ведь именно последний, страдая, видимо, от некоторых расстройств душевных и – не исключаю – умственных сил, положил начало жестоким гонениям на иноверцев в мусульманских землях. Гонениям доселе невиданным, которые с тех пор превзошли разве что крестоносцы, гонениям, дошедшим до разрушения иерусалимских храмов и даже до столь низких дел, как погромы кладбищ, чего не происходило ни при крестоносцах, ни при римлянах. Однажды последние, конечно, засыпали Карфаген солью… но прости, я прервал тебя.

Паласар смиренно опустил голову, посчитав свой долг чести на сегодня выполненным.

– На чем я?.. – задумался Мельхиор, неожиданно для себя получивший такую взбучку неведомой для себя историей Халифата. – Короче, этот рок раннего юношеского безумия не тронул Андзора. Его город был небольшим, как и власть, которой он поначалу пользовался. К восемнадцати годам он только и успел, что стравить между собой старых покровителей, стать покровителем новых ставленников и на их силе утвердится в роли единоличного, суверенного, абсолютного деспота. Фраман Радж, хозяин нашего дома, был одним из генералов пятнадцатилетнего Андзора. Пожившему на свете Раджу хватило ума вскоре после заговора удалиться от дел государственных к делам семейным и тем избежать попадания в безжалостные жернова придворных перестановок. Теперь Андзор зрелый муж, политик, играющий в союзные договоры и междоусобные войны, деспот, радеющий о славе своего трона и раздающий земли сторонникам, а Фраман Радж довольствуется положением надима, что значит…

– Сотрапезник, – снова закончил за спутника Паласар. – Мне знакомо положение надимов, которых халифы и шахи приглашают к столу, когда хотят побеседовать об отвлеченных вещах или испросить совета от негосударственных людей, не вовлеченных до нутра кишок в дворцовые интриги. У некоторых правителей я сам имел честь недолго столоваться в этом почетном, но переменчивом статусе, поскольку рассказчики историй и поэты бывают в большой чести у тех, кто покровительствует искусствам и простирает длань презрения художникам слова.

Получив вторую справку, Мельхиор рассказал историю Фраман Раджа, но Паласар сомневался, что очередному успешному воину найдется место в его свитках. Андзор шах хоть и заурядный, но по чину имеет право пополнить его коллекцию деятелей исторических.

Так за разговорами они просидели в чайхане до сумерек. На Мельхиора нашло болтливое настроение, что часто случалось с собеседниками Паласара. Он поведал ему историю своего детства и кое-что из приключений, отбирая самые безобидные случаи, причем некоторые из них он приукрашивал настолько, что они никогда не могли сойти за правду.

Нет ничего страшного в том, что Паласар узнает малость о магических способностях Мельхиора. В этом краю каждый фокусник безбоязненно выдавал себя за знатока Искусства и каждый звездочет мнил себя хранителем великих тайн Судьбы. Однако Паласара Мельхиор вокруг пальца не обвел. Тот был наблюдателен и по одному трюку с платком определил, с волшебником какой величины и силы свела его на этот раз бесконечная дорога странствий. Йоги, факиры, дервиши, пророки гностических учений, мистики учений пошире и побогаче, заклинатели змей, вызыватели духов… В этом ряду Мельхиору не место.

Внезапно внимание волшебника привлекло что-то внизу. В толчее нижнего этажа, где ели и пили простые горожане, показался кто-то необычный. Мельхиор осмотрел толпу с помощью заклинания истинного видения и заметил одного из тех, кого искал. Человек в белом одеянии торговца или распорядителя передавал деньги стражнику, с которым утром беседовал в переулке Паласар. Стражник, как и утром, был самым обычным, но его щедрый собеседник был совсем не тем, кем представлялся. Под лицом человека скрывалось серое, незнакомое Мельхиору существо, скорее не из нашего мира, которых он уже видел в городе.

Под произнесенным заклятием, хотя оно было – должно было быть! – невидимо для всех, лжеторговец в белом халате почувствовал себя неуютно. Он подозрительно огляделся по сторонам, но не поднял головы, чтобы взглянуть на верхние ряды, и ничего странного вокруг себя не увидел. Все же чутье заставило его покинуть подозрительную чайхану. Коротко обменявшись репликами со стражником, лжеторговец скорым шагом вышел на площадь, а стражник, довольно взвесив в руке холщовый мешочек, пошел распоряжаться насчет еды.

– Оставайся, – сказал Мельхиор Паласару, поднимаясь с ковра. – Приходи завтра утром, надеюсь к тому что-нибудь разузнать.

– А… – протянул рассказчик историй, но волшебник уже скрылся за спинами, и не успел Паласар глазом моргнуть, как его спутник бесследно растворился в толпе.

Лжеторговец шел кривыми переулками, но Мельхиор уверенно следовал за ним. Мельхиор подумал, что первый раз ему удалось накрепко зацепиться за странного гостя и он наверняка проследит его до убежища, но после нового поворота белый халат бесследно исчез. Волшебник вдохнул воздух и заметил, что хотя лжеторговец и растворился в сумерках, но оставил кое-что после себя. Оставил для него. Небольшое заклинание, совсем крошечное, тонкую ниточку, что пересекала улицу чуть ниже колена.

Ловушку можно перешагнуть, но оставлять зловредное заклятие на улице опасно. На него мог наткнуться ничего не подозревающий житель окрестных домов. Мельхиор сорвал ногой ниточку, приводящую ловушку в действие, и назначенное ему заклинание беззвучной молнией озарило вечерние сумерки. Иного горожанина разряд мог убить, Мельхиор же спокойно пригладил вставшие дыбом волосы, разогнал рукой поднявшийся после хлопка дымок и двинулся дальше под заинтересованные взгляды высунувшихся в окна жителей.

Он вышел на небольшую площадь на перекрестке двух переулков. В середине стоял аккуратный колодец из желтого камня. У колодца о чем-то оживленно спорили два ремесленника. Один пытался заглянуть в колодец. Делал он это так усердно, что приятелю приходилось то и дело оттаскивать его за пояс курты, чтобы тот нечаянно не свалился вниз.

– Что интересного нашли вы в презренном колодце в столь поздний час? – спросил у них Мельхиор с видом пьяной благожелательности, которая могла оправдать его собственный интерес.

– Верите, нет, сейид, а только сейчас мы видели, как какой-то торговец прыгнул в этот колодец! – сказал тот, который заглядывал вниз.

– Тебе померещилось, – отвечал второй.

– Во, дурак – твой друг! Конечно, померещилось, – воскликнул Мельхиор и похлопал по плечу первого ремесленника. – Свались торговец в колодец, он стал бы орать так, что во дворце бы услышали. Так бы заголосил, будто кожу живьем снимают.

– Слушай умного человека! – поддакнул второй.

Первому ремесленнику пришлось, почесав в затылке, согласиться.

Почесав щетину на подбородке, Мельхиор приободрился. Один колодец есть. Наверняка он питается водами подземной реки и ведет в пещеры под городом. Но вниз сейчас лезть не стоит, да и домой можно не торопиться. Дом Фраман Раджа, подобный небольшой крепости, закрывался на решетки и засовы много позже заката. При опоздании волшебнику не составит труда пройти через закрытую дверь, а загадка прокаженных сама не разгадается. Он решил оставить колодец и продолжить с того места, где они повстречали забитого камнями беднягу.

Мельхиор долго слонялся по улицам, но ничего нового о прокаженных не выведал. Один раз он приметил в темном переулке двух оборванцев, замотанных в рубища. Он подумал, что фортуна повернулась к нему лицом, но едва произнес заклинание, понял, что ошибся. Это были дервиши. Телесный недуг им заменял недуг умственный, за который Мельхиор почитал подвижничество аскетов любого толка.

Оставшийся в чайхане Паласар преуспел в поисках не меньше своего нового друга, и сделал он это не сходя с места: все успехи свалились на него прямо в чайном доме, на той же циновке, где он сидел, когда расстался с волшебником.

Случилось это так. После боя барабанов, означавшего конец торговли на базаре, в чайхану забрели два торговца, чью перебранку Паласар слышал днем. Торговцы болтали, как лучшие приятели, оставив раздоры под навесами базарных рядов. Они сели рядом с Паласаром и, не замечая его, стали обсуждать сегодняшнее происшествие. Молодой торговец в пятый раз рассказывал, как они толпой побили прокаженного. Торговец постарше согласно кивал и соглашался.

– Хотел бы я знать, откуда они вылезают, – вздохнул молодой.

– Зачем? – спросил пожилой.

– Чтобы держаться подальше от этого забытого Аллахом места, вот зачем.

– Тогда это будет нетрудно.

– Ты знаешь?

– Они живут в ущелье за городом.

– Оно далеко за стенами. Как же они попадают в город?

– По подземным ходам.

– И ты знаешь, где ходы выходят на поверхность?

– Думаю, много где, – ответил пожилой. – Когда я был мальчишкой, мы знали один ход под языческим храмом рядом с мечетью в старом городе, да только он давно заколочен, и не найти его в закоулках.

– Языческий храм рядом с мечетью. Чудеса! Не слыхал, чтобы язычники строили здесь храмы.

– Давным-давно строили. Может, еще до мечетей. Может, не язычники, а персы, китайцы или индусы. Для правоверных они все одно – язычники.

– И христиане?

– А ты не слыхал? У них же три бога! По одному на каждый возраст. В молодости они поклоняются Любви и Сыну, в зрелости – Строгости и Отцу, а в старости, отходя в мир иной, размышляют о Духе и Святости. Пожалуй, все язычники, кроме иудеев. Они хотя бы люди Книги.

От такой трактовки у Паласара покраснели уши. Он сделал над собой усилие, чтобы не вмешаться в поразивший его нелепостью богословский экскурс. Рассказать бы им про мутазилитов, на полном серьезе разделявших Аллаха и Волю Аллаха как разные сущности. А слышали ли они про исмаилитов, увеличивших количество эманаций Аллаха до десяти? Но не дело превращать чайхану в медресе, поэтому ни слова! Ни единого слова! Вместо просветительских объяснений он кивком головы выразил признательность судьбе, которая подослала ему болтливых торговцев, жестом подозвал чайханщика, молча расплатился и оставил чайхану, чтобы в веселом расположении духа вернуться в дом Фраман Раджа.

Глубокой ночью ни с чем вернулся волшебник. Его бессонница в обычный час вступила в свои права, и в шахматной зале опять горели свечи, но Паласар не рискнул тревожить задумчивого полуночника и приготовился встать пораньше, чтобы не тратить драгоценное время, которое Мельхиор собирался потратить на поиски. Если бы Паласар знал, к чему приведут эти поиски, он в ту же минуту оставил бы город, чтобы записать печальную летопись на безопасном отдалении, в нескольких днях пути от этого проклятого места.